Глава 8
Мила
Я всегда бы хорошей женой. Хорошей матерью. Я уважала и имела в ответ уважение. А сегодня столкнулась с полным безразличием. И мне сложно осознать, что возможно это происходит гораздо дольше. Во мне борется женщина и жена, которая обещала своему мужу быть с ним в любом моменте его жизни.
Я терпела все эти его перепады психики, настроения, его боль в конце концов. Но сегодня, словно что-то надломилось от его отчужденности уже внутри меня.
Я ощутила себя врагом в его жизни, но чем заслужила это, понять просто не могла.
Эти его крики, слова, будто я чужая женщина… За этот месяц я и себя саму стала терять в нервотрепке между нами двумя. На самом деле, уже забылось, когда мы в последний раз улыбались искренне или говорили больше двух минут, не срываясь на крик или ссору.
Смотрю на него и вижу сожаление. Я вижу своего мужа, который не доводил меня до слез, который оберегал меня и любил так сильно, как только мог мужчина. Женщина внутри верит этим глазам, жена ликует его возвращению.
Сейчас передо мной стоял именно он. Но я знаю и то, что как только я моргну, он пропадет вновь, оставшись простым видением и я останусь наедине с кричащим и хватающим за руки в порыве гнева незнакомцем. Я больше не могу обманываться на его счет.
— Мила… — муж делает шаг ко мне, но я выставляю руку.
Эта дистанция хотя бы помогает мне оставаться в здравом рассудке.
— Не нужно. Прошу, давай просто поговорим, Герман. Стой на месте.
— Прости… родная моя, я клянусь… Я просто забыл… — мягкий голос льется на израненное его грубостью сердце, и я роняю слезы, тут же стираемые пальцами.
— Я знаю, что ты забыл. Я это знаю.
— Прости. Прошу, давай… — он делает вдох, насыщаясь какой-то идеей, пока не выдает ее, — завтра мы поедем к твоим родителям, устроим им ужин за свой счет. Подарим подарок. Только не плачь, умоляю, Мила.
— Герман, — из глаз снова текут слезы. — Отчасти я плачу из-за этого вечера, но… Я…
— Говори, ну же. Скажи, что ты хочешь и я все сделаю, клянусь…
Мой подбородок затрясся, от слов, которые я сейчас должна была произнести.
— Герман, я так не могу. Понимаешь? Чувствую, что не могу…
— Как так?
Он останавливается и, уперев руки по бокам бедер, ждет мой ответ.
— Этот месяц, он стал большим испытанием. И раньше у тебя бывали плохие дни, но в этот раз… Ты очень изменился и… я ловлю себя на мысли, что я боюсь тебя, — голос сипит от слез и сдавливающего горло кома. — И наша дочь…
— О чем ты? — его взгляд из сожалеющего, становится внезапно суровым. — Что наша дочь?
— Оксана тоже тебя боится. Твоя дочь тебя боится, Герман.
Шок на его лице так красноречив, что я уже сожалею о сказанном. Но я не лгала ему о нашем ребенке.
— Она меня боится? Что ты хочешь этим сказать? Что я какой-то монстр? — его руки взлетают вверх на эмоциях.
— Я сказала лишь то, что твоя дочь боится твоих срывов.
— Это ты? Ты ей наговорила?
— Наговорила? — его слова меня выводят из себя. — Ты что не замечаешь сам, что, когда ты дома, не разучился говорить спокойным голосом? Ты постоянно орешь на меня. И неужели ты не думал о том, что твоя дочь это услышит? Но гораздо проще вылить все это на меня, не так ли? Обвинить меня, чем признать свою ошибку. Герман… да что с тобой такое?
— Ты прекрасно знаешь, что со мной, Мила. Так сложно быть просто женой? А не капать на мозги?
Отшатываюсь, с трудом сдерживаясь и понимая, что, то решение, которое я приняла, самое верное для нас сейчас.
— Я тебя услышала.
Воздух проникает в легкие с трудом, но я все же говорю.
— Герман, нам нужно временно пожить отдельно.
Все! Сказала!
Пронзительный взгляд останавливается на моем лице, затем он быстро реагирует и приближается.
— Ты хочешь расстаться?
— На время.
Он напирает и мне становится неудобно быть зажатой между подоконником и мужем. Но я не даю ему повода, чтобы он видел мой страх.
Поэтому смотрю на него задрав голову и не отвожу взгляд.
— Ты что, мать твою, серьезно?
— Да. Это время на расстоянии, я хочу, чтобы ты занялся своим психологическим здоровьем. Тебе не становится лучше…
— А, ну ясно. Эти твои умозаключения, — отходит и задирает голову к потолку.
— Не мои. Все считают так же.
— Все? Ты что с кем-то это обсуждала?
— Твои родители, Инна. Все мы…
— Мила, — орет так внезапно и громко, что у меня в ушах звенит. — Ты что, не можешь остановиться когда нужно? Просто замолчать, — обхватывает мое лицо своими большими ладонями.
— Что ты творишь с собой и с нами? Неужели ты не видишь этого? — мои слеза скатываются к его большим пальцам, которые впиваются в кожу.
Он растирает соленые капли и упирается своим лбом в мой.
— Я не знаю, что происходит, родная… Прошу, — встает ближе, вплотную ко мне и пытается поцеловать.
— Нет… Нет, я не хочу… я не буду, — вырываю свое лицо из его хватки и не позволяю все свести к сексу. — Это не выход. Герман, я очень тебя люблю. И поэтому я за тебя беспокоюсь. Найди специалиста и прими нормальную помощь.
— Та, твою ж мать… — снова кричит и в этот момент его перебивает крик, пронзительный и тонкий крик нашей дочери.
Она стоит в открытых дверях и просто кричит.
— Господи, — подбегаю к ней и обнимаю Оксану, сама же смотрю на мужа, который не верит своим глазам, похоже. — Ты видишь это? — шепчу дрожащими губами, пока ребенок, обхватив меня, плачет, упираясь в мою грудь.
Герман стоит так какое-то время, затем срывается из квартиры и захлопывает дверь.
— Все хорошо, солнышко. Все хорошо, — веду дочь в ее комнату и остаюсь там с ней, пока она молчит и я молчу.
Когда она задаст свои вопросы, я отвечу на них.
