Знаете, каким он парнем был? Мемуары о первом космонавте

Лидия Гладышевская

Юрий Гагарин. Первый в истории человечества космонавт, покоривший небесное пространство. Человек-звезда. Человек-легенда. А каким запомнила его маленькая соседка из Подмосковья – Лида Гиненко? Каким он был в обычной жизни и домашней обстановке? После прочтения мемуаров девчонки-первоклашки ответ напрашивается сам собой – «звезда» без «звездной болезни». Просто хороший парень.

ШНУРКИ

Первая встреча

Утром я, как обычно, подбежала к двери, подставила скамеечку и посмотрела в глазок — Юрий Алексеевич Гагарин, покоритель Космоса, мой звездный сосед, чистил ботинки, как обыкновенный смертный.

Эту неприятную процедуру, которую по определению терпеть не может все остальное мужское население планеты, он делал ежедневно и с увлечением. Я бы сказала, даже самозабвенно, при этом еще мурлыча под нос любимую веселую песенку для поднятия настроения:

«Заправлены в планшеты космические карты

И штурман выверяет в последний раз маршрут…»

Для меня всегда оставалось загадкой — зачем первому космонавту нужно так тщательно, каждый божий день, натирать до сияющего блеска обувь. Он же не кочегаром работает? И по грязным лужам, как я, не шляется… Армейская привычка? Или просто очень собранный и аккуратный человек? Повзрослев, поняла — ведь не может иначе. Он должен быть эталоном во всем, потому что всегда на виду, и на него равняются миллионы людей!

После чистки обуви Юрий Алексеевич крепко-накрепко завязывал шнурки, которые, как известно, имеют обыкновение расплетаться и запутываться в самый неподходящий момент…

История про то, как у Гагарина 12 апреля 1961 года уже при сходе с трапа самолета развязался шнурок, облетела весь мир. Нахальные западные журналисты и операторы, словно нарочно, наводили камеры на болтающуюся «вредную» тесемку… Казалось, они злорадно поджидали, когда космонавт на нее наступит, споткнется и упадет…

Но он шел по красной ковровой дорожке, как ни в чем ни бывало, с высоко поднятой головой, по-военному чеканя шаг. А затем уверенно отрапортовал главе нашего государства — Первому Секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущеву, что первый в истории человечества космический полет выполнен успешно! Вот так! И никак иначе.

В ту самую минуту, когда «карты уже окончательно были заправлены в планшеты», шнурки завязаны, и Гагарин готов был отправиться на повседневную службу, появлялась я…, как бы невзначай…, случайно. Ну…, так совпало…

Не знаю, догадывался ли он, что малолетняя соседка подглядывала за ним и подкарауливала, но на нашу якобы внезапную встречу всегда реагировал с улыбкой.

— О! Привет! Какая приятная неожиданность! В школу?

— Ага. Здрасьте, Юрий Алексеевич.

— Ну, тогда пошли… Только быстро. Пошевеливайся, соня. А то… опоздаем.

Он торопливо, как озорной мальчишка, сбегал по ступенькам. Видимо, обычным шагом отважный летчик-космонавт просто ходить не мог. Я старалась не отставать и бежала, как хвостик, следом.

***

Наша первая встреча состоялась в особенный для меня день — 1 сентября 1961 года. Я пошла в первый класс — осваивать свой новый, доселе неизведанный мир.

Для девчонки-первоклашки это было событием планетарного масштаба. Я готовилась к нему основательно, наверное, не меньше, чем космонавт к полету. Строгая коричневая форма, белоснежный нарядный фартук, пузатый портфель, доверху заполненный всяческими школьными принадлежностями про запас, а также гигантский букет гладиолусов были приготовлены заранее, с вечера.

Однако ночь спала плохо — волновалась и встала чуть свет. Самостоятельно, без помощи мамы, вплела белые пышные банты в жиденькие косички-баранки. Немаленькая…, пора привыкать. Затем кое-как подхватила неподъёмное чудовище-портфель и букет, который оказался чуть ли не ростом с меня, и на всех парах вылетела из квартиры.

И тут… нос к носу впервые столкнулась с самим Гагариным. Вот это да… Вот так сюрприз! Летом гостила у дедушки с бабушкой, вернулась к началу учебного года, и видеть первого космонавта живьем, да еще так близко, еще ни разу не доводилось. От неожиданности я растерялась и хотела незаметно прошмыгнуть мимо, но он меня остановил:

— Постой, у тебя бант развязался…

— А у вас шнурок…, — брякнула я с расстройства вместо приветствия. Так тщательно собиралась…, но, оказалось, что скользкие шелковые бантики тоже имеют противную привычку развязываться, не хуже шнурков, особенно, когда торопишься или опаздываешь.

Он с удивлением посмотрел на свои ботинки.

— Все в порядке…

— И-извините…, — я готова была провалиться сквозь землю от стыда.

— А-аа… Так это ж давно было… По телеку видела?

— Ага… П-простите… Здрасьте. Эти ч-черто…, эти дурацкие банты… Первый раз в жизни завязывала…

— Давай, помогу. Мои дочки еще маленькие, и косички у них не выросли. Но пора мне эту сложную науку тоже осваивать. Они ведь быстро растут — и дочки, и косички. Двойной морской узел подойдет?

— Спасибо. Сама справлюсь. А вырасту — наголо побреюсь! Или сделаю короткую стрижку, как у вас.

Гагарин расхохотался.

— Нет, лучше не надо. Длинные волосы девушку украшают.

Немного осмелев, я бесцеремонно сунула веселому соседу в руки портфель и букет, и завязала непослушный бант.

— Букет, пожалуйста, оставьте себе. Поздравляю с осуществлением первого космического полета! — неожиданно для меня самой отчеканил мой проснувшийся голос.

Юрий Алексеевич вновь рассмеялся.

— Так это ж… когда было… в апреле. А сегодня совсем другой праздник. Верно?

— Ну, тогда…, тогда…, как это… в счет первой встречи. Вот.

— Ладно, считай, что поздравила, — ответил он смущенно, возвращая букет. А цветы тебе сейчас самой пригодятся. И встреча у тебя с первым учителем! И ты должна запомнить это событие на всю жизнь.

— Спасибо. Не забуду. Никогда не забуду. Обещаю.

— А что в портфель напихала? Тяжелый, словно гиря…

— Ручки, карандаши, тетрадки…

— Ну-ну… Перегруз у тебя получается…

— Ничего! Как раз для равновесия… С букетом.

— Тоже верно. Молодец! Тогда — поехали!

***

Первый космонавт. Первое сентября и девчонка-первоклашка. Волшебная магия цифр.

Мне было семь, ему — двадцать семь. А через семь лет его не стало… Летчик-космонавт погиб 27 марта…, вскоре после своего дня рождения, при выполнении очередного полета, при так и невыясненных до конца обстоятельствах. Какая страшная… магия цифр… и дат…

Но тогда, в шестьдесят первом, мы беспечно вышагивали по утрам, каждый по своим делам, иногда — вместе, иногда — поврозь, если у него случались ночные полеты или какие-то другие непонятные мне дела. Шли обычно молча. Каждый — в своих мыслях. Иногда он спрашивал:

— Как дела в школе, отличница?

— Нормально, — односложно отвечала я, чтобы поддержать взрослую беседу и не показаться невежливой. Ведь, итак, было все известно… Зачем тогда спрашивать?

Не знаю, как ему…, но мне было просто хорошо… Хорошо, вот так, запросто, идти рядом. Хорошо — молчать, хорошо — дышать одним воздухом. Я не мечтала быть космонавтом, как мальчишки, я не была в него влюблена, как девчонки постарше. Но меня притягивало, словно внутри космонавта был магнит, и хотелось навеки привязаться к нему какой-нибудь веревкой или пусть даже пресловутым шнурком.

Сейчас бы, наверное, сказали, что это необыкновенная гагаринская аура или флюиды… или еще что-нибудь в таком роде… Но в те счастливые для меня дни хотелось воспарить над землей и кружиться… Без всяких научных объяснений. Разве что тяжелый портфель в тот момент мешал…

Нам ничего не нужно было друг от друга, и ничего не связывало друг с другом… как и пару шнурков — каждый сам по себе и затянут в тугой узел. Странная пара, на которую оборачивались ранние прохожие. Но мы были радостны и беззаботны на этих утренних скоротечных прогулках, и нам здорово вместе шагалось — бодро, дружно и по пути…

***

В те годы еще не было специально построенного и благоустроенного Звездного городка. Гагарин и другие будущие космонавты тренировались на военном Чкаловском аэродроме и проходили медицинский контроль в экспериментальном Центре, находившимся в непосредственной близости. Там же располагался и закрытый научно-исследовательский институт, где работал мой отец, врач-испытатель.

Космонавты со своими семьями проживали неподалеку — на открытой территории небольшого жилого гарнизона, в двух блочных пятиэтажках—хрущевках, покрашенных в мерзкий грязно-желтый цвет. Как шутили местные жители — цвет детской неожиданности.

Мы с первым космонавтом шли по нашей крошечной улице Циолковского мимо неказистого продуктового магазина-стекляшки с громким названием «Спутник» (а как же иначе…), параллельно главной широкой улице Ленина — всенепременного атрибута каждого населенного пункта нашей страны.

Тут в красивых кирпичных домах, утопающих в зелени, проживало местное начальство — важные генералы со своими «адъютантами». Улица была местом для проведения майских и ноябрьских демонстраций, а также военных парадов на День Победы.

А по вечерам здесь прогуливались влюбленные парочки и собиралась «золотая молодежь». Новоявленные местные битломаны втихаря именовали улицу Бродвеем — на американский манер. Невзирая ни на какие запреты, они под гитару невозмутимо распевали песни знаменитой английской четверки, сидя на тротуаре, пока не прогонят…

Наша узкая дорожка проходила вдоль зигзагообразного большущего здания из мрачного темно-красного кирпича, построенного пленными фашистами после войны, почерневшего от времени, и похожего на огромный каземат. Старожилами-остряками ему было дано прозвище — «Жилкомбинат», которое никак не укладывалось в моей детской голове. Ведь комбинат, по моему разумению, считалось предприятие, где делали колбасу или производили промышленные товары… А тут… в коммуналках, в невероятной тесноте проживали сотни семей, как селедки в бочках. Может, поэтому и назвали такое архитектурное чудовище «комбинатом», только жилищным… Каземат-комбинат — опять же в рифму выходило.

Когда-то в этой гигантской коммуналке, в одной комнате проживала и наша семья из четырех человек. Но после полета Гагарина, моему отцу, Виктору Ивановичу Гиненко, предоставили отдельную двухкомнатную квартиру, да еще напротив первого космонавта. И тогда мне стали понятны и причина, и следствие… — то есть таинственные папины поездки на Иртыш. Слова «космодром» и «Байконур» в то время были засекречены, и в нашем доме никогда не произносились, тем более при детях.

Но может, дело вовсе не в Гагарине, думала я, а генералам стало стыдно — не дать квартиру ветерану-фронтовику, военному хирургу, дошедшему до самой Вены, и спасшему жизни сотен людей.

А может…, может, дело в отцовской научной деятельности… Ведь в нашем доме часто бывали разные научные знаменитости, в том числе и академик Федор Григорьевич Кротков, который курировал папины работы по радиационной медицине — кандидатскую и докторскую диссертации. Неудобно же известных личностей в коммуналке-то принимать.

Доброжелательный Академик нахваливал белые грибы в сметане (моя мама была изрядной мастерицей по их приготовлению), вишневую домашнюю наливку, дружелюбно щелкал меня по носу в знак приветствия и тоже спрашивал, как дела в школе. Видимо, у взрослых не хватало фантазии на другие вопросы. Я отвечала ему односложно — «нормально», лишь бы отвязаться, и смущенно отползала на полусогнутых в другую комнату — делать уроки и приближать светлое будущее своими оценками. О чем разговаривать с известным ученым мужем в семилетнем возрасте? Не о радиационной же медицине…

Меня тянуло к простому парню из Гжатска, с которым даже молчать было интересно. И мое «нормально» Гагарину звучало совсем по-другому. Мне казалось, он все понимал и без слов. Ведь Юрий Алексеевич покорил воздушное пространство и смотрел с высоты (а не с высока) на нашу маленькую планету и на людей, вообще невидимых оттуда существ… Смотрел так, как смотрят на нас звезды. Он и сам был яркой Звездой. Но вернувшись на грешную Землю, Звездой и остался. Звездой, без звездной болезни и мании величия. Обыкновенный парень со Смоленщины по имени Юрка. Мужественный и бесстрашный.

***

За «Жилкомбинатом» наши пути расходились. Я сворачивала с «орбиты» влево — в школу, открывать свой космос, Гагарин — направо. Он подходил к памятнику-самолету с вечным огнем. На минуту останавливался, склонял голову, и шел по улице Ленина, прямиком в военную часть.

Я оглядывалась и долго смотрела ему вслед… Наверное, возле огня шнурки проверял…, наивно полагала я. Там было светло и днем, и ночью, в любое время года и в любую погоду.