Мёд жизни

Лидия Сычева, 2019

«Мёд жизни» – новая книга Лидии Сычёвой, чья проза отмечена Большой литературной премией Союза писателей России, Международной премией «Югра», Международной премией им. А. Дельвига и другими наградами. Читателя ждёт встреча с ярким, образным языком, а также самобытными героями и сюжетами, рождёнными временем и судьбой. «Мёд жизни» – книга, которую вы будете перечитывать.

«Камасутра» по-русски

Нигде так не обостряется любовь к жизни, как в больницах, тюрьмах и домах престарелых.

Палата в отделении травматологии. Вечер.

— Юли опять нету, — кивает на пустую кровать Варвара Ивановна. — Ох, и безбашенная девка! Опять с женихами забурилась!

Юля — крашеная блондинка лет двадцати с невинными голубыми глазками (сиделка Эльвира называет их взгляд, направленный на мужчин, исключительно нецензурно). Будучи сильно выпивши, но строго руководствуясь правилами дорожного движения, Юля шагала по «зебре», и тут сбил её водитель-нарушитель. Результат — перелом руки. Водитель, естественно, стал канючить и ныть: мол, не губи, у меня дети, семья, «век за тебя молиться буду», и Юля, в конце концов, растрогалась и сказала: «Я вас прощаю». А сама она попала в отделение травматологии и сразу же стала нарушать режим, гулять по улице. И с первого же похода привела себе кавалера — студента-корейца. После прогулок они обычно поднимаются в палату, и он ей помогает снимать джинсы.

Эльвира усмехается:

— А помните, её мамаша-интеллигентка прибежала к врачу и жалуется: с кем вы поместили мою дочь? Здесь на неё могут дурно повлиять!

— Ха-ха-ха, — заливается Варвара Ивановна, так что даже густые каштановые кудряшки её «химии» подрагивают. — Да она сама на кого угодно повлияет!

Ефросинья Семёновна, полная рыхлая женщина, добродушно вздыхает — что взять с молодежи!

— О-о… А-а… Э-э-эх!.. — вдруг раздается дико-жалкий крик с «транзитной» кровати. На это элитное место — у окна — кладут тяжелых больных.

— Начинается, — грустно констатирует Варвара Ивановна.

— Опять не поспим, — вздыхает Ефросинья Семёновна.

Варваре Ивановне — под восемьдесят, но мало кто называет её старушкой — такой она живчик, полный энергии и движения. И вот теперь левая нога её, похожая на сухую слегу, торчит на вытяжке, конструкции которой напоминают средневековые пыточные устройства. Нога же тучной Ефросиньи Семёновны, тоже проткнутая «спицей» и оттянутая чугунной «грушей», скорее похожа на белое ошкуренное бревно. Ноги «смотрят» друг на друга — в палате женщины лежат напротив.

— О-о… — вновь раздается слабый стон с кровати у окна.

— Как это всё надоело! — Эльвира всплескивает короткими, аккуратными ручонками и нехотя поднимается из своего угла — там, где на больничной каталке устроена её постель. — Баб Кать, чего буяним? Вроде сухая… — размышляет сиделка, отбрасывая одеяло и осматривая простынь. — Баб Кать, в туалет хотите?

В ответ слышится невнятный, прерывистый мык.

— Как хочешь, баб Кать, потом тебе же хуже будет, — угрожает Эльвира, потрясая перед лицом больной пустой 700-граммовой стеклянной банкой. — Буду тебя потом тревожить, переворачивать…

Баба Катя затихает. То есть это не баба Катя — когда-то веселое дитя, после — цветущая девушка, привлекательная женщина и добрая бабушка, нет, это уже нечто другое, совершенно уничтоженное временем и теперь больше похожее на старую, серо-белесую корягу, выброшенную прибоем на берег.

Эльвира возвращается в свой угол.

— А-о-у-у-у! — душераздирающий крик с постели бабы Кати.

— Свят, свят! — крестится Ефросинья Семёновна.

— Не дай бог до такого дожить, — суеверно замечает Варвара Ивановна. — Хорошо бы как-нибудь тихо помереть!

Эльвира далека от подобных экзистенций.

— Не, ну вы посмотрите, что она творит! — возмущается сиделка. — Днём спит, как голубь мира, а ночью начинаются концерты! Баба Катя! — возвышает она голос. — Помолчите хоть пять минут!

Стоны стихают.

— Каждый день одно и то же, — приглушая голос, упаднически продолжает Эльвира. — Вопли, судна, боль и маразм!.. Брошу я всё, надоело мне!..

Ефросинья Семёновна доброжелательно молчит. Её дочки наняли Эльвиру через фирму «Покой и уют» за немалые деньги. Уже на месте Эльвира развила «частное предпринимательство», взимая с остальных неходячих в палате посильную мзду, поскольку на весь этаж в отделении была только одна нянечка. У одинокой пенсионерки Варвары Ивановны, лежащей с ногой уже полтора месяца, деньги давно кончились, так что ей сиделка подает банку и судно, можно сказать, за «спасибо». Зато с родственников бабы Кати Эльвира дерёт по максимуму: не хотите бабусю дома докармливать — платите за удовольствие.

— Как же мы без тебя, Эльвирочка? — заискивает Варвара Ивановна. — Пропадём!

— Да это я тут с вами пропадаю! — негодует Эльвира. — Месяц с лишним сижу безвылазно. Ничего, кроме ваших задниц, и не вижу! В другом месте я, может, давно бы замуж вышла! У нас в больнице (до карьеры сиделки Эльвира работала медсестрой в Йошкар-Оле) моя подруга Жанна отличного мужика увела прямо с одра. В чём был. Его привезли на «скорой» с аппендицитом. Жанна ему даже домой не дала зайти. А что, паспорт у него с собой, водительские права — тоже. Жанна бывшей супруге очень даже благодарна. За небрежение — такого мужика упустить! Он жене сказал: не ходи ко мне, заживет как на собаке, операция пустяковая. Та: ну и ладно. А Жанна — тут как тут, не растерялась. И чтоб поползновений не было, вывезла его в Нижний Новгород. Всё хорошо, уже и квартира у них…

— Тебе, Эльвир, надо было в мужскую палату устраиваться, — не может удержаться от подколки Варвара Ивановна. — Там заодно и обглядела бы все органы, в семейной жизни необходимые.

— Это вы, Варвара Ивановна, спец по органам, — хихикает Эльвира, — вас надо на консультацию брать.

— Я по женским органам специалист, а в мужских я ничего не понимаю, — уточняет Варвара Ивановна. — И я вам, девочки, скажу следующее: 35 лет отработала гинекологом, а вот о том, что такое «Камасутра», до сих пор не имею понятия. Хоть бы узнать на старости годов!

Ефросинья Семёновна улыбается, покачивая головой: ну и артистка же Варвара Ивановна! Если бы не её хохмы, вообще можно было бы с ума сойти!

— Камасутра — это искусство любви, — назидает Эльвира. — Вы многое потеряли в жизни!

Тут и Юля возникает на пороге, благоухая парфюмом и табачным дымом. На этот раз одна, без кавалера.

Варвара Ивановна, как бывший врач, считает должным вести антиникотиновую пропаганду:

— Юля, от курения сосуды сужаются, кожа портится.

— А я не в затяжку! И, между прочим, на улице только. Вы бы это лучше мужикам сказали. Смолят по-чёрному. Идёшь по коридору, из-под дверей дым стелется, как на рок-концертах.

— И медсестра на это сквозь пальцы смотрит, — подхватывает Эльвира. — У нас в Йошкар-Оле такого бардака в больницах нету!.. Слушай, Юль, ты можешь своей подруге сказать, чтобы принесла нам на один день «Камасутру»? Варваре Ивановне нужно. Мы отдадим потом.

— Зачем вам? — фыркает Юля. Голубые, наивные глаза её становятся большими-большими от изумления. — Как вы этой книгой будете пользоваться, там же ноги в основном задействованы? — И Юля хохочет, глядя на беспомощные тела с «грушами».

— Тебе что, трудно попросить? — почти до слёз обижается Варвара Ивановна.

— Ладно! — вмиг смягчается Юля и достаёт из кармана мобильник. — Алёна, привет. Ты ко мне завтра собиралась? Слушай, захвати «Камасутру». Что? Какое дивиди? «Камасутру», говорю, книгу. Не задавай глупых вопросов. Да, половое просвещение. Не забудь! И влажные салфетки. Пока!

— С вами не соскучишься. — Юля уважительно качает головой и надевает наушники от плеера. Вовремя: потому что раздается душераздирающий крик бабы Кати.

На следующий день, после обеда, настроение у всех подавленное. Во-первых, не выспались — баба Катя стонала всю ночь. Во-вторых, хотя с утра бабу Катю невестка с сыном всё-таки забрали домой, через час на транзитную кровать уже положили бабу Галю — старушку хотя и относительно тихую, но не менее тяжелую — с рукой на «вертолёте» и с пролежнями. В-третьих, и это самое главное — врач Юрий Иванович толком их так и не посмотрел.

Варвара Ивановна скорбно вспоминает:

— Заскочил, глянул, мы завтракаем, и говорит: ну, я к вам через пять минут приду…

–…И зашел через пять часов! — негодует Эльвира.

— И то потому, что ординатор Володя его почти силой затащил… Просили слёзно! — чуть не всхлипывает впечатлительная Ефросинья Семёновна.

— Ворвался, и сразу ко мне, — продолжает Варвара Ивановна. — Схватил одеяло, а у меня там, между прочим, банка была подставлена, и говорит: «Тут всё то же самое!»

Ефросинья Семёновна, превозмогая боль, начинает смеяться, за ней — все остальные…

— «Всем показана иммобилизация», — сквозь смех повторяет слова врача Эльвира. — Только мы его и видели!

— Мол, пей мумиё и лежи, — вздыхает Ефросинья Семёновна. — О-хо-хо… Хоть бы сёстры милосердия зашли, божественное что рассказали, всё какие-то люди свежие.

Варвара Ивановна грустит:

— А я, девочки, так надеялась, что он мне спицу вынет. Уже и трусы новые под это дело приготовила…

— И «Камасутру» прочитала! — хохочет Эльвира.

— Манекены, а не люди, мне не понравилось, — критикует книгу Варвара Ивановна. — И что в ней находят?! Между прочим, он зашел, а книжка на тумбочке лежит. Может, это его отпугнуло? Увидал такую литературу и подумал: они тут совсем чокнулись, им на кладбище пора, а они за «Камасутру» взялись!

— Да нет, его травмировало судно у тебя в головах! Я утром, когда палату мыла, убрала с пола, чтобы не мешалось, и поставила его вам за голову, а снять забыла…

–…Он заходит, а тут такое!..

Женщины снова хохочут, настроение заметно улучшается.

После долгой-долгой паузы Эльвира задумчиво говорит:

— А не выйти ли мне за него замуж?

— За кого? — не сразу понимает Варвара Ивановна.

— Да за врача нашего, Юрия Ивановича. А что, человек он, я вижу, одинокий, женским вниманием не избалован. И что у него за жизнь?! С восьми утра до шести вечера в отделении. Что он видит? Судна вонючие, ноги переломанные, снимки, кости и операции без конца. И я чувствую, что ему всё это надоело и он готов к переменам. Надо только найти к нему подход, чтобы потом он уже не вырвался…

— Подожди, Эльвир, — живо откликается Варвара Ивановна, — он же вроде моложе тебя?

— Ну и что! Это ничего не значит! Тем более, дети у меня самостоятельные — дочь в гражданском браке живёт, сын в колледже. Я для своих лет — выгодная невеста. И зарабатываю нормально. Да, старше чуть-чуть. Но и он не красавец: на лицо смурной, ногу тянет, прихрамывает…

— Зато он сильный, — вступается за врача Ефросинья Семёновна. — Назначил мне рентген, а санитаров не было. Схватил мою кровать и поволочил к лифту в одиночку.

— К «Заячей губе»? (Рентген делает женщина садистских наклонностей с дефектом внешности.)

— Ну да.

— Какие-то они здесь все калечные, — размышляет Варвара Ивановна. — Медсестра на посту с ортопедическим воротником на шее, врач наш — хромой, «Заячья губа» опять же, процедурные сестры пьяные в стельку…

— Ага, — говорит Ефросинья Семёновна. — Ко мне, видала, вчера подошла эта Света, еле на ногах стоит: «Я вам укол сделаю!» Я говорю: нет, не надо! А то ещё вколет что-нибудь и проснёшься на том свете, с ангелами.

— Уход за больными отвратительный, средний медперсонал никуда не годен, — резюмирует Эльвира. — А врачи хорошие, опытные.

— Эльвира! — Варвара Ивановна хлопает себя ладонью по здоровой ноге. — Мне пришла в голову гениальная идея! Ты, как человек с огромным опытом, должна написать практическое руководство по уходу за тяжелыми больными в травматологическом отделении…

— Про то, как судно в голову поставила…

— Нет, ну почему! Надо описать всё, вплоть до мелочей. Как, допустим, больному с переломом шейки бедра в условиях стационара или на дому делать туалет, менять одежду, подавать судно, и всё это с картинками…

— Вот вам «Камасутра» по-русски…

— С позами…

— Поза номер один: нога на вытяжке…

— Садомазохизм…

— «Заячья губа» с плёткой из бинтов…

— Ха-ха-ха!..

В разгар эйфорического веселья на пороге появляется Юля. И с ходу оповещает:

— А меня завтра выписывают!

— Как? — в один голос вскрикивают Эльвира, Варвара Ивановна и Ефросинья Семёновна.

— Поймала нашего врача в коридоре, прижала к стене, и он сказал, что если жалоб нет, то иммобилизация с моим переломом может проходить на дому…

И тут, минуя промежуточные стадии от веселья к грусти, Варвара Ивановна начинает рыдать в голос:

— А мы отсюда и не выйдем уже, наверное… Помрём на казённых койках… Я лежала тут 15 лет назад с другой ногой, теперь опять… За что мне такое?!

Тотчас к причитаниям подсоединяется Ефросинья Семёновна. Она всхлипывает, крупные слёзы бегут по её чистому, белому лицу:

— И бедные мы, и горемычные, и несчастные… Ноженька моя многострадальная… Господь Вседержитель, не оставь нас…

Что-то похожее на всхлипы несётся и с кровати бабы Гали.

Эльвира выходит из себя и начинает орать:

— Брошу всех, уеду в Йошкар-Олу! — Из глаз у неё летят злые слезы. — Ефросинья Семёновна, вы совсем сдурели, похоронить меня хотите тут?! Зачем вы воете, у вас сахарный диабет, сейчас сахар скакнет, опять операцию отложат! Да мне что, жизнь свою на вас положить?! Замолчите все, или я вас задушу собственными руками!

— Дурдом! — тихонько вздыхает Юля и выскальзывает в коридор.

Наутро в палате затишье. Эльвира после завтрака заявила, что ей нужно выйти в город на два часа по делам и что за это короткое время ничего с больными, включая даже бабу Галю, не случится — в туалет можно и потерпеть. Юля ждёт выписки из истории болезни и против обыкновения сидит в палате.

Без Эльвиры скучно. Варвара Ивановна наставительствует:

— Юля, когда ты будешь уходить, не надо говорить: «До свидания» или «До встречи». Это плохая примета. А надо так прощаться: «Выздоравливайте!» Или: «Надеюсь, мы здесь больше не увидимся!»

Юля хмыкает:

— Да, я тоже очень и очень надеюсь. Хотя по жизни все дороги ведут в Склиф.

Варвара Ивановна философствует:

— На самом деле, все дороги ведут на тот свет, Юлечка. Как хорошо, что вы молоды и пока этого не понимаете.

— Вот я говорю: надо брать от жизни всё. Не дай себе засохнуть. А то будешь потом подыхать, и вспомнить нечего.

— Кому что на роду написано, — смиренно произносит Ефросинья Семёновна. — На всё воля Божья.

Тут дверь открывается, но вместо долгожданной медсестры с выпиской появляется модно одетая женщина средних лет, с укладкой, свежим макияжем, ухоженными руками. Дама деловито проходит на середину палаты и начинает расстегивать кожаный плащ.

— Женщина, — жалостливым голосом просит её Ефросинья Семёновна, — вы не могли бы из коридора нянечку нам позвать.

Модная дама вскидывает в знакомом жесте коротенькие ручки:

— Вы что, совсем рехнулись?! Не узнаёте?!

— Эльвира, ты? — радостно вскрикивает Варвара Ивановна. — А я уж думала всё, бросила ты нас, подалась в Йошкар-Олу.

— Как же, — ворчит Эльвира, — вырвешься от вас. — Вот, пошла в салон, привела себя в порядок. А то в этой больнице можно опуститься ниже плинтуса… Ну, девочки, раз вы меня не узнали, значит, эффект есть, — взбадривается Эльвира. — Увидите: Юрий Иванович будет мой. Сегодня же начинаю действовать…