(Не)женская экономика. Как гендерное неравенство ограничивает наш экономический потенциал

Линда Скотт, 2020

Сегодня женщины до сих пор страдают от финансовых и социальных притеснений и имеют меньше возможностей для реализации карьерного потенциала, чем мужчины. Экономист Линда Скотт, воплотившая в жизнь множество проектов за гендерное равноправие как в странах третьего мира, так и на Западе, показывает, что цивилизованному обществу еще предстоит преодолеть множество барьеров в этой сфере. И главное – что от расширения экономических прав женщин выиграют не только сами женщины, но и корпорации, правительства и мировая экономика в целом. Книга-победитель премии Porchlight Business Book Awards. Финалист Книжной премии Королевского научного общества. Одна из лучших книг по версии The Guardian в 2020 году.

2

Что стоит за большими данными?

Графики, описывающие женскую экономику, говорят нам, что произошло, но не объясняют почему. Для разработки плана разумных изменений, однако, важно понимать, что именно стоит за этими данными, иначе наши практические шаги ни к чему не приведут или даже причинят вред. Теперь, когда мы представляем картину в целом, необходимо как можно ближе подойти к предмету, который она изображает, и поискать что-то похожее на повествование, а не на электронную таблицу. Позвольте мне это проиллюстрировать и рассказать, чем закончилась история с проектом по раздаче прокладок в Африке, а потом переключиться на другую тему и рассказать об американских школах бизнеса.

Начиная в 2008 году работать с прокладками, мы надеялись ответить на вопрос, который уже привлекал большое внимание в политических кругах. Первые данные выявили сильную корреляцию между средним образованием женщин и ростом ВВП, однако в беднейших странах девочки редко заходили дальше начальной школы. Никто не знал, почему конкретно происходит отчисление, и на эту тему существовало много объяснений: их привлекают к работе по дому, родители предпочитают вкладываться в образование мальчиков, девочки постарше должны заботиться о младших братьях и сестрах.

В Гане было принято считать, что девочки-подростки бросают школу из-за меркантильности: предпочитают обменивать секс на новую одежду и мобильные телефоны. После этого следовало «справедливое наказание» в виде беременности, а затем вынужденное отчисление из школы — по крайней мере, так мне с возмущением объясняли. Как бы самодовольно ни звучала эта история, нужно признаться, что она объясняла еще одно явление: чем больше девочек шло в школу, тем ниже была подростковая фертильность. Обратная корреляция между школьным образованием и беременностью выглядела достаточно логично, но было не вполне ясно, почему какой-то из этих факторов должен вести к росту ВВП (рис. 5).

Поступление женщин в среднюю школу и ВВП, 2015 г.

Подростковая фертильность и ВВП, 2015 г.

Рис. 5. График сверху показывает, что ВВП растет по мере того, как растет число девочек-подростков, продолжающих обучение школе. Обратите внимание, что преимущество дает не окончание школы, а переход в средние классы: каждый год, который девочка проводит в школе, приносит пользу и ей самой, и государству. Нижний график показывает, что чем меньше подростков беременеет, тем выше ВВП. Таким образом, чем больше девочек переходит в средние классы, тем реже подростковая беременность, и в обоих случаях идет вверх ВВП.

Источник: база данных Всемирного банка, доступ 15 декабря 2018 г. (последние доступные данные).

Наша гипотеза заключалась в том, что девочкам в бедных районах не хватало санитарного ухода, поэтому, когда у них начинались менструации, им приходилось несколько дней в месяц проводить дома. Мы предположили, что эти прогулы приводят к отставанию в учебе, девочки теряют мотивацию, и в конце концов их отчисляют. После отказа от школы у них не остается никаких других вариантов, кроме как выйти замуж. Если получится переломить такую закономерность, повышение образованности девочек приведет к росту женского трудоустройства, что, в свою очередь, будет стимулировать экономический рост, и у девочек появится больше вариантов. С ростом уровня жизни расширится налоговая база, поэтому, если государство начнет предоставлять прокладки, полученные преимущества могут окупить затраты.

Наша гипотеза о связи между менархе — первой менструацией — и отчислением выглядела довольно правдоподобно, если посмотреть на момент в жизни, когда это происходит (рис. 6), а не на этап образования. Тем не менее против этой логики возражали специалисты по международной помощи — сотрудники благотворительных организаций, а также государственных и международных агентств, — потому что в бедных деревнях проблему менструации никто не поднимал^[28]. Агентство США по международному развитию (USAID) отвергло нашу идею как легкомысленную, другие считали ее плодом западного воображения. В то время общепринятый подход к борьбе с отчислениями ограничивался кампаниями, в ходе которых родителей с помощью плакатов пытались убедить, что девочкам надо давать образование. И он не работал.

Типичная траектория школьного обучения девочек в Гане и Уганде, около 2008–2011 гг.

Рис 6. Этот линейный график составлен на основе сотен снимков и полевых заметок, которые мы с коллегами собрали о школьном обучении в сельских и пригородных районах Ганы, а позже и Уганды (там было проведено рандомизированное исследование предлагаемого вмешательства). Он показывает, что число учениц в школах резко падает в период, когда большинство из них достигает возраста от одиннадцати до четырнадцати лет.

Когда я объединилась с британскими коллегами в Аккре, мы занялись получением разрешения на полевую работу от местных чиновников и одобрения комитета по этике. Мы также стали посещать местные неправительственные организации (НПО), рассчитывая на их содействие в практической проверке гипотезы. Однако на этом этапе нас ждало неожиданное препятствие: каждый раз нас встречали отговоркой — сотрудники НПО заявляли, что у женщин уже есть прокладки или что для этих нужд имеется какое-то древнее ритуальное приспособление и оно отлично работает. Все эти версии при этом были высосаны из пальца: никто никогда не поднимал этот вопрос в беседах с самими женщинами.

Офис CARE International в Кумаси, на юге Центральной Ганы, был нашим последним шансом убедить какую-нибудь НПО нам помочь. Первые двадцать минут я и мой коллега Пол Монтгомери были уверены, что нам откажут и здесь. Вдруг в комнату вошел крупный мужчина, он ничего не говорил и специально не вмешивался в наш разговор. Все замолчали и повернулись в его сторону. Мужчина объяснил, что, услышав о цели нашего визита, решил выяснить для себя, является ли гигиена причиной данной проблемы. Он поехал в деревни, поговорил с женщинами и только что оттуда вернулся. «Да, все так и есть, — сказал он без обиняков, а потом, садясь, добавил: — Просто они об этом не говорят». Чуть позже мы с Полом сели в его в грузовик и отправились беседовать с женщинами с одобрения старейшин.

Большого человека звали Джордж Аппиа. Каждый раз он звонил вождям заранее, поэтому племенные советы уже были готовы нас принять. Когда мы приезжали, нас приветствовали поющие и танцующие женщины — обожаю этот ритуал. Однако потом мы рассаживались, и оставались одни только ответственные мужчины, так что нам неизбежно приходилось обсуждать, как привлечь женщин к разговору.

Одна деревня запала мне в память. Мы уселись под большим деревом. Перед нами был совет, целиком состоящий из немолодых мужчин. Мы спросили, не присоединится ли к нам кто-нибудь из женщин, и услышали заверения, что в этом нет необходимости. Мы повторили просьбу, и женщин все же позвали: они собрались под другим деревом — так далеко, чтобы мы друг друга не видели и не слышали. Тогда мы попросили пригласить женщин поближе и сказали, что наш проект касается женских проблем. Совет дал добро, и женщины сели вместе со всеми. Когда мы объясняли проблему, в глазах мужчин появился шок, затем неловкость, и, наконец, их взгляд стал просто стеклянным: они явно не хотели не только говорить, но даже думать на эту тему. Я сказала, что мы можем побеседовать с женщинами и в более укромном месте, и мужчины с облегчением согласились.

Мы пошли в пустой школьный класс и теперь уже без обиняков объяснили, в чем заключается наша задача. Женщины проявили живой интерес, но они еще никогда не видели прокладку, поэтому им было трудно себе представить, что им нужно одобрить. Я покупала прокладки в киосках по дороге, чтобы посмотреть, какие варианты и по какой цене здесь имеются, поэтому у меня с собой были образцы. Я взяла из держателя для стаканов в машине полбутылки теплой кока-колы. Когда женщины собрались ближе и вытянулись, чтобы посмотреть, девушка из CARE полила газировкой вдоль прокладки, а потом подняла ее вверх и показала, что коричневая жидкость не протекает. «А-а-ах!» — выдохнули женщины хором, а затем рассмеялись. Их предводительница, которую называли «королевой-матерью», воскликнула, что исследование одобрено единогласно.

Однако прежде чем перейти к собственно полевым испытаниям, мы опросили сотни людей по всей Гане — учителей, медсестер, представителей школьных администраций, родителей и учеников — и пришли к выводу, что девочки действительно бросают школу из-за того, что им доступны только импровизированные гигиенические материалы. И дело было вовсе не в том, что у них пропадает охота учиться, а в принудительных браках, беременности или решении бежать.

Когда у девочки начинаются менструации, — рассказали нам, — местные мужчины считают ее созревшей и, следовательно, пригодной для брака и доступной в сексуальном отношении. С этого момента отец стремится побыстрее выдать дочь замуж, чтобы получить за нее «выкуп» — значительную сумму, которую уплачивает жених. Обычная ставка за жену — около пятисот долларов: за такие деньги можно купить корову, и останется еще полторы сотни. Кроме того, замужество снимает с родителей обязанность содержать девочку и давать ей образование, так что ранний брак выглядит отличной сделкой.

Чаще всего отец выбирает кандидата, который предложил выкуп побольше, или заключает сделку с человеком, которому задолжал. Однажды я спросила ганского учителя, есть ли у дочерей выбор, за кого выйти замуж. «Нет! — отрезал он. — Если ты женщина, ты не выбираешь!» Я больше не поднимала эту тему, так как не поняла, возмущен он этим обычаем или тем, что я посмела задать такой дерзкий вопрос.

После свадьбы дочь обычно переезжает в семью мужа, часто в деревню на некотором удалении, и теперь обязана отдавать любые свои заработки самому супругу или его родне. Таким образом, родители не видят никакого экономического смысла держать дочерей в школе: они скорее вложатся в образование сыновей, ведь мальчики останутся дома, со временем унаследуют хозяйство и будут помогать им в старости. Такой уклад, распространенный по всему развивающемуся миру, приводит к тому, что предпочтение отдают в первую очередь мужскому потомству.

Девочки в Гане беременеют вне брака по многим причинам, и страсть и желание получить удовольствие здесь не на последнем месте. В то же время весьма распространен и «коммерческий секс» в обмен на какие-то услуги, предметы или деньги, так как у девочек мало возможностей что-нибудь заработать. Если школьницу воспитывают не родители, а родственник — а так бывает нередко, учитывая эпидемию ВИЧ/СПИД, — после начала менструаций ее зачастую просто лишают экономической поддержки, поскольку она уже женщина и должна сама о себе заботиться. Как нам говорили матери, тети и бабушки, от девочки часто ожидается «найти себя парня», который будет ее содержать, — особенно если она хочет остаться в школе. Если же она беременеет, а парень не берет ее замуж, нищета ждет и ее саму, и ребенка.

Отнюдь не столь уж редко беременность становится результатом изнасилования. Когда я узнала, насколько распространен принудительный секс и как терпимо к нему относятся, у меня наступил шок. Исследование 2012 года, охватившее пятьдесят тысяч школьниц из десяти африканских стран, показало, что сексуализированное насилие пришлось пережить трети шестнадцатилетних девочек — обычно после примерно двенадцатилетнего возраста, когда наступает половое созревание. Принуждение встречалось чаще в тех общинах, где было благосклонное отношение к коммерческому сексу и многие взрослые сами сталкивались с ним^[29].

Когда односельчанам становилось известно, что у девочки начались месячные, мужчины начинали ходить за ней в школу и из школы. Такое поведение — его часто называют «ухаживаниями» — популярно в развивающихся странах. Насильник может уладить проблему с отцом, женившись на девочке: перенесенная травма, похоже, мало кого волнует, ведь сексуальная агрессия со стороны мужчин считается здесь делом житейским. Мы видели множество кампаний, пропагандировавших половое воздержание, но было очевидно, что нежелательные беременности и болезни, передаваемые половым путем, не исчезнут от призывов «просто сказать “нет”».

Мы поняли, что многие девочки действительно уходят из школы из-за беременности, к которой приводит вовсе не желание стильно одеваться и иметь крутой мобильник, как утверждает общественное мнение. Школьниц толкает к этому сильнейшее сексуальное давление, зачастую с применением насилия, а также полное отсутствие возможности заработать. Если получится как-то притормозить это давление, ВВП, несомненно, вырастет не только благодаря улучшению трудовых ресурсов, но и тому, что многие социальные, медицинские и экономические расходы, связанные с подростковой фертильностью, пойдут на спад. По оценкам Всемирного банка, если задержать девочек в школе до двенадцатого класса, это сэкономит бедным странам от пятнадцати до тридцати триллионов долларов США за счет производительности и заработков в течение жизни. Детские браки стоят миру около 1,4 процента ВВП ежегодно — в среднем это четыре триллиона долларов США^[30].

Чтобы что-то изменить, крайне важно держать менструации в тайне. К несчастью, материалы, которыми девочки пользуются вместо прокладок, сразу же их выдают: это различные тряпки, обычно обрывки старой одежды, но иногда и набивка матрасов — и вообще все, что поглощает жидкость. Все это, как правило, впитывает жидкость недостаточно хорошо и часто протекает. Если это происходит в общественном месте, например в школе, все становится ясно.

Но проблемы на этом не кончаются. Импровизированные прокладки надо как-то стирать, а в деревнях нет не только водопровода, но зачастую и мыла и даже места, где можно их незаметно высушить. Ткань полощут в реке — вода там далеко не всегда чистая — и прячут для просушки в укромном месте, обычно под кроватью, где темно и грязно. Поскольку ткань в дефиците, приходится экономить каждый клочок и использовать его заново, даже если он еще влажный. Через пару дней появляется характерный, всем знакомый запах, и некоторые открыто делают замечания на эту тему. Медицинские организации учат девочек вывешивать ткань на солнце, но оттого что лохмотья с пятнами крови появляются у всех на виду, уязвимость только повышается. Мужчины в Северной Гане как-то признались моему коллеге — тоже мужчине, — что вид повешенной для просушки окровавленной ткани их возбуждает, так как это значит, что девочка внутри «готова».

Усугубляет ситуацию и плохая инфраструктура. Школ мало, и они расположены далеко друг от друга. Дороги размывает так сильно, что ходьба по ним похожа на скалолазание. Импровизированные прокладки при движении сдвигаются под нижним бельем, повышая вероятность протечки. Во многих школах туалетов нет вовсе, в других отхожие места заколочены досками. Иногда имеется один общий туалет для мальчиков и девочек. Воды, чтобы помыться, не бывает никогда.

Девочки, которые решаются отправиться в школу во время месячных, весь день волнуются по поводу возможных пятен. Принятые здесь методы преподавания — учитель рассказывает материал, а ученики при ответе на вопрос должны вставать — тревогу только усиливают. Знания проверяют тоже в устной форме — путем пересказа. Страх, что сзади юбки появится кровь, отбивает у школьниц всякую охоту вести себя активно. Таким образом страх мешает учиться.

Девочки, у которых менструация появляется в школе, часто убегают из класса и прячутся в подлеске, чтобы сменить прокладки: если это какие-то обрывки тряпок, делать это неудобно и неопрятно. Пока они спускают нижнее белье, на них может напасть кто угодно — некоторые мужчины только этого и ждут. Итак, существующие практики только повышают риск обнаружения, и последствия могут быть куда серьезнее, чем простое смущение.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

28

Когда мы начинали исследование, единственным ученым, который занимался этим вопросом, была доктор Марни Зоммер из Школы здравоохранения Мэйлмена при Колумбийском университете в Нью-Йорке. Мы были знакомы с доктором Зоммер и сотрудничали с ней, и она разделяла наш скептицизм. Впоследствии она основала глобальное сообщество ученых и специалистов, сосредоточенных на влиянии гигиенических проблем на бедных школьниц.

29

Neil Andersson, Sergio Paredes-Solís, Deborah Milne, Khalid Omer, Nobantu Marokoane, Ditiro Laetsang, and Anne Cockcroft, “Prevalence and Risk Factors for Forced or Coerced Sex Among School-Going Youth: National Cross-Sectional Studies in 10 Southern African Countries in 2003 and 2007”, BMJ Open 2 (2012): e000754.

30

Quentin Wodon, Claudio Montenegro, Hoa Nguyen, and Adenike Onagoruwa, Missed Opportunities: The High Cost of Not Educating Girls (Washington, DC: World Bank Group, 2018), https://openknowledge.worldbank.org/handle/10986/29956; Quentin Wodon, C. Male, A. Nayihouba, A. Onagoruwa, A. Sa — vadogo, A. Yedan, J. Edmeades, et al., Economic Impacts of Child Marriage: Global Synthesis Report (Washington, DC: World Bank and International Center for Research on Women, 2018), https://www.icrw.org/wp-content/uploads/2017/06/EICM-Global-Conference-Edition-June27-FINAL.pdf.