Screenplay 1. Игроманка

Лиза Даль, 2017

Такого ещё не делал никто, и она станет первой. Она знает, что жизнь – игра, но как и все не знает её правил, поэтому придумала свои собственные, гласящие, что делать можно всё, что хочется. Внешность, мозги и особенный талант находить подход к каждому – её козыри, человеческая глупость – её союзник, информация – её крылья. Она успешная мошенница и добилась многого, но, кажется, только для того, чтобы испытать чудовищное разочарование. Прах, пыль, пустота и пиксели. Теперь она охотится за красотой и однажды найдёт нечто настолько прекрасное, что отчаяние её мутирует в азартное безумство, и она решится на это. На похищение мировой звезды.

Глава 4

20 сентября 2013г

— Здравствуйте. У меня на одиннадцать назначено собеседование с Захаром Андреевичем.

Худенькая секретарша посмотрела на меня несколько затравленно, с немного глуповатым видом. Так застенчивый человек смотрит в объектив фотоаппарата.

— Присаживайтесь. Вас пригласят, — пробормотала она, сверившись с какими-то своими записями.

Не было понятно, раздражена она или напряжена, но роль холодной, самоуверенной секретарши плохо давалась ей. Возможно, её смутила я — безупречная, как всегда. Красивые и уверенные в себе женщины пробуждают в таких, как она, нехорошее чувство, ещё не ненависть, но уже что-то большее, чем просто зависть.

Я присела на кожаный диван в залитой светом, идеально чистой приёмной. Взглянула на часы, висящие на стене напротив, — я пришла за две минуты до назначенного времени. Пунктуальность в моём деле — основа основ, но мне предложили подождать, ведь, как известно, Большие Боссы всегда очень заняты решением проблем мирового масштаба и ни один из них ещё никогда не провёл собеседование вовремя.

Шли минуты. От скуки я придирчиво разглядела маникюр, удовлетворённо оставила попытки найти в нём несовершенства, отказалась от предложенного кофе, посмотрела в окно. Питерское бабье лето манило золотыми лучами солнца и нежным умиранием желтеющей листвы. Откуда-то из глубины здания раздавался далёкий гул пылесоса. Я пролистала своё безукоризненное резюме, в этот раз составленное с особенно тщательной подготовкой и вниманием к деталям. Немного поиграла с секретаршей в гляделки. Выиграла. Наконец селектор сжалился надо мной и ожил, сообщив, что босс освободился. Втянув живот и вызывающе расправив сутулые плечи, секретарша с явным облегчением проводила меня до лифта. Она и не подозревает, что, как и все остальные в этом офисном здании, очень скоро будет меня просто обожать. Створки лифта разъехались в стороны, я медлила.

— Ваши духи… — сказала я, полуобернувшись, с тем таинственным видом, который лучше всего подошёл бы даме за мемуарами.

— Мои духи? — смутилась секретарша.

Скользнув взглядом по её бейджу, я подняла на неё полные светлой печали глаза.

— Они напомнили мне один вечер в Париже… Ладно, простите, не берите в голову.

Заходя в лифт, я улыбнулась ей и хитро подмигнула:

— Это очень опасные духи, Алла. Приберегите их для особого случая.

Разрумянившись, секретарша нажала нужную кнопку, и створки закрыли её смущённое, но довольное лицо. Тактику и стратегию мне подсказала обложка книги на её столе, с этого момента я буду постепенно превращаться в её кумира.

Одну стенку в кабине закрывало зеркало, и я в который раз с интересом изучила смотревшую из него кареглазую блондинку лет двадцати пяти в костюме цвета слоновой кости и аккуратно уложенными волосами. Деловой макияж, неброские аксессуары, бежевые туфли-лодочки. Три маленькие родинки на левой щеке образовывали идеальный треугольник. Мозгом я понимала, что это я, но глаза говорили мне обратное. Как бы там ни было, мне определённо нравилась компания этой приятной девушки в зеркале. Люблю красивых людей.

Подняться нужно было всего на три этажа, лифт остановился, створки разъехались как раз напротив входа в кабинет Большого Босса. Табличка на двери гласила: «Солодов Захар Андреевич. Генеральный директор». Властелином этого шикарного особняка оказался мужчина средних лет, с едва заметным тиком лица и седеющими висками. Фотография, переданная мне нашим информатором, в точности отражала его внешность. Он сидел за массивным письменным столом, на краю которого опасно зависла стопка документов, и сосредоточенно перелистывал бумаги.

— Присаживайтесь, — он сделал неопределённый жест в мою сторону, давая понять, что у него нет времени на неуместные расшаркивания.

Итак, он точно не визуал, иначе смотрел бы сейчас на меня во все глаза. Скорее всего, аудиал, но, возможно, и кинестетик. Я подошла ближе и села напротив в кресло для посетителей. Отсюда мне стали хорошо видны умные серые глаза за блестящими стёклами очков, кустистые смоляные брови и плотно сжатые губы, движения его были быстры и уверенны, документы он просматривал мельком, ставя размашистую подпись в конце каждой страницы. На вид лет 45, всё ещё довольно подтянут, но наметившееся брюшко выдавало любителя плотских удовольствий. На правой руке обручальное кольцо, на столе и на подоконнике за ним целая выставка семейных фотографий в рамках — он, ещё молодой, с рыжеволосой женщиной, ребёнок-мальчик, вся счастливая семья во время каких-то путешествий, домашние праздники, торты со свечками, шарики. Некоторые фотографии были довольно старыми, но рамки, оберегавшие память, выглядели новыми и были со вкусом подобраны под интерьер кабинета.

— Слушаю вас, — Захар Андреевич просканировал меня быстрым колючим взглядом поверх очков и вернулся к бумагам.

Солодов выдал себя с головой. Я была почти уверена, что передо мной сидит яркий представитель армии аудиалов. Он и не подумал о том, чтобы пожать мне руку, а для кинестетиков это немыслимо — они не упустят возможности дотронуться до собеседника, чтобы лучше его понять. Аудиалы же познают мир через слух, в разговоре часто оперируют словами, выражающими звуковое восприятие. Чтобы он признал меня «за своего», я должна сделать вид, что из его племени, должна разговаривать с ним на его языке и использовать те же слова. И должна очень хорошо следить за тембром своего голоса.

— Я, пожалуй, подожду, пока вы закончите, — сказала я мягко, но решительно. — Честно говоря, монологам я предпочитаю диалоги.

Он снова посмотрел на меня, теперь уже более внимательно, кивнул и зашелестел документами. Ещё несколько минут мы просидели в тишине. Вытянув шею, я тайком изучила подпись Солодова. Подпись длинная с нажимом, строгие буквы без наклона с прямым горизонтальным росчерком в конце и огромными угловатыми инициалами в начале. Уважает честность и прямоту, лесть презирает. Рассудительный, обстоятельный, резкий и раздражительный, упрямый, довольно скрытный, уверенный в себе и требовательный к окружающим человек. Всем начальникам начальник. Охо-хо…

Я осмотрела кабинет. У стены огромный диван с таким количеством подушек на нём, что ими можно было бы нафаршировать чучело слона. Сервировочный столик с чайным сервизом в мелкий цветочек. Захар Андреевич, привыкший к семейному уюту, стремился и в своём кабинете воссоздать домашнюю обстановку. Опытный наблюдатель Елизавета никогда не упустит ни одной важной детали. На то они и детали, чтобы быть важными, незначительных среди них нет.

Строгий руководитель, примерный семьянин — это было пропечатано у него на лбу суровым традиционным Times New Roman. Не о таком ли начальнике я мечтала в прежней своей жизни, когда мне доставались одни ублюдки, в мозгах у которых, кажется, была одна лишь извилина — уложить меня на свой письменный стол? Но это тогда, сегодняшняя я заставляю всех играть по моим правилам. Как бы мне вынудить этого бровастого зануду сплясать под мою дудку? Мне ведь нужно доказать Антону, что меня бесполезно в чем-то ограничивать. Он специально подобрал настолько трудный объект, объясняя это тем, что мне нужно развивать свои навыки, а не решать задачи одним лишь соблазнением. Пусть объясняет чем хочет, меня не провести. Да, эта партия отнимет у меня больше времени, чем обычно, но ради победы в ней я готова пожертвовать своими принципами.

Я не отношу себя к любителям долгих игр, которые делают ход и погружаются в раздумья, размышляют уже над следующим. А противник тоже не спешит, ходит кругами, приглядывается, обнюхивает, продумывает ответный ход. Ритуалы, танцы с саблями могут растянуться на годы. Мне на ритуалы плевать, я предпочитаю быстрые партии. Раз, два! Ты или в дамках, или в заднице. Игра окончена, следующий! Не люблю ни к кому привязываться, даже к противникам. Дело такое — привяжешься к нему, рискуешь зауважать, проникнешься интересом к самой игре, и тут уже не победа главное, а изящность стратегии. Начинается это самолюбование, соблюдение канонов. А результат? Профит? Да ну его к чертям собачьим! Ведь красиво же! У меня свои понятия о красоте. Для меня красиво — это быстро. Вихрь, ураган. Некогда раздумывать, да и зачем? Можно ведь действовать! Благо игральных досок хватает. Но в этот раз…

— С тех пор как Марина ушла в декрет, я совсем зашиваюсь, — недовольно крякнул Захар Андреевич, отвлекая меня от моих мыслей.

— Ваша прежняя помощница? — предположила я.

— Ну да. Ей нелегко найти замену.

— Говорят, такими вещами стоит заниматься заранее.

Он метнул в меня взгляд, способный пронзить насквозь и выйти между лопаток ещё сантиметров на десять, но я, привычная ко всему, выдержала его с кроткой доброжелательной улыбкой.

— Ваша правда, — он наконец отодвинул бумаги, снял очки и потёр глаза. — Марина не собиралась оставлять работу, но беременность протекала сложно, а когда стало известно, что у неё двойня, сказала, что будет сидеть с детьми сама. После неё у меня уже были две помощницы. И что?

— Что? — я участливо вскинула брови.

— Обе оказались безмозглыми курицами!

Солодов досадливо скривился, а я рассудительно заметила:

— Нелегко найти действительно компетентного сотрудника, — и поспешила протянуть ему резюме: — Добровольская Валерия Михайловна.

— Захар Андреевич, — буркнул он, перехватывая папку.

Какое-то время он молча листал резюме, я наблюдала, как постепенно проясняется его угрюмое лицо, Захар Андреевич одобрительно качал головой и бубнил себе что-то под нос. Наконец, он захлопнул папку и взял со стола пачку сигарет, встряхнул, выудил губами одну и потянулся за пепельницей.

— Проклятая работа. С ней никогда не бросишь курить. А мне курить нельзя — у меня астма.

— Понимаю, в детстве я тоже от неё страдала.

И это правда. Иногда я всё же говорю правду.

Итак, приступим. Я закинула ногу на ногу, демонстрируя коленки и надеясь, что это никак не помешает его астме. Захар Андреевич неодобрительно шевельнул бровями, давая понять, что коленям моим не место на серьёзных переговорах. Для меня это не было неожиданностью, я просто проверяла, насколько всё запущенно.

— Ваше резюме впечатляет, — продолжил он, после того, как я снова села ровно, — и рекомендации превосходные. Что же заставило вас сменить место?

— Иван Анатольевич умер. Сердечный приступ, — тихо сказала я и повернула голову, в профиль я особенно неотразима. — Компанию купила конкурирующая организация. Когда-то они попили много нашей крови…

Я умолкла, создав видимость задумчивого оцепенения.

— Понимаю, — вздохнул Захар Андреевич, а я заглянула ему в глаза и мстительно прошипела:

— Не хочу и слышать о том, чтобы работать на них.

Солодов кивнул и продолжил:

— Помимо всех прочих ваших прочих достижений, особенно мне нравится ваша способность к языкам. Здесь сказано, вы говорите на русском, английском, французском и немного итальянском. Это так?

— Oui monsieur. You can be sure — il mio italiano è molto bello, — я улыбнулась уголком губ.

— Звучит неплохо, — он раздавил сигарету в пепельнице, протянул резюме обратно мне. — Вам перезвонят, чтобы сообщить о результатах собеседования.

Вот ещё. Я не собираюсь сидеть и ждать, пока этот упёртый баран рассматривает и другие кандидатуры на моё место. Я проигнорировала протянутую папку, подумала пару секунд, складывая мысли в слова, а из слов конструируя фразы, откинулась немного назад и развернула ладони в его сторону.

— Мы сидим в вашем кабинете, вы пролистали моё резюме и попытались выяснить, насколько я соответствую вашим требованиям. Не успеет пройти и месяца, как вы убедитесь в том, что я настоящий профессионал. Но сейчас вы сомневаетесь, и я понимаю почему — прежние помощницы подвели вас, и теперь вы очень осторожны. Но новая помощница нужна всё равно, следовательно, остаётся только одно — дать возможность лучшей из претенденток доказать свою компетентность, и исходя из моего резюме, становится очевидным тот факт, что лучшая — я, а не те курицы, которые сидели на этом месте до меня или придут после. Наверное, это очень увлекательно — проводить всё новые и новые собеседования каждый день, но горы бумаг по-прежнему растут, а вы по-прежнему очень много курите. Мне приступить с завтрашнего дня или в понедельник?

Захар Андреевич рассеянно хлопал глазами.

Весь мой монолог — чистой воды манипуляция сознанием, и она идеальна настолько, насколько вообще может быть идеальной спонтанная манипуляция. Здесь есть всё — и правило трёх «да», призывающее к срабатыванию механизма инертности, и очевидное предположение, призванное уничтожить объективный контроль его сознания, и фразы-связки, делающие логичным нелогичное, и совершенно гипнотическом слово «очевидно», призывающее согласиться с очевидным фактом, а не пытаться опровергнуть его, и, наконец, выбор без выбора:

— Завтра или в понедельник? — повторила я свой вопрос.

— А вы дерзкая, — Захар Андреевич бросил взгляд на резюме, — Валерия Михайловна.

— И это совершенно очевидное преимущество на переговорах с подрядчиками. Вас моя дерзость не коснётся, обещаю употреблять её только на благо компании, я всегда очень чётко соблюдаю субординацию.

В его лице по очереди сменились отрицание, гнев, торг, депрессия и наконец появилось принятие. Видимо мои размышления о субординации подействовали на него лучше, чем мои коленки. Убедившись в том, что я превосходно знаю компьютер, делопроизводство да ещё и разбираюсь в бухгалтерских и юридических тонкостях и в случае чего могу подстраховать коллег, Захар Андреевич решил, что я настоящая находка для его фирмы. К тому же, что не могло не обрадовать моего нового босса, для своего уровня я требовала довольно скромную зарплату.

27 сентября 2013г

В течение какой-нибудь недели я полностью освоилась и вникла в работу фирмы. Мы занимались строительством и продажей недвижимости, для меня здесь не было ничего нового, так как мне уже приходилось исполнять обязанности личного помощника воротилы строительного бизнеса.

12 октября 2013г

— Захар Андреевич, даже не вздумайте приезжать, температура тридцать девять — это не шутки! Да не беспокойтесь вы так, я обо всем позабочусь! Да-да, и договора отвезу сама. Только вот мне, наверное, нужно будет сначала заехать к вам домой, чтобы вы проставили подписи. Вы как, не против?

В ухо мне полились благодарности, перемежающиеся наставлениями. Отодвинув трубку подальше, я разглядывала наши расписания и обдумывала, как бы объединить два графика в один так, чтобы везде успеть. Что-нибудь придумаю, — я же умная.

— Конечно, вы выпишете мне премию, и не думайте отвертеться, — улыбаясь, я снова вернулась к разговору. — Ладно, Захар Андреевич, поправляйтесь. Я надеюсь, за вами там хорошо ухаживают, — голос мой стал низким и тёплым, как расплавленный шоколад: — Мы все будем очень скучать.

Я повесила трубку. Впереди был насыщенный встречами и разъездами день, и скорее всего, не один.

20 октября 2013г

Мы сидели в одном из лучших ресторанов Петербурга. Свисающая с потолка хрустальная люстра преломляла мягкий свет в тысячи разноцветных лучей, столы были накрыты дорогими скатертями, сервированы фарфором и серебром, изящные бокалы на длинных ножках отражали алмазный блеск, каждый стол украшала изысканная композиция из белых цветов. В руке я держала бокал, наполненный прохладным белым вином, и горящими глазами смотрела на собеседника. Захар Андреевич прокашлялся и поднял свой бокал:

— Итак, тост! Валерия Михайловна, — он улыбнулся и пристально посмотрел мне в глаза. — Лерочка, сегодня мы отмечаем ваш первый месяц успешной работы в нашем коллективе. Я рад, что в моей команде наконец-то появился настолько компетентный и, — он накрыл своей ладонью мою руку, — и прелестный сотрудник.

— Рада слышать, что пришлась вам по душе, и рада, что мы так замечательно ладим, — скромно улыбнулась я, поднимая ему навстречу свой бокал. В глазах Захара Андреевича разливалось выражение нежности, и я всё больше убеждалась в том, что рыбка заглотила крючок.

Он касался моей руки каждый раз, когда тянулся наливать вино. Я была довольна, очень довольна — всё шло как нельзя лучше. Просто удивительно, как меняются люди, если найти к ним подход, если найти лазейку в стене, которой они себя обнесли. Но нужно продолжать.

Подобрав момент, я случайно задела свой полупустой бокал, и вино вылилось мне на колени. Неважно, что там говорят про двух зайцев, — квантовая механика доказывает, что один снаряд может попасть в две цели, и я ей верю. Один незамысловатый жест оказал двойное воздействие. Во-первых, Захар Андреевич наконец-то забыл о своём предубеждении относительно моих коленок, самыми нежными и аккуратными движениями промокнул вино салфеткой, а потом его ладонь так и осталась лежать на месте происшествия. Во-вторых, я допустила милую ошибку.

Мне легко подбирать ключи к тем или иным личностям. Для этого не требуется ни много времени, ни много фантазии, ведь все практически одинаковые. Прирученные, запуганные и порабощённые. Никто не может похвалиться тем, что с раннего детства его учили, как познать самого себя, как выявить свои собственные потребности и желания. Каждый изначально обречён на то, чтобы стать таким же, как все, и это удобно. Для меня и для Тех Кого Нельзя Называть. Людей дрессируют как животных, прививают им необходимые навыки, обтёсывают каждую конкретную личность, стирают то, что мешает, и программируют то, что считают нужным. Я люблю цитировать Эйнштейна, поэтому скажу об этом так: «Здравый смысл — это сумма предубеждений, приобретённых до восемнадцатилетнего возраста».

Люди умнее животных, поэтому поддаются дрессировке ещё лучше. Дрессируя собаку, её поощряют за успех и наказывают за непослушание. Родители обучают своих любимых детей таким же образом, через систему наказаний и поощрений. Когда «хороший мальчик» следует правилам, его хвалят и поощряют, когда не следует, он становится «плохим мальчиком», и его наказывают. И так по нескольку раз в день. Очень скоро он понимает, что быть «хорошим мальчиком» выгоднее, потому что такое поведение сопровождается наградой. Ему нравится получать награду, и ради неё он делает то, чего требуют от него другие. Всё больше отдаляется от себя самого, лишь бы угодить окружающим, желая получить награду и не получить наказания. Он чувствует, что что-то здесь не так, и, возможно, взбунтовался бы, но знает, что его быстро поставят на место, ведь взрослые такие большие и сильные, а он такой маленький и слабый. Когда «хороший мальчик» достигает определённого возраста, чувствует в себе определённые силы сказать «нет», чтобы защитить то немногое, что ещё осталось от него самого, он превращается в бунтующего неизвестно против чего подростка. Этот период довольно быстро завершается, ведь он уже приручён системой, все приоритеты расставлены, всё, что нужно, уже навязано и прижилось в сознании. Более того, вскоре он станет сам себе дрессировщиком, продолжая упаковывать себя в надлежащие рамки, теперь он самодрессирующееся животное. Ему больше не нужны родители, учителя и проповедники, теперь за неудачи он будет наказывать себя сам. Начинается самое интересное. Внутренне он не согласен с условиями, в которых ему приходится жить, но внешне он всячески подстраивает себя под них, и остаётся только гадать, сможет ли он окончательно заткнуть себя самого, станет ли послушным винтиком, сопьётся ли или превратится в очередного Антона, например. Вот как раз винтики-то я и щёлкаю, как орешки, для этого они и создавались. Для этого создавалась и я, поэтому знаю их изнутри.

Я бы не нашла в себе силы выйти из системы, если бы меня не вышибло из неё самопроизвольно. Но это случилось, и теперь я не знаю, что мне делать дальше. Мной никто не управляет, и в этом есть свои недостатки. Проблема выбора. У многих такой проблемы нет, потому что они не создают её себе, пользуются тем, что есть. Никто изначально не выбирает, на каком языке ему говорить и в какого бога верить, не выбирает моральные ценности и жизненные ориентиры, даже имени своего никто не выбирает. Почувствовав свободу, я начала пользоваться ею. Решила вопрос с языками — говорю теперь на четырёх, практически решила вопрос с религией — рассчитала для себя идеально логичного бога, и с именем — у меня их много. Но вот вопрос с жизненными ориентирами для меня открыт. Есть ли они вообще? И должна ли быть какая-то цель? Да, я намеренно вышла из потока, потому что мне не нравилось направление течения и я не хотела принимать в нём участия. Но долго ли я буду сидеть на берегу, разглядывая бесконечное небо над головой? Долго ли буду решать, за какой звездой мне идти? Я хочу чего-то, очень хочу, что-то приказывает мне подняться и отправиться в путь, но куда?

10 ноября 2013г

Пора переходить к решительным действиям, старый баран только и может, что ходить вокруг да около.

Постучавшись, я вошла в кабинет. Захар Андреевич оторвал взгляд от монитора, и его лицо просияло.

— Лерочка!

— Я принесла документы на подпись.

Я подошла, присела на краешек стола рядом с ним, положила бумаги и, потянувшись через стол так, чтобы оказаться грудью на уровне его глаз, подала ручку. Десять тысяч лет практики стояло за этими жестами, и срабатывали они бесперебойно. Захар Андреевич положил руки мне на колени.

— Не перестаю восхищаться вашим очарованием.

Я взяла его ладони в свои и начала гипнотизировать его своим патентованным долгим взглядом из-под ресниц.

— Захар Андреевич, у нас ведь с вами командировка на следующей неделе.

— Да, я помню, в Хельсинки, — он нежно перебирал мои пальцы.

— И вот я подумала: может бронировать два отдельных номера для нас с вами — это неоправданное расточительство? — я улыбнулась мило и немного стеснительно. — Может, мы могли бы поберечь деньги компании и разместиться в одном?

14 ноября 2013г

Всё было не так уж плохо. То есть всё плохо, но не так уж. В общем как обычно.

Убедившись в том, что он спит, я аккуратно убрала ладонь с его груди и перевернулась на другой бок. Зевнула, разглядывая в полумраке гостиничного номера пустую бутылку шампанского и остатки ужина на столике. Форель была превосходна. Закрыла глаза.

3 декабря 2013г

Я сидела у себя в кабинете, находившемся по соседству с кабинетом моего начальника, и сосредоточенно составляла для него расписание. Оно получалось очень плотным. Давала о себе знать и предновогодняя суета, и старые дела, которые я намеренно откладывала когда-то, чтобы сейчас заткнуть ими все дыры в его графике. Промучившись пару часов, я удовлетворенно разглядывала результат своих трудов — у престарелого ловеласа и минутки на меня не найдётся в ближайшую неделю.

11 декабря 2013г

Захар Андреевич с ужасом взирал на накопившуюся за его отсутствие внушительную стопку бумаг, которую я пару секунд назад положила на стол перед его носом. Я сидела в кресле напротив и похотливо сжимала его ладонь.

— Нет, нет! — запротестовал он, вскочил с места и подошёл ко мне. Поднял на руки, уткнулся носом в шею, шумно вдохнул аромат моих волос. — Я слишком соскучился!

Поставил меня на пол, развернул спиной к себе. Руки его, искавшие застежку на платье, дрожали от нетерпения, но я решительно отодвинулась.

— Сначала документы! — сказала твёрдо, но тут же мягче добавила: — Пожалуйста! Меня дёргают со всех сторон, требуя твои подписи. Мне кое-как удалось договориться с начальником литейного цеха, он ни в какую не хотел начинать, не имея договора на руках.

Он тяжело дышал, раздувая ноздри.

— Объекты простаивают! — взмолилась я.

— Чтоб они все провалились!

Мой босс разъярённо взлохматил себе волосы и рухнул в кресло, подвинул бумаги. Схватил первый лист, начал читать, но тут же, плюнув, взял ручку и поставил подпись, не глядя. Та же участь постигла и оставшиеся документы, после чего мы переместились на диван.

прогресс есть, но этого мало

Через двадцать минут я вернулась к себе в кабинет и взялась за составление нового расписания для своего начальника.

20 декабря 2013г

Захар Андреевич торжественно объявил, что теперь у меня есть право подписи.

— Больше не лезь ко мне со своими дурацкими бумагами, — хрипел он мне в ухо, увлекая за собой к дивану.

Вот теперь я была довольна.

Мне часто снится один и тот же сон. Нет, он разный!.. но всё же один и тот же.

В нём я всегда ищу что-то, брожу по каким-то коридорам в самых разных зданиях, и не только в зданиях. Иногда декорации повторяются, и это оказывается тот же отель, что и в предыдущих снах, иногда это заброшенный дом или бывшая школа, здание какой-то фабрики, переулки в деревне, широкие проспекты и мосты мегаполиса. Иногда это подземка с непонятной схемой и кучей разноуровневых переходов, среди которых я блуждаю, выискивая что-то и одновременно убегая от кого-то. Иногда это лабиринты со стенами из какого-то мусора, вроде покорёженных листов железа и колёс от старых автомобилей. И иногда я нахожу то, что ищу. Какую-то дверь, может быть, какой-то ход или лаз, — всегда по-разному — и пересекаю черту, после чего большинство воспоминаний о сне стираются, остаётся только ощущение. Что-то непознанное, содержащееся за семью печатями и строго охраняющееся, что-то несомненно волшебное или опасное. Какая-то тайна.

Я вспомнила об этом сне, прогуливаясь по Петербургу. Странным образом его проспекты, улочки и переулки вплетаясь в мои мысли, напоминали мне этот сон, и на какой-то момент я забеспокоилась, а не сплю ли я в самом деле. Постояла, озираясь по сторонам, — вроде бы реальность, а вроде и нет. «Ну и ладно, — подумала я и побрела дальше, — объективной реальности ведь вообще не существует». Видимая реальность, как и замечательно её иллюстрирующий Петербург, со своей вычурностью помпезных фасадов и ободранной изнанкой подворотен, всегда раскрывается по-разному. То, какой она предстанет, зависит от угла обзора, от точки зрения смотрящего, и только.

Каким видит Петербург заезжая певица? Миллионы огней, приветствующих её на гастролях. Сказочный город с шикарными отелями, красивыми проспектами и разводными мостами. Каким видит его питерский бомж? Каменный склеп, заключивший его на самом дне человеческого существования, грязные помойки и полуночные крысы.

Кого видит в Антоне его мать? Своего бесконечно любимого единственного сына. Глядя на его лицо, она видит не только то, что оно ей показывает прямо сейчас, не только этого солидного мужчину с бычьей шеей. Она видит его орущим новорождённым, сосущим её грудь, его первые зубы. Видит его вымазанным зелёнкой от ветрянки, видит причёсанного первоклассника с букетом гладиолусов, прыщавого подростка, долговязого выпускника. Её надежда и опора, любовь всей жизни и единственный её смысл. Кого увидит в Антоне зарвавшийся должник, которого он вытаскивает за шкирку из своего багажника, чтобы швырнуть мордой в грязь на безлюдной ферме? Преследователь и мучитель, воплотившийся ночной кошмар, смерть в человеческом облике.

Кого видит во мне мой новый босс? Милый ангел-помощник, красивая женщина, с большими честными умными глазами, прекрасная нимфа, бросающая на него быстрые нежные взгляды. Кого видит во мне Антон? Своего отлично натасканного троянского коня, коварную обольстительницу, циничную мерзавку, полагающую, что она умнее всех. Своё оружие, своего партнёра, друга и свою постоянно ускользающую мечту. Кого вижу в себе я? Я уже давно отчаялась ответить себе на этот вопрос. Могу показать всё что угодно, но ничто из этого не будет мной. Я не знаю, кто я. И точка.

А объективной реальности, одной на всех, просто не существует. Она у каждого своя.

28 декабря 2013г

Мы всем нашим дружным коллективом собрались в небольшом уютном ночном клубе, арендованном для нашего новогоднего корпоратива.

На мне было потрясающее платье и дорогое колье — новогодние подарки моего любимого начальника — и, как и на всех присутствующих, красивая ажурная маска: я задумала праздник в виде карнавала, и на это были свои причины. Я и Захар Андреевич сидели рядом за столом для руководящего состава нашей компании, за которым разместились также главный бухгалтер Ирина Анатольевна, блёклая и сварливая, как и все главные бухгалтеры, и жизнерадостный захмелевший юрист Максим. Рука Захара Андреевича под столом лежала на моей коленке. Наши отношения уже давно перестали быть секретом для коллег, но на людях мы всё же вели себя официально. В принципе, мне нравился это праздник, который я сама же и устроила по заданию своего босса. Зажигательный ведущий, профессиональные артисты на сцене, интересная программа. Я смеялась и хлопала в ладоши вместе со всеми, Захар Андреевич не сводил с меня глаз.

Наконец, ведущий объявил, что наступила торжественная часть, и это означало, что сотрудники должны выйти на сцену и со словами благодарности обратиться к своему шефу, рассказывая, как замечательно им живётся под его чутким руководством, каких успехов и процветания желают они своей компании.

— Подождите! — вдруг выкрикнул юрист Максим. — У меня есть подарок для всех присутствующих!

Он улыбался, обнажая огромные, как штукатурные шпатели, зубы. Ведущий передал ему микрофон.

— Наша замечательная Лерочка организовала шикарный праздник, но, закрутившись в делах, совсем забыла про фотографа.

Я чуть не поперхнулась шампанским. Как же забыла, ага, я приложила все усилия к тому, чтобы фотографа на корпоративе не было. Но этот позёр, мать его, никогда не упустит возможности высунуться!

— Не все знают, но я увлекаюсь фотографией, — продолжал Максим с жеманством профессионального конферансье, — и сегодня я захватил с собой камеру, чтобы у всех присутствующих осталась память об этом замечательном вечере.

Он подмигнул мне, полез в свою сумку и извлёк на свет здоровенный фотоаппарат. Я похолодела, но продолжала улыбаться.

Сотрудники по очереди выходили на сцену, снимали маски и восхваляли Захара Андреевича, лесть лилась рекой, Максим делал фото с разных ракурсов.

— Твоя очередь, — хихикая, мой начальник легонько подтолкнул меня локтем.

— Захар Андреевич, — взмолилась я, — я так боюсь публичных выступлений! Даже в школе не могла стишок прочитать перед классом, не хочу позориться. И к тому же, — теперь я шептала ему в самое ухо, — я всегда могу поздравить тебя лично. У меня забронирован люкс, мой тебе подарок, — жарко закончила я, сжимая под столом его коленку.

Это его вполне устроило, он отстал от меня и пошёл ответно поздравлять сотрудников, читать наставления на будущий год.

— А теперь, общая фотография! — Максим приглашал всех на сцену, я же сделала вид, что меня что-то очень заинтересовало в моём телефоне, и проигнорировала его.

— Валерия Михайловна! — выкрикнули со сцены. — Пожалуйте к нам!

— Ой, нет-нет! — замахала я руками. — Не люблю фотографироваться.

— Вы станете украшением этого фото! — снова выкрикнул кто-то.

Ничего не поделаешь, я не могла больше сопротивляться и присоединилась к толпе сотрудников. С меня сняли маску и поставили в первый ряд.

После обязательной торжественной части объявили дискотеку, я же под предлогом подышать сбежала на улицу и достала телефон.

— Антон, у меня проблемы, — коротко описала ситуацию, дала наводки и вдруг вспомнила: — И забронируйте мне люкс на сегодня. Любой свободный.

30 декабря 2013г

–…и тогда, — ревела Аллочка, секретарша, — он просто взял и ушёл! А-а-а-а….

Я протянула ей пачку салфеток, по одной доставать уже надоело.

В каждом — это не шутка — в каждом офисе находится такая вот дура, которая думает, что её убогие отношения с её убогим бойфрендом интересуют кого-то помимо неё самой. Часами может живописать в красках, что именно случилось между ними вчера или на прошлой неделе.

И что удивительно, находятся ещё большие дуры, которые слушают. Заняться, что ли, нечем? Мне всегда есть чем заняться, но иногда я позволяю ей вот так сидеть в моем кабинете и лить слезы по своим высоким, несомненно, отношениям. И другим тоже позволяю, мы ведь дружный коллектив.

— Подонок, — вздохнула я.

— Нет, ты не понимаешь, он хороший, просто…

Почему-то у меня уже давно не получается относиться к ним как к реальным людям. Что это? Безвозвратно утраченное чувство эмпатии? Мои зеркальные нейроны атрофировались?

Для меня все окружающие представляют собой нечто вроде мультиков или игрушек, и я именно так к ним и отношусь. Именно так я их и вижу — со всей их мультяшной плоскостью, с игрушечными проблемами и с игрушечными трагедиями. С трагедиями, раздуваемыми из пустого места, из единственного ничего не значащего пикселя, специально для того, чтобы почувствовать себя живыми, дотянуться своими ни на что не годными мультяшными эмоциями до настоящего мира.

С примёрзшей к лицу улыбкой или с миной, призванной выразить участие, я слушаю их и киваю. Смеюсь или возмущаюсь вместе с ними, когда они ждут от меня этого. Терплю их лишь по одной причине — они должны доверять мне. Всецело, безоговорочно. И я становлюсь для них всем этим — подружкой для одной, мамочкой для другого, любовницей для третьего и просто душевным собеседником для всех остальных. Слушаю про бойфрендов, про мужей, про детей, свекровей, тёщ. Про парикмахеров и начальников. Про всё. Как бы ни тяготило меня их общество, я терплю его, убеждая себя, что это работа, а работа она всегда такая — требующая смирения. И я смиренно вникаю в истории из их ограниченных жизней, посвящаюсь в их проблемы, дурацкие настолько, что я просто диву даюсь, насколько тупа и незамысловата жизнь большинства.

Часто мне кажется, что они всё это не всерьёз, просто дурачатся, кривляются, разыгрывают комедию, но я смотрю в их лица и понимаю — нет, всё действительно очень серьёзно. Это очень, очень серьёзная болезнь современного общества — принимать сыплющееся на тебя дерьмо и называть это жизнью. Я могла бы сказать им: эй, придурки, хватит жрать помои! Вкус к хорошей еде прививает хорошая еда. А если вы с благодарностью подставляете свои рты под чужие задницы, то нечего и удивляться тому смраду, которым затянуты ваши миры. Не говорила, зная по опыту, что никто меня слушать не будет. Тот, кто действительно хочет что-то изменить, просто идёт и меняет. Как? Молча. Тот, кто жалуется, менять ничего не собирается, просто хочет найти свободную жилетку, схватить за пуговицу, залить соплями, выплеснуть наружу часть переполняющего, изнутри распирающего дерьма. Поделиться тем, чего не жалко и что уже не лезет.

— Конечно, он вернётся, — выдала я наконец то, чего она от меня добивалась, придвинула к себе ежедневник, сделала вид, что занята чрезвычайно, и Аллочка, рассыпавшись в благодарностях, вышла из кабинета. Всё же надолго меня никогда не хватает.

Наверное, мне лучше других удаётся навешивать на себя эту маску заинтересованности, потому что именно ко мне они липнут со своими проблемами особенно усердно. Может, не стоит так уж стараться быть безупречной во всём, может, снизить градус правдоподобности? Я не испытываю к ним жалости, не могу, ведь они не голодающие дети Африки, а взрослые люди. Если они ноют по своим жизням, то видимо это должно означать только одно — им это нужно. Но в какой-то мере я понимаю их, ведь раньше и я сама жила в этом игрушечном мире, соответствовала его требованиям, подчинялась его законам до тех пор, пока не создала для себя свой собственный мир. Настоящий.

Вчера у всех был похмельный выходной после корпоратива, но сегодня наступил последний перед праздниками рабочий день.

Я, по телефону заговаривая зубы очередному подрядчику, шла по коридору нашего офиса, как вдруг налетела на внезапно вышедшего из кабинета Максима.

— Оу, что это с тобой? — я опустила телефон и уставилась на его лицо. Бровь рассечена, под глазом лиловый синяк.

— Меня ограбили, — пожал он плечами, как будто сам до конца не верил в произошедшее.

— Как? — я профессионально изобразила ужас на своём лице.

— Напали в подъезде после корпоратива, — вздохнул Максим. — Всё забрали, кошелёк, цепочку, часы, даже ботинки сняли. Очнулся босой.

— Вот ведь сволочи! — негодовала я

— И не говори, — он нахмурился. — Больше всего, конечно, жалко камеру.. Фотки с корпоратива, видео. Память всё-таки. Там на флешке ещё с отпуска записи были…

12 января 2013г

Я поджидала Захара Андреевича в его кабинете и бросилась ему на шею, едва он переступил порог.

— Я так скучала! — мои глаза блестели от счастья. Видит бог, я старалась.

— Я тоже скучал, Лерочка! — жарко шептал он: — Моя девочка, моя лапочка, моя-моя-моя, — бубнил, расстёгивая на мне блузку трясущимися пальцами.

Захар Андреевич провёл новогодние каникулы с семьёй в Европе и сейчас вернулся изголодавшийся.

Когда всё закончилось, мы улеглись, обнявшись, на диване, он гладил мои волосы и молчал, задумчиво рассматривал моё бедро.

— Что-то не так, милый? — спросила я проникновенно.

— Знаешь, этот отпуск позволил мне понять одну вещь, — тихо сказал он и снова замолчал. Кустистые брови сдвинулись.

— И что же?

— Я живу неправильно, мы все живём неправильно! Я от тебя без ума, ты ко мне тоже неравнодушна, я вижу, как ты на меня смотришь, чувствую, как обнимаешь, с какой нежностью, но каждый вечер мы с тобой прощаемся, и я еду домой, к другой женщине. Мне надоели эти случки на диване, я устал притворяться! Я схожу с ума! — он замолчал, но отчаяние его эхом металось в тишине.

Я ободряюще сжала его руку и поцеловала в плечо. Это придало ему сил, и он добавил:

— Я принял решение, и единственное, о чём я мечтаю, чтобы ты его поддержала.

Я уже понимала, к чему он клонит, и затаила дыхание в ожидании продолжения, но из проклятого страдальца всё нужно было клещами вытягивать.

— Ты же знаешь, милый, я поддержу любое твоё решение.

— Я развожусь, — выдохнул он и замер, в ожидании моей реакции.

Я села, взяла его лицо в свои руки и заглянула ему в глаза.

— Что ты сказал? — взгляд мой был полон любви и нежности. И надежды.

— Да, развожусь, — повторил он уверенно. — Ты очаровала меня с первого взгляда, но я даже не смел надеяться на взаимность. Но сейчас, когда я вижу, как ты ко мне относишься, — он покачал головой, — я просто не могу поступить иначе. Я должен делать тебя счастливой.

Конечно, я и не сомневаюсь в том, что в первую очередь он заботится обо мне.

Солодов взял мои ладони и начал покрывать их нежными поцелуями.

надо же. Я всё-таки сделала это?

— Ты уверен, милый? — я перехватила инициативу с поцелуями и в свою очередь прижалась губами к его ладоням. — Ты уверен, что не поторопился?

— Конечно, поторопился, — улыбнулся он, — но в моём возрасте как раз и нужно торопиться с решениями. У нас осталось не так много времени.

— Не говори так! — ужаснулась я. — У нас впереди ещё очень-очень много времени!

Он расцветал на глазах.

— Это значит, ты согласна?

— Согласна на что? — хитро улыбалась я.

Он легонько шлёпнул меня по голому заду.

— Не прикидывайся!

— И где же кольцо? — я деловито вытянула шею.

— Сначала разведусь, — нахмурился Захар Андреевич, — и будет тебе кольцо.

Он встал, натянул свои смешные семейники и прошёлся по кабинету.

— Кроме того, нужно уладить дела.

— Уладить дела? Какие дела?

— Я продаю компанию

— Как? — опешила я вполне искренне.

— Я устал. Фирма набрала обороты, слишком разрослась, я уже не справляюсь, сыну она неинтересна, у парня свои планы, бренчит целыми днями на гитаре и слышать ни о чём другом не желает. Я продам компанию за очень хорошие деньги, часть отдам жене и сыну, а оставшегося нам с тобой хватит за глаза, уж поверь.

— Верю, — я и не думала сопротивляться. Но мысли суматошно, как безголовые курицы, носились в голове.

Захар Андреевич подошёл ко мне и присел рядом, взял меня за руку.

— Меня достали эти вечные командировки — послезавтра я опять улетаю. Меня достал этот город, шум, суета. И вот о чём я мечтаю — я хочу уехать. Я присмотрел симпатичное местечко на юге Испании, хочу жить там с тобой, хочу завести собаку, и не только собаку, — он пронзительно смотрел мне в глаза, — хочу начать всё сначала. Ты понимаешь?

Я понимала. Он провёл рукой по моей щеке.

— Скажи, что тоже хочешь этого.

— Звучит замечательно!

— Обожаю твои родинки, готов любоваться ими вечно.

Я дотянулась губами до его пальцев, помолчала немного.

— Присмотрел местечко? — улыбнулась я хитро. — Значит, ты не сегодня всё это придумал?

— Нет, не сегодня.

— Но документы на продажу фирмы ты ещё не подготовил?

— Ещё нет. Я бы хотел попросить тебя помочь мне с этим.

Когда загоняешь настолько крупного зверя, нужно быть готовой к любым сюрпризам, но такое! Зверь сам вдруг остановился, развернулся, подошёл к охотнику вплотную и наделся брюхом на выставленное вперёд копьё!

— Конечно. Займусь этим прямо сейчас! — мой счастливый голос был полон энтузиазма.

А некоторые готовые документы уже лежали в моем сейфе, кроме того, на нужных бумагах уже стояли его подписи.

Вечером того же дня, уже в своей съёмной квартире я заварила чай и набрала номер Антона.

— Поздравь меня, я выхожу замуж.

На том конце расхохотались. Антон на громкой, и меня слушали все остальные.

— Что?! — процедил он.

Когда он начинает вот так разговаривать — сдержанно, холодно, я тут же понимаю, что он в бешенстве. Ха-ха! И почему же на этот раз? Неужели потому, что Елизавета Премудрая снова обскакала его, Антона великого и ужасного?

Он действует грубо, я действую изящно, он делает упор на силу, я — на хитрость, лучший его союзник — человеческий страх, мой — человеческая глупость. Мы всегда занимаемся разными объектами, но и всегда помогаем друг другу. Мне часто требуются его связи или ассистирование во время операций, ему мои консультации по поводу той или иной личности. Я быстро нахожу слабые стороны, а значит, и методы воздействия. Но ему, бедняге, невыносима мысль о том, что я соблазняю кого-то. Может быть, сплю с кем-то, пока он там мечется по Норе и тоскует в окошко долгими зимними вечерами.

Сам виноват. Если бы он решился прямо заговорить со мной, я бы объяснила в возможно более мягкой форме, что у нас ничего не получится, но он же делает всё исподтишка, пытается манипулировать мной. Я же этого больше не позволяю. Ни ему, ни кому бы то ни было ещё. Я уже давно не та, что раньше. Я уже выпотрошила из своей личности ту мягкую благодатную почву, в которую манипуляторы сажали свои ядовитые цветы. Не осталось ни чувств, ни переживаний, ни наивности, ни веры. Всё, что мешало и могло уничтожить меня, пришлось удалить, вырезать, как убивающую организм раковую опухоль. Навырезала из себя столько всего, так себя издырявила и искромсала, что стала похожа на снежинку, ощетинившуюся острыми ледяными гранями. Чистыми, твёрдыми, мёртвыми гранями, непригодными для дьявольских семян манипуляторов.

Но Антон, однако, не сдаётся. Я на него не обижаюсь — это он не со зла. Это он по глупости. Он ведь уверен, что мы можем быть вместе, и всячески стремится меня к этому склонить. Смотреть на его метания так же невыносимо, как и на слёзы золотистого ретривера, поэтому я и не смотрю, не фокусируюсь на нём. Не замечаю специально. Так уж вышло, что я несгибаемая, как бревно, а мой скептицизм ещё крепче.

— Опять замуж? За Солодова? — изумился Руслан

— Слушай-ка! — хохотнул Денис. — Да он же чёртов каменный истукан острова Пасхи! Как тебе удалось?

— Да хоть реинкарнация да Винчи! — хмыкнула я. — Это не имеет значения.

— При чём здесь он?

— Самый знаменитый девственник в истории. Вы разве не знаете?

— Хватит умничать! — рыкнул Антон.

— Что ты с ними такого вытворяешь, крошка? — не унимался Руслан.

— Тебе не светит, успокойся.

— Как знать. Может, однажды и я разбогатею, и ты вцепишься в меня своими жадными коготками…

— Пасть захлопни, Леонардо недовинченный! — вызверился на него Антон.

— Не ссорьтесь, мальчики, — зевнула я. — Руслан, ты мне не интересен, как пациент, тебя уже ничего не спасёт. А вот Захар Андреевич получил хорошую прививку от бешенства. И, кажется, я снова сделала вклад в светлое будущее нашего общества. «Престарелым астматикам не следует пускаться во все тяжкие, бросать своих жён и халатно относиться к работе» — добавьте эти пункты в мою энциклопедию нравственности.

— Бессовестная растлительница! — попенял Денис. — Даже культурная столица подверглась твоему губительному влиянию!

— Все люди — животные. Разница между москвичами и питерцами только в том, что одни нагло ссут в подъездах, а другие стыдливо мочатся в парадных.

На том конце раздалось сдавленное похрюкивание.

— Кончайте ржать, у нас возникли нюансы. Нужно ускориться. — Я тоже переключилась на громкую, взяла чашку с чаем и изложила суть дела.

— Покупатели уже готовы, — ледяным тоном заверил меня Антон в конце разговора.

24 января 2013г

…Сыр выпал — с ним была плутовка такова. Это была долгая игра, филигранная работа, но оно того стоило — цель многократно оправдала затраченные средства.

Каждый раз следя за их агоническими метаниями, я вспоминаю старую оперу, в которой один выстрелил в другого, а тот, вместо того чтобы упасть и сдохнуть, хватается за сердце и приступает к надрывной арии. Ходит, шатаясь, по сцене, долго и громко поёт. Да упади и сдохни ты уже! Зрителям неинтересно, да и тебя никто не спасёт, никто не поможет! Никакая полиция, никакой ОБЭП, всё куплено, всё проплачено, и в первую очередь из твоих же средств, идиот.

Конец ознакомительного фрагмента.