Заложники Кремля

Лина Тархова

Немного найдется людей, кого не интересовала бы частная жизнь первых лиц страны. Так случилось в России, что наши судьбы тесно, иногда намертво связаны с их поступками, решениями, капризами. Эта книга – о детях руководителей СССР и России. Она имела успех в Нью-Йорке (1997), стала бестселлером в Москве (1998). Незаметно подросла новая кремлевская поросль, ошеломляющая нас головокружительными карьерами и миллиардными состояниями.

Яков Джугашвили

Первый среди «кремлевских детей» — Яков, старший из троих детей Сталина. Ленин, как известно, потомков не оставил.

Точнее, Яков — старший из троих, официально признанных Сталиным. У «вождя всех народов» были и внебрачные дети, но они носили фамилии матерей. Кто-то, возможно, живет и здравствует до сих пор. Утверждают, что детей, родившихся вне брака, Сталин не видел, во всяком случае, к этому не стремился.

Первым всегда достается больше тумаков. Яков не знал законов кремлевской жизни. Естественный человек, проведший большую часть своего детства среди кавказских гор, вне Кремля, он даже не знал, что такие законы существуют. И позже, когда их нарушал, получал чувствительные удары, не понимая, за что.

Вся его жизнь — серия таких ударов, в конце — пленение и мученическая смерть. Яков, как герой классической трагедии, не вписывался в действительность и потому приговорен был умереть.

…Ему бы не ездить в Москву, остаться в родной Грузии. Матерью Якова была первая жена Сталина — молодая, красивая Екатерина Сванидзе.

Еще до их свадьбы, в 1903 году, августовским вечером случился такой эпизод. Коба (партийная кличка Сталина) шел вдоль бакинской набережной. Со стороны моря вдруг послышался душераздирающий крик — невдалеке от берега тонула маленькая девочка. Иосиф успел вовремя выхватить ее из воды. Ею оказалась трехлетняя Надя Аллилуева, дочь соратника по революционной борьбе. Через четырнадцать лет она станет второй женой Кобы. А пока…

Като Сванидзе была хорошей женой Иосифу. Много лет спустя Галина Джугашвили напишет: она была такой, «какую и должен иметь мужчина его склада: жена-ребенок, глядящая на мужа снизу вверх, приняв как закон его власть над собой и правоту во всем и всегда».

В 1908 году Екатерина Сванидзе родила сына Якова, Якоби. Но жить ей оставалось недолго, через полгода она заразилась тифом. Несколько дней горячки, смерть…

Коба в это время сидел в тюрьме, но его отпустили проститься с покойной. Очевидцы вспоминали: Иосиф отчаянно рыдал над гробом юной жены, никогда больше его не видели таким потерянным.

Крохотного Якоби забрали к себе родители покойной Като. Мальчика любила, опекала и другая бабушка — Екатерина Джугашвили (Гилидзе), мать Сталина. Она всегда выделяла его из троих своих внуков.

Ребенок был лобастеньким, кареглазым, как мать, и неуемно прытким — вспоминал впоследствии знакомый семьи Джугашвили. Но отец не знает, каким растет его сын: революционная борьба не оставляла места для отцовских забот.

С 1901 по 1907 годы Коба был на нелегальном положении. Его дооктябрьский период — это семь арестов и пять побегов из тюрем и ссылок. В 1917 году Грузия на четыре года становится для России заграницей. Впервые Иосиф смог появиться на родине только в 1921 году, когда там была установлена советская власть.

И только тогда Сталин смог снова увидеть сына. Через некоторое время отец распорядился доставить мальчика в Москву.

В кремлевской квартире сошлись под одной крышей два незнакомых человека. Честолюбивый, стоящий в начале карьерного взлета отец и ничем не примечательный, провинциального вида подросток в самом «трудном» возрасте.

Отца в нем раздражало все. В особенности же то, что Яков совершенно не знал русского языка. Одним своим видом он постоянно напоминал отцу и всем окружающим о грузинском происхождении семьи Джугашвили, что было весьма болезненно для Иосифа. Сталин отдавал себе отчет в том, что вождем СССР естественнее и легче стать русскому, славянину. И делал все, чтобы окружающие забыли о его кавказских корнях.

Светлана Аллилуева писала, что не знает ни одного грузина, который настолько «забыл бы свои национальные черты и настолько сильно полюбил бы все русское», как отец. Однажды брат Вася огорошил ее:

— А знаешь, наш отец раньше был грузином.

Шестилетняя Светлана не знала, что означает чудное слово, и Вася, он был старше на пять лет, важно пояснил:

— Они ходили в черкессках и резали всех кинжалами.

Несомненно, что и это «детское», но довольно распространенное представление о грузинах сыграло роль в стремлении Кобы дистанцироваться от соотечественников. Сталин был женат вторым браком на русской, дом его был русским домом. Из грузинского здесь почитались только вина, неизменно, в течение всей жизни доставлявшиеся к столу.

В фильме «Падение Берлина» есть сцена: сталевар Иванов, увидев великого Сталина, склонившегося над кустом роз в своем саду, от волнения путает имя вождя.

— Виссарион Иванович! — вырывается у Иванова. Сталин добродушно поправляет:

— Это моего отца звали Виссарион Иванович.

В фильме о победе над фашизмом важно было донести до народа, что дед Генералиссимуса, выигравшего войну, носил самое распространенное русское имя Иван.

Сталин любил повторять, что корни его воспитания — в российской культуре. Звучало это примерно так:

— Я на рюсской культурэ васпитан.

«Кремлевский горец» всю жизнь упорно пытался избавиться от акцента, но это давалось ему с большим трудом. Расслабиться он позволял себе только дома, с близкими.

Отца раздражала не только гортанная речь первенца. Грузинские отцы очень многого ждут от сыновей. Можно представить себе, какое блестящее будущее детей рисовала Сталину его гордыня.

Но в Якове он не находил ничего, что могло бы потешить отцовское тщеславие. Молчаливый и гордый по природе мальчишка, как пересаженный горный цветок, был чужероден кремлевской почве. Он замкнулся и глядел волчонком. Так отец его и стал называть — волчонок.

«Он был похож на отца миндалевидным разрезом глаз и больше ничем, — писала о Яше Светлана Аллилуева. — Больше он был похож на свою мать, Екатерину Сванидзе… Очевидно, и характер ему достался от нее — он не был ни честолюбив, ни резок, ни одержим, ни властолюбив. Не было в нем противоречивых качеств, взаимоисключающих стремлений. Не было в нем каких-либо блестящих способностей, он был скромен, прост и очаровательно спокоен.

Я видела лишь раз или два, что он может взорваться — внутренний жар был в нем. Это происходило иногда из-за Василия, из-за привычки последнего сквернословить в моем присутствии и вообще при женщинах, при ком угодно. Яша этого не выдерживал, набрасывался на Василия, как лев, и начиналась рукопашная… Вообще говоря, жизнь в Кремле, в одной квартире с нами, и учеба на русском языке трудно давались ему вначале, все это было совсем не для него. Оставшись в Грузии, он, наверное, жил бы спокойнее и лучше. Яша всегда чувствовал себя возле отца каким-то пасынком».

Иосиф Сталин не любил своего отца, пьяницу и гуляку, сгинувшего вдали от семьи в тифлисской ночлежке. Виссарион часто поколачивал мальчишку своей тяжелой рукой сапожника — по делу и без дела. Сталин не знал любви к отцу. Может, поэтому он не мог испытывать отцовской любви к Якову?

А вот с мачехой, с Надеждой Аллилуевой, отношения у мальчишки сложились сразу. Эти два человека, испытавшие на себе холодность и грубость Сталина, обнаружили друг в друге тепло, которого не находили в муже и отце.

В начале перестройки, в годы гласности, начал упорно распространяться слух, будто бы причина нелюбви Сталина к Якову — его роман с Надеждой Сергеевной. Будто мачеху и пасынка связывали интимные отношения.

Это, несомненно, вымысел, который характеризует только полную неосведомленность его неведомого автора. А также наше жадное до сенсаций время, когда «съедается» все: и то, что Сталин будто бы спал со своим шофером, и то, что вот сын его спал с любимой мачехой. Да зародись у Кобы хоть тень подозрения — стер бы сыночка в пыль.

Ревности вспыльчивого вождя боялись, как огня. Из-за этого вокруг Надежды Аллилуевой образовалась зияющая пустота, как вспоминает Борис Бажанов, бывший личным секретарем Сталина (в 1929 году бежал в Европу). Подруг у жены вождя не было, а «мужская публика боялась к ней приблизиться — вдруг Сталин заподозрит, что ухаживают за его женой. Сживет со свету».

Яша охотно нянчился со сводным братом Васей, а потом и с сестренкой Светланой, родившейся через пять лет после Василия. Оставался за «домохозяйку», когда Надежде Сергеевне нужно было уйти.

Часто это делалось за счет уроков. Подросток, и без того с трудом говоривший по-русски, слишком медленно усваивал трудный для него язык. Правда, оценки по всем предметам у него неизменно были хорошие или отличные, что вызывало раздражение у Сталина.

Но однажды в школу пришла новая учительница, известна лишь ее фамилия — Лукашевич. И в дневнике у Яши стали появляться «двойки», которых он и заслуживал. О том, что пережил, узнав об этом, директор школы, можно только догадываться. Сама же учительница была вызвана в Кремль. Вот какая произошла там сцена.

— Замечаю, что мой сын по русскому языку занимается не усердно. Он рос в грузинской среде. Благодарю вас, вы требуете от сына прилежания, — сказал Сталин и, самолично написав на листке бумаги свой телефон, вручил его учительнице со словами: — Когда мой сын не будет знать урок, прошу позвонить мне.

Воспользовалась ли учительница приглашением, неизвестно.

Самолюбие Якова заставляло его давать как можно меньше поводов для замечаний. Это от мачехи он перенял принцип, которому потом следовал всю жизнь: не подчеркивать родство с первым человеком страны. Нет ни одного свидетельства того, что он пытался воспользоваться своим положением. Ни разу не обратился с просьбой материального характера к отцу.

Со временем Яков почувствовал себя в кремлевских стенах увереннее. Появились друзья. Друг детства Якова, Григорий Гагошидзе, писал в своих воспоминаниях:

«В 1926 году я приехал в Москву, стал рабочим винзавода… В Москве сразу связался с Яковом Джугашвили, все свободное время мы проводили вместе. По воскресеньям ходили в Кремль, играли в футбол. Капитан одной из команд был Яков Джугашвили, во главе второй команды — сын Троцкого Лев».

Да, сыновья непримиримых врагов, Сталина и Троцкого, дружили. И это, конечно, тоже служило источником постоянного раздражения вождя. В своем очерке «Иосиф Сталин. Опыт характеристики» Троцкий вспоминает, что Якова он часто находил в комнате своих сыновей. Вот одна из таких встреч:

«Я застал как-то Яшу в комнате мальчиков с папиросой в руке. Он улыбался в нерешительности.

— Продолжай, продолжай, — сказал я ему успокоительно.

— Папа мой сумасшедший, — сказал он убежденно. — Сам курит, а мне не позволяет».

Здесь же Троцкий вспоминает еще эпизод, связанный уже с младшим сыном Сталина Василием. Пересказан он был ему Бухариным, видимо, в 1924 году, когда, как пишет Троцкий, «сближаясь со Сталиным, он сохранял еще очень дружественные отношения со мной».

«Только что вернулся от Кобы, — говорил он (Бухарин. — Авт.) мне. — Знаете, чем он занимается? Берет из кроватки своего годовалого мальчика, набирает полон рот дыму из трубки и пускает ребенку в лицо…

— Да что вы за вздор говорите! — прервал я рассказчика.

— Ей-богу, правда! Ей-богу, чистая правда, — поспешно возразил Бухарин с отличавшей его ребячливостью. — Младенец захлебывается — папаша заливается: ничего, мол, крепче будет…

Бухарин передразнил грузинское произношение Сталина.

— Да ведь это же дикое варварство!

— Вы Кобы не знаете: он уж такой особенный…»

Но вернемся к свидетельствам Яшиного друга. В его воспоминаниях нет особых откровений — они писались во времена, когда лучше всего было молчать, но все же помогают представить себе жизнь сталинского сына.

«Летом выезжали за город — на Воробьевы горы — с гитарой, мандолиной, баяном. Брали уголь в маленьких мешках. Готовили шашлыки, пили кахетинское вино. Пели, играли. Яша учил русских друзей петь грузинские песни».

Отношения с отцом оставались напряженными. Тихий, уравновешенный, но упрямый Яков не мог во всем подчиниться отцу. А тот не терпел возражений. Вскипал, когда от сына пахло табаком, бил за это.

Однажды Сталин даже выгнал его из квартиры за курение. Якову пришлось провести ночь в кремлевском коридоре рядом с часовым. Но наказание только подстегнуло упрямого сына: «Побоями он меня от табака не отучит». Тем более, что перед глазами мальчика был пример отца с постоянной трубкой в зубах.

Закончив школу с хорошими и отличными оценками по всем предметам, Яков не решился поступать в институт. Он был не уверен в своих знаниях.

К тому же именно в это время Яков влюбился в одноклассницу Зою, веселую и очень хорошенькую. У нее был единственный, но существенный изъян: отец — поп. Сталин сам закончил в свое время духовное училище, а после учился в духовной семинарии. Но сыну категорически запретил жениться на поповне.

Однако Яков все-таки — сын своего отца. Однажды, отдыхая на подмосковной даче вместе с Кировым, который для Яши был просто «дядя Сережа», юноша признался ему, что не знает, как жить дальше. Отец требует, чтобы он поступал в институт, выбросив из головы всякие «глупости». А он должен разобраться в себе, понять жизнь. Его мечта — в которой страшно признаться отцу — повкалывать хоть пару лет простым рабочим. Им с Зоей на жизнь он заработает.

Киров обещал помочь. И вскоре Яков с невестой, тайком от отца, бежал в Ленинград. Молодые поселились в семье родственников Аллилуевых.

Город на Неве на два года приобрел толкового электрика. Работавшие с ним вспоминали, что Яков Джугашвили держал себя просто, скромно, всячески скрывал свое высокое происхождение. Знакомясь, не называл отчества. На телефонные звонки по службе обычно отвечал так:

— Яков Жук слушает!

Так уж он придумал. Псевдоним сохранял созвучие с фамилией и позволял оставаться инкогнито. Одевался более чем непритязательно, любил носить толстовку.

Он старался больше читать, его с женой видели в ленинградских музеях. Друг юности Якова, встретившись с ним, был поражен: этот неразговорчивый человек буквально преображался, когда заговаривал о красотах Ленинграда. Похоже, старшему сыну Сталина было хорошо с Зоей в этом городе. Здесь он впервые почувствовал себя взрослым и свободным.

Но терпение Сталина нельзя было испытывать долго. В 1930 году он приказал «блудному сыну» возвращаться и, не мешкая, поступать в институт.

Один из выпускников Московского института железнодорожного транспорта рассказывал: «Нас, студентов II-го курса, направили на помощь приемной комиссии. Однажды в помещение вошел среднего роста худощавый, очень застенчивый юноша (Якову было тогда 23 года, однако на всех он производил впечатление юноши. — Авт.) в сером костюме. Попросил меня пояснить, как правильно заполнять бланки. Рассказав, я отошел. Но один из членов комиссии отругал меня за то, что я не выяснил, кто родители товарища. В то время двери институтов были открыты преимущественно для рабочих и крестьян. Пришлось спросить юношу о родителях. «Отец — служащий» — был ответ. Это сильно осложняло дело. А тут в приемную заскочил еще один наш студент. Заслышав разговор, заглянул в заполненную анкету и отозвал меня в сторону: может, это родственник Сталина? Тот ведь раньше тоже был Джугашвили. Пусть он напишет, кем работает его отец. На бланке появились слова: «Секретарь ЦК ВКП (б)».

Некоторые, напротив, утверждают, что в приемной комиссии никто не обратил внимания на фамилию смуглого абитуриента. Близко к концу приемных экзаменов ни о чем не подозревавшему ректору МИИТа сообщили по телефону, что с ним будет говорить товарищ Сталин. Директор трясущейся рукой держал трубку, а знакомый глуховатый голос поинтересовался, принят ли во вверенный товарищу ректору институт Яков Джугашвили? Не в состоянии ничего понять, ректор на всякий случай доложил:

— Да, товарищ Сталин!

Яков учился на первом курсе, когда у них с Зоей родилась дочка. Жить на стипендию было неимоверно трудно. Малышка болела, требовались все новые и новые лекарства. Но ничто уже не могло ей помочь. Девочка умерла.

Отчаяние охватило Якова. Беспомощность перед смертью. Вечная холодность и насмешливая грубость недосягаемого отца, которого все же хотелось любить. Невозможность жить по своей воле, как хочется…

Он решил покончить с собой. Стрелял в сердце, но пуля прошла рядом навылет. Рассказывают, увидев раненого сына, Сталин нашел для него только такие слова:

— Ты, волчонок, и стрелять-то не умеешь.

Три месяца выхаживали Якова в больнице. Его навещали Надежда Аллилуева, Киров, Орджоникидзе, сестры Ленина, жена Молотова. Только Сталина у постели сына не видели ни разу.

Яков вышел из болезни надломленным. В непрекращающейся дуэли этих двоих перевес надолго оказался на стороне отца. Сталин потребовал развода с Зоей — и развод состоялся. А скоро Якова ждала еще одна тяжелая потеря. В 1932 году ушла из жизни Надежда Аллилуева.

Лев Разгон описал в книге «Непридуманное» ее состояние в последний год жизни:

«Это была скромная, добрая и глубоко несчастная женщина. Несколько раз, когда я приходил в Кремль к Свердловым, я заставал у Клавдии Тимофеевны (жены Свердлова. — Авт.) заплаканную Аллилуеву. После ее ухода Клавдия Тимофеевна говорила: «Бедная, ох бедная женщина!»

Многие говорили тогда, что Надежда Сергеевна вынуждена сносить тяжелый характер мужа. И про то, что он бьет детей — Свету и Васю. И про то, как хамски обращается со своей женой. А еще про то, что в последнее время Коба стал принимать участие в «забавах Авеля».

Какие это были забавы? Сталин объявил однажды, что «веселее» должны жить не только его подданные, но и он сам (помните незабвенное «жить стало лучше, жить стало веселее»)? И начал участвовать в той веселой и вольной жизни, которую организовал самый близкий его друг с юности Авель Енукидзе¹. Пошли слухи, что железный Коба размягчился… Сталин и Авель участвовали в гульбищах.

Надежда Аллилуева жаловалась на это Якову. Кроме того, ее тревожило, что Сталин приблизил к себе Лаврентия Берию — самую зловещую фигуру из тех, кто окружал вождя всех народов. Светлана Аллилуева писала о тех годах:

«Все чаще поблескивало в кабинете отца пенсне Лаврентия Берия, тогда еще весьма «скромненького и тихонького». «Он приезжал временами из Грузии «припасть к стопам»… Все, кто тогда близок был нашему дому, ненавидели его. Отвращение к этому человеку и смутный страх перед ним были единодушными у нас в кругу близких».

Иногда жена отваживалась спорить со Сталиным из-за Берии:

— Он же негодяй, я не сяду с ним за один стол!

Сталин в дискуссии не вступал:

— Ну, убирайся вон, это мой товарищ, он хороший чекист… я ему верю.

Слишком ко многому эти супруги относились по-разному. Финал затянувшейся драмы наступил 8 ноября 1932 года.

Никита Хрущев рассказывал своему зятю Алексею Аджубею, что 7 ноября 1932 года во время демонстрации на Красной площади он оказался на одной из нижних трибун рядом с Надеждой Аллилуевой. Погода выдалась ветреная, дождливая. Жена Сталина все время с беспокойством посматривала вверх, на Мавзолей, где стоял ее муж.

— Мерзнет ведь! Просила одеться потеплее, а он, как всегда, буркнул что-то грубое и ушел.

День, начавшийся с ссоры, тем же и закончился. Вечером по случаю пятнадцатилетия Октябрьской революции был устроен прием. Среди приглашенных был маршал Егоров со своей женой, красавицей актрисой Галиной Цешковской. Сталин скатывал хлебные шарики и бросал в Цешковскую, метясь, на что обратили особое внимание, в ее декольте. (Интерес Сталина не оградил жену Егорова от репрессий: в 1938 году она была арестована, маршал арестован и расстрелян в 1939).

Надежда сидела мрачная. Сталин знал, что жена не может пить ни вина, ни коньяка — от любого алкоголя ей становилось дурно. Первый тост, естественно, был за верного последователя дела Ленина — товарища Сталина. Все выпили. Надежда, как обычно, поставила бокал на стол нетронутым. Сталин нарочито громко, на всю компанию, сказал:

— Эй ты, пей!

— Я тебе не «эй, ты»!

Николай Бухарин, бывший в числе гостей, рассказывал своей юной жене Анне Лариной, что Сталин бросил в жену окурки и апельсиновые корки.

Надежда выбежала из зала. В своих «Воспоминаниях» Н. С. Хрущев написал о том, что случилось дальше:

«Все разъехались с приема в Кремле. Уехал и Сталин. Уехал, но домой не приехал. Было уже поздно. Надежда Сергеевна стала беспокоиться, где же Сталин, и стала его по телефону искать. Прежде всего она позвонила на дачу. Они жили тогда в Зубалове. (Дача находилась в поселке Усово, зубаловской ее называли по имени дореволюционного владельца. — Авт.)

На звонок ответил дежурный. Надежда Сергеевна спросила:

— Где товарищ Сталин?

— Товарищ Сталин здесь.

— Кто с ним?

Дежурный назвал:

— С ним жена Гусева.

Гусев — это был военный, и он тоже был на обеде. Когда Сталин уезжал, он взял жену Гусева с собой. Я Гусеву не видел никогда, но Микоян говорил, что она была очень красивая женщина.

Когда Власик (начальник охраны Сталина. — Авт.) рассказал эту историю, он комментировал:

— Черт его знает. Дурак неопытный этот дежурный: она спросила, а он так прямо и сказал… Утром, когда Сталин приехал, Надежда Сергеевна была уже мертва».

Светлана Аллилуева вспоминала, как о трагедии узнали в доме: «Каролина Васильевна Тиль, наша экономка, утром всегда будила маму, спавшую в своей комнате. Отец ложился у себя в кабинете или в маленькой комнате с телефоном, возле столовой… Каролина Васильевна рано утром, как всегда, приготовила завтрак в кухне и пошла будить маму. Трясясь от страха, она прибежала к нам в детскую и позвала няню — она ничего не могла говорить. Обе пошли. Мама лежала в крови возле своей кровати, в руке был маленький пистолет «вальтер».

Пистолет ей подарил брат Павлуша, работавший в Торгпредстве СССР в Берлине. Надежда Сергеевна умела обращаться с оружием — тренировалась в тире и поражала всех меткостью стрельбы.

Ее детям было тогда: Васе — одиннадцать лет, Светлане — шесть.

Аллилуева оставила письмо, которое поспешили уничтожить, но содержание его все же стало известно окружению Сталина. Надежда Сергеевна будто бы писала, что не может видеть, как вождь партии катится по наклонной плоскости и роняет свой авторитет, что она не видит другого способа удержать его от морального падения.

Этот уход, считает Светлана, был и способом защитить себя от еще больших потрясений:

«Я часто думаю: какая судьба ждала ее дальше, если бы она не умерла? Ничего хорошего ее не ждало. Рано или поздно она оказалась бы среди противников отца. Невозможно представить себе, чтобы она молчала, видя, как гибнут лучшие, старые друзья — Н.И.Бухарин, А.С.Енукидзе, С. Реденс, оба Сванидзе, — она не пережила бы этого никогда… Ведь она, „трепетная лань“, не могла бы предотвратить все эти несчастья или остановить их… И как смогла бы она бороться с ненавистным ей Берией?»

Обе жены Сталина ушли из жизни внезапно. Смерть первой он оплакал; гроб второй, придя с ней проститься, вдруг с внезапной яростью оттолкнул. В семье Аллилуевых из поколения в поколение передается фраза, сказанная при этом Сталиным:

— Ты ушла, как враг.

Тело Надежды было предано земле без него, в траурной церемонии участия он не принял.

После самоубийства Надежды Сергеевны Сталин не смог жить в стенах, где прозвучал роковой выстрел. Не мог он не вспоминать и того, что именно здесь пытался свести счеты с жизнью его старший сын.

Коба попросил Бухарина, также жившего в Кремле, поменяться с ним квартирами. Вряд ли его другу хотелось переселяться туда, где дважды пролилась кровь. Однако согласие было получено. В 1932 году Бухарин занял квартиру Сталина, где и прожил вплоть до своего ареста в 1937 году. На несколько лет сталинской опале подвергся и зубаловский дом, ставший как бы соучастником трагедии. По приказу вождя начали строить новую дачу — в Кунцево.

…Якова ждала долгая череда потерь. В 1934 году был убит Киров, «дядя Сережа». Куда-то исчезали родные, друзья. Со временем Сталин избавился почти от всех родственников и первой, и второй жены. Почти «принудительный» развод с Зоей. Уход Надежды Аллилуевой…

В душе Якова мрак и безнадежность. Но ему всего 25 лет, он хорош собой и по южному темпераментен…

Во время студенческих каникул в 1933 году Яков гостит у родственников Надежды Аллилуевой на реке Хопре. Здесь завязывается романтический, но недолгий роман с Ольгой Голышевой. Она родила ему сына Евгения, невероятно похожего на отца — и на Деда! Но сердцем Якова уже владела другая женщина, бывшая танцовщица Юлия Мельцер. От брака с Юлией и родилась дочь Галочка, Гуля.

Евгению Голышеву со временем удалось поменять свою фамилию на Джугашвили. Он избрал военную карьеру, дослужился до полковника. Уйдя в отставку, занялся бизнесом. А прославился тем, что стал ярым сталинистом. Другого такого в огромной семье Джугашвили-Сталина-Аллилуевых нет. В памятные сталинские даты он неизменно появляется у могилы деда с цветами и митингует.

Как он рассказывал журналистам, в спальне у него висят три портрета И.В.Сталина разных лет. Каждый раз перед сном внук смотрит на них «с благоговением» и мысленно докладывает деду, что удалось сделать за день.

Евгений Джугашвили женат на грузинке. У них двое сыновей, старшего зовут Виссарион. Недавно у Виссариона родился сын, которого нарекли… правильно, Иосифом. «Двухходовая комбинация» удалась, и на свет появился новый маленький Иосиф Виссарионович Джугашвили. Второго, младшего сына Евгения назвали Яковом. Оба свободно говорят по-грузински.

Исследователи считают в случае с Евгением отцовство Якова несомненным. Но в это ни за что не хочет верить Гуля. Сердце говорит ей другое: шумливый человек в погонах не имеет никакого отношения к ее отцу. Так ли это?.. Тех, кто мог бы ответить на этот вопрос, уже давно нет на этом свете. Как нет здесь и Гули, Галины — в 2007 году она умерла, похоронена на Новодевичьем кладбище…

…Юлия Мельцер познакомилась с Яковом, когда была еще замужем. Точнее, в полуразводе.

Танцевальная карьера Юлии закончилась рано. После недолгого учения в балетной школе Одессы, где жило семейство Мельцеров, девушка была принята в одну из модных во времена нэпа трупп «левого течения». Руководил ею великий Касьян Голейзовский, в будущем — один из самых блестящих балетмейстеров Большого театра.

Труппа исколесила почти всю Украину. На одном из представлений, в «Элегии» Рахманинова, Юлию увидел Николай Бессараб, заместитель наркома внутренних дел Украины, и страстно в нее влюбился. Он сделал все, чтобы хорошенькая танцовщица бросила сцену и стала его женой. Скоропалительный брак, однако, оказался непрочным.

Галина Джугашвили описывает историю знакомства своих родителей: «Ма была в Большом театре с Анной Сергеевной Аллилуевой (сестрой Надежды Аллилуевой. — Авт.) и обратила внимание на молодого человека, с которым та поздоровалась. Семейные дела Ма шли не слишком хорошо… «Ой, какой интересный молодой человек, — сказала Ма Анне Сергеевне, — познакомьте меня с ним!» Ответ звучал сурово: «Ну, дорогая, этот не про вас! Знаете, кто он?» Будь интересный молодой человек не Джугашвили, а Петрушкин, это не сыграло бы особенной роли. Дело решило роковое «не про вас»… Впрочем, одержать победу ей практически не удалось, то есть сопротивление отсутствовало: папа выкинул белый флаг еще до начала военных действий.

Отправляясь в Зубалово знакомиться с Дедом, Ма была совершенно спокойна. Она не сомневалась, что «старику» — понравится. Обиженный за «старика» папа изо всех сил пытался настроить ее на более торжественный лад. Его попытки остановил вопрос: «Яша, ну почему на меня все смотрят?» (На Юлию Мельцер, что называется, «заглядывались» мужчины. — Авт.)

«Ма оказалась права. Все прошло отлично. „Старик“ (Сталину в это время не было шестидесяти. — Авт.) без конца шутил, кормил с вилки Ма и первый тост поднял в ее честь. Вскоре „молодые“ получили уютную квартирку недалеко от Садового кольца (Дед здраво рассудил, что жить им надо самостоятельно и отдельно). Переезжали весело, приятели папы тащили кто кастрюлю, кто метелку. Когда же наметилось мое появление, переехали снова, и на сей раз уже в огромную четырехкомнатную квартиру на улице Грановского».

А вот что писала Светлана Аллилуева: «Яша женился на прехорошенькой женщине, оставленной мужем. Юля была еврейкой, и это взволновало отца. Правда, в те годы он еще не высказывал свою ненависть к евреям так ясно, это началось у него позже, после войны, но в душе никогда не питал к ним симпатии. Но Яша был тверд… Он любил ее, любил дочь Галочку. Был хорошим семьянином и не обращал внимания на недовольство отца».

Сплетники получили богатую пищу для пересудов. Новая жена старше Якова. А как кокетлива, каков апломб! Из уст в уста передавалась фраза, будто бы сказанная Юлией: «Без накрашенных губ я чувствую себя хуже, чем если бы была в обществе голой».

Яков ничего этого не слышит, не желает слышать. Это уже не мальчик, но муж. В год начала войны Яков вступил в возраст Христа — ему исполнилось тридцать три года.

Буквально за месяц-два до нападения Германии Яков, будучи уже выпускником МИИТа, закончил, опять-таки по настоянию отца, мечтавшего видеть сыновей офицерами, вечернее отделение Артиллерийской академии им. Дзержинского. В заключении аттестационной комиссии записано:

«Достоин диплома, может быть использован на должности командира батареи».

Интересная деталь: в личном деле Якова Джугашвили, которое хранится в архиве Министерства обороны, в графе «отец жены» указано — «служащий», в то время как отец Юлии Мельцер был одесским купцом второй гильдии, торговал фарфором. Торговец фарфором — родственник Сталина? Некрасиво! Будет «служащим».

Отцы-командиры выдали хорошую характеристику. Но совестливый Яков переживал, ведь академию он фактически не закончил. Едва зачислив сына Сталина на первый курс, его сразу же перевели на четвертый. Яков, утверждают, чувствовал себя неуверенно в звании командира.

Уже «заканчивая» академию, в 1941 году Яков вступил в партию. Сколько мог, оттягивал этот момент, сознательно или бессознательно бросая вызов главному большевику страны — отцу.

В первый же день войны Яков объявил отцу, что решил идти на фронт. Сталин ответил:

— Иди и сражайся.

То была их последняя встреча. Через несколько дней необстрелянный, не имеющий никакого опыта молодой офицер оказался в самом пекле — на передовой Белорусского направления.

Дочь Якова хранит последнее — и единственное — письмо отца с фронта. Оно датировано 26 июня 1941 года. Всего четыре дня, как началась война:

«Дорогая Юля!

Все обстоит хорошо, путешествие довольно интересное, единственное, что меня беспокоит, это твое здоровье, береги Галку и себя, скажи ей, что папе Яше хорошо. При первом удобном случае напишу более пространное письмо. Обо мне не беспокойся. Я устроился прекрасно.

Завтра или послезавтра сообщу тебе точный адрес и попрошу прислать мне часы с секундомером и перочинный нож.

Целую крепко Галю, Юлю, отца, Светлану, Васю… Весь твой Яша».

Для «более пространного» письма времени отпущено не было.

27-го июня батарея, которой командовал новоиспеченный офицер Яков Джугашвили, вступила в бой. А 14-го июля попала в окружение.

В Центральном архиве Министерства обороны СССР хранится записка, сделанная наспех, карандашом:

«20 июля 1941 года. Передайте немедленно командиру 20 Курочкину: Жуков приказал немедленно выяснить и донести в штаб фронта, где находится командир 14-го гаубичного полка 14-й танковой дивизии старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович. Маландин».

В это время немецкое радио уже вовсю транслировало сообщение о том, что сын кремлевского диктатора сдался в плен. Советское же командование еще не имело тому документальных подтверждений.

Над линией фронта немецкие самолеты разбрасывали листовки.

«Дорогой отец! — так начиналась одна из них, якобы написанная Яковом. — Я в плену. Здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Желаю здоровья. Привет всем. Яков».

На другой листовке — фотография Якова, под ней текст:

«Это я, Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов…» И ниже: «Следуйте примеру сына Сталина — он жив, здоров и чувствует себя прекрасно. Зачем вам приносить бесполезные жертвы, идти на верную смерть, когда даже сын вашего главнокомандующего заправилы уже сдался в плен? Переходите и вы!»

Здесь же, на листовке, отпечатан пропуск с текстом:

«Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов и комиссаров, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону германских вооруженных сил. Немецкие солдаты и офицеры окажут перешедшему хороший прием, накормят и устроят на работу».

Осенью 41-го года листовки сбрасывали над самой Москвой. Василий Сталин принес их как-то домой — с фотографией Якова в гимнастерке, без ремня, без петлиц. Он и Светлана долго с ужасом разглядывали снимок, тщетно надеясь, что это фальшивка. Но не узнать брата было невозможно, со снимка на них смотрел Яша.

Одну из таких листовок решился показать Сталину член Военного совета северо-западного направления Андрей Жданов. Он прислал ее Верховному Главнокомандующему в специальном конверте, надежно опечатанном сургучом. Как Сталин реагировал на весть о пленении сына? Свидетельств не сохранилось.

Остались неясными некоторые обстоятельства. Почему батарея Джугашвили была так быстро окружена? Как немцы смогли узнать, что пленный офицер — сын Сталина? Ведь был получен приказ в случае окружения снять с себя все знаки отличия.

Дочь Якова так и не знает, где могила отца, и существует ли она вообще. Версий, самых неожиданных, много. Свидетельства очевидцев появляются в печати до сих пор. Истинные они или мнимые — как их отличить?..

На допросы ценного пленника были брошены лучшие профессионалы. Молодой Джугашвили оказался достойным противником. Это много позже признал один из участников «обработки» немецкий капитан Штрикфельд:

«Хорошее, умное лицо со строгими грузинскими чертами. Держал себя выдержанно и корректно… Компромисс между капитализмом и коммунизмом категорически отвергал. Не верил в окончательную победу немцев».

Среди прочих Якову часто задавали вопрос о связи его отца с сестрой Лазаря Кагановича Розой. Стремясь подогреть антисемитские настроения, немцы целые листовки «посвящали» этому браку. Хотя в действительности он не состоялся.

Слухи об увлечении вождя Розой Каганович возникли сразу после смерти Надежды Аллилуевой. Но и раньше Роза, не смущаясь присутствием жены Сталина, часто подолгу гостила у них на даче и в кремлевской квартире. Эта связь, как утверждают, стала ещё одной из причин самоубийства Надежды Аллилуевой.

После ее гибели ожидалось, что отношения любовников узаконит штамп в паспорте. По какой-то причине этого не произошло. Но карта Розы Каганович в кремлевской поликлинике стояла в ящичке семьи Сталина.

…Якова держали в концлагере. Затем, для контраста, перевели в Берлин, где поселили в шикарном отеле «Адлон», имевшем весьма специфическую репутацию.

В 1956-м году здесь остановится делегация советских писателей, приехавших на волне «оттепели» изучать дружественную ГДР. Один из участников поездки, писатель Юрий Нагибин, запишет в своем дневнике:

«Отель „Адлон“… всем своим обличьем, сумеречностью коридоров, лестниц и переходов наводит на мысль о мелких политических убийствах и грязно-скучном немецком разврате. Потом мне сказали, что этот отель, в самом деле, постоянно фигурировал и в скандальной газетной хронике, и в детективной литературе».

По этим «сумеречным коридорам» вели измученного допросами сына главы советского государства. Здесь ему, для давления на психику, показывали документальные фильмы о поражениях Красной Армии. Есть сведения, что именно в «Адлоне» с Яковом Джугашвили встречался главный пропагандист рейха Геббельс, старавшийся склонить пленника к предательству… Не получилось.

Из роскошного номера гостиницы Якова бросили в концлагерь для офицеров в Хаммельбурге. Пытали, мучили голодом.

Один из наших пленных офицеров еще до войны знал сына Сталина в лицо. Увидев его в концлагере, был поражен — так сильно тот изменился. Лицо исхудало, взгляд глубоко запавших глаз стал тяжел и мрачен. Одет Яков был скверно, как все советские пленные офицеры. Потрепанная шинель, рваная гимнастерка, грубые башмаки с деревянными подошвами.

Все в лагере знали, чей это сын. Тот же свидетель видел, как над Яковом издевался старший охранник, чья обязанность была «маркировать» советских пленных буквами «SU» — Советский Союз. Всем полагалось по два знака, на спине и на груди. Куражась, охранник разрисовал Якову спину, грудь, брюки, рукава, плечи и даже пилотку. Пленник стоял, сцепив зубы и опустив глаза. Казалось, еще секунда, и он взорвется. Но вдруг он улыбнулся какой-то жуткой улыбкой и крикнул толпившимся вокруг собратьям по несчастью:

— Пусть малюют! Советский Союз — эта надпись делает мне честь. Я горжусь этим!

А листовки с вмонтированными фотографиями рассказывали, как хорошо живется на Неметчине покладистому сыну советского вождя. Одна из пыток: Якову показывали эти листовки. Внушали: сопротивление бесполезно, ведь вся страна и его отец знают, что он работает на немцев.

Если верно, что дети неминуемо расплачиваются за грехи отцов, то Яков свою долю выплатил сполна.

В феврале 1943 года немцы потерпели поражение в Сталинградской битве. Гитлеру пришла мысль предложить Сталину выменять пленного маршала Паулюса, руководившего немецкими силами под Сталинградом, на сына Главнокомандующего СССР. (Сергей Никитович Хрущев, сын генсека, утверждает, что первое предложение об обмене было другое: Яков Сталин — попавший в плен в Сталинградском котле брат Ангелы Раубаль, покойной к тому времени возлюбленной Гитлера, чье место в сердце и жизни фюрера заняла Ева Браун).

Ответ Сталина был передан через представителя шведского Красного Креста графа Бернадотта:

— Солдата на маршала не меняю.

«Отец… бросил Яшу на произвол судьбы… — Светлана Аллилуева не могла простить этого отцу. — Это весьма похоже на него — отказываться от своих, забывать их, как будто их не было… Впрочем, мы предали точно так же всех своих пленных».

Много лет сведения о судьбе Якова основывались главным образом на воспоминаниях очевидцев и частичных публикациях протоколов его допросов. Лишь в 1995 году журналистам была предоставлена возможность ознакомиться с материалами Главного управления контрразведки «СМЕРШ» за 1941—1945 годы. Среди них — «Дело со справками, письмами, протоколами допроса и другими документами о пребывании в немецком плену и гибели Якова Иосифовича Джугашвили».

Материалы «Дела», опубликованные в «Комсомольской правде», частично подтверждают ранее опубликованные сведения, а частично опровергают их. Но так или иначе они дополняют неясную, написанную отрывистыми мазками картину существования Якова Джугашвили за колючей проволокой:

«31 мая 1948 года в Саксонии, разбирая архивы штаба верховного командования германской армии, переводчик Прохорова обнаружила отпечатанные на ротаторе два листка с текстом на немецком языке и пометкой «Армейская группа «Центр», отдел IC/AO. Штаб 19.7.41». Это был протокол допроса Я. И. Джугашвили.

«Так как у военнопленного никаких документов обнаружено не было, а Джугашвили выдает себя за старшего сына Председателя Совнаркома СССР Иосифа Сталина-Джугашвили, то ему было предложено подписать прилагаемое при этом заявление в двух экземплярах. Д. владеет английским, немецким и французским языками и производит впечатление вполне интеллигентного человека».

Приложение к донесению:

«Я, нижеподписавшийся Яков Иосифович Джугашвили, родился 18 марта 1908 года в гор. Баку, грузин, являюсь старшим сыном Председателя Совнаркома СССР от первого брака с Екатериной Сванидзе, старший лейтенант 14-го гаубично-артиллерийского полка (14-я танковая дивизия). 16 июля 1941 года около Лиозно попал в немецкий плен и перед пленением уничтожил свои документы.

Мой отец, Иосиф Джугашвили, носит также фамилию Сталин. Я заявляю настоящим, что указанные выше данные являются правдивыми. 19 июля 1941 г. (Подпись)».

В Деле хранится протокол со свидетельством ефрейтора германской армии Э. Аха от 3-го июня 1942 года:

«В один из дней середины июля 1941 года в 22 часа у штаба генерал-фельдмаршала Г. фон Клюге остановилась легковая машина, из которой вышли четыре немецких и один русский офицер. Из разговоров Ах понял, что русский — сын Сталина. Стоя у окна, часовой услышал, как начиналась беседа. Отвечая на вопросы, военнопленный сказал, что он Яков Сталин, женат, имеет двоих детей. В плен попал при следующих обстоятельствах: «Наши танки стояли наготове к бою, и он, не зная обстановки, вышел вперед на разведку, неожиданно был окружен немецкими танками и взят в плен».

Уточняют эту версию показания комбрига Бессонова и генерал-майора Абрамидзе, находившихся в Хаммельбургском лагере вместе с Джугашвили. Они утверждают, якобы со слов Якова, что в плен к немцам он попал 12-го июля под Смоленском. Перед этим четверо суток находился в окружении. Отстреливался до последнего снаряда и был захвачен ночью в лесу вместе с двумя красноармейцами и младшим командиром только после того, как израсходовал все боеприпасы. Свое родство со Сталиным скрыл, выдавая себя за некого Лавадзе. На сборном пункте военнопленных его заставили подбирать трупы наших бойцов. Когда сел передохнуть, к нему подошел немец и стал требовать, чтобы пленный снял свои хромовые сапоги. Яков запротестовал, немец стал угрожать оружием. На шум подошел офицер и приказал отвести пленного в сторону леса, где слышались одиночные выстрелы. Когда его вместе с четырьмя другими красноармейцами повели на расстрел, он назвал свою настоящую фамилию и тем избежал смерти.

31-го января 1946-го года Сталину был передан протокол допроса Якова, обнаруженный в немецком архиве и переведенный на русский язык. 50 лет документ хранился в личном архиве Сталина, а затем политбюро и был рассекречен при передаче в архив президента РФ.

Первый допрос было поручено провести в штабе фон Клюге. При этом присутствует майор Вальтер Ройшле, командир особой роты информационной службы при командующем 6-й немецкой армией. Фрагменты протокола допроса:

— Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?

— Не добровольно. Я был вынужден.

— Вы были взяты в плен один или с товарищами и сколько их было?

— К сожалению, совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили. Все разбежались, я находился в это время у командира дивизии.

— Вы были командиром дивизии?

— Нет, я командир батареи, но в тот момент, когда нам стало ясно, что мы окружены — в это время я находился у командира дивизии, в штабе. Я побежал к своим, но в этом момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы, должно быть, испугались, я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы. Если вас это интересует, я могу рассказать более подробно. Какое сегодня число? Значит, сегодня 18-е. Значит, позавчера ночью под Лясново, в полутора километрах от Лясново, в этот день утром мы были окружены, мы вели бой с вами.

— Как обращались с вами наши солдаты?

— Ну, только сапоги с меня сняли, в общем же, я бы сказал, не плохо…

— С какого года он в армии?

— В Красной армии я с 1938 года, я учился в артиллерийской академии.

— В каком бою он впервые участвовал?

— Я забываю это место. Это в 25—50 километров от Витебска, у меня не было с собой карты, у нас вообще не было карт. Карт у нас не было.

— У офицеров тоже нет карт?

— Все у нас делалось так безалаберно, так беспорядочно, наши марши, как мы их совершали… Дивизия, в которую я был зачислен и которая считалась хорошей, в действительности оказалась совершенно неподготовленной к войне, за исключением артиллеристов… Сплошная неразбериха, никаких регулировщиков, ничего…

— Кто отвечает за руководство боем: командир полка, высший командир или политический комиссар? Ведь в Красной армии имеются политические комиссары?

— Первым лицом является, конечно, командир, а не комиссар, нет-нет, первым лицом является командир. До прошлого или позапрошлого года командир и комиссар были уравнены в правах, но затем пришли к выводу, что должен быть один хозяин… Один должен быть, а не два.

— Для чего вообще в армии имеются комиссары? Что за задачи они имеют?

— Поднимать боевой дух, он дает политическое воспитание.

— Известны вам случаи, когда войска отвергали комиссаров?

— Пока что мне это неизвестно.

— Тогда, может, ему будет интересно узнать, что здесь у нас, в лагерях для военнопленных солдаты занимают резко отрицательную позицию в отношении комиссаров и нам приходится брать комиссаров под защиту, чтобы их не убили собственные солдаты… Известно ли ему, что в Германии изгнали евреев из торговли, науки, искусства, медицины и других мест, которыми они завладели?.. Известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка? Ведь Кагановичи еврей?

— Ничего подобного. Да, Каганович еврей. Да. Жена моего отца? Все это слухи, что вы там говорите. Ничего общего. Никогда. Нет, нет, ничего подобного!.. Его первая жена грузинка, вторая русская. Все!

— Разве фамилия его второй жены не Каганович?

— Нет, нет! Все это слухи. Чепуха…

— Я хотел бы знать вот еще что. На нем ведь сравнительно неплохая одежда. Возил он эту гражданскую одежду с собой или получил где-нибудь? Ведь пиджак, который сейчас на нем, сравнительно хороший по качеству.

— Нет, это не мой… Не знаю, может, это вам неинтересно, но я расскажу более подробно. 26-го приблизительно в 19 часов, нет, позже, позже, ваши войска окружили Лясново… Создалась паника, пока можно было, артиллеристы отстреливались. Потом они исчезли, не знаю, куда. Я находился в машине командира дивизии, я ждал его. Его не было. В это время ваши войска стали обстреливать остатки нашей 14-й танковой дивизии. Я решил поспешить к командиру дивизии, чтобы принять участие в обороне. У моей машины собрались красноармейцы, обозники, народ из обозных войск. Они стали просить меня: «Товарищ командир, командуй нами, веди нас в бой!» Я повел их в наступление. Но они испугались, и когда я обернулся, со мной никого уже не было… Я остался совсем один… Начало светать. И я пошел. По дороге мне стали встречаться мелкие группы… Все начали переодеваться, я решил этого не делать. Я шел в военной форме и вот бойцы попросили меня отойти в сторону, так как меня будут обстреливать. Я ушел от них. Около железной дороги была деревня, там тоже переодевались… Я обменял у одного крестьянина брюки и рубашку, я решил идти вечером к своим… Когда увидел, что окружен, идти никуда нельзя. Я пришел, сказал: «Сдаюсь!» Всё!

— Я хотел бы спросить еще одну вещь: женат он или еще холостяк?

— Да, я женат.

— Хочет ли он, чтобы его жену известили о том, что он попал в плен?

— Не нужно. Если можете исполнить мою просьбу — не надо…

— Почему он не хочет, чтобы его семья знала, что он в плену?.. Разве это позор для солдата — попасть в плен? Ведь после войны он снова вернется домой.

— Мне стыдно перед отцом, что я остался жив.

— Не только перед отцом, но и перед женой?

— Жена — это безразлично.

— Его не беспокоит, что жена беспокоится о нем? Может, семейная жизнь в России настолько безразличная вещь, что он даже не ощущает потребности известить своих близких, как это делает немецкий солдат, попадая в плен?

— Нет, жена не безразлична.,. Я ее уважаю. Я очень люблю ее!»

Такое вот последнее «люблю»…

20-го июля 1941-го года Джугашвили попадает в лагерь для пленных офицеров. На Восточном фронте в расположениях советских воинских частей разбрасываются листовки с «заявлениями» Якова в адрес отца и советского правительства. На русском и немецком языках звучат радиопередачи с его пораженческими «высказываниями». Выпущен журнал с фотографиями, запечатлевшими пленника в окружении немецких офицеров…

О том, как создавались эти фальшивки, рассказал в своих показаниях тот же Вальтер Ройшле.

Перед допросом пленного в стол был вмонтирован микрофон, соединенный со звукозаписывающим устройством, находящимся в соседней комнате. Материалы допроса, который длился более часа, Ройшле лично доставил в берлинский радиодом, где при участии семи переводчиков текст был откорректирован и переведен на немецкий язык.

Факт негласной записи был подтвержден и спецсообщением на имя Геббельса:

«…Мы в свое время при допросе сына Сталина спрятали под скатертью микрофон, посредством которого был записан весь разговор с ним. Затем мы вырезали из восковой пластинки неподходящие места, так что получилась в пропагандистском отношении пригодная беседа, которая была передана по радио. Сын Сталина, следовательно, не знает, что он говорил по радиовещанию».

В середине октября 1941-го года Яков был заключен в центральную тюрьму тайной государственной полиции гестапо. В материалах дела имеется подтвержденная информация, что во время пребывания там Яков дважды пытался вскрыть себе вены. Это выглядит вполне правдоподобно. Именно в берлинских застенках фашисты пытались вербовать агентуру из оказавшихся в плену известных политических деятелей и военачальников. Знавшие Джугашвили пленные неоднократно упоминали о том, что в Берлине к нему применялись меры физического воздействия.

В 1942-м году Якова переводят в Северную Баварию в Хаммельбургский лагерь военнопленных. Здесь знатного пленника подвергают изощренным унижениям и издевательствам. Ежедневно утром и вечером он должен являться к коменданту лагеря и по 15—20 минут стоять навытяжку перед немецкими солдатами. А те оскорбляли его отца, смеялись над ним, тыкали в него пальцами. Иногда фотографировались рядом.

Лагерное начальство разрешило Джугашвили работать в небольшой мастерской, расположенной в нижнем этаже офицерского барака. Здесь военнопленные делали из кости, дерева и соломы мундштуки, игрушки, шкатулки, шахматы. Вываривая кости, полученные из столовой, готовили себе «дополнительный паек».

Яков оказался неплохим мастером и за полтора месяца сделал костяные шахматы, которые обменял на картошку у унтер-офицера Кауцмана, присматривавшего за мастерской. Позднее эти шахматы за 800 марок купил какой-то немецкий майор.

В конце апреля 1942-го года начальство, боясь, что вокруг Джугашвили может объединиться группа просоветски настроенных узников высшего офицерского состава, вновь отправили заключенного в центральную тюрьму гестапо.

Как долго он там находился? Где прошли его дни до 1943-го года? Материалы «Дела» не позволяют ответить на этот вопрос. Известно только, что по личному распоряжению Гиммлера 13-го февраля 1943 года военнопленный попадает в концентрационный лагерь Заксенхаузен, расположенный в тридцати километрах от Берлина.

Первые три-четыре месяца его держали в лагерной тюрьме, затем перевели в отдельную комнату режимного барака. То была особая зона. Участок земли длиной 200 и шириной 120 метров был огорожен кирпичной стеной и опоясан колючей проволокой под током.

Вечером 16-го апреля 1943 года Яков Джугашвили бросился на эту проволоку.

Первым о случившемся рассказал бывший комбриг Бессонов, знавший сына Сталина по плену. Его версия сложилась со слов пленного англичанина Томаса Кучинна. Как-то вечером в апреле 1943-го года тот «услышал выстрелы и увидел, как немцы сняли с проволочного ограждения чей-то труп, завернули в одеяло и унесли в караульное помещение. Позднее начальник караула рассказал Кучинну, что убит сын Сталина. По неизвестной причине он в нижнем белье выскочил из окна своей комнаты на улицу и бросился на проволоку. Думая, что пленник пытается сбежать, часовой его застрелил».

Вторая версия — со слов Фишера, ефрейтора из охраны Заксенхаузена:

«Поздно вечером, когда Яков уже был в постели, к нему с ножами в руках ворвались англичане (английские пленные. — Авт.). Он выпрыгнул в окно и с криками: „Унтер-офицер! Унтер-офицер!“ бросился к забору. Стоящий метрах в шестидесяти часовой первым выстрелом ранил пленника в ногу, а вторым убил наповал. О происшествии комендант лагеря срочно сообщил в Главное управление имперской безопасности. Для производства экспертизы в Заксенхаузен приехали трое специалистов. В своем докладе на имя Гиммлера они констатировали смерть Я. Джугашвили не от пулевого ранения, а от тока высокого напряжения. По их заключению, выстрел часового прозвучал уже после того, как военнопленный схватился за проволоку. На основании этих данных сделан вывод: Яков Джугашвили покончил жизнь самоубийством. Его труп был подвергнут кремации, а урна с прахом увезена в Берлин, где ее следы окончательно затерялись».

Что именно заставило Якова оборвать свою жизнь? После отказа Сталина обменять сына на Паулюса, раздраженные неуступчивостью советского вождя гитлеровцы решили его проучить, засняв на кинопленку мучительную смерть Якова, какую он, вождь, ему уготовил. Пленка должна была попасть в Кремль. Будто бы Яков узнал об этом плане, бросился на проволоку и тем сорвал замысел врагов… Кто знает, может, и правы те, кто утверждает: Яков любил отца! Тайно, изломанно любил и почитал. Хотя и пытался всю жизнь вырваться из отцовского плена.

А может, на смертельный шаг Якова толкнуло другое. Достоверно известно, что по лагерному радио не раз передавалось заявление Сталина о том, что у СССР нет военнопленных — есть «изменники Родины». Окруженный врагами должен, как доблестные римские воины, броситься на меч?

Яков это сделал.

…В тот день вахту нес немецкий офицер СС Конрад Харфик. С чисто немецкой педантичностью он описывает случившееся:

«Джугашвили пролез через проволоку и оказался на нейтральной полосе. Затем он поставил ногу на следующую полосу колючей проволоки и одновременно левой рукой схватился за электрический провод. Мгновение он стоял неподвижно и кричал: «Часовой! Вы же солдат, не будьте трусом, застрелите меня!»

В это время сработала сигнализация и зажглись прожектора на сторожевых башнях. Часовой выстрелил метко.

Сталин знал: сын Родины не предал. После войны Михаил Чиаурели, ловкий создатель фильмов, воспевавших великого вождя, сделал даже попытку увековечить образ Якова в очередной своей киноэпопее «Падение Берлина». Он отводил там Якову роль героя.

«Великий спекулянт от искусства, Чиаурели повторял, какой мог бы выйти «сюжет» из этой трагической судьбы, — писала Светлана Аллилуева. — Но отец не согласился. Я думаю, он был прав, Чиаурели сделал бы из Яши такую же фальшивую куклу, как из всех остальных… Хотя отец вряд ли имел это в виду, отказывая Михаилу Чиаурели. Ему просто не хотелось воспевать своих родственников, которых он, всех без исключения, считал незаслуживающими памяти.

А благодарную память Яша заслужил; разве быть честным, порядочным человеком в наше время — не подвиг?»

Другой кинематографист, Михаил Геловани, знаменитый исполнитель роли Сталина в нескольких фильмах, стал в 1946 году невольным свидетелем своеобразных поминок по Якову. После вип-премьеры очередного фильма все того же неутомимого Чиаурели — «Клятва» — организовали застолье. Но получилось оно мрачным: в тот день Берия передал Сталину личное дело Якова. Дело было закрыто. По грузинскому обычаю Сталин в память о сыне окропил красным вином кусочек хлеба и проглотил его. Присутствовавшего на этой тризне Геловани поразило потом, как тщательно Сталин пережевывал цыпленка, разгрызая каждую косточку…

А между тем… По миру циркулировали слухи о якобы спасшемся из плена Якове Джугашвили. Людская молва, неизменно жесткая к кремлевским детям (в компенсацию за чрезмерную благосклонность к ним судьбы?), Якова заметно отличала, щадила, романтизировала.

Вот одна из характерных легенд. Будто в 1944 году привезли Якова в один из концлагерей Италии. Оттуда советскому пленнику помогли бежать друзья. Они же привели его в партизанскую бригаду, где Яков стал капитаном Монти. Его описывают как молодого, симпатичного человека с большими печальными глазами. Естественно, на жаркой земле Италии героя ждала страстная любовь. Красавица Паола — называют даже деревню, где она жила: Рефрентоло — влюбилась в партизана с неземными глазами и родила ему сына Джорджо.

6-го февраля 1945-го года (слухи неизменно подтверждают эту дату) Яков-Монти пошел с товарищами в разведку. Их окружили.

— Нам отсюда не выбраться. Мы подорвем себя гранатами — живыми нас не возьмут — прозвучали последние слова русского.

Джорджо, утверждает молва — вылитый капитан Монти. Был ли капитан действительно сыном Сталина? Есть люди, убежденные: да, был… Но, скорее всего, подобные слухи — всего лишь красивый вымысел, которым молва как бы воздает должное несчастному сыну, от которого отказался злодей-отец… А то еще был слух: Яков какими-то путями оказался в Ираке и Саддам Хусейн — его родной сын…

В 1977 году, к юбилею советской власти, старший лейтенант Яков Джугашвили «за стойкость в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и мужественное поведение в плену» был посмертно награжден орденом Отечественной войны 1 степени. Указ Верховного Совета был закрытым — Брежнев не хотел, чтобы его обвинили даже в косвенном «отмывании» черного диктатора.

Награду, о которой не полагалось знать широкой общественности, приняла дочь Якова Иосифовича, Галина.

Примечания

1

^* А.С.Енукидзе — активный участник Октябрьской революции. С 1934 года — член Центрального комитета партии. Закат его начался вскоре после смерти Надежды Аллилуевой, когда был собран пленум ЦК, обвинивший Енукидзе в моральном разложении. Так Сталин пытался отмежеваться от постоянного спутника в разгульных похождениях. В 1937-м году Енукидзе был расстрелян.