Песни и пляски счастливых мира сего

Лилит Мазикина

Не стоит доверять наивности этих стихов, их немного детскому виду. Лилит – настоящая волшебница, она ворожит словами. Наблюдая за ней, могу сказать, что главное в том, что она делает – ритм, и нельзя сказать, какой это ритм: поэзии или музыки.Наталия Черных

Толстая Маша

Толстая Маша курит сигариллы и пьёт галлоны морковного сока.

Толстая Маша такая толстая, что смеётся всегда всем телом.

Утром мы вместе с солнцем заглядываем ей в распахнутые окна:

эй, Толстая Маша, привет! Ты как, потусить не хотела б?

И я выжимаю два сока, пока она громыхает своей посудой.

Морковные волосы встрёпаны — она умывается, только позавтракав.

Опять притащила синицу в постель машина кошка-паскуда —

Маша жалуется или хвастается, а кошка мурчит от миски, мерзавка.

У машиной кошки много имён, она приходит на любое,

но больше всего на «сволочь», сказанное Машей нежно-нежно.

Толстая Маша жарит глазунью, а та не сдаётся без боя,

и в кухне шкворчит и стреляет, но всё вхолостую, конечно:

Маша неуязвима. Она подпевает под радио «Битлз»,

двигая толстой попой до невозможности рок-н-ролльно.

У кошки, дебилки, от счастья наружу из пасти вылез

розовый язычок, и «Битлз» под Машу тянут нестройно.

С Машей у нас четыре руки, и, позавтракав, мы на крылечке

режем алую бархатную бумагу во все четыре.

Толстая Маша дует в ладонь, и трепетные сердечки

летят, шурша на ветру,

кому-то в грудь,

и в них, как в тире,

кто-то влепляет круглые чёрные дыры.

Маша подбирает те, что упали в траву, дыша тяжело и хрипло.

Я говорю: «Ну ладно, мы же пытались, завтра обязательно всё получится».

Кошка, скотина, глядит нам как будто «я говорила».

Солнце закрыла туча.

октябрь 2012