Сердце трона

Лилит Бегларян, 2023

Небольшое королевство окружено горами и пустыней – и это единственное, что осталось от человечества после Великой засухи и многочисленных войн за воду и ресурсы. После внезапной смерти короля трон переходит к его младшей сестре. Шестнадцатилетняя Ларрэт, не готовая к таким переменам, обращается за помощью и поддержкой к верному слуге умершего брата – Венемерту. Он не может ей возразить и соглашается, думая о том, что же его ждет, если она узнает всю правду.Но его тревоги меркнут на фоне более серьезных проблем: династия теряет силу и остро нуждается в наследнике, люди гибнут от жажды, а королевство рискует потерять часть своих земель из-за амбиций одного из наместников.

Часть первая

Глава 1. Ночь

Дэмьен умер молодым, прожив всего двадцать два года. Болезни обходили короля стороной, и никто бы не подумал, что его судьба оборвется так рано и так внезапно.

Перед смертью он не желал видеть даже родную сестру. Слуги, врачи, советники — все до одного его раздражали, кроме меня. А я имел большую честь быть его секретарем и личным слугой, долгие годы он называл меня ближайшим другом. Я был рядом и в день, когда Дэмьен взошел на престол, и сегодня, когда он покинул свое королевство.

Так странно было видеть властелина мира таким беспомощным. Мучаясь в судорогах, он не умолкал ни на минуту: или кричал от болей что есть мочи, или вспоминал свою жизнь и жалел о несбывшемся, или — проклинал весь белый свет за то, что ему отвели так мало времени.

Что же теперь будет с королевством? Покойный не дал династии прямого наследника: все они умирали или в утробах своих матерей, или едва увидев мир. Дэмьен оставил после себя только младшую сестру, в которой никогда не видел преемника и которую всячески не допускал к делам. Несладко же придется Ларрэт, ведь именно ей нести бремя власти.

Два дня и две бессонные ночи у кровати умирающего вымотали меня, и я не помню, как прошло погребение и как на ночь глядя я пересек половину Дворца и оказался у этой двери. Ноги сами привели меня к дому моего бывшего наставника. Я стучусь, и мне открывают в ту же секунду, будто ждали у порога.

— Извини, что так поздно, — говорю, оглядываясь по сторонам. Не хотелось бы привлечь внимание.

— Да что ты, Вен, — отвечает старик, приглашая внутрь. — Знаешь же, мой дом и твой тоже. Заходи.

Крэйна я знаю большую часть своей жизни и обязан ему многим, если не всем. Десять лет назад меня чуть не выгнали из Дворца на произвол судьбы, но он приютил и пристроил меня. Страшно представить, где я мог оказаться сейчас, если бы тогда, в восемь лет, оказался на улице совсем один и без единой монеты в кармане. Озлобленный на весь мир. Я безмерно благодарен наставнику за все, что он мне дал, но никогда не благодарил его лично.

— Неужели это правда? — спрашивает Крэйн взволнованно.

— Да.

— Какое несчастье. — От другого это прозвучало бы неискренне, но я вижу в его глазах скорбь. Ему одному я верю безоговорочно.

Я киваю.

— Холодно, — говорит он чуть позже. — Может, чаю? Согреешься…

— Не трать воду.

— Знаешь же, старик я одинокий, ученики — моя единственная радость. Для тебя ничего не жалко. — Он подходит к печи. — Особенно для тебя.

К горлу подкатывает ком из-за чувства вины. За шесть лет службы королю я бывал у учителя считаные разы, зачастую не без повода. В последний раз мы с ним вдоволь разговаривали полгода тому назад. Я избегал его не без весомых причин. Если не вдаваться в подробности, то я хотел таким образом защитить Крэйна от обвинений в том, что он якобы знает больше, чем ему дозволено. Дэмьен был до жути мнительным человеком, и я опасался, что он может ему навредить.

— И что теперь? — спрашивает Крэйн, поглаживая усы.

— Ясное дело, трон перейдет госпоже. Если, конечно, никто вовремя не подсуетится и не перевернет Дворец с ног на голову. В такую ночь может случиться что угодно.

— Ты думаешь, ее жизнь в опасности?

— Возможно. На всякий случай я усилил охрану замка. Но даже мы если обойдемся без покушений, надо признать, что госпожа слишком юна и неопытна, она еще не готова нести корону без поддержки и легко попадет под чье-то влияние. Кто приберет ее к рукам — тот и будет править миром.

— Ты ч-чего? — шепчет Крэйн, проверяя, нет ли кого за окном. — Ты говоришь про королеву, а не про… Как можно?

Он закрывает окно ставнями, тушит свечи. Глаза у него круглые и встревоженные. Я никогда не посвящал его в дела государства, не обсуждал с ним ни короля, ни его семью. Неудивительно, что он в замешательстве. Крэйн из тех людей, которые боятся выйти за рамки правил, ошибиться в словах или проявить мало уважения к вышестоящим. Он думает, за любую неосторожность следует отвечать, но это не всегда правда. Обычно этим недугом страдают люди преклонного возраста, жившие в более жестокое время, когда за малейшую провинность казнили. Крэйну как раз далеко за сорок.

— Как ты можешь порочить имя династии?.. — спрашивает он, хмуря густые седые брови. — Ты клялся ей в верности.

— Сам же знаешь, что нет.

Старик краснеет — он не мог забыть. Я должен был сделать это в день коронации Дэмьена, но поменял в тексте клятвы династию на Его Величество и поклялся в верности одному королю. Это не могло остаться незамеченным, так как шло наперекор порядку, и текст клятвы с начала эры ни один из подданных не осмелился нарушить.

— Я теперь свободен, — говорю. — Я принадлежал Дворцу, потом принадлежал тебе, затем Ордену, наконец господину… А сейчас сам себе хозяин. Представляешь? — Я невольно ухмыляюсь. — Здорово я придумал, правда?

— Разве это не воля короля, чтобы ты…

— Нет, я даже не предупредил его.

— Ты пошел против обычая… — Он отрицательно качает головой. — Нарушил церемонию.

— Дэмьена это, между прочим, весьма тронуло.

Крэйн кладет кружку горячего напитка передо мной, а сам садится с другого конца стола.

— Что теперь с тобой будет? — спрашивает он.

Только что я назвал себя свободным человеком — это значит, что я сам выбираю, как мне жить дальше. Но мне трудно ответить на вопрос Крэйна, не сославшись на судьбу или на волю королевы. Чего я хочу на самом деле: власти или покоя? Хочу ли я в шаге от смерти думать о тех, кому не успел отомстить, о тех, кто займет мое место? Хочу ли я думать об упущенном, как Дэмьен, вместо того, чтобы прижать к груди ладонь близкого человека?

— Я хочу покоя, — отвечаю. — Бросить все и свалить куда-нибудь подальше.

— Как это?

Крэйн родился и вырос во Дворце. Он не видит себя в отрыве от службы, ему трудно понять, как можно прыгнуть с вершины в пропасть. А я вступил на эту тропу с одной целью — отомстить врагу. Когда это свершилось, власть потеряла для меня всякий смысл. Я служил Дэмьену, плыл по течению, я шел за ним следом, не задавая себе вопроса — зачем. Мертвые не отбрасывают тени, и теперь я один меж двух огней: между тем, чего я хотел бы, и тем, к чему привык.

— Ты не понимаешь, — говорю. — Мне это все не нужно.

— Вен, ты, наверное, просто устал. Не можешь же ты взять и уйти? Тебе подвернулась большая удача, когда господин взял тебя на службу…

— Не в ранге счастье.

Многие с этим соглашаются, но, как только дело доходит до выбора, большинство выбирают ранг, а не свободу, карьеру, а не семью. Сам Крэйн поздно женился, рано овдовел и теперь жалеет, что остался на старости лет без детей и внуков. Всю свою жизнь он посвятил службе Ордену, защищал династию, обучал этому ремеслу молодых стражников, в том числе меня, и не заметил, как прошли годы. Крэйн всегда говорил, что одиночество — страшное бремя. Я с ним часто не соглашался. Мне трудно представить, как можно подпустить кого-то слишком близко к себе, привязаться, довериться. Люди — сегодня они есть, завтра их нет. Уж лучше всю жизнь прожить одному, чем хоронить близких одного за другим.

Сейчас мне некого терять, и, если подумать, это делает меня самым свободным человеком на свете. Что бы я ни сделал, на карту поставлена лишь моя собственная жизнь. Мне не нужно переживать за близких, я не вынужден считаться с их мнением, с их чувствами. Что бы я ни совершил, никто не сможет в отместку отыграться на тех, кто мне дорог, и никто не в ответе за мои ошибки, кроме меня самого. Одинокая жизнь скучна, бессмысленна и однообразна, но она менее болезненна и более предсказуема, чем жизнь в череде черно-белых полос.

Но в глубине души мне жаль, что я не так близок со своим учителем. Мне жаль, что к своим восемнадцати годам — а в наш не самый благополучный век это половина жизни — я не женился, не обрел дом. Мне горько наблюдать за другими и думать, что моя собственная судьба могла бы сложиться иначе.

— Все-таки я думаю, тебе стоит остаться в замке, — не унимается мой учитель.

— Зачем? Если я лишусь всего, то не стану ничтожеством, потому что никогда им не был.

— Ты знаешь, я не…

— Но ты мной гордился, когда я, как ты сказал, поймал удачу, стал человеком.

— Я гордился тобой всегда. С самого первого дня, когда я тебя увидел, я знал, что ты достойный человек.

Крэйну трудно поверить, что тот, которого он принял как сына, способен на подлость. Хотел бы я возразить, рассказать ему хоть какую-то часть горькой правды, но, пожалуй, нет смысла его разочаровывать.

— Ладно, — отвечаю я и решаю сменить тему. — Что там нового в Ордене? Как подготовка к турниру?

— Какой теперь турнир в день траура.

— Придется перенести, да… — Я наконец делаю первый глоток напитка, уже приостывшего.

— Есть один мальчик способный, из прислужников. Думаю помочь ему пройти отбор. Может, ему повезет, как и тебе.

Прислужники — самая незащищенная часть Дворца. Они занимают в иерархии низшую ступень и настолько бесправны, что даже не удостоены ранга, которых всего восемь: от нулевого, которым обладает только правитель, до седьмого. Ранг дает человеку имя и статус, у прислужников же ничего нет за душой, кроме смутных надежд когда-нибудь выбраться из этой ямы и «стать человеком».

Их легко узнать по черному платку, завязанному на шее поверх простой серой рубашки до колен. Взгляд у этих несчастных опущенный, а запястья тонкие, как нитки. Они занимаются самой черной работой: уборкой, бытом, мелкими поручениями. Самая незавидная участь у тех, кто служит одной семье: их используют по полной. Редко, но можно встретить хороших хозяев, таких, как Крэйн.

Их не забирают из семьи силой. Родители отдают своих детей взамен на ежегодное жалованье за их службу и, как правило, забирают при достижении совершеннолетия — двенадцати лет. Кому-то удается получить ранг и остаться, но это почти невозможно. А тем, кто все-таки смог, вряд ли светит что-то выше седьмого ранга в Ордене. Один я умудрился прыгнуть аж до третьего.

Я не помню, как сам попал во Дворец. В прислуги берут лет с четырех, и мне, скорее всего, было столько же. Я мало что помню из прошлого. Я не знаю, откуда я родом и кто мои родители — мы с сестрой числились как сироты. Ее уже много лет нет в живых. Она была единственной нитью, связывающей меня с этим миром, единственным человеком, кого я любил.

Не раз я воровал еду, чтобы уберечь ее от голодных обмороков. Тайком, осторожно я пробирался в подсобку местного бара, где она работала. Сестра умоляла не рисковать, а я не слушал. Она время от времени что-то разбивала, и хозяин бара не упускал случая поднять на нее руку. Не отдавал палачу на растерзание, как положено, а делал это сам. С ее тела не сходили синяки… Все мои попытки защитить сестру кончались плетьми, потому на моей спине нет живого места — одни уродливые шрамы.

— Порекомендуй его главе Ордена, — говорю. — К твоему мнению всегда прислушивались. Если нужно, я тоже замолвлю словечко.

— И без него учеников мне хватает. Стар уже, не могу как раньше, но и пройти мимо не смогу, возьму его, — он вздыхает. — И да, еще хотел сказать. Нора на тренировках хорошо себя показывает. После турнира ее могут повысить до шестого ранга.

— М-м.

— Я подумал, тебе будет интересно. Вы же…

— Да-да, служили вместе.

И не только. Мы жили по соседству, можно сказать, дружили, если не больше. Но о том, что мы иногда переходили границы, Крэйн не знает.

— Может, придешь поддержать? Она, конечно, обижается, что ты про нее забыл совсем, но она всегда тебе рада.

— Посмотрим. А я что-то засиделся. — Встаю, поправляю плащ и направляюсь к выходу. — С утра меня позовет Председатель.

— Да, конечно. Ты, Вен, заходи иногда, — старик улыбается. — В любое время дня и ночи.

На улице ни единой души, но горят огоньки жилых домов. Новость о смерти короля наверняка уже разлетелась по всему миру, и люди не могут заснуть с мыслями о своем будущем.

***

Я возвращаюсь в замок — дом династии. Он просторный и мог бы стать кровом для нескольких поколений большой семьи, но сегодня он принадлежит одной будущей королеве. Дэмьен убрал конкурентов на престол, лишил жизней и отца, и старшего брата. И хотя о заговоре знаю только я, наверняка кто-то да догадывается, как все было на самом деле.

Смерть короля Эдриана никого не возмутила: он был стар и нелюбим народом. Но стоило ожидать, что люди не смирятся со смертью старшего наследника и обвинят в этом младшего, Дэмьена, ведь ни для кого не секрет, что сыновья короля не ладили и оба хотели короны.

Впрочем, все было исполнено безупречно. Нам удалось раздобыть нужный яд без свидетелей. В отличие от многих других, которые убивают в два счета, этот действует не сразу: он заражает тело многочисленными язвами на коже в виде желтых пятен, которые гноятся и проникают в плоть. Жертва медленно умирает в ужасных мучениях. Сначала захворал старший наследник, затем король, несколько слуг и лекарей. Все подумали, якобы болезнь естественна и заразна. Так эти несчастные и умерли запертыми в Алтаре, оплакивая свое поражение.

Королевская спальня находится под землей, в месте, называемом Алтарем. В правой его половине главные покои и покои секретаря, в левой — спальни членов семьи. Между половинами коридор длиною в пятнадцать шагов.

Спустившись, я направляюсь к себе в комнату, как вдруг слышу с левого конца этого коридора знакомый язвительный голосок:

— К кому это ходим по ночам?

— А я отчитаться перед тобой должен?

Это Тэта — служанка госпожи, в прошлом моя сослуживица и еще одна ученица Крэйна. Та еще чертовка. Она встает передо мной с гордо поднятой головой.

— Просто интересно. А чего ты здесь забыл? Зашел за вещичками? Или все еще чувствуешь себя как дома? Твой покровитель умер, и тебе бы… м-м… хотя бы сменить этаж.

— Пока я не получу приказ от госпожи или не захочу уйти сам, я останусь здесь.

— Совету это не понравится. Кстати, а ты уже решил, чем займешься после отставки? — она корчит довольную гримасу. — Ведь скоро все изменится. А твое время ушло, не так ли?

— А твое наступило, значит.

— Именно.

Тэта из тех людей, которые цепляются за любую возможность и готовы на все, лишь бы заполучить место повыше. Еще вчера она строила глазки королю и мечтала о браке с ним, а сегодня, упустив одну цель, сразу же взялась за другую и теперь метит на пост секретаря.

Человеку из простого народа сложно добиться королевской любви, но, я думаю, если бы Дэмьен не умер так рано, она добилась бы своего рано или поздно. Несмотря на заметную горбинку на носу, она многим привлекательна: красивое тело, черные заостренные ногти как символ протеста против всего и всех, глаза цвета полуденного неба и пепельные локоны до самой талии. Будучи уверенной в себе, она даже кланяется несколько надменно, будто оказывает ценную услугу своим подчинением. Одних она раздражает, других дразнит. Ее легко невзлюбить, легко ей восхищаться — в любом случае, ее трудно не заметить.

— Думаешь, госпожа решит иначе? — спрашивает Тэта. — Она мне доверяет. Шесть лет вот ей служу, и все отлично…

— Довольно трепаться. Скажи-ка лучше, как она.

— Ну так. — Она пожимает плечами. — Заперлась у себя, меня выгнала, а жениха принять не захотела.

— Да? Мне не сообщили.

— Айрон перед тобой буквально зашел. Сказал, что еще с утра заскочит.

— А кто-нибудь еще был?

— Вот нечего по ночам шляться, чтобы у меня все узнавать.

И зачем я терплю такое отношение. Она ниже меня на два ранга и по правилам должна кланяться и почитать, а не упрекать, да еще и с таким тоном.

— Спрашивают — отвечай, — говорю более твердо.

— Никто не приходил.

— А теперь ступай и охраняй госпожу. Нечего по коридорам, как ты говоришь, шляться.

— Как прикажете, господин Венемерт.

Она кланяется, как всегда, больше с издевкой, чем с почтением, и уматывает к себе, еле сдерживая смех. Я ни разу не видел ее унывающей, и неважно, есть ли повод для радости. Видела бы госпожа, как себя ведет ее служанка в первую ночь траура!

Дождавшись ее ухода, я направляюсь к правому крылу, отпираю массивную дверь своим ключом, захожу и перевожу дыхание. Подумать только, я — и совсем один в самом священном месте мира, в шаге от опустевшей королевской спальни. Я у вершины власти, о которой грезит половина человечества. Не имея за душой ровным счетом ничего, я сумел подняться так высоко, что теперь ловлю завистливые взгляды людей, которые когда-то вытирали об меня ноги. Я получил пост личного слуги, но наперекор всему стал главным советником, можно сказать, вторым человеком в государстве.

Зайдя к себе, я подхожу к зеркалу. Смотрю в эти бесцветные пустые глаза и спрашиваю себя: кто я и что мне нужно? Пусть даже я по какому-нибудь удивительному стечению обстоятельств сяду на трон, шрамы останутся со мной до конца дней нещадным напоминанием о моем рабском прошлом. Чего стоит только этот длинный рубец, пробегающий по всей правой щеке до края левого глаза.

Он и по сей день выглядит достаточно свежим, хотя украшает меня вот уже десяток лет. Люди видят во мне не человека, а раба, который поднялся непозволительно высоко, и всем не дает покоя мысль, чем же таким я зацепил короля Дэмьена, чем заслужил такую славу. Все предельно просто: я был честен. Я всегда имел свое мнение, спорил с ним, хотя никогда не подвергал сомнению его право поступить по-своему. Кто придумал, что короли любят лицемеров, которые только кивают им в ответ? Дэмьен знал меня слишком хорошо, чтобы усомниться в моей верности. Конечно, он понимал, что в один момент я могу позариться на корону, ведь всем известно, что жажда власти меняет людей до неузнаваемости. Но так устроена жизнь, что кому-то доверять приходится, и он выбрал меня.

Если Ларрэт выберет Тэту, я не думаю, что она не справится. Она хитрая, расчетливая, хорошо читает людей и манипулирует ими, а к тому же не глупая, хотя умеет таковой казаться. Быть может, ей не хватает опыта, а разум затуманен жаждой собственной выгоды, но своим стойких характером она хорошо дополнит мягкий нрав королевы.

Если я потеряю должность, я вряд ли останусь во Дворце. Да, я прожил здесь почти всю жизнь и, оказавшись за стенами, с трудом освоюсь к новому, но я не хочу оказаться во власти своих завистников и терпеть от них унижения. Снова. А если королева выберет меня? Буду ли я рад остаться на прежнем месте? Не лучше ли сбежать от всего этого? Кто знает, возможно, где-то в этом мире я еще почувствую себя наполненным и счастливым. Возможно, где-нибудь я найду свой желанный покой.

Как тут мрачно. Ни окон, ни воздуха — я будто брошен в темницу в ожидании казни. Комната вроде бы немаленькая, со всеми удобствами, но в такой темноте она кажется крохотной. Стены давят. Все-таки удивительно, что мне удалось провести здесь целых шесть лет и не тронуться умом.

Я подливаю масла в лампаду, чтобы не оказаться в кромешной тьме, и сажусь на край кровати. Уснуть вряд ли получится. Перед глазами одна и та же картина: король в предсмертных муках проклинает мир за то, что у него отнимают власть. Потерять ее для него больнее, чем попрощаться с жизнью. В детстве, будучи в тени старшего брата, он мечтал о троне и пошел на сделку со своей совестью, чтобы заполучить его. За шесть лет он не успел насытиться.

Нет, он был не из тех королей, которые лежат на подушках и питаются народными восторгами и собственным величием. Он старался сохранить мир и порядок, распределить скудные ресурсы планеты по справедливости и никого не оставить без хлеба, хотя порою бывал жестоким, если находил этому оправдание. Дэмьен был не самым честным человеком, но неплохим правителем. Он всю жизнь пытался доказать миру и прежде всего себе, что достоин короны. Дэмьен страстно желал наследника не потому, что семья входила в его систему ценностей. Он хотел, чтобы после него правили прямые потомки, он гневался, что не властен над этим.

Дэмьен сделал многое, и жить простым людям стало немного проще, но он подверг династию большой опасности. Если и Ларрэт не сможет продолжить род, нас ждут страшные времена мятежей и борьбы за корону. Мир развалится на части, и не факт, что наша крохотная цивилизация выживет после очередной катастрофы — мы и так стоим на обломках.

***

По ощущениям прошел не один час, а я все еще не сплю. Смотрю на часы и понимаю, что забыл их перевернуть, и время остановилось. Встану, пожалуй, пройдусь до ближайшего окна и узнаю, встало ли солнце. Я выхожу в коридор и поднимаюсь на первый этаж — просторный, полупустой зал с высокими узкими окнами. Снаружи все еще темно. Делать нечего, поднимусь на балкон, полюбуюсь напоследок видом. Кто знает, может, это моя последняя ночь в замке, и другой возможности не будет.

От второй подряд бессонной ночи немеют ноги, и я кое-как пробираюсь по винтовой лестнице до последнего этажа замка. Оказавшись на вершине, я делаю пару шагов навстречу свежему воздуху, крепко обнимаю пальцами парапет балкона и вдыхаю как можно глубже. Ночная прохлада приятно бодрит, ветер уносит из головы тревожные мысли и облегчает душу, полную терзаний от неопределенности.

Я стою в полной тишине, смотрю вдаль, как вдруг чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, оглядываюсь и натыкаюсь на пару напуганных глаз. Я узнаю в них Ларрэт, сестру покойного короля. Она стоит у ограждения и, видимо, была здесь и до моего прихода.

— Госпожа, прошу прощения, я Вас не заметил, — говорю с поклоном. Она кивает и переводит взгляд на звезды, чтобы скрыть слезы. — Зря Вы без сопровождения да у всех на виду. Это небезопасно. В такую-то ночь.

— Я хотела побыть одна, — говорит она тихо. — Еле ускользнула, — еще тише.

— Я бы Вас оставил, но…

— Нет, останься.

Минуту где-то мы стоим молча. Она смотрит в небо, я — на нее, украдкой.

— Почему он не подпускал к себе? Почему он не захотел попрощаться со мной?

— Он не хотел Вас расстраивать, — говорю. — Он не хотел, чтобы Вы застали его… в таком состоянии.

— А тебе позволил. — Это могло прозвучать с ревностью, но в голосе госпожи только боль и отчаяние. — Расскажи, о чем он говорил перед смертью. — Последнее слово она выдавливает с трудом.

— Обо всем.

— А последнее слово? Что он сказал?

— Боюсь, я не смогу при Вас так выражаться, чтоб в точности. Но… Он проклинал судьбу за… несправедливость, за то, что его жизнь оказалась слишком короткой.

Госпожа всхлипывает и закрывает лицо руками. В огромном плаще с большим капюшоном она такая маленькая, беззащитная — не такая, как обычно. Я никогда не видел ее растрепанной: ее платье всегда аккуратно выглажено, волосы собраны в низкий пучок, а сегодня они распущены и торчат из-под капюшона неуклюжими прядями. Ее лицо опухло от слез — это заметно даже в темноте.

Мне жаль Ларрэт. На ее плечи упала слишком тяжелая ноша. Не знаю, в силах ли я помочь ей. И уйти я не могу, не оставлять же ее на балконе в такую смутную ночь. Неловко, но приходится молча наблюдать в сторонке.

— И что теперь будет? — Ее голос едва слышен. — Я не справлюсь, не смогу. — Отрицательно качает головой. — Ну какая из меня королева? Я не готова. И я теперь совсем одна. Тебе, наверное… — она делает паузу, делает шаг навстречу и встает совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Тебе ведь знакомо, каково потерять всех, кого любишь?

— Да.

Она на пару секунд отрывает взгляд от звезд и смотрит на меня.

— Мы столько лет живем бок о бок, — говорит, — а я о тебе так мало знаю.

Дэмьен не запрещал нам общаться, но я знал, что ему это не понравится, и на всякий случай держался от госпожи подальше.

— Наверняка Вы много слышали обо мне, — отвечаю.

— Человека не узнаешь, пока он сам о себе не расскажет.

— По-моему, наоборот. Самого себя понять, а тем более объяснить другим, довольно-таки трудно. Со стороны виднее, что человек из себя представляет.

— Расскажи что-нибудь о себе, пожалуйста.

Самый странный вопрос на свете. Что значит рассказать о себе? Перечислить факты из биографии, выделить какие-то важные моменты, рассказать о своих интересах, о взглядах на мир? Я не знаю, что отвечать. Я сбит с толку хотя бы потому, что мне впервые задают такой вопрос не в деловом ключе.

— Расскажи о своей сестре, — помогает она. Ее глаза, успевшие к этому моменту высохнуть, горят искренним, но не жадным интересом.

— Ее звали Мерт. — Это все, что я могу выговорить. Неужели мне больше нечего рассказать о самом близком человеке? — Мы родились в один день, — продолжаю спустя время. — Она выглядела точно так же, как я, прямо копия. А так мы были совсем разные. Мерт хотела вернуться домой, к родителям, я — нет.

— Почему?

— Я знал, что нас нигде не ждут, а она верила в лучшее. Адресов и имен мы бы все равно не узнали, так что… Один раз мы, правда, попытались сбежать. Нам было по восемь лет.

Легко же я ей открылся. Я вроде как не собирался говорить на столь личные темы. Жизнь научила меня быть сдержанным в чувствах. Зачем их обнажать? Недругов они забавляют, а друзей — заставляют жалеть. Ни то, ни другое мне не нужно.

— И чем все кончилось? — робко спрашивает госпожа.

— Прислужникам за такое нарушение полагается по двадцать ударов плетью. — Мой голос, к счастью, ровный, не навязывается на жалость, а тело, напротив, напряжено до предела. Я снова чувствую ненависть, но теперь могу ее укротить.

— Двадцать?.. Извини, я не должна была спрашивать. Это все так ужасно… Двадцать ударов! Она ведь…

— В этот день Мерт и умерла, если Вы это хотели спросить.

В глазах Ларрэт вновь мелькают слезы.

— Этот мир слишком несправедлив, — шепчет.

— Я потом узнал, что они приходили забирать ее тело, но не застал их. Или они не захотели меня навестить, или я был в таком состоянии, что не заметил. Вообще, я плохо помню, что было после.

— Ты о ком?

— О родителях.

Возможно, мне сказали неправду. Они не могли появиться из ниоткуда, если в наших документах не было имен. Странно, но, в общем-то, какая разница.

Это было слишком давно, в другой жизни. Это случилось десять лет назад, мне было всего восемь. Я прокручивал сцену ее смерти в голове слишком часто, не раз видел во снах, и мне кажется, я отчетливо помню каждое слово, сказанное мной, королем и палачом. Я помню каждое движение, каждую деталь — мне кажется, именно так оно и было. Но мог ли я все это запомнить? Или додумал позже и убедил себя, что я прав? Я старался восстановить у себя в памяти полную картину, чтобы было проще жить дальше, но мне никогда не узнать и не вспомнить всей правды.

Одно мне известно точно: моя сестра мертва. Я не знаю, кого в этом обвинять, но знаю, что пытался ее защитить. Мой шрам — доказательство. Я не раз задавался вопросом: быть может, я ее и убил своей непокорностью?

— Ты сказал, ее звали Мерт, — говорит госпожа, когда я уже успел вновь во всех деталях вспомнить события того дня.

— Да. Вам, наверное, это что-то напомнило.

— Твое полное имя.

— Я был Веном при рождении, меня так звали и зовут по сей день. А полное — Венемерт — появилось позже, после тех событий. Есть такая адасская традиция, брать себе имена тобою убитых. Будто бы берешь на себя обязательство прожить чужую жизнь, которую отнял.

— Ты винишь себя в ее смерти?

— Да. Я уговорил ее сбежать, она не виновата.

— По-моему, виноваты те, кто допускает эту несправедливость.

— Законы, какими бы они ни были, общеизвестны. Вина на тех, кто сопротивляется.

— Я… Я хотела бы это все изменить. Нельзя лить кровь напрасно.

— Совсем недавно Вы говорили, что не хотите трона. Теперь Вы в себе уверены?

— Хотела бы, но не выходит. А ты в меня веришь?

Впервые за все это время мы по-настоящему смотрим друг на друга.

— Верю. — Я не люблю лукавить и обычно говорю ровно то, что думаю. Пусть этот раз станет исключением. Быть может, ей это нужно сейчас больше всего остального.

Возможно, я ее недооцениваю. Неуверенность при должном подходе можно превратить в преимущество. Все просто: человек взвешивает каждый шаг и потому идет по жизни более осознанно, он легко замечает собственные ошибки и исправляет их. Сомневающийся способен преодолеть любое препятствие, если найдет в себе силы начать и не сдаваться ни под каким предлогом. Для этого порою достаточно, чтобы в него верил кто-то другой.

Небо светлеет, и на границе с землей вот-вот появится красная полоса. Балкон замка — единственное место во Дворце, где можно встретить новый день. А сегодня мы увидим рождение новой эпохи.

— Я не сломаюсь, — говорит Ларрэт, устремив взгляд в горизонт. — У меня нет на это права.

Глава 2. Траур

Траур продлится десять дней и закончится коронацией наследницы. Дэмьен похоронен еще вчера, но по обычаю до окончания срока близким нельзя навещать гробницу: нужно дать душе время смириться со своей судьбой и стать единым целым с землей.

С утра я, так и не сумевший толком выспаться, направляюсь к Председателю узнать, нет ли для меня поручений. Здание Совета находится в нескольких десятках шагов от замка. Это двухэтажная постройка круглой формы с открытым небом в коридоре второго этажа. Зачем нужна крыша, если наша планета много веков уже не видала дождей?

На первом этаже зал для заседаний с круглым столом, на втором — кабинеты восьми членов Совета, а между ними пустое пространство с большими солнечными часами посередине.

Нужная мне дверь открыта настежь, и стучаться не приходится. Лайсэн восседает на своем председательском кресле и о чем-то непринужденно разговаривает с коллегой. Увидев меня, он приказывает собеседнику покинуть кабинет, а мне — войти и закрыть за собой дверь.

— Вы хотели меня видеть, — говорю с поклоном.

— Как госпожа? — спрашивает он, не удостоив меня взглядом.

— Она со своей служанкой. Мы не виделись со вчерашнего обеда.

Надеюсь, наш с Ларрэт ночной разговор на балконе прошел без свидетелей. Мы говорили тихо и почти что в полной темноте. С улицы нас бы не услышали и не увидели, скорее всего. Хотелось бы в это верить. Неправильно еще истолкуют — а проблемы не нужны ни мне, ни ей.

— Печальные вести, однако, — вздыхает Председатель с притворной скорбью. — Кто бы подумал… — Он встает, опирается ладонями о край стола.

Лайсэн приходится братом королю Эдриану, в сложившейся ситуации он второй человек после Ларрэт на пути к трону. Он второй и единственный наследник. По законам, установленным еще двести лет назад родоначальником династии, право на корону имеют только сыновья и дочери когда-либо правивших. Иными словами, дети Лайсэна могут только гордиться своей родословной — власти им не видать, в отличие от отца.

Потерявший надежду затмить славу брата, Лайсэн прочно основался на посту главы Совета. Человек он не самый приятный, слишком заносчивый, тот еще лицемер и завистник. При любом удобном случае он рад напомнить, кто он и какое ничтожество пред ним стоящий. Лайсэн не молод и не стар, хотя густые черные усы не убавляют ему возраста, и в свои тридцать он выглядит не моложе сорока. Лицо его по обыкновению грубое, недовольное, а между бровями — две глубокие складки, которые не исчезают даже в тех редких случаях, когда он смеется.

Я ему, мягко говоря, не нравлюсь. Видите ли, в нем течет благородная кровь, он занимает свой ранг по праву, в отличие от меня, безродного прислужника. Впрочем, я и не стою выше Лайсэна: он обладает вторым рангом, а я — третьим. Только вот реальной властью обладает тот, кто пользуется большим доверием правителя. Не раз покойный Дэмьен пренебрегал Советом в мою пользу, и за это Председатель меня недолюбливает.

— Нужно донести эту горькую весть до Адаса, — говорит он, опустив голову. Лайсэн редко смотрит на собеседника и наверняка думает показать этим, что тот не стоит его внимания, но выглядит, будто он боится говорить с глазу на глаз.

— Разве Вы не послали гонца?

— Послал, но этого мало… Надо бы нанести официальный визит и проверить заодно, как дела у нашего Эмаймона. За ним ведь присматривать нужно, сам понимаешь… Особенно когда в королевстве переполох. Твой визит его отвлечет. Доберешься, погостишь денек да все. Для тебя ведь честь донести весть о кончине твоего любимого господина, а?

— Я думал, что пригожусь госпоже.

— Ишь чего. — Лайсэн улыбается, обнажив кривые желтые зубы, такие же, как у брата. — Это кто ей помочь не хочет? А ты пойдешь. Это приказ, если до тебя долго доходит. Отряд уже собран. Сбегай, соберись в дорогу и сразу сюда. — Он машет рукой на выход, и я, понимая, что спорить бесполезно, кланяюсь и иду прочь.

Здорово, конечно, он придумал. Адас — округ, оторванный от основных земель королевства. Можно сказать, анклав, хотя окружен он не территорией недругов, а пустыней. Путь туда и обратно без учета остановок занимает около суток. Этот регион отличается непокорностью и доставляет много проблем центру уже долгое время — опасения Лайсэна более чем оправданы.

После последнего вымирания из-за нехватки воды около двухсот лет назад, которое стерло почти все живое с лица планеты, остро стоял вопрос государственности. Разобщенные семьи должны были объединиться, чтобы вместе преодолеть жажду и голод и встать на ноги, пустить корни. Естественно, не обошлось без разногласий. Тогда-то и началась вражда ныне правящей династии с главой адасского народа, но мы одержали верх.

Адасцы считают себя законными наследниками своей земли, а нас называют захватчиками. Но что бы они ни говорили, власть в руках того, кто в большей степени контролирует добычу воды. Сильные подчиняют себе слабых, и так было всегда. С этим глупо спорить.

Земля, на которой основались бунтари, оказалась плодороднее нашей. Именно под адасским пластом мы нашли единственный источник сланца — нашего топлива. Он нужен повсеместно: им топят печи, его используют для освещения и в ремеслах. Я уже молчу про то, что адасская почва на порядок лучше. Одной водой не насытишься, поэтому мы сильно зависим от Адаса, хотя вот уже два века упорно отрицаем это.

Адасцы — народ свободолюбивый и самобытный. Они живут замкнутой общиной, гордятся своей, по их словам, богатой, историей, мечтают вернуть автономию и изо всех сил берегут свой жизненный уклад и чистоту крови. За связь с чужеземцем местным грозит изгнание, а меньше десятка лет назад за такой поступок даже казнили.

Они отличаются от нас и нравом, и внешностью, и языком. Ростом они ниже, кожа у них смуглая, а глаза и волосы темные. Языки у нас не сказать, чтобы кардинально отличаются: диалекты разные, однако мы легко понимаем друг друга. Но адасцы как-то иначе произносят гласные, сглатывают некоторые звуки и нередко добавляют к словам разного рода едва различимые слуху окончания, которые многие из нас с большим трудом могут повторить и которые, как правило, выражают эмоциональное состояние говорящего или его отношение к объекту своих слов.

Два века династия боролась с беспорядками на адасских землях: ужесточала законы, силой отбирала богатства и умерщвляла неугодных власти наместников. Все без толку, и каждый раз по любому малейшему поводу адасцы бунтуют и требуют полной независимости. Для их усмирения пришлось учредить целый корпус из обученных и вооруженных людей.

И по сей день династия не признает свою зависимость от ресурсов Адаса. По официальным заявлениям, король не намерен отдавать кусок земли на самоуправление лишь в целях сохранить целостность государства, якобы мир станет тесен для двух королей: не миновать войн. Разумеется, и в этом есть доля правды. Эта истина и объединила людей, оказавшихся когда-то на грани гибели.

Эмаймон был назначен наместником Адаса совсем недавно и еще не доставлял нам неудобств, упрекнуть его пока не в чем. Правда, его верность династии — вопрос времени, ведь никто еще не задерживался на его посту надолго. С учетом тех обстоятельств, которые послужили причиной его назначения, ему тем более доверять не стоит…

Кто знает, возможно, Эмаймон захочет воспользоваться внезапной смертью короля, а официальный визит из Дворца отвлечет его от корыстных планов. Председатель нашел хороший предлог избавить себя от моего общества, ничего не скажешь.

Но зачем ему это? Он хочет убрать меня с дороги, чтобы самому сблизиться с Ларрэт? Боится, что я замышляю что-то против династии и воспользуюсь уязвимым положением госпожи, или, что более вероятно, сам планирует ее свергнуть? Вот оно что! Председатель, долгие годы мечтающий о троне, вдруг учуял возможность покуситься на него. Я мог бы догадаться и раньше.

Я не могу пойти в открытый протест. Жизнь меня научила, что нельзя отрицать чью-то власть над собой: себе же хуже. Как бы ни хотелось перечить и стоять на своем, для этого всегда нужно иметь основание, иначе все, что ты сделаешь, повернут против тебя. Я не ровня Лайсэну, я его подчиненный. Только получив второй ранг, я смогу разговаривать с ним на равных, а пока…

В прихожей замка я сталкиваюсь с госпожой и Тэтой. Ларрэт уже встала, приоделась и не выглядит такой же измученной, как ночью, хотя лицо ее печально.

— Я искала тебя.

— Госпожа, — кланяюсь. — Председатель вызывал меня, я должен был отлучиться.

— Пойдем в кабинет. Расскажешь, о чем вы говорили.

— Я бы рад, но мне поручили одно срочное дело, оно займет минимум два дня. Я должен отправиться в Адас с последними новостями и удостовериться, что там спокойно.

— Таков приказ Председателя? — госпожа хмурит брови. — Почему меня ставят перед фактом?

— Вы, конечно, можете обжаловать…

— И обжалую.

— Я пойду доложу об этом?

— Нет. — Ларрэт зовет слугу, тот мигом прибегает. — Сходи передай главе Совета, — говорит она ему, — что господин Венемерт мне нужен. Пусть и впредь ему ничего не поручают без моего ведома.

Да уж. Большой вопрос, кого приберут к рукам: ее или меня. Тэта стоит и наблюдает за всем со злобной миной и косится на меня, как на врага, но меняется в лице, как только госпожа обращается к ней:

— А ты, Тэта, сходи к портному и выбери ткани для торжества. Мне нужно новое платье к коронации.

— Но мы не обсудили Ваши пожелания.

— Бери на свой вкус. У меня дела поважнее.

Я думал, что Ларрэт минимум день проведет в постели в слезах, и удивлен, что она так быстро пришла в себя. Правда, держится она чуть неуверенно, то и дело переминается с ноги на ногу и тревожно оглядывается по сторонам.

Ей непривычно, и я понимаю почему. Ларрэт всегда была замкнутым человеком и с каждым годом закрывалась от мира все сильнее. Неделями она запиралась в своей комнате и довольствовалась обществом Тэты, своей единственной служанки. В свет она выходила редко, а если такое случалось — ограничивалась парой пустых разговоров. Она долгие годы не пыталась показать себя, не вникала в дела королевства, чтобы не заслужить гнев брата, и ее все это время не замечали. Я в том числе.

Оказавшись в кабинете, она обнимает себя за плечи, а сесть на королевское кресло не решается. Она опускает голову, как провинившийся ребенок.

— Я ведь еще не королева?

— В любом случае, никто, кроме меня, не увидит, если вы сядете на его место.

— Нет, я не могу.

— Вам бы поспать еще немного.

Она отрицательно качает головой.

— Тоже не могу. Зачем Лайсэн отправлял тебя в Адас? Есть о чем беспокоиться?

— Сейчас время смутное, и адасцы могут этим воспользоваться, поэтому меня и отправляли. Узнать, как там обстановка.

— Что ты думаешь про Эмаймона? Это ведь правда, что он был предводителем повстанцев?

— Он был одним из них, но рядовым повстанцем. От него мало что зависело.

— Я надеялась, это пустой слух. И как Дэм мог доверить ему пост наместника? Не мог же он совершить такую глупость…

— Эмаймон пообещал взамен сдать своих авторитетов. Вы, наверное, помните, мы долго не могли выйти на их след. Поэтому согласились.

— Так еще хуже. Получается, он не только бунтарь, но еще и предатель. Ему ни в коем случае нельзя доверять.

— Он сдал своих и теперь вынужден служить трону: обратно его не примут.

— Адасцы знают о его прошлом? Знают о сделке?

— Догадываются, — говорю. — Группа повстанцев была поймана незадолго до назначения его на пост.

— Может быть, нужно заменить его кем-то другим? Я боюсь, что это кончится плохо… Разве не лучше?

— Чужака адасцы не примут, а назначать местного без толку. Очень вряд ли он будет лучше Эмаймона. И вообще, до поры до времени, пока он не пользуется большой поддержкой у своего народа и зависит от трона, нам мало что угрожает. Напротив, сейчас он всячески нам содействует, чтобы сохранить влияние. Конечно, будет ошибкой его недооценить, мало ли что придет ему в голову.

— Вен, я вот что подумала. Что, если смерть Дэма — это его рук дело?..

— Эмаймона? Не думаю. Господин жаловался на боли весь последний год, еще до этой истории с мятежом. Со стороны выглядит, будто он скончался скоропостижно, но это не так. Королевский лекарь подтвердит.

— Он был болен и молчал все это время?..

— Да. Он не верил в свою смерть до последнего и не считал нужным говорить другим.

— Он скрыл это от меня, от родной сестры!

— Не хотел Вас расстраивать.

— Ты ведь сам знаешь, что это неправда. Как бы он ни отрицал мое право на трон, он знал, что в случае чего у него не будет выбора. А местом своим он ой как дорожил. Теперь понятно, почему за последний год он так отдалился от меня!

— В любом случае, Вам сейчас нужно думать не только о прошлом, но и о будущем.

— Да, ты прав. — Она вытирает глаза. — Нам с тобой нужно многое обсудить… Брат доверял тебе, как никому другому. Я хочу, чтобы ты был предан мне так же, как и ему. Ты ведь не оставишь меня? — Ларрэт смотрит на меня наивным детским взглядом — взглядом человека, который поверит абсолютно всему, что я скажу.

— Не могу обещать. Вдруг меня нечаянно пронзит стрела, или на голову упадет камень, или…

— По крайней мере, ты можешь пообещать, что не оставишь меня до конца своих дней. Так ведь гласит текст клятвы?

— Да, так. А насчет торжества. — Наверное, не очень уместно говорить о коронации в первый день траура, но чем больше дней будет на подготовку, тем лучше. Смерть не должна останавливать жизнь. — Вы не думаете сыграть свадьбу в один день с коронацией? Два пиршества друг за другом — это слишком расточительно.

— А я, может, не спешу замуж.

— Династии ведь нужен прямой наследник и как можно скорее.

— Мне всего шестнадцать.

— Всего? Ну, скажем, через год он родится. К моменту, когда он достигнет совершеннолетия, Вам будет двадцать девять. Многие ли Ваши предшественники доживали до этого возраста? Это мы еще не учли, что он может не дожить до двенадцати и что в он вряд ли сможет с умом управлять государством в таком юном возрасте.

— Брак — это не тот вопрос, в котором можно быть таким практичным. Я не хочу связывать свою жизнь с кем попало.

— Кандидата в мужья лучше, чем Айрон, Вы вряд ли найдете. К тому же, вы помолвлены уже десять лет.

Отец Айрона хорошо ладил с королем Эдрианом, и так получилось, что они сосватали своих детей еще в раннем возрасте. Большую часть своей жизни Айрон провел в западной столице и редко видел госпожу, а теперь, когда он вернулся во Дворец, она не обращает на него никакого внимания и даже больше — прогоняет его.

— Да, я знаю, что обещана ему своим отцом и нарушить его слово — значит опозорить династию. Знаю, что помолвку не так легко разорвать. Но чем же он лучше всех остальных? Мне он не нравится.

Айрон приходится госпоже троюродным братом — не близкий родственник, но все же носитель королевской крови. Притом он из верной династии семьи, сын управленца отделом по разведке и добыче воды — весьма уважаемого человека. Кандидата по статусу более подходящего для брака с королевой найти трудно.

— Я его не люблю, — говорит Ларрэт твердо. Я замечаю, что ее глаза красные, как рассвет. Одной ей известно, сколько слез она пролила прошлой ночью.

— Любовь не основание для судьбоносных решений.

— Что может быть более свято?

— Хорошо бы принимать решения головой, а не местом пониже…

Прозвучало двусмысленно, а потому грубо, но я имел в виду сердце и надеюсь, она не поймет превратно. Щеки Ларрэт покрываются легким румянцем. Она, кажется, додумала себе что-то другое. Если извинюсь за дерзость, она сделает вывод, что я имел в виду именно это. Неудобно вышло, но, к счастью, она прерывает молчание первая, и мне не приходится оправдываться.

— Говорят, он пьяница и бездельник, — робко отвечает она.

— Вы недавно сами рассуждали, что слухи — пустяк, что человека не узнаешь, пока он сам о себе не расскажет. Ну и когда вы говорили с Айроном в последний раз? Он вот уже полгода как вернулся из столицы и ищет встречи. Почему Вы его отталкиваете?

— Давай о другом. Наверное, найдутся дела и посерьезнее моего брака.

На одной из стен королевского кабинета изображено дерево с большими корнями и надписями возле корней и на ветвях. Рисунок и буквы высечены на камне родоначальником династии, Арианом, при возведении замка.

Надписи не бросаются в глаза: сначала видишь большое и величественное растение, которое вряд ли когда-нибудь встретишь в жизни, затем, разглядывая, замечаешь слова.

На ветвях — мир, справедливость, достаток и процветание; под стволом — закон, сила, единовластие и преемственность.

— Мир держится на власти, а власть — на насилии, — шепчет Ларрэт, разглядывая рисунок. — Так говорил папа.

Ее отец, король Эдриан, — тот самый враг, ради которого я согласился служить Дэмьену и покрывать его злодеяния. Могу ли я теперь с чистой совестью служить Ларрэт? Быть может, я мечтаю о бегстве в далекие края не потому, что могу вообразить себе другую жизнь, а потому, что хочу сбежать от этой и начать с чистого листа. Иначе пролитая отчасти по моей вине кровь когда-нибудь выйдет мне боком.

— Ты согласен с этим? — спрашивает она. — Разве нельзя обойтись без насилия?

— Насилие — примитивный способ сплотить народ и не допустить раскола, но действенный. Можно ли построить общество на мирных началах? Наверное, да. Но Ваших предков заботило другое. Они не могли допустить, чтобы человечество окончательно вымерло от войны за ресурсы. Тогда, наверное, не было дела до жизни простых людей.

— Мир держится на простых людях.

Мир принадлежит сильным — я давно смирился с этой мыслью. Я давно стал частичкой системы, которую когда-то проклинал, и мне трудно представить, будто все может быть иначе. Неужели я достиг того возраста, в котором привычный ход вещей милее любых перемен?

***

Охрану я удвоил еще вчера. Так же, чтобы обеспечить госпоже еще большую безопасность, я поставил на кухню доверенных людей — наблюдать за тем, чтобы в тарелку Ларрэт не попало ничего лишнего. Предупреждать госпожу о своих опасениях насчет Председателя я пока не стал: ей хватает потрясений. Приму меры без ее ведома.

Оставив ее в кабинете в окружении слуг и стражников, я отправляюсь в Орден. На входе в здание я сталкиваюсь с Крэйном. Он разговаривает с другими наставниками и, видя меня, тут же переключает внимание.

— Здравствуй, — говорит он и кланяется, как это положено с его шестым рангом. — Что-то случилось?

Мой визит в целом не выглядит странным — я частенько здесь бываю.

— Здравствуй, — оглядываюсь по сторонам и убеждаюсь, что поблизости нет третьих лиц. — Ты не знаешь, где она? — спрашиваю полушепотом.

— Спустилась на склад.

— Отлично. — Как же удачно вышло, что спустя столько времени мы с Норой встретимся именно там, где нас связывают воспоминания. — Окажешь мне одну услугу? Мне нужно пробраться к ней без свидетелей. Если все пойдет по плану, я все объясню.

— Хорошо, — отвечает он не сразу.

Из кабинета Крэйна есть тайная лестница. Если бы я шел по прямому пути, я бы не остался незамеченным, и о нас с Норой могли бы пойти слухи. Никто не должен знать, что мы общались, иначе план провалится.

— Было бы еще хорошо раздобыть ключ от кладовой, — говорю я, закрывая за нами дверь.

— Вен, что ты задумал? Надеюсь, ты помнишь третье правило Ордена.

А оно гласит, что личная жизнь в стенах Ордена и во время службы недопустима. Если кто-нибудь узнает, что мы с Норой встречались наедине при закрытых дверях, проблемы будут как минимум у нее.

— Конечно, помню, — говорю. — Именно поэтому я прошу тебя помочь.

Лицо Крэйна заливается алой краской, прямо как в тот день, когда Дэмьен расспрашивал его обо мне, назвав мальчиком со шрамом. Я встрял и без должной вежливости заметил, что вообще-то у меня есть имя.

Немного спустя Крэйн все-таки открывает ящик стола, достает ключ и вручает его мне — в Ордене он не последний человек, поэтому у него немало привилегий.

— А ты побудь здесь, — прошу. — Якобы я с тобой.

***

К счастью, на складе я не застаю никого, кроме Норы. Здесь достаточно темно, чтобы я мог тихонько подкрасться поближе.

— Здравствуй, — говорю.

Нора оглядывается и, испугавшись, делает шаг назад.

— Ты?.. — Она широко раскрывает глаза, будто я восстал из мертвых.

— Иди за мной.

В любой момент нам могут составить компанию, и нужно быть осторожнее. Нора сначала сопротивляется, но все же идет за мной в самый конец склада. Там дверь, за нею — кладовая, куда кому попало вход запрещен. Я открываю эту дверь ключом, жду, пока Нора зайдет следом и запираю комнату.

В помещении полная темнота. Я нащупываю лампаду и зажигаю ее — пространство озаряется тусклым светом, и я вижу Нору, стоящую у дверей. Она заметно нервничает, но не опускает голову.

— Что случилось? — спрашивает она робко.

Я бы тоже удивился, если бы человек, который долгие годы не обращал на меня никакого внимания, вдруг объявился бы и без единого слова запер меня в темном помещении.

Знаем мы друг друга давно, еще до Ордена — ее дом расположен рядом с домом Крэйна. Служба нас сблизила. Я в те годы не шел на контакт: был замкнут, угрюм и никого вокруг себя не видел. Но как-то так сложилось, что у нас нашлись общие темы, мы долгое время общались, чаще — с ее инициативы, а там, чего таить, и до поцелуев дошло. Мы, объятые пламенем юношеской страсти, изучали губы друг друга именно здесь, среди коробок и рухляди. Это происходило накануне того, как меня заметил Дэмьен. После я забыл Нору и полностью отдал себя службе. Наши отношения закончились, толком не начавшись.

— За шесть лет много что случилось, — говорю. — Но сейчас не об этом. Я слышал, турнир начнется на третий день после коронации. Ты готова?

— Наверное. — Скромность — ее второе имя. Нора родилась не самым крепким ребенком, но усредню тренировалась всю жизнь и шла к повышению долгие годы. — Но зачем ты пришел?

— Мне нужна твоя помощь. Но для начала ты должна получить шестой ранг. — Я подхожу ближе, приподнимаю пальцем ее подбородок.

За шесть лет Нора мало изменилась. Выросла только, обрела формы — и весьма неплохие. А так все тот же маленький нос, большие карие глаза и две аккуратно сплетенные светлые косы по плечи.

Мимолетный огонек в ее глазах сменяется холодным упреком. Она отстраняется.

— Ты пришел, потому что я тебе пригодилась?

— Сейчас именно ты и только ты можешь это сделать. У меня есть подозрения насчет Председателя. Мне нужно, чтобы ты служила в Совете и докладывала мне обо всем, что услышишь. Я могу пристроить тебя как его личную стражницу.

— Господин Лайсэн может узнать, что мы с тобой знакомы.

— Об этом я позабочусь. Твоя задача — выиграть турнир и получить повышение, чтобы у меня появились основания дать тебе высокий пост.

Пристроить ее как личную охрану Председателя Совета не проблема, так как посты охраны назначаются Орденом, а в Ордене мое мнение многого значит. Маловероятно, что Лайсэн заподозрит слежку. Он питает слабость к миловидным стражницам и не станет копаться в ее прошлом. Даже если ему сообщат, что мы с Норой служили вместе, он скорее закроет на это глаза, чем примет меры. Лайсэн не самый осторожный человек — он легко идет на поводу собственных страстей.

— Ты ведь никому не расскажешь, что говорила со мной? — Я стою совсем близко и почти касаюсь ее губ своими, прижав ее к стенке.

— Для тебя это правда ничего не значит?

— Ты о чем?

— Поцелуешь — и снова уйдешь. Исчезнешь, пока я не пригожусь снова. Вот где ты был все шесть лет? Не разу ведь не пришел, не спросил, как я. А я скучала, страдала без тебя.

— Я не мог с тобой общаться как раньше. Я о многом должен был молчать…

— Не хотел втягивать меня в свои грязные делишки?

— Не то чтобы грязные, но первый завет, все такое. Знаю, что это не оправдание, но, если ты пойдешь мне навстречу, мы можем начать все сначала.

В другой жизни я был бы самым честным человеком. Я ненавижу лгать. Именно поэтому необходимость помалкивать заставила меня отречься от Норы: я не могу строить жизнь с человеком и скрывать от него что-либо настолько важное. Именно поэтому я сейчас чувствую себя противно, потому что понимаю: я не могу ей ничего обещать. Могу только закрепить слова поцелуем, пусть я в них не уверен. Я касаюсь ее губ, но она отталкивает меня — не грубо, осторожно.

— У тебя был кто-нибудь, кроме меня? — спрашивает она.

— Никого. — На этот раз я говорю правду.

И целую. Сначала медленно, неумело, затем с чувством, по-взрослому, совсем не так, как раньше. Она обнимает меня за шею, и от прикосновения ее рук я завожусь еще сильнее.

***

Не знаю, что у меня написано на лице, но как только я возвращаюсь в кабинет, Ларрэт спрашивает:

— Что-то случилось?

— Я заглянул в Орден. — Зачем я это говорю, если у нее же и отпрашивался? — Ничего нового.

— Я имею в виду с тобой. Ты в порядке?

Сердце уходит в пятки. Неужели на моем лице остались следы от встречи с Норой?

— Да, — отвечаю невозмутимо.

— «Клянусь отныне и до конца своих дней ни при каких обстоятельствах не обманывать Вас, ничего не скрывать от Вас…»

Текст клятвы, которую мне нужно произнести на коронации. Законы, как ни крути, противоречивы. Второе правило Ордена требует от стражника держать чувства при себе. Что делать, если о них спрашивает человек, которому ты обязан говорить правду? Вот же дилемма.

— Почему Вы не спросили, хочу ли я Вам служить? Вы приняли это как данность.

— Я думала, ты не возразишь.

— Но все же не спросили.

— Ладно. Раз уж так, я даю тебе выбор.

Второе правило Ордена — держать чувства при себе. Буквально только что я нарушил третье: поцеловал Нору в кладовой. Если расскажу про события шестилетней давности, про заговор против короля Эдриана и королевича Брэййна, то нарушу еще и первый завет: нельзя разглашать тайны своих господ. Я не могу предать Дэмьена, ведь это в большей степени его убийство.

Я умею переступать через правила, мне это всегда удавалось. Но я не могу отречься от них полностью, они будут преследовать меня до гробового камня. Каждый раз мне придется выбирать и взвешивать — как поступить, и я очень завидую людям, которые слепо подчиняются порядку и умеют отключать голову. Или столь же слепо сопротивляются, не думая о последствиях.

— Мой выбор — покориться Вашей воле, — говорю то, что должен сказать.

— Моя воля — узнать, чего хочешь ты. И напомни-ка, сколько ночей ты не спал?

— Две с половиной.

— Все равно плохо. Сходи-ка ты выспись, потом продолжим.

Я не должен был ни о чем спрашивать, вырвалось так некстати. Она права: с несвежей головой охота сболтнуть что-то по глупости.

Я повинуюсь приказу. По пути к Алтарю ко мне подбегает стражник.

— Господин Венемерт, — говорит он услужливо, — господин Лайсэн хочет Вас видеть.

— Какого черта?..

Чертями мы называем неупокоенных душ, которые по истечении десяти дней после смерти не смогли уединиться с землей. Они блуждают по свету в бесконечном поиске покоя — это их наказание за проступки в течение жизни и за отречение от дома. Если похоронить человека вдали от его родовой могилы, он никогда не растворится в вечности.

Я стараюсь казаться человеком сдержанным, но в редкие минуты слабости я не прочь выругаться, хотя не могу сказать, что верю в сказки про загробную жизнь. Наверное, потому что не хочу уготованной мне участи, боюсь стать тем, к кому время от времени взываю.

***

Председатель встречает меня хмурыми бровями и красным лицом и резко вскакивает с места, как тогда я переступаю порог. Он машет руками так, что мне кажется, что вот-вот придется обороняться.

— Какого черта?! Вместо того, чтобы исполнить мой приказ, ты бежишь жаловаться? Ах ты…

— Я должен был объяснить госпоже, почему должен отлучиться.

— Долго еще ты будешь думать, что тебе все позволено? Раньше ты стоял за спиной сильного короля, а теперь прячешься за шестнадцатилетней девчонкой. Какой же ты… — Еще одна его привычка — не договаривать, когда гнев хлещет через край.

Он объясняет свою неприкосновенность именем династии, а сам говорит так пренебрежительно про королеву — и за ее спиной. Интересно, однако, но я решаю не вступать в войну. Сейчас это бессмысленно. Лайсэн не в духе, я тем более.

— Вы только затем меня позвали? — спрашиваю, собрав в кулак все спокойствие.

— Проваливай добровольно, если не хочешь, чтобы она узнала правду. — Лайсэн наконец приостывает и садится на кресло.

— Какую правду?

— Напомни, как называется та заразная болезнь, которая скосила моего брата.

— Неизвестно.

— Какая-то непонятная болячка взялась из ниоткуда и поразила именно его и его любимого наследника? Какое интересное совпадение, а?

— Они как раз вернулись из долгого похода. Подцепили в дороге, все бывает.

— Есть теория поинтереснее. И поверь, она совсем не понравится госпоже. Слушай, твое положение довольно шаткое… Я уже молчу, что в смерти господина Дэмьена я тоже могу обвинить тебя.

— Разве у Вас есть основания, свидетели?

— И ты ведь понимаешь, с какими слухами можешь столкнуться, раз уж собрался сторожить сон молоденькой королевы? — Уголки его рта изображают ухмылку. — Дам тебе добрый совет: не рой себе яму. Не то я сделаю все, чтобы тебя в ней закопать живьем.

Он не выслушивает возражений — выставляет за дверь. Врага нельзя недооценивать, но все же я знаю Лайсэна не первый день и могу ручаться, что он слишком труслив, чтобы воплотить в жизнь свои самые грандиозные планы. Он не станет обвинять безосновательно — клевета преступление не менее серьезное, а доброе имя ему дороже всего на свете.

Все-таки каким же нужно быть недалеким, чтобы угрожать вот так открыто! Я ведь теперь буду еще осторожнее.

***

Прошел день. Я всерьез подумал над предложением Ларрэт и решил ничего не менять в своей жизни по трем основным причинам. Во-первых, я несу ответственность за смерть ее отца и брата, и, если я могу ей помочь в непростое время, это мой долг. Во-вторых, сделав ноги, я тем самым признаюсь Лайсэну, а прежде самому себе, в слабости. В-третьих, мне все равно некуда идти. Я сообщил госпоже о решении еще вечером.

Я сплю крепко, но моментально просыпаюсь от стука: привык слышать каждый шорох. Одеваюсь, выхожу в коридор.

Это Ларрэт. Она обеспокоена.

— Она ушла! — говорит.

— Кто? Тэта?

— Да!

— И не сказала, куда?

— Мы разговаривали утром. Я сообщила, что моей правой рукой теперь будешь ты. Тэта приняла это как оскорбление. Я предложила ей другую хорошую должность на выбор, готова была уступить даже место в Совете.

— Но она не оценила Вашу доброту.

— Хуже. Она пошла к Председателю и вызвалась пойти в Адас вместо тебя.

Чего-чего, а этого я не ожидал.

— Ну, я так полагаю, она объявила Вам войну.

— Но Тэта моя подруга! — Ее щеки пылают. — Она не может стать врагом.

— Если она встанет на сторону Эмаймона, Вам придется это признать.

— Вен, что делать?.. Ты думаешь, она… Я не могу допустить мятеж!

— Сперва я хотел бы понять мотивы Лайсэна. Почему он согласился ее отправить.

— Может, он сотрудничает с Эмаймоном?

— Нет, ему это невыгодно, как и всем нам. Если мы потеряем Адас, то потеряем топливо и плодородную землю. А переметнуться к Эмаймону Лайсэну не может просто потому, что здесь, во Дворце, у него есть чем кичиться — кровью. Там он никто и звать его никак.

— А Тэта?

— Возможно, это часть какого-то ее плана.

— Она хочет женить на себе Эмаймона?

— Вы и сами понимаете, как адасцы относятся к межплеменным союзам. Я, конечно, не сомневаюсь, что Тэта ради этого изрядно постарается, но ей понадобится на это время, много времени, и я бы не спешил паниковать.

— Еще вчера она поддерживала меня, а сегодня вот так предает? Чем я такое заслужила…

— Ничем. Скажите лучше, не знает ли она ничего такого, что может навредить Вам?

— Ну…

— Про тайный выход из Алтаря?

— Не знает.

— Что-нибудь еще не менее важное? — спрашиваю.

— Один мой секрет.

— Если она наболтает о нем Эмаймону, что-то случится?

— Не знаю. Это личное. Но… Тэта многое обо мне знает, я все не вспомню.

— Ладно. Разберемся.

— Вен. — Она смотрит мне в глаза. — Я так устала. Мне очень нужна передышка.

— Вы можете спать спокойно. Поручите все мне, я с ней поговорю, когда вернется.

— Нет. Мне тяжело оставаться здесь, в замке.

— Но сейчас не самое время выходить в люди.

— Хочу прогуляться за горами. Если мы выйдем через тайный ход, никто не узнает, что мы не в замке. Скажем всем, что я легла отдохнуть на полдня. Имею же право? Как тебе идея?

— Если честно, это риск.

Я думаю об угрозе Лайсэна. Если я ему пригожусь, и он обнаружит, что я куда-то исчез вместе с королевой, я по уши погрязну в проблемах. Ларрэт тоже.

— Мне это просто необходимо, — молит она, медленно проговаривая последнее слово.

— Но мы должны вернуться как можно раньше.

— Да.

Плох замок, если в нем нет тайных ходов. В Алтаре таковых два, и они сливаются воедино в середине: из левого и из правого крыла. Я предлагаю Ларрэт войти в подземелье из ее комнаты в левой половине.

Ларрэт отдергивает рычаг в виде светильника, чтобы разблокировать тайник. Затем я открываю шкаф, отодвигаю заднюю выдвижную стенку и помогаю королеве проникнуть внутрь лабиринта.

— Мы взяли достаточно масла? Лампада не погаснет?

— Должно хватить. Я взял с запасом.

Какую-то часть пути мы идем молча. Я понятия не имею, что обсуждать с ней в неформальной обстановке.

— Почему мы не исследуем другие территории? — спрашивает она вдруг. — Может, где-то далеко еще льют дожди и текут реки?

Водный вопрос в наш век стоит особо остро. Вода с поверхности давно испарилась, и источники находятся глубоко под землей. Колодцы высыхают, и нам приходится спускаться в шахты, искать в поте лица, чтобы не умереть от жажды. На сегодняшний день мы добываем литр в день на душу, и это гораздо больше, чем сотни лет назад, в годы Великой засухи. Тяжелое было время: власть тогда ослабела и не могла удержать в узде голодный народ, и люди пошли друг против друга в надежде избежать смерти.

— На данный момент у нас два источника, — отвечаю. — Верма и Цейдан. Первый прямо под нами, истощен и малопригоден. Второй перспективнее.

— Вен, я знаю больше, чем тебе кажется. Мне это и так известно, не настолько же я далекая. Еще я уверена, что нам необходимо искать новые источники. Цейдан тоже не вечен.

— Согласен, но есть трудности. Лучше это обсудить с Цвэном или Айроном, они в этом разбираются лучше меня.

От упоминания жениха госпожа вздыхает.

— Я же просила не вспоминать его.

— Может, он Вас чем-то обидел? Если да, то скажите, и он за это ответит.

— Ничем.

Не знаю, кому пришло в голову назвать прямой маршрут лабиринтом. Дорога под землей занимает пару часов, и вот солнечный свет уже просачивается в тоннель через небольшие щели. Еще пару шагов — и перед нами открывается вид на пустыню. Слева и позади от нас — тянущаяся дугой цепь скалистых гор. Где-то за ними, если пройтись вдоль хребта на запад, — Адасский округ. Бунтари основались только на южном горном берегу, так как горы считаются непроходимыми.

Здесь, на севере, безлюдно. Мало кто знает о существовании лабиринта, так что это место не вызывает никакого интереса. В общем, можно быть уверенным, в пустыне мы не встретим живой души. Возможно, это самое безопасное место на свете.

Желто-серый песок, бескрайнее небо и ровный горизонт, размываемый по краям горами. Абсолютно ничего лишнего. Во Дворце куда ни посмотришь — стена, а в ближайших округах, особенно в столицах, днем и ночью много шума. Я редко бываю на окраинах, где можно вдоволь надышаться в полной тишине. Проблема таких мест в том, что ты остаешься наедине с собой и слишком много думаешь.

— Мне так жаль, — говорит Ларрэт, — что я не могу толком оплакивать брата. Столько всего навалилось… — Она садится на песок и устремляет взор в небо. — Когда мне было шесть, мы с Дэмом пробрались сюда тайком от родителей, и я впервые увидела эту красоту. Он во мне тогда души не чаял, любил безмерно. Что же с ним случилось? Вырос и перестал замечать меня. А когда получил корону, совсем забыл, что у него есть сестра.

— Это печально. — Тоже сажусь. — Так бывает, что люди тонут в своих заботах и забывают про близких. И со мной такое случалось.

— Да? Расскажи.

— Наверное, Вы знаете Крэйна. Он был моим наставником в Ордене. Своих детей у него нет, и он относился ко мне как к сыну. Я редко его навещаю.

— Но так нельзя.

— Знаю. Я хотел бы исправиться, но мы слишком долго не общались, и сейчас… Боюсь, что не о чем, трудно сделать первый шаг.

— Он же не единственный, кого ты оставил. — Откуда она знает про Нору? Все-таки у Тэты слишком длинный язык. — Расскажи про нее. Ты ее любишь? Любил?

— Все сложно.

— Поссорились? Из-за чего?

Ларрэт задает вопрос со вопросом, но на все я отвечаю немногосложно. Сам не разобрался.

— Вен, кем бы ты был в другой жизни? — спрашивает она, сменив тему. — Если бы тебе не пришлось повиноваться судьбе и обстоятельствам.

— Я был бы самым обычным человеком. Ничем не примечательным.

— Дом, семья, орава ребятишек, тяжелый труд, быт… Так?

— Наверное, это наивно.

— Да, но я тебя понимаю. Иногда я тоже думаю, вот бы переродиться в другом теле. Но я была бы плохой женой — я не знаю, как вести хозяйство.

— Всему можно научиться. Это не главное.

— А что главное?

— Умение слышать друг друга, принимать, прощать.

— Ты же сам назвал любовь глупостью.

— Во-первых, именно так я не говорил. Во-вторых, я не знаю, что это такое, но знаю множество других понятий, которые трактуются как любовь. Само это слово слишком всеохватывающее, оно само себе ничего не значит. Значение имеет то, что люди подразумевают под этим. Но многие даже не задумываются, не вникают. — Я смотрю на небо, но чувствую на себе ее взгляд. — А еще я думаю, что нельзя любить человека, пока не узнаешь его полностью.

— Ты обесцениваешь слово «любовь», а сам используешь его, чтобы выразить свою мысль. Ты сказал «любить».

— Но я объяснил, что это значит для меня. С этим уточнением слово имеет смысл.

— Умение слышать друг друга, принимать и прощать. Я запомнила.

— А для Вас что оно значит?

— То, что трудно описать словами.

Разговор заходит в тупик. При всей своей замкнутости я умею быть откровенным, но мой запал быстро иссякает: мне неловко говорить с королевой о таких вещах.

Не зная, чем себя занять, я снимаю с пояса кинжал и разглядываю его. Это подарок Крэйна в день, когда я стал свободным — во время посвящения в Орден. Памятная вещь.

— Он из настоящего зуба? — интересуется она.

— Такое руками не сотворишь. Это наследие какого-то древнего хищника.

— Дай подержать.

В шахтах чего угодно не находят, а зубы и скелеты не редкость. Если подумать, наш мир на костях и держится. Животные давно вымерли, остался только один вид. Мы называем их быками. Они спокойны, неприхотливы в содержании и полезны в быту. Они хранят воду в жировой прослойке на спине и могут выдержать десять дней без питья. У них длинная шерсть — из нее мы получаем ткань, — крупные толстые рога, изогнутые в сторону ушей. Они не в состоянии ранить кого-либо, но зато толкают грузы или тащат на спине. Ну и, конечно же, бычки — наша пища.

***

Мы наслаждались свежим воздухом до обеда. Ларрэт расспрашивала про меня, про мою жизнь, где я бывал и что видел. Мне особо нечего о себе рассказать, но она слушала так внимательно, что я не мог заткнуться.

Мы говорили о настоящем и о прошлом, о том, что когда-то люди населяли каждый уголок планеты, и о том, что же случилось, почему мы оказались в одиноком королевстве в окружении бесконечных скал и песков. Есть ли в других краях жизнь, или мы одиноки? Мы оба верим в это, но относимся по-разному: Ларрэт была бы рада соседям, в отличие от меня. По-моему, наивно думать, что мы сделаемся друзьями. Мы обязательно найдем причину для раздора. Всегда ведь так было: два сильных центра не могут не противостоять друг другу.

Мы обсуждали, возможен ли мир без войны. Я считаю, что нет, а Ларрэт верит в противное. По ее мнению, когда-нибудь люди придут к тому, чтобы жить счастливо и в достатке и не бороться друг с другом на ресурсы для существования.

Шесть лет мы с госпожой прожили под одной крышей и не проговорили и сотую часть того, что обсудили этой ночью. Говорить с ней, кажется, можно о чем угодно. Конечно, мне приходилось иногда сдерживать себя, чтобы она не узнала обо мне ничего лишнего. Конечно, я не мог выпустить из головы все, что ждет нас по возвращению в замок, но в кои веки я смог немного отвлечься и отдохнуть.

Когда мы вернулись, я первым делом поднялся и убедился, что все в порядке. Наше отсутствие осталось незамеченным. Я выдохнул, а затем распорядился, чтобы накрыли стол к обеду.

***

В один из следующий дней мы обсуждаем судьбу прислужников. В последние годы вопрос с ними не стоит комом в горле. Прислужный кодекс — документ, в котором выписаны все проступки и наказания, — полностью переписан при Дэмьене. Новый закон не лишил палача хлеба, но сделал порку менее бесчеловечной. Такой жестокости, как раньше, уже нет: за шесть лет не умер и серьезно не пострадал ни один прислужник.

— Я думаю, — говорит она, — надо отпустить их по домам. Или дать возможность получить ранг и остаться. Это ведь возможно?

— Да. Вопрос в последствиях.

— Каких, например?

— Не всех ждут дома, и у не всех этот дом есть. Куда они вернутся?

— Можно пристроить их в школы, — предлагает она, — отдать на воспитание учителям.

— Как вариант. Еще одна проблема — мы лишимся рабочей силы.

— Она тоже решаема.

— Да. Я к тому, что ко всему нужно подготовиться. Одним приказом здесь не обойтись.

— Я собираюсь издать его в день коронации. Хороший же жест мира?

— Да.

***

Остальные дни траура прошли без особых происшествий. Лайсэн от слов к делу не перешел, а Тэта вернулась из Адаса. Госпожа поначалу злилась на нее, но разрешила остаться в замке до поры до времени, пока та не найдет себе другое место.

Во Дворце и за ее стенами спокойно, что очень радует. Госпожа иногда срывается, но не опускает руки. Она молодец. Сегодня ей было тяжелее, чем обычно, ведь днем состоялось прощание с королем Дэмьеном. Многие уже ушли по домам, а она не может отойти от гробницы брата.

Страшное это место — кладбище. Здесь запечатлена история нашей недолгой эры. За две сотни лет сменилось немало правителей, однако династия никогда не прерывалась.

Кладбище находится глубоко под землей под территорией Дворца и состоит из двух могильных рядов, расположенных друг напротив друга: с одной стороны покоятся короли, с другой — их супруги и некоронованные наследники. Над гробницами их портреты, высеченные на камне, а в стене над ними — короны, замурованные в стекло.

Корона каждого правителя уникальна и изготавливается с учетом его личных пожеланий. У Дэмьена она пестрила черным золотом и рубинами и была почти точной копией короны его отца — только выше и ярче. Ларрэт заказала маленькую и белую, самую скромную. Я предложил украсить ее хотя бы изумрудами, в цвет ее глаз, но она отказалась…

Когда мы остаемся одни, Ларрэт падает на колени перед семьей и рыдает. Она льет слезы долго, громко и безутешно, а я стою рядом и стараюсь в лишний раз не напоминать о себе.

Глава 3. Коронация

Завтрашний день войдет в историю. На площади перед балконом соберутся все жители Дворца, чтобы поприветствовать королеву и услышать ее первое слово. Придут и наместники из всех округов, а там, за стеной, столпятся люди от мала до велика, чтобы хотя бы одним глазом взглянуть на госпожу во время праздничного обхода столиц.

Я сижу на кровати и вспоминаю текст клятвы, которую должен произнести завтра на церемонии. Меня переполняют смешанные чувства. С одной стороны, я вспоминаю себя, двенадцатилетнего, и чувствую то же, что и тогда — тревогу. Помню, как у меня тряслись руки, я так волновался, что не мог запомнить ни слова. С другой стороны, мне давно не двенадцать. Жизнь дает мне еще один шанс.

Моя Госпожа… В этот час пред Вами и на глазах Вашего народа… я клянусь Вам в верности… именем, жизнью и благополучием близких моему сердцу людей и памятью о них…

Ларрэт уже переселилась на правую половину — она рядом, в соседней комнате. Стены здесь тонкие для большей безопасности, и я слышу, как она ворочается в постели. Тем временем на столе медленно угасает лампа. Я закрываю глаза и думаю о том, что нас ждет завтра.

***

День расписан от рассвета до заката. Сперва мы должны встретить наместников. Затем Ларрэт выступит с речью и наденет корону, а после торжественной части и обхода столиц нас ожидают несколько ужинов во Дворце в разных ведомствах.

Госпожа выходит из гардеробной. На ней платье с длинным полупрозрачным плащом — темно-зеленое, легкое, но не вызывающее. Длинные волосы аккуратно собраны в низкий пучок, уголки глаз обведены черной краской, а на щеках свисают пару слегка завитых локонов и красуется заметный румянец. Ей идет зеленый, цвет неувядающей жизни.

— Как я выгляжу? — ее вопрос обращен ко мне.

— Отлично. — Я стараюсь, чтобы это прозвучало как нейтральная оценка, а не как комплимент.

— Тэта знает мой вкус. Мне нравится, очень.

— Надеюсь, она в замке ненадолго.

— Ты знаешь, я не могу обвинить ее в предательстве. У меня нет никаких фактов. И все-таки я считаю ее своей подругой, даже сейчас…

— Нам нужно идти.

— Вен, нет, подожди! Точно все хорошо? Оно не слишком открытое?

— Все нормально.

— Но ты даже не смотришь. А я волнуюсь, и дело не в платье. Я же могу на тебя рассчитывать, да? Ты скажешь за меня, если я не смогу?

— Конечно, я для этого и нужен. Но с Эмаймоном Вам лучше поговорить лично.

— Его я боюсь больше всего.

— Относитесь к нему, как к одному из Ваших подданных, ни больше ни меньше. Мы не должны выделять его среди наместников. Он не должен чувствовать себя особенным.

— Да, ты прав.

Мы следуем в королевскую приемную. Это просторный зал вытянутой прямоугольной формы на первом этаже замка. Стены, потолок — все здесь светло-серое, только трон и дорожка, ведущая к нему, сделаны из черного камня.

В особо сытные времена торжество в честь нового короля затягивалось на неделю. После столов во Дворце король отправлялся в путешествие по округам, где каждый наместник должен был встретить его как можно достойнее. Однако в последние полвека мы ограничиваемся празднованиями во Дворце, и сейчас мы должны встретить наместников с подарками.

Они, представители из одиннадцати округов, предстанут перед королевой вместе со своими семьями. Несмотря на то, что наместники проживают вне стен Дворца, они тоже носят ранг — второй, как и у главы Совета, то есть обладают существенной властью.

Первыми заходят представители столиц: наместница Запада и наместник Востока с их общими детьми. Они идеально олицетворяют свои округа. Восток — излюбленное место торговцев и ремесленников, кормилица народа, а его глава — мужчина средних лет с серьезным лицом и крепкими плечами. Запад — центр культуры и наук, его возглавляет молодая дама с идеальными манерами, с образованием и любовью к разговорам на высокие темы. С ней госпожа всегда ладила.

Следом заходят представители других округов, поклоняются и подносят подарки. Почти все они люди в возрасте и с большими семьями. Один Эмаймон, наместник Адаса, стал исключением. Он заходит последним, и госпожа, до этого расслабившаяся, вновь нервничает. С остальными Ларрэт общалась и раньше, а его видит впервые.

Эмаймону лет двадцать, и он, в отличие от многих своих сородичей, не так мал ростом, но в общих чертах в нем легко узнать адасца: черные большие глаза, волнистые волосы, кожа, словно обгоревшая под солнцем… Под его правым глазом красуется слеза — нательный несмываемый рисунок, отличительный знак любого адасца, достигшего зрелости — двенадцати лет. Она представляет собой черную дугу, огибающую контур нижнего века в сантиметре от него. Из ее середины вниз исходит линия с угловатым наконечником, как у стрелы.

Адасцы получают слезу после обряда инициации, который практиковался еще до Великой засухи, до объединения народов. Для них она имеет сакральный смысл, а именно принадлежность к своему роду, готовность бороться за родную землю. Острие — символ их воинственности и силы, клеймо, которые они вынуждены нести всю осознанную жизнь, даже будучи изгнанными.

Эмаймон подходит к трону и кланяется королеве.

— О госпожа, — говорит он, изучая ее любопытным взглядом, — Вы столь же прекрасны, как о Вас рассказывают.

Она кивает. Гордо, как подобает королеве.

— Разрешите я вручу Вам свой скромный подарок? — Не дожидаясь ответа, Эмаймон дает знак слугам, и они подносят к трону большой горшок с посаженным деревом. Оно крупное, размером с человека, красивое, в самом расцвете сил.

— Я бы не назвала его скромным. Удивительно, что земля еще способна породить такую прелесть.

— Вы же наверняка наслышаны о плодородии адасских почв.

— Но она засохнет без воды, которой у вас нет. Не так ли, Эмаймон?

— Что ж, Вы правы, сила в единстве.

— Рада, что ты понимаешь. На Адасе все спокойно?

— О, можете не волноваться… — Он хочет сказать что-то еще, но королева делает жест рукой, показывая, что разговор подошел к концу.

***

И вот, сквозь горловину часов ускользает последняя песчинка, наступает полдень. Слуги поворачивают сосуд, и вместе с тем начинается новая эпоха.

С каждым нашим шагом до балкона шум с площади становится все громче. Но стоит только королеве взойти на вершину и взглянуть на подданных, голоса смолкают в одно мгновение. Если обратить взор на горизонт, и за стенами Дворца можно увидеть людей. Весь мир замер в ожидании своей судьбы.

Ларрэт крепко вцепилась в ограждение балкона, смотрит вниз, на собравшихся. Если моя клятва в верности династии строго прописана и всем известна, госпожа может сказать все, что считает нужным, поклясться в чем угодно. Если народ покорится ее воле, примет ее, с этой секунды она станет королевой.

Каждое ее слово запомнят и расскажут другим, они останутся в веках. Накануне мы с ней все обсудили, и я очень надеюсь, что все пройдет гладко, как бы она ни волновалась.

— Я чувствую огромную ответственность перед всеми вами, — начинает она уверенно громким собранным голосом, чеканя каждое слово. — Мой долг, прежде всего, обеспечить каждого из вас водой, хлебом, кровом и справедливостью. Взамен я требую от вас повиновения. Помните, что мы должны действовать сплоченно, чтобы не прервался человеческий род, чтобы наши потомки жили в мире. Это наша общая цель, и каждый, кто не согласен, будет наказан по всей строгости закона. — Она делает короткую паузу и переводит дыхание. — Я надеюсь, вы не осудите меня за ошибки, если я их совершу, и не потеряете веру в меня. — Ларрэт проводит взглядом по площади. — В знак своих мирных намерений завтра же первым же указом я освобожу всех прислужников. Они имеют право вернуться в семью или же остаться во Дворце на законных основаниях. Повторяю: с завтрашнего дня они свободны.

Пару мгновений в воздухе стоит мертвая тишина. Постепенно снизу начинают возноситься радостные возгласы. Ребята с черными платками на шее столпились в кучки и подпрыгивают от счастья, рвут свои платки и кидают их на землю. Другие, напротив, в большинстве сбиты с толку и не сказать чтобы рады. Председатель стоит со злобной миной: он знал о решении королевы, пытался ее переубедить и ничего не добился.

— Все в порядке, — шепчу я в знак поддержки. — Продолжайте.

Вдохнув побольше воздуха, Ларрэт толкает еще пару речей: про брата, про отца, про свою верность династии, про свой долг ее продолжить, клянется сделать все во благо процветания мира и все тому подобное.

Слуги подносят корону. Она невысокая и из белого металла — именно такую захотела Ларрэт. На ней нет ни единого камня, но от того под солнцем она сверкает не менее ярко.

Ларрэт слегка наклоняет голову. Я беру на руки корону и осторожным движением закрепляю украшение и символ власти на ее голове. Она смотрит на меня долго-долго и кивает.

И вот настает мое время.

Моя Госпожа, в этот час пред Вами и на глазах Вашего народа я клянусь Вам в верности именем, жизнью и благополучием близких моему сердцу людей и памятью о них.

Клянусь отныне и до конца своих дней ни при каких обстоятельствах не обманывать Вас, ничего не скрывать от Вас и не служить никому, кроме Вас одной.

Клянусь защищать Вас, Ваше имя и каждое Ваше слово до своего последнего вздоха.

Госпожа, я с честью беру на себя службу, а Вас и всех присутствующих — в свидетели.

По окончании я кладу обе руки на сердце и отдаю королеве низкий поклон, отхожу на шаг в сторону. Простившись со мной, Ларрэт идет к парапету навстречу подданным. Тем временем народ ликует, посылая в воздух пожелания долгих лет жизни своей королеве.

***

Столичный обход — давняя традиция. После того, как на новоиспеченного правителя наденут корону, он должен выйти к людям. Таково устоявшееся правило, и будет плохим жестом его вдруг нарушить. В свое время Дэмьен был в шаге от этого. Дни были неспокойные, и он боялся, что его окружат со всех сторон сторонники умершего брата. В тот день и долгое время после него он жил в постоянном страхе, и в день своего триумфа он едва решился предстать перед собственными подданными. К счастью, все обошлось. Люди были вынуждены принять нового короля.

Сейчас ситуация иная. Ларрэт хороша сама по себе, но она наследница кровавого престола, дочь Эдриана и сестра Дэмьена. Ее милосердие могут воспринять за слабость, и одного этого будет достаточно, чтобы народ, долгие годы терпевший произвол трона, взбунтовался и потребовал справедливости. Нам следует быть предельно осторожными.

Люди на площади расступаются и склоняют головы, пропуская нас к выходу, где поджидает охрана из девяти вооруженных стражников. Ворота раздвигают, и перед нами открывается длинная широкая дорога, уходящая в горизонт. По обе стороны стоят люди, жители обеих столиц: справа Востока, слева — Запада.

Мы пройдем до конца прямой дороги, затем повернем направо в сторону Востока и обойдем его по границе с провинциальными округами. Обойдя Запад и пограничные с ним земли, мы вернемся к развилке и по той же дороге доберемся до ворот Дворца. Обход займет несколько часов, а солнце так некстати печет сильнее обычного. Даже сквозь толстую подошву походной обуви чувствуется накал земли.

На пути до поворота все спокойно, среди толпы не найдешь человека, который осмелился бы рассматривать госпожу дольше нескольких секунд. Охрана следует за нами двумя косыми рядами, образующими острый угол позади королевы. Я шагаю справа сзади от нее.

Почти в середине обходного кольца происходит вот что: девушка из задних рядов с восточной стороны пробивается через народ и падает по центру дороги прямо королеве под ноги. Моя правая рука мигом тянется к кинжалу, а левая — перегораживает дорогу Ларрэт. Нарушительница порядка стоит на коленях и пытается что-то сказать, но стражники хватают ее за локти и поднимают с земли.

— Отпустите ее, — приказывает Ларрэт, оттолкнув мою руку и сделав шаг вперед.

Охрана выполняет приказ, и девушка вновь падает на горячую поверхность.

— Госпожа, Ваше Величество, прошу, помилуйте!

Народ начинает шуметь и выкрикивает всякие непристойности в ее адрес и в адрес ее родных.

— По всей видимости, дело серьезное, — шепчу госпоже, — ее мужа обвиняют в краже воды.

— Прошу тишины! — обращается она к народу. — Ты считаешь его невиновным? — спрашивает Ларрэт ее, но та только поднимает голову и смотрит на нее во все глаза. Помедлив, девушка неуверенно кивает, и люди вновь кидаются в нее словами, словно камнями.

— Что за зверство? — возмущается королева, и народ вновь замолкает. — Даже если он провинился и заслуживает наказания, кто дал вам право топтать ее в грязь?

— Госпожа, у нас пятеро детей! — Девушка обращает к нам взгляд, полный слез.

— Я жду твоего мужа утром у себя в приемной, — продолжает Ларрэт спокойно. — Если он невиновен, я его помилую. Теперь приказываю пропустить меня. А вам, — она строго смотрит на людей, — больше не позволю нарушить церемонию.

Ларрэт все сказала правильно. Как бы они ни хотела помочь каждому обделенному, нельзя допустить, чтобы люди последовали примеру этой несчастной. Иначе нас просто раздавят.

***

Остаток маршрута, а также ужин с наместниками и Советом, можно сказать, прошли без происшествий. Гости активно обсуждали решение королевы освободить прислужников, но никто не осмелился открыто и однозначно выразить протест.

— Дать невольникам свободу, конечно, благородное дело, — говорил наместник Востока, вальяжно вытирая уголки губ. — Однако Ваше решение меня немного пугает… Боюсь, если излишнее баловать рабов, они зазнаются, а там глядишь — и совсем забудут, кто они и где их место.

Отдай невольнику свободу, и он станет хуже любого хозяина, и палач — живой тому пример. Говорят, он и сам когда-то был прислужником, и его тело до сих пор покрыто многочисленными шрамами. Он много десятков лет питался кровью беззащитных. Надеюсь, теперь, когда он узнал о решении королевы, его сразит сердечный приступ.

Настало время, и мы покинули стол, чтобы отправиться на еще один ужин. Следующий пункт шествия — отдел водоснабжения. Он занимается разведкой новых каналов в недрах планеты и руководит добычей. Вот уже двадцать пять лет отдел возглавляет отец Айрона, Цвэн. Ему под сорок, но для своих лет он невероятно бодрый. Он трудолюбив, серьезно относится к своему делу, обожает держать все под контролем и все свое время проводит в движении, следя за работой отдела или гостя у коллег в других округах. Ситуация с водой в последние годы улучшается, и во многом мы обязаны Цвэну и открытому им Цейданскому источнику.

Он с порога радостно встречает новоизбранную королеву и не жалеет слов для поздравлений.

— А где Айрон? — спрашивает Ларрэт.

— Прошу прощения… Мы не знали, что Вы зайдете ровно в эту минуту. Увы, я не успел его отыскать.

Пока он извиняется и краснеет, Айрон появляется на пороге и, как ни в чем не бывало, здоровается. Все в нем выдает избалованного судьбой человека: одет с иголочки, высок, кожа у него светлая, лицо гладко выбрито, тело худое, но не до безобразия. Айрон не сильно похож на кутежника, каким его называют: вид у него опрятный, взгляд карих глаз свежий, не пустой, а светлые волосы аккуратно зачесаны назад и свисают на лбу небольшими прядями. Одним словом, жених что надо.

Вместе они сопровождают нас в гостиную, где щедро накрыты три стола: два длинных по краям и один короткий вдоль стены напротив входа. В зале светло и ветрено из-за высоких окон.

Ларрэт присаживается по центру малого стола, а я справа от нее.

— А Тэта? — спрашивает Айрон королеву.

— Не придет.

— Отлично! Тогда я сяду с Вами. Вас ведь не огорчило мое опоздание? Я просто разговорился с Вэррилэсом.

— Надеюсь, ты не разделяешь его мнение насчет прислужников?

— Нет, что Вы, — он улыбается. — Наоборот, я заступался за Вас. Я за то, чтобы люди были свободны.

Застольная беседа начинается, конечно же, с обсуждения королевской речи. Цвэн ясно дает понять, что согласен с решением Ларрэт ликвидировать прислужный класс. Впрочем, он так же убежденно поддерживал Эдриана и Дэмьена. Он из тех людей, которые подстроятся под любые обстоятельства, но при этом не потеряют видимой искренности. Тот еще приспособленец, но к нему, как к главе отдела, у меня нет неприязни. Цвэн — человек своего времени. Он такой, каким его хотели видеть, и, наверное, именно поэтому он не может принять Айрона, который на него не похож.

— Я сам столкнулся с большой ответственностью в пятнадцать лет, — воодушевленно рассказывает Цвэн. — Я учился в столице, когда сообщили о смерти отца. Я понимал, что рано или поздно продолжу его дело, но не ожидал, что это произойдет так скоро… Поначалу мне было трудно, я боялся ошибиться. Но освоился. Для этого нужно только время и вера в свою миссию. Я считаю, у каждого человека есть свое предназначение, свое место.

— Позапрошлой ночью сообщили о небольшой аварии в одной из шахт, — добавляет Айрон, будто бы упрекая отца за небезупречность. — Обвал, все дела.

— Ничего серьезного. Такое часто бывает… Проблема решена, пострадавших нет. Я лично навестил источник и убедился в этом.

Разговор плавно переходит к обсуждению перспектив дальних экспедиций и с сопряженной с этим проблемой — натолкнуться на другую цивилизацию.

— Чего мы только не находили, — говорит Айрон. — Предметы быта, тексты, кости. Много, очень много костей и ни намека на жизнь.

— Даже хорошо, что мы никого еще не встретили, — добавляет его отец. — Всяко проще жить под властью одного короля. А воевать за ресурсы мы не готовы. Да ведь, Венемерт?

— Ну, у нас минимум пятьсот обученных воинов, — отвечаю. Если учесть всех стражников Ордена и адасского корпуса, именно столько и выйдет. — Так что вопрос не в том, хватит ли у нас сил, а в том, стоит ли эта игра крови.

— Я против войны, — возражает Ларрэт. — Я хочу верить, что любой вопрос можно решить договорами.

— К слову о врагах, — говорит Айрон тихо, чтобы другие не слышали, хотя мы и так говорим между собой. — Это правда, что Эмаймон притащил сюда целое дерево?

— Да.

— Вот дерзость! И что с ним делать?

— С растением или с Эмаймоном? — спрашиваю.

— Для начала с деревом. — Айрон смеется.

— Придется посадить его где-то во Дворце, куда деваться.

— Кстати, у меня тоже есть кое-что. — Он протягивает госпоже длинный кожаный мешок. — Я хотел вручить еще утром…

Пока слуги подносят напитки и разливают их по бокалам, Ларрэт вынимает подарок из чехла — это флейта, украшенная изумрудами.

— Но я больше не играю, — говорит она чуть разочарованно.

— Знаю. Но почему?

— Разонравилось. Но флейта так, ничего. Спасибо, Айрон.

— Буду счастлив, если Вы когда-нибудь сыграете для меня.

***

Вечер бы кончился благополучно, если б Ларрэт не предложила Эмаймону переночевать в замке. Иначе бы ему пришлось пересекать пустыню ночью. На мой взгляд, это его личные проблемы, и излишнее гостеприимство ни к чему, но госпожа посчитала это правильным. Ну что делать, придется привлечь больше стражников и самому спать некрепко.

Адасский наместник со своими слугами расположился на третьем этаже. Как начальник королевской охраны, я распределяю людей по постам.

— А для меня найдется местечко? — клянчит Тэта, путаясь у меня под ногами. — Я могу сторожить покои нашего драгоценного гостя.

— Нет.

— Ну пожалуйста.

— Я сказал, нет.

— Тебе же несложно.

— Не заставляй меня применять силу.

— Ты не можешь вышвырнуть меня из замка без ее ведома, м?

— Ошибаешься.

Когда я заканчиваю и спускаюсь в коридор Алтаря, эта чертовка идет за мной следом.

— Чего тебе еще надо? — спрашиваю.

— Почему ты так со мной? Что я сделала?

— Ты еще не поняла? — Я хватаю ее за запястье. — Весь мир в курсе твоих похождений.

— Чего? Каких еще похождений?

Я прижимаю Тэту к стенке и приставляю кинжал к ее горлу. Свободной рукой я держу ее за сгибы локтей, чтобы она не могла сопротивляться.

— Признавайся, что у тебя с Эмаймоном.

— Я всего лишь сделала то, что поручили тебе.

— Ты сегодня весь день строила ему глазки, пока госпожа не видела.

— Ах ты! Следишь за мной?

— А еще ты отказалась от должности в Совете, чтобы устроиться на посольскую службу. Наверное, чтобы почаще гостить на Адасе. Да? Так вот, я предупреждаю. — Я прижимаю ее еще сильнее. — В один прекрасный день тебя не пропустят через границу — и надейся, что тогда ты окажешься с нашей стороны.

— Ой, а я на любой стороне не пропаду.

— Адасцы не связываются с иноземками. Или по крайней мере не относятся к ним серьезно… Хочешь объясню, что он с тобой сделает? — Моя рука с кинжалом скользит по ее талии.

— Прямо здесь? — Тэта игриво улыбается.

— Чем это тут вы занимаетесь…

Мы оборачиваемся на голос госпожи. Я убираю оружие и делаю шаг в сторону. Ларрэт подходит к ней.

— Убирайся, — говорит она. — Чтобы ноги твоей здесь не было.

— Ну, ладно, как скажете. — Тэта уходит, даже не пытаясь оправдаться.

Ларрэт возвращается в комнату, не взглянув на меня. Мне остается только пойти следом на правую половину и лечь на свою кровать.

Я закрываю глаза, пытаюсь вздремнуть, как вдруг слышу мелодию флейты — тихую, ненавязчивую и печальную. Песня кажется знакомой, и мне не приходится долго вспоминать, где я ее слышал.

Это случилось шесть лет назад.

Я должен был предстать перед королем Эдрианом, чтобы тот одобрил мою службу в замке. Дэмьен перед тем, как отправить меня к своему отцу, предупредил, что он меня не помнит и не узнает во мне того самого прислужника.

Я шел к трону, обуреваемый сильным чувством ненависти. Я стоял перед королем, стиснув зубы и сжав кулаки. Я старался подолгу не поднимать головы, чтобы не выдать себя.

Эдриан допрашивал меня весьма равнодушно и сильно переменился в лице, когда к нему подбежала маленькая девочка, его дочь. Она держала в руках флейту и, не заметив меня, попросила у отца разрешения сыграть ему новую мелодию.

Мне казалось, король вот-вот разозлится и скажет, что занят, но этого не произошло. Он улыбнулся ей, и музыка наполнила тронный зал. Они, отец и дочь, смотрели друг на друга не отрываясь. Я помню эту песню и помню свое смятение. На моих глазах бездушный король стал любящим отцом, и я не мог понять, как это возможно. Я был в том возрасте, когда легко проводишь грань между добром и злом.

Когда мелодия закончилась, Ларрэт взглянула на меня. Ее лицо было таким невинным, оно тронуло меня до глубины души… В конце отец спросил ее, что она думает обо мне, и послушал ее, взяв меня в замок.

В тот день я впервые услышал голос совести и задумался: могу ли я отнять у Ларрэт то счастье, которого мне не удалось испытать? Потом я оправдывал себя, что Дэмьен и без моей помощи осуществил бы задуманное. Какая доля ответственности лежит на мне — на человеке, который всего лишь знал о его планах и молчал?

***

Я спал одним глазом. Но, как бы ночь ни казалась бесконечной, рано или поздно наступает рассвет. Сквозь окна на первом этаже и лестницу, ведущую к Алтарю, ненавязчиво проникает солнце. Я встаю, отряхиваюсь, надеваю плащ. Поднимаюсь, спрашиваю у охраны, не проснулся ли гость. Не успевает стражник ответить, как Эмаймон окликает меня со стороны винтовой лестницы:

— Доброе утро. — Я киваю. — Мне пора в дорогу, я хотел бы попрощаться с госпожой. Поблагодарить за прием, так сказать.

— Вряд ли она встанет в ближайшее время. Ждать нет смысла.

— Ты, я вижу, мне не особо рад, — он смеется. — Что ж, ладно. Венемерт же тебя, правда?

— Да.

— Любопытно. Имя чересчур длинное, необычное. Знаешь, мне одна легенда вспомнилась. С ней связана традиция удлинять себе имя именем сраженного врага. Вот и твое будто состоит из двух корней.

— Впервые слышу.

— Легенда, впрочем, старая… Вспомнилось, решил поделиться. А эта, как ее, служаночка с пепельными локонами… Она просто прелесть. — Эмаймон рассматривает меня внимательно, изучающе. — Хм, а ты сам-то откуда? Не с Адаса ли?

— Нет.

— Есть в тебе немного нашей породы. Знаешь, такой волевой стержень. Чего стоит только поменять пару слов в священной клятве. Еще и дважды! Я тебя уважаю.

— Не у только у вашей, как Вы сказали, породы, есть воля.

— По крайней мере, я не знаю ни одного адасца с покладистым характером.

— Я провожу Вас до ворот.

— Да, конечно. Передай нашей госпоже мои благодарности. Жаль, что в этой суматохе я не успел насладиться ее обществом.

Когда ворота за ним закрываются, я с облегчением вздыхаю. Терпеть не могу внеплановых гостей.

***

— Что думаешь насчет нее? — спрашивает Ларрэт. Она уселась на троне в ожидании мужа той девушки, которая просила помощи во время обхода столиц.

— Его бы не обвинили без свидетелей и доказательств.

— Думаешь?

— Я уже выяснил. В водном архиве, где он работал, недоставало двадцати литров воды. Столько же обнаружили в подвале его дома при обыске. По всей видимости, он уносил малыми порциями в течение нескольких лет и откладывал на черный день.

— Чтобы напоить свою большую семью.

— Это ничего не меняет. Дети не останутся сиротами, у них есть мать и родственники.

— И что делать? — она спрашивает.

— У него есть только одно смягчающее обстоятельство: он не собирался заниматься продажей воды. Это значит, что можно заменить казнь пожизненной каторгой.

Если бы удалось доказать факт торговли, ситуация была бы более плачевной: вода не признается товаром и распределяется по людям отделом водоснабжения. Кража воды в любых размерах и с любой целью — преступление серьезное и карается строго. Если речь идет о двадцати литрах, то это либо казнь, либо пожизненное, в зависимости от мотива.

— Вен, неужели нет никакого выхода? Я же, как королева, могу принять любое решение?

— Вы должны ставить закон выше судьбы конкретного человека. Если прощать каждого, кто попросит, люди поубивают друг друга, но найдут причину оправдать себя. К тому же, преступники всегда виноваты сами — знали, на что идут.

— Ты уверен, что его не могли, например, подставить?

— Посмотрим, что он сам скажет. Я бы верил доказательствам. А насчет вчерашнего… Вы зря накричали на Тэту. Я сам на нее набросился.

— И что же это было?

— Допрос с пристрастием, ничего личного.

— А выглядит как страсть.

— Я умею держать себя в руках. Я хотел только объяснить, что случается с такими, как она.

— Ладно. Ты сам говорил, что ей в замке не место, так что давай забудем. Я ничего не видела.

Глава 4. Восток

Спустя двенадцать дней после коронации я встречаю Айрона у входа в замок.

— Здравствуй, Вен, — здоровается он добродушно, как со старым другом.

— Доброе утро. — Я не кланяюсь, так как пока что мы одного ранга. — Госпожа еще спит.

— А я к тебе, хотел кое-что предложить. Как тебе идея познакомиться поближе в неформальной обстановке? Нам как-никак жить под одной крышей. Найдешь время?

— Только лучше где-нибудь недалеко. Госпожа может встать в любой момент.

— Я и во Дворце знаю местечко.

Айрон прав. Служба службой, но будет худо, если я не сдружусь с мужем своей госпожи. Поэтому, недолго думая, я соглашаюсь, и мы направляемся в бар. Он находится на краю одной из жилых улиц. Каждый находит в этих стенах свое: кто-то приходит, чтобы забыться, а кто-то — найти компанию и приятно провести вечер.

С тех пор, когда я был здесь в последний раз, а это достаточно давно, ничего не изменилось. Те же серые стены и узкие, местами зашторенные окна, та же унылая обстановка, те же лица. В помещении темно и мрачно. С одних столов все так же веет унынием и безысходностью, а с других доносятся смешки и обрывки из серьезных и не очень разговоров. Все осталось прежним. Разве что сегодня вместо детей в черных галстуках гостей обслуживает сам хозяин заведения. Представляю, как он недоволен.

С утра мало людей, и я сразу замечаю среди посетителей палача. Он полулежит на столе и отсутствующим взглядом смотрит на дно пустого стакана. Вид у него такой, будто он просидел на одном месте пару суток. Палач сильно пьян и не обращает на нас внимание, в отличие от всех остальных, которые отчего-то удивлены видеть меня с Айроном вместе.

— У бара, кажется, новый постоялец, — шепчет Айрон.

— Это ненадолго.

Лишившись должности, а значит и ранга, палач должен покинуть Дворец. В его возрасте и с его прошлым не начнешь жизнь сначала — здесь ли, за стенами ли, он сопьется и сгинет.

Тяжело на него смотреть. Ничтожный человек, но ведь кто знает, чего он натерпелся в юности, будучи прислужником. Времена были более жестокие. Хуже, чем при мне. Озлобленный и сломленный, он долгие годы возмещал свою боль на тех, кто слабее его, а на старости лет оказался один с грузом прошлого.

— Что будем? — спрашивает Айрон, когда мы садимся за стол в свободном углу зала.

— Я на службе.

Четвертый завет Ордена запрещает стражнику прикасаться к спиртному, находясь на посту. Но дело не в этом, а в том, что я привык держать свою жизнь под контролем. Я боюсь под градусом потерять рассудок, показать всем настоящего себя, сболтнуть ненужное, излишне довериться.

— Я тебя понял, — говорит Айрон и заказывает что-то безалкогольное. — Но слушай, ты же секретарь королевы, а не рядовой слуга Ордена. Кому нарушать эти правила, если не тебе?

— Ну, в каком-нибудь идеальном мире их соблюдают не потому, что боятся наказания. А потому что считают их разумными.

— И когда ты стал таким правильным? Говорят, в юности был тем еще сорванцом.

— Будь я умнее тогда, избежал бы многих ошибок. Зачем переть против системы…

–…если можно ее возглавить, — он улыбается. — Что ты и сделал.

— Я…

— Да не скромничай. Тебе многие завидуют.

— Тебе тоже. Чем, кстати, планируешь заняться?

Айрон уже полгода как закончил учебу и вернулся к отцу. Формально он на должности заместителя отдела, но его проще найти на Востоке в какой-нибудь компании, чем за делом.

— Почему бы не ничем. Зачем мне ноша на плечах, если я буду мужем самой королевы? Первый ранг по праву брака. Зачем мне что-то еще?

— Действительно.

— Именно так выглядит со стороны, правда? — Айрон оборачивается, чтобы поблагодарить владельца бара, который принес напитки.

— А как на самом деле?

— А на самом деле все гораздо сложнее. Я не хочу возглавлять воду. Отцу это не нравится, он считает, что я бегаю от ответственности. Наверное, в этом есть часть правды, но я не хочу идти проторенной дорожкой.

— Хочется чего-нибудь своего, не быть в тени?

— Именно, — он кивает. — Иначе все мои заслуги припишут ему. А мне хочется чего-то большего, а не продолжать дело отца и деда.

— Я давно заметил, что у вас натянутые отношения.

— Есть вещи, за которые я уважаю отца, но… — Айрон постукивает пальцами по стакану. — Он считает необходимым жить как положено, не выделяться. Вырос в таких условиях, другого не видел. Ты заметил, как он дрогнул, когда я упомянул про обвалы? Больше всего на свете он боится ошибиться. После мамы он так и не создал вторую семью. Видите ли, жениться во второй раз неправильно.

— Ему ничего не мешало.

— Вот именно. Кроме собственных предрассудков, конечно. И вот так вышло, что я его единственный ребенок, и он слишком много от меня хочет. Спросить-то больше не с кого. — Айрон делает первый глоток. — А что касается твоего вопроса о моем будущем, то я пока не знаю. Я вот легко нахожу с людьми общий язык, умею вести переговоры, разбираюсь в торговле, всех на свете знаю и все такое. Я могу руководить парой заведений на Востоке. Я много что мог бы, мне нравится возможность выбора сама по себе. А что насчет тебя?

— Со мной и так все понятно.

— А жениться не планируешь?

— Я не знаю, как совместить службу и семью. Если доживу до отставки, то попробую.

— Женись на Тэте. Госпожа с ней ладит и разрешит вам жить в замке.

— А ты не знаешь?

— О том, что она гостила у Эмаймона?

— Не только, — говорю. — Она получила ранг в посольстве, чтобы это повторить.

— Да, я слышал… Думаю, Тэта сама понимает, что это безнадежно. А если ты предложишь ей кровную клятву, она согласится и успокоится. Мне так кажется. Признайся, она ведь ничего так?

— Характер скверный.

— Это да. Ну ладно, не Тэта так другая. Стоит тебе отвлечься от своих вечных дел, ты обнаружишь вокруг себя много желающих. А мне бы с Ларрэт общий язык найти… Не подскажешь, как к ней вообще подступиться?

— Я слышал, ты частенько пропадаешь на Востоке. Возьми ее с собой на пару деньков. Покажи ей все. Она будет рада.

— И это предлагает сам начальник охраны? Это же небезопасно, вдвоем вот так…

— А ты не списывай меня со счетов, я по долгу службы буду с вами. Главное выбраться отсюда незаметно. Скажем, ночью.

— Завтра как раз рыночный день, людей будет много. Может быть, нас не заметят.

— Ты дружишь с оружием?

— Немного.

— Возьми что-нибудь с собой на всякий случай. А еще госпоже лучше не знать, что это моя идея.

— Заметано. — Айрон пожимает мне руку.

***

Вечером я отпрашиваюсь в Орден. Там я для вида перебрасываюсь парой слов с Крэйном и другими, кто попадет под руку, и спускаюсь на склад, где меня ждут.

На турнире Нора выложилась на полную, и за заслуги ее наконец удостоили шестого ранга. Я тем временем позаботился, чтобы пост охраны Председателя заняла именно она, и сегодня у нее был второй рабочий день.

— Рассказывай, — говорю, запирая за нами дверь в кладовую.

— У меня две новости.

— Начинай с хорошей.

— Вообще-то обе плохие, но не то чтобы очень. Так вот, во-первых, вчера вечером он позвал к себе Айрона, они долго разговаривали.

И днем позже Айрон пришел ко мне предлагать дружбу? Интересно. Не поспешил ли я поверить ему?

— О чем?

— Господин Лайсэн спрашивал в основном о тебе. Он пытался убедить господина Айрона, что ты представляешь угрозу, но у него это не получилось.

— И Айрон не колебался?

— Нет, нисколько. Он на нашей стороне.

— С этим все ясно. Какая вторая новость?

— Утром он послал в город человека. Я не расслышала, что он приказал передать, но запомнила адрес. — Нора называет его.

— Там живет его старший сын, Нэррис. Вообще, он не то чтобы общается со своими детьми… Это может быть что-то безобидное, но впредь будь внимательна и старайся все расслышать. Скажи главное, Лайсэн ничего не заподозрил?

— Нет, — она отрицательно качает головой, убрав руки за спину и опустив голову. — Есть еще кое-что, но это не касается дела.

— Говори.

Она краснеет и медлит с ответом.

— Нора, у меня не так много времени.

— Он приставал ко мне.

— Расскажи подробнее, что он сделал, — спрашиваю беспристрастно, так как, зная Лайсэна, ожидал именно такого развития событий.

— Он пытался угостить меня выпивкой. Я отказалась, а потом… Он сделал мне комплимент и тронул за щеку.

— Всего-то?

— А этого мало?!

— Тише. Не забывай, где мы.

— Вен, это ужасно. Его не лишат ранга за это?

— Не будь наивной. Был бы он женат, другое дело, а вдовцам, особенно если у них второй ранг, все прощают. В этой ситуации можешь пострадать разве что ты, так что ты должна молчать.

— Но я не виновата. Я не дала повода, поверь мне…

— Я знаю, Нора. Но будет хорошо, если бы ты подыграешь.

— Подыграю?..

— Это же отличная возможность подкрасться к нему поближе. Своим сопротивлением ты ему быстро надоешь.

— А если он воспримет это как согласие? — Нора поднимает голову и смотрит на меня во все глаза. Ей страшно.

— Ты же говорила, что все ради меня сделаешь. — Я протягиваю руку и трогаю Нору за щеку, поглаживая ее одним пальцем.

— Он старый и противный. И вообще я люблю тебя. Ты не можешь просить меня об этом.

— Я не прошу и не заставляю. Делай как знаешь, но не оттолкни его так, чтобы он охладел и попросил другую стражницу. На кону жизнь королевы, а может быть и моя… Но только поосторожнее, чтобы без последствий. — Я обнимаю ее поглаживаю по животу.

Она всхлипывает и прижимается к моему плечу.

***

Идея столичной прогулки понравилась госпоже, и она в предвкушении выходит из гардеробной с косами и в скромном платье, которое взяла у одной из служанок. Вместо блеска изумрудов в ее глазах темный, почти черный, оттенок зеленого. По ярким зрачкам ее бы узнали на улицах, поэтому Ларрэт использовала капли, меняющие цвет на какое-то время. Я даже не знал, что такое чудо существует.

— Госпожа, а это точно безопасно?

— Да. Я взяла отвар у одной хорошей колдуньи.

— Я бы ей не доверял.

— А я и раньше пользовалась, это совсем не больно. Скажи лучше, как я?

— То зеленое платье шло Вам больше.

— Я имею в виду, легко ли меня узнать.

— Трудно.

— Вен, мы должны с тобой кое о чем договориться. Не обращайся ко мне на Вы, по имени тоже, иначе нас узнают. Мы же этого не хотим? Зови меня Мэраей.

Это имя ее первой служанки. Она погибла, заразившись той самой болезнью с желтыми язвами — от того самого яда.

— Хорошо, — отвечаю.

— Еще нам нужно спрятать твой шрам. Идем, у меня есть одно средство, — госпожа зовет меня в гардеробную голосом, не терпящим возражений.

Это помещение с бесчисленными шкафами, зеркалами и тумбочками, здесь пахнет чем-то приятным. В комнату проникает алый свет вечернего солнца — скоро стемнеет, и к полуночи мы должны быть готовы.

— Чего стоишь? Подойди ко мне. — Она достает из тумбы маленькую баночку. Я протягиваю руку, чтобы взять ее, но мне не отдают. — Закрой глаза и не дергайся, — приказывает.

— Я могу сам.

— Не можешь. — Она откупоривает крышку и макает в смесь телесного цвета большой палец.

Я закрываю глаза и стараюсь дышать ровно. Легким движением она убирает прядь волос с моего носа и касается края шрама. Я стискиваю зубы, когда ее палец дотрагивается до моего лица.

— Не жмурься, — слышу еще один приказ.

Ларрэт медленно протирает мне кожу от нижнего конца шрама до верхнего: от скулы до левого глаза. Она проводит пальцем по одной линии дважды вверх и дважды вниз. Это приятно, даже слишком, но хочется, чтобы это испытание закончилось как можно скорее.

— Все. — Она протягивает мне зеркало.

Я осторожно беру его на руки, стараясь не коснуться нечаянно чужих пальцев. Смотрю на отражение и не узнаю себя. От уродливой отметины и следа не осталось. Будто бы те годы, которые сделали мою жизнь такой, какая она есть, бесследно исчезли.

— Только не трогай, пускай засохнет, — говорит госпожа. — Ты боишься прикосновений, да?

— Нет.

— Вен, а ты уверен, что привратники не разболтают? — спрашивает она немного погодя.

— Надеюсь.

— Нас же не будет целый день, вдруг кто заметит. И в народе меня узнать могут, видели же на обходе.

— Не переживайте и не думайте о сложностях. Я обо всем позабочусь.

Не могу сказать, что мне нравится эта авантюра. Я предложил прогулку, надеясь хотя так сблизить госпожу с ее женихом. Она сама признавалась мне, что хотела бы окунуться в город и почувствовать себя его частью. Если он исполнит ее мечту, она не останется равнодушной.

***

Глубокой ночью, когда во Дворце давно погасли огни, мы выходим и крадемся к вратам, где нас поджидает Айрон. Мы приказываем стражникам у ворот молчать, а затем тихо и осторожно пересекаем границу Дворца и оказываемся в черте восточной столицы.

Город спит. Жилые домики стоят плотно друг другу длинными бесконечными улицами. Из некоторых окон струится тусклый свет, но под открытым небом темно, нас почти не видно.

Восток — столица ремесленников и торговцев, место, где жилые трехэтажки сменяются на мастерские и рыночные ряды. По вечерам на здешних улицах кого только не встретишь: люди стекаются из разных уголков мира и толпятся на площади в жажде урвать выгодный товар. Сейчас ночь, и на Востоке удивительно спокойно и безлюдно. Тихо, темно и ни единой живой души.

У Айрона есть имение в столице, мы переночуем у него. Дом расположен на краю одной из широких улиц, на видном месте. Стараясь остаться незамеченными, мы без лишнего шума проникаем внутрь, закрываем окна ставнями, зажигаем свет и запираем двери. Ларрэт наконец облегченно выдыхает и опускает капюшон плаща, который до этого закрывал ее так, что мы видели только косы.

— Нас точно никто не видел? — спрашивает она шепотом.

— Ты так не переживай, — говорит Айрон, — иначе точно себя выдашь. — Он пытается коснуться ее руки, но она делает шаг назад, в мою сторону. — А здорово ты глаза спрятала, — продолжает он, не подав виду, что чем-то расстроен. — А то о твоих прекрасных изумрудах легенды ходят.

Дом в два этажа. На первом — просторная прихожая, гостиная и большая кухня. В прихожей на стенах несколько неброских картин, а по углам стоят высокие подсвечники. В центре гостиной низкий небольшой столик без стульев, на стене висят коллекционные ножи различных размеров и формы. Каждый уголок дома обставлен с любовью, и с первого взгляда заметно, что здесь все лежит строго на своих местах.

Ларрэт разглядывает обитель любопытными глазами. Однако, как только Айрон предлагает присесть с дороги, она старается скрыть свой интерес и говорит, что уже поздно и лучше оставить все на завтра. Айрон нехотя соглашается и провожает нас на второй этаж.

— И зачем тебе столько спален? — интересуется она.

— На всякий случай, для гостей. Мы же ночуем в отдельных комнатах? Или…

— Ах ты… — Ларрэт морщит лоб. — Напомнить, с кем ты разговариваешь?

— Со своей невестой.

— Не с женой. Какая наглость! Вен, ты слышал, что он сказал?

— Нет, — отвечаю. — Вы же ему договорить не дали.

— Я не имел ничего такого в виду, просто…

— Да ну вас. Где моя комната?

— Выбирай любую, — говорит Айрон растерянно.

В расстроенных чувствах она хватается за первую попавшуюся под руку ручку двери и исчезает за ней.

— Может, мне зайти к ней, извиниться? — спрашивает он. — Как-то неудобно вышло.

— Лучше утром.

Айрон отдает мне в распоряжение одну из свободных комнат. Мы желаем друг другу спокойной ночи и расходимся. Я захожу и присматриваюсь. Она поменьше моей в замке, но лучше: большое окно у кровати, холодный воздух. В Алтаре этой свежести не хватает. С высоты второго этажа я могу смотреть на город, хотя сейчас трудно что-либо разглядеть. Я тушу свечу кончиками пальцев и ложусь.

***

Утром я нахожу госпожу на кухне. Пахнет горелым и специями, из печи сочится темный дым. Я вспоминаю, как Ларрэт называла себя плохой хозяйкой.

— Доброе утро, — говорю.

— И тебе. Он еще спит?

— Да. Что Вы делаете?

— Я же просила на ты.

— Да, точно…

— А еще я проголодалась.

Я пытаюсь сформулировать мысль так, чтобы не обращаться к ней напрямую:

— Кажется, горючего оказалось слишком много. — Я достаю кочергой горшок из печи. Низ его почернел, еда внутри — я даже не могу распознать, что это, — подгорела еще сильнее.

— А ты умеешь готовить?

— Нет, не пробовал.

— Интересно, а Айрон? Зачем ему в доме печь и столько специй? — Она открывает дверцу шкафа и показывает все запасы.

— Может, он иногда нанимает слугу.

— Я слышала, что нет, он живет один. А ты что, опять не выспался? — Ларрэт смотрит мне в глаза. — Ведь можешь взять отпуск. У тебя, наверное, тоже есть поместьице.

— Нет.

— Здорово же иметь собственный уголок, обставлять его на свой вкус.

— Мне это не нужно.

— А где ты проводишь отпуска? Я помню, ты иногда оставлял Дэма.

— В разных местах, в основном на окраинах, где никого нет. Да и было-то пару раз.

— Я думал, мы позавтракаем в городе, — говорит Айрон из гостиной. — Что это тут у вас горит? — Он заходит на кухню в ночной рубашке.

— Кажется, я сделала что-то не так.

— Для первого раза неплохо. — Он с улыбкой смотрит на испорченный завтрак.

— Я не хотела.

— Да ничего, чувствуй себя как дома. — Чешет затылок, краснея.

— А давно ты здесь живешь?..

— Со времен учебы.

— Но университет же на Западе.

— Мы почти у границы, тут идти недолго. А Восток мне нравится больше. Я знаю здесь каждую песчинку. Кстати, сегодня ты увидишь кое-что потрясающее.

Конец ознакомительного фрагмента.