Улыбка сквозь трамвайное окно

Лидия Федоровна Зимовская

Лидия Зимовская по образованию и основному роду деятельности журналист. Литературным творчеством занимается с юности, но на серьезную прозу вышла, имея за плечами жизненный опыт. В книгу «Улыбка сквозь трамвайное окно» вошли не выдуманные автором истории. Это осмысленные и записанные судьбы людей. Тему книги автор определила так: «Миром правит любовь. Это чувство ведет на подвиги и преступления, дает силы терпеть и надеяться, из чего и складывается жизнь».Рисунки Галины Петровой.

Нищий

Историю эту мне рассказала бабушка, когда я была еще маленькая. А она услышала ее от своей бабушки, когда тоже была маленькой. Так что произошло это лет сто назад, нисколько не меньше.

Бабушкино село стояло совсем рядом с большим губернским городом — верст двенадцать. Сейчас с окраины видны многоэтажные дома — так город разросся. Да и тогда: только лесок да несколько узких улочек пройти — и ты уже на первом базаре. А на лошади так и вовсе мигом. Потому в селе и останавливались на ночлег торговцы из дальних деревень: им одним махом от дому до губернских рынков дорогу было не одолеть.

А тут вечерочком отужинают своим хлебушком, что достанут из котомок, побалуются чайком из двухведерного хозяйского самовара, лягут вповалку на полу, а утром чуть свет запрягут лошадей и через час уж разворачивают на рынке торговлю. За постой платили хозяевам копеечки, а денежки копились. Так что из-за одного только удачного места было село зажиточным. Ну, так ведь и сами не ленились, работали. И торговали на рынке: мясом да молоком, зерном да яблоками.

Не только торговцы с товаром спешили в город. Каждую весну, как только сойдет снег, появлялся в деревне старик-нищий. Где он зимовал, никто не ведал. Но только каждую весну он заходил в деревню, стучался в ворота, прося милостыню Христа ради. Без подаяния его со двора не гнали: подать нищему — Божье дело. Вот и набивал он котомку хлебом да стряпней, а то и копеечку в карман прятал. Кто-нибудь сжалится, пустит нищего в хлев со скотом переночевать. А утром он вместе с торговцами ни свет ни заря в город подается. Там на рынках с весны до осени и просит подаяние. Где щедрый продавец да богатый покупатель, всегда денежка нищему перепадет. А первый снег падет, нищий отправляется в обратный путь. Было так и год, и два, и десять лет. Уж привыкли в селе к нищему старику. Чей да откуда, сколько лет и почему семьи нет, не спрашивали. Подадут милостыньку и забудут про нищего — своих забот полно.

Осенью под Покров опять появился старик в селе. Шел еле-еле, с трудом отрывал посох от земли, полы грязного оборванного зипуна тащились по грязи. Нечесаная бороденка свалялась, лицо серое, как старая шапка на голове. У ворот ближней избы свалился старик, не может дальше идти. Постучал посохом в ворота. Открыла баба-хозяйка, по привычке сунула нищему краюху хлеба.

— Мне бы отлежаться, болею я, пусти, хорошая.

— Самим тесно, — сказала баба и захлопнула ворота.

Посидел нищий, с трудом поднялся да дальше потащился. Все село прошел, да никто его не пустил. Вот и крайняя Никифорова развалюха показалась. Здесь не пустят, видно, на дороге помрет.

Хоть и богатое было село, да и таких, как Никифор, хватало. Мужичок он был тщедушный, на грудь слабый. Всю зиму кашляет, все ждут, видно, конец скоро. А к лету расходится, землю вспашет да посеет, осенью уберет. Да много ли наработает один-то. Жена как назло четырех девок нарожала. Какие они в поле помощники? Дом и так был неказистый, а тут и вовсе почти развалился. В такой даже на постой никто не заедет. Так что и денежка постояльцев мимо проплывала.

Хоть у самих на столе были пустые щи, а пожалели нищего старика, пустили в избу. А он уж идти-то не мог, свалился у порога. Перенесли его на лавку возле печки. Хозяйка отваром каких-то трав напоила. На другой день оклемался маленько старик, порылся в кармане зипуна, достал денежку да послал девок за молоком.

Всю зиму прохворал старик. Односельчане смеялись над Никифором: сам побирается, девки по нянькам бегают нанимаются, а нищего даром кормит. К весне вроде лучше стало старику, даже на завалинку на солнышко выполз. Да ненадолго. Слег опять, теперь уж насовсем, не слезал с полатей. А перед Пасхой позвал Никифора к себе и говорит:

— Помру я скоро. Ты не смотри, что я нищий и зипун мой грязный. Там в подкладке золото зашито, за всю жизнь накоплено. Никого у меня нет, один я на свете. А коли ты взял меня к себе, не побрезговал, будет золото твое.

В предсмертном бреду уж был старик. Никифор махнул рукой — не поверил. А после, как похоронили нищего, хотела хозяйка выбросить стариков зипун — уж ни на что он не годился. Тут и вспомнил Никифор, чего говорил нищий перед смертью. Решил проверить, да и, правда, нащупал в лохмотьях золотую монету. Не врал старик: и в зипуне, и в котомке нашли золото да много.

За одно лето вырос на месте старой Никифоровой развалюхи большой каменный дом в два этажа — первый в селе. Землю пахать-сеять теперь Никифор работников нанимал. Да и сам поздоровел на мясе, молоке да меду. Тощая его баба малость раздобрела. И всем четырем девкам на приданое хватило, когда пришла пора замуж выдавать. От постояльцев теперь отбою не было, весь нижний этаж Никифор им выделил. Да и сам в базарный день с хорошей прибылью из города возвращался.

— А ты сама Никифора видела? — спросила я бабушку.

— Видела, когда он уж старик был вдовый.

— Что потом с ним стало?

— Кто же его знает. Как пришла советская власть, богатых раскулачивали. Самых справных мужиков вместе с семьями на телеги — да и увозили. Куда? Говорили, в Сибирь. Поди там и сгинул Никифор. Село к тому времени разрослось. Никифоров дом оказался в центре. Там сельсовет открыли.