Мой вагончик

Лизоркина Ольга, 2023

Вы помните свое детство? Семью? Интересна и неповторима судьба каждого человека, особенно в переломные моменты истории государства.

В семье.

Мама понимала, что меня надо адаптировать к детскому коллективу перед школой, и решила вопрос радикально. Решительности ей было не занимать. Она отправила меня в младший отряд ведомственного пионерского лагеря. Описать свой ужас, когда меня посадили в автобус полный незнакомых людей, одну, без мамы и бабушки, не берусь. Я забилась в угол сидения и начала выть. Со мной пытались говорить, увещевать, ругать, стыдить. Я продолжала рыдать с подвыванием, говорить не могла. Вожатые отвели меня к врачу и поместили в изолятор. Помню эту ночь. Помню рассвет. Я не спала, я рыдала. Утром оказалось, что у меня температура под сорок. Вызвали скорую и отвезли домой. Случившееся списали на инфекцию. О таких глупостях, как психологическая травма, мама, прошедшая войну и взвалившая на себя непомерную нагрузку по жизни, даже не помышляла. Я объяснить ничего не могла, а если делала попытку, то начинала плакать и говорить уже не получалось. Мама пришла к выводу, что я капризная и плаксивая, и что виновато бабушкино воспитание. Это пресловутое «бабушкино воспитание» произносилось ею часто, и заставляло меня чувствовать свою ущербность.

Папа — сын учительницы и счетовода из российской глубинки, с детства мечтал стать ученым. Сразу после школы, законченной с отличием, его приняли на математический факультет Воронежского университета. А через год, когда началась война, он поступил в Высшую школу штурманов и стал членом экипажа тяжелого бомбардировщика. Как пишут в официальных документах: совершил 120 боевых вылетов, награжден орденами и медалями.

Был случай, когда, пролетая над родным домом, папа сбросил с самолета посылку для своих родителей. Сверток упал в соседский огород. Событие вызвало в селе переполох.

За год до окончания войны его бомбардировщик сбили над вражеской территорией. Папины родители получили похоронку. Однако, он выжил. Выпрыгнул с парашютом из горящего самолета, отстреливался, был ранен, прятался в лесу. При попытке переправиться через реку, попал в плен. Советские войска освободили концлагерь, в котором он находился, перед самой победой, в мае. Папа прошел обязательную проверку и был демобилизован.

К себе в село он вернулся с сослуживцем, который взялся подготовить родителей к его чудесному воскрешению. Подошли к родному дому. Папа, никем не замеченный, устроился на лавочке под окном. Сослуживец постучал и представился. Его пригласили в дом, усадили за стол, стали рассказывать о сыне, показали похоронку. Гость же сказал, что знает случаи, когда похоронки приходили по ошибке. Моя будущая бабушка расплакалась. Папа не выдержал и вошел. Бабушка лишилась чувств. Говорят, что я похожа на нее. К сожалению, она умерла, когда я была совсем маленькой.

С мамой папа познакомился в институте.

Они оба, из-за поздней демобилизации, не успели к экзаменам в институт первым послевоенным летом. И тут, Московский Механический, впоследствии ставший МИФИ — московским инженерно-физическим, объявил о дополнительном зимнем наборе студентов. Мама, сдавшая перед войной вступительные экзамены в химико-технологический, готовилась к летним экзаменам туда же. Однако, узнав о дополнительном наборе, решила проверить свои силы и подала документы в приемную комиссию. Экзамены она выдержала и была зачислена на первый курс. Они с папой оказались в одной группе.

Папа долго ухаживал за мамой. Писал ей стихи, провожал до дома. Стихи он писал маме всю жизнь.

Когда на третьем курсе они поженились, предполагалось, что семья будет бездетной. Маме не позволяло здоровье, а папе нужны были лишь мама и наука.

Нежданного первенца ей рожать запрещали, настаивали на прерывании беременности, считали, что не выдержит сердце. Но если мама принимала решение, то изменить его не мог никто. Так, вопреки медицинским запретам, появился на свет её первый сын, четыре года спустя второй, и, наконец, еще через четыре года — я.

Молодой семье дали крошечную комнату в общежитии. Это было когда родился мой старший брат.

Казалось, все налаживается: сын, своя комната, образование, но путь перекрыло пятно в анкете: плен. Папу вообще никуда не брали: физика была засекречена и для него закрыта. Мама же получила унизительный, вызывающий косые взгляды, ограниченный доступ.

В конце концов, папе удалось устроиться преподавателем на кафедру математики своего же института, где его знали со студенческих лет. В аспирантуру он поступил уже после моего рождения, как математик.

Мама была скорее сподвижницей отца, чем матерью своим детям. Она, конечно, любила нас и старалась выполнять материнские обязанности со всем присущим ей максимализмом, но главной своей задачей считала помощь отцу. От домашних хлопот она его оградила. В нашей двухкомнатной, на тот момент, квартире, одна комната была его кабинетом. Если папа был дома, шум и беготня пресекались, чтобы не мешать работе. Отец писал статьи, мама их перепечатывала, делала вставки (вписывала математические формулы черной тушью), отвозила в редакцию. Причем у нее было две печатных машинки, одна с кириллицей, а другая с латиницей. Некоторые статьи папа писал на английском или немецком языках. Папа составлял списки нужных ему для работы книг, и мама ездила по книжным магазинам и библиотекам, добывая заказанное. Приобретаемые ею для папиной работы статьи, имели формат брошюр. Мама эти брошюры нумеровала и собирала в толстые папки, на корешках которых писала, например: 1026-1148. Чтобы статью было легко найти, она создала специальную картотеку. Еще она работала. Преподавателем — почасовиком. Преподавала физику. А преподавательская работа требует подготовки к каждому занятию и проверки студенческих работ. Ну и дом был на ней. Добавьте отдельные блюда для отца, здоровье которого было подорвано пленом.

Я маму любила до одури и жаждала ответной любви. Я вообще была чрезмерно эмоциональна. А замотанной маме было совсем не до моих настроений. Были же еще братья. У старшего — проблемы переходного возраста, а средний — себе на уме.

В общем, долгожданный возврат в родительский дом, не оправдал моих ожиданий.

Школа, естественно, не сделала меня счастливее. Среди детей я чувствовала себя неуютно, стеснялась переодеваться на уроки физкультуры, пойти в общественный туалет было для меня просто невозможно. Позднее, немного освоившись, я стала просить разрешения выйти на уроке, и в пустом школьном туалете, наедине с рядом белых унитазов, мне потихоньку удалось преодолеть этот блок в сознании. Излечи себя сам, если сможешь.

Надо сказать, что одноклассники меня особо не обижали, но я была начеку, и всякий недобрый взгляд или шутку в свой адрес, переживала болезненно. Постепенно общение с детьми более-менее наладилось, а вот напряжение осталось. Училась я в младших классах довольно слабо: сосредотачиваться не умела, домашнее задание делала весь остаток дня и не успевала. Дома ругали.

Вагончик бежит: школа, пионерские лагеря, старшие братья, занятия спортом — все складывалось на троечку с плюсом.

Для физического развития меня определили заниматься фигурным катанием. Успехов, конечно, не было, но какие-то навыки наработались. Я научилась кататься на коньках и принимать участие в детских играх: классики, скакалка, пионербол, бадминтон, городки.

Жили мы на окраине Москвы. Четыре двухэтажных оштукатуренных и окрашенных в цвет песка дома располагались на территории, огороженной зеленым деревянным штакетником. Кое где на домах штукатурка облупилась и обнажилась дранка. Рамы на окнах и входные двери были покрашены в коричневый цвет, а наверху, под крышей, притаились гулкие и пыльные чердаки, где хозяйки сушили белье. Там было очень интересно, но нас туда не пускали. Подъезды были просторные и теплые, с большим отопительными радиаторами. У такого радиатора мы отогревались зимой, когда было еще рано возвращаться с прогулки. На нем сушили ставшие жесткими от ледяных комочков варежки. Посередине двора царила котельная из красного кирпича, радом с которой высилась куча угля. Со стороны улицы выстроились вдоль забора американские клены, а от переулка наш мирок отгораживал ряд сараев для хранения всякого скарба. Просторная беседка, турник, лавочки, спортивная площадка. На этой площадке летом играли в волейбол или пионербол, а зимой дворник заливал каток. Под окнами жильцы разбили клумбы. Мне больше других цветов запомнились золотые шары.

Места для игр было достаточно, дети были свои, со двора. Родители общими усилиями сделали инвентарь для городков, и летними вечерами команды детей и взрослых организовывали городошные турниры.

В беседке пацаны постарше распивали портвейн и гнусаво выводили под гитару:

— Остался у меня, на память от тебя, портрет, твой портрет работы Пабло Пикассо.

Звучало очень таинственно и романтично, с надрывом, по-взрослому. Кино, вино и домино.

По выходным мама с папой частенько устраивали семейные выезды в лес за грибами или на лыжах, по сезону. Я быстро уставала и тащилась позади всех, но любила эти походы. В лесу устраивали привал и пикник. Летом заваривали в котелке чай на листьях дикой малины, мяты и земляники.

Мама старалась всех собрать за обеденным столом хотя бы вечером, и приготовить сладкое на десерт: шарлотку на белом хлебе или кекс из пакетика, на большее, конечно, не было времени. Здесь же уделялось время воспитательному процессу:

— Уж я-то думала, что мои то дети…

Далее следовало перечисление обманутых надежд и перечень наших проступков. Братья пропускали наставления, как шумовой фон, а я вникала и старалась, но ни успехи в школе, ни попытки помогать по дому, не приносили ощущения, что я, наконец-то, соответствую. Я часто обижалась и плакала. Родители считали правильным не обращать на это внимания:

— Бабушкино воспитание! Одни капризы! Как ты будешь на свете жить?!

Бывало, что я никак не могла успокоиться и засыпала лишь под утро.

В семидесятом году наши дома пошли на снос. Жильцы разъехались по огромному городу, кто куда. Мы получили трехкомнатную квартиру на плотине, рядом с кинотеатром «Байкал». Высоко, на одиннадцатом этаже. С лоджии открывался вид на стадион, пруд, парк и окрестные дома. Под окнами день и ночь проезжали, постукивая на стыках рельсов, трамваи, шуршали шинами автомобили, щелкали рогами, пересекая перекресток, троллейбусы. Пахло городом и влагой с пруда. Из живущих в доме знали в лицо только соседей по этажу. Мне всегда было страшно входить в подъезд и ехать на лифте. Случайные попутчики вызывали опасения.

Мы переехали в начале лета. Пока осваивали новую территорию, расставляли мебель и распаковывали коробки, средний брат успешно сдал вступительные экзамены в институт. Старший брат, тоже студент ВУЗа, отправился на военные сборы. Мама решила, что всем необходим отдых. Она, папа и средний брат стали собраться дом отдыха в Крыму, а меня отправили в пионерский лагерь в Анапу.

Я предвкушала встречу с морем. Ехали поездом, целые сутки. Прибыли на место уже после обеда, разместились в корпусах, поужинали, постояли на вечерней линейке. На следующий день, после завтрака, нас вывели на пляж. Крошечные зоны для купания глубиной до полутора метров, ограниченные специальными буйками, мутная вода, сидение в мокром купальнике на колючем песке, зной. Скучное ожидание команды на заход в воду. Короткое купание под визг детей и окрики вожатых. Всё не так, ребята.

На рассвете я проснулась совершенно больная и поплелась в медпункт будить медсестру. Оказалось, температура за сорок. Толи отравление, толи кишечная инфекция. Это как раз был тот год, когда на Черном море отмечались случаи холеры.

Следующие две недели я сидела в изоляторе на карантине. Не было ни радио, ни книг. Вместо еды заставляли пить склизкий овсяный кисель без соли и сахара.

Выпустили меня из изолятора в тот день, когда наш лагерь эвакуировали из зоны опасного заражения. Летели самолетом. Непоседливые дети бегали по салону, менялись местами, смотрели в иллюминаторы. Мне посчастливилось несколько минут провести в кабине пилотов. Картина, которую я увидела, потрясла моё воображение: внизу чистые белые облака, как вата, яркий солнечный свет и невероятные оттенки небосвода.

В Москве деваться было не куда. Ключей от квартиры нет. Родители в отпуске. Вожатый проводил меня до Курского вокзала, купил билет на пригородную электричку и распрощался.

Уже вечерело, когда я сошла на знакомой станции. Слезла с платформы, стянула чемодан и потащилась по откосу к дому. Тетушка на работе. Кое как перекинув чемодан через калитку, перелезла сама. В саду нет ни табуретки, ни лавочки. Села на чемодан и стала ждать. Из теплых вещей только тонкая кофточка, не рассчитанная на прохладу подмосковных вечеров и ночей.

Тетушка приехала на последней электричке и здорово испугалась, наткнувшись на меня под дверью.

Так закончился мой первый вояж к морю.

Осенью ждала новая школа и новый коллектив. Моё везение было со мной: всё не слава богу, но не сказать, чтоб хуже некуда.

После восьмого класса, мне удалось, наконец, избавиться от ненавистной косы — девичьей красы. Первого сентября я пришла в школу с новой прической. Реакция одноклассников пролила ведро бальзама на мое израненное самолюбие. Я, внезапно, оказалась красоткой. Появилось желание самоутверждаться на новом поле. Вот здесь я преуспела. В меня влюблялись, носили портфель, названивали, приглашали в кино, с интересом слушали мою болтовню и заглядывали в глаза. Наконец то я была окружена любовью и даже обожанием. Неутоленная жажда детства получила альтернативный источник для насыщения. Я же была настолько нервной, что, когда волновалась, начинала дрожать, как лошадь перед скачками. Если эту дрожь замечали, говорила, что замерзла. Мне накидывали пиджаки на плечи и предлагали согреть ладони.

Маму я теперь сильно раздражала. Она хотела видеть серьезную, положительную дочь, сосредоточенную на учебе: после института — аспирантура, научные статьи, диссертация, а лучше две. Мой же хипповый вид, распущенные по плечам волосы, компании друзей и стремление погулять подольше, вызывали постоянные скандалы и потоки нравоучений. А я уже не хотела слушать маму. Нет, я не разлюбила ее, конечно, но я стала догадываться, что мне никогда не закрыть этот гештальт.

Окончив школу и получив аттестат со средним балом четыре с хвостиком, поступать в ВУЗ я не захотела и пошла работать. Родители помогли устроиться машинисткой в машбюро Госкомитета по науке и технике. Весьма солидная контора в центре города. После работы, я частенько встречалась с друзьями и домой не спешила. Шли гулять по центру, заходили в кафе или в бар, появилось много приятелей, проводивших досуг в кабаках. Мне нравилось сидеть за столиком, потягивать коктейль, слушать музыкантов, танцевать, флиртовать, вдыхать запах кофе и сигарет, смотреть выступление варьете. Тревожно и сладко звучал голос певца:

— Ты помнишь плыли в тишине и вдруг погасли две звезды, но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты.

Дома ждал скандал.

И тут свезло. Развелся и вернулся домой старший братец. Двух неформалов с неправильным поведением и сомнительными установками стало явно много. И родители решили купить брату кооперативную квартиру. Однокомнатной найти не удалось. Получалась двухкомнатная на окраине Москвы, на первом этаже. Папа уже стал профессором, автором учебников и книг. Он вычислил какие-то математические пространства, названные его именем. В общем, денег хватило.

Я выкатилась вместе с братом. Началась самостоятельная жизнь. Мне было восемнадцать лет.