Тюремщица оборотня

Ли Фосовей, 2022

Когда другой работы нет, приходится идти на ту, которая досталась тебе по наследству. А если это место тюремщицы? Даже так. А если опасный хищник и людоед, запертый в клетке, жадно следит за каждым твоим движением? Очень страшно и не хочется… Но что поделаешь?

4 глава. Изменения

Дома её ждал горячий обед и родные старики, сидящие за столом, взявшись за руки.

— «Как же хорошо, когда тебя кто-то ждет», — радостно подумала Мина, уплетая горячий суп.

От нежности в носу у неё защипало, а на глаза навернулись слезы счастья. Мина невольно хлюпнула носом.

— Что случилось, деточка? — тут же закудахтала тетушка.

— Что-то на работе не так? — заволновался дядя. — Тебя кто-то обидел?

— Нет, — замотала она головой. — Просто я вас очень люблю! Новая жизнь начала входить в привычное русло. Девушка стала привыкать и к замку Басту, и к его обитателям, и к пленнику. Они тоже вскоре перестали обращать внимание на маленькую фигурку, с ног до головы закутанную в серый плащ.

Утром она спешила на свою необычную работу, не забывая заходить по пути в булочную, которая открывалась очень рано. Оказалось, Мина очень злопамятна, и вкус мести ей пришелся по сердцу. Оставляя каравай хлеба на тарелке узника, она мысленно передавала привет мистеру Зогу, а забирая заработанные деньги с его стола, всегда приветливо улыбалась и благодарила за доброту, чем вызывала у него недовольную гримасу. Детри Зог считал её достаточно глупой, чтобы не заподозрить в ехидстве и даже иногда раздумывал: а не зря ли он обирает бедную сироту? Но совесть быстро замолкала, залитая медовухой, купленной на отнятый медяк. И он забывал о Мине до следующего дня.

Оборотень больше не светил на неё своими желтыми глазами, а мирно дожидался, сидя у решетки. Видимо, вычисляя время её прихода, он приползал заранее.

— «Может, надеется, что каша или хлеб будут теплыми?» — размышляла девушка, когда видела, как жадно он вдыхает воздух.

— Чего ты хочешь? — не удержалась и спросила она однажды.

— «Чтобы ты сбросила это жуткое платье и походила тут голая», — ответил мысленно оборотень, но вслух ничего не сказал, а только доверчиво заглянул ей в глаза.

— Ты, наверное, голодный? — глядя на его жалкий вид, решила Мина.

— «Еще какой!» — подумал Урсул, жадно облизнулся и поскулил, старательно изображая из себя скудоумного.

— А я тебе ничего не принесла, — покаялась девушка, наклонившись к решетке. — Вчера всю выпечку разобрали…

Она поставила миску с кашей и выпрямилась, унося от носа волка золото своего аромата. Лишенный желанной сладости, он горько вздохнул, и Мине стало стыдно. Ведь это она приучила его к добавке, а теперь несчастный пленник страдает.

— Что же делать? — задумалась девушка. — Может, спросить у Честер? Вчера она выбросила целый противень подгоревших булок дворовому псу.

Размышляя таким образом, она пошла к задней двери кухонного барака. Это было длинное полуподвальное здание, соединенное с замком подземным переходом. В угловой комнате, ближней к колодцу, располагалась помывочная для посуды — обиталище Честер. Роста Мины хватило, чтобы заглянуть в окно и увидеть, как бабуля склонилась над чаном с посудой и медленно водила тряпкой по закопченному противню. Губы её шевелились, будто выговаривая проклятья тому, кто его измазал. На стук Честер оглянулась и, бросив свое мокрое дело, распахнула створки. Перегнувшись через подоконник, выглянула в прохладное утро вместе с клубами теплого пара.

— О, проклятая! Каким ветром тебя ко мне занесло?

— Не найдется ли у вас еды на выброс? — поинтересовалась у неё Мина после приветствия.

— Тебя что, дома не кормят? — с сочувствием глянула посудомойка. — То-то я смотрю, ты худая как кузнечик.

Мина в ответ неуверенно пожала плечами.

— Сейчас посмотрю. У нашего криворукого повара, что ни день, то ведро помоев. И главное, сам никогда не виноват, — радостно стала объяснять пройдоха. — То ему огонь слишком сильный разожгли. То тесто поварята не такое замесили. Одни убытки! Если бы он не приходился каким-то дальним родственником госпоже Басту, его бы давно выгнали.

Окно закрылось, и через несколько минут на пороге стояла Честер и с кастрюлей в руках.

— Вот что достала. Смотри.

Ведерная посудина была на половину заполнена молочной кашей.

— Она пригорела на дне, совсем немного…

— Ой, — расстроилась Мина, — а мне столько не надо.

— Знаешь, что, девонька, бери все, а сколько надо, столько и съешь. И заметь, я за это с тебя ничего не возьму! Только кастрюлю за собой помой и верни.

— Ладно, — согласилась Мина.

— И вот еще, — вынесла бабуля два обожженных по бокам каравая. — Тоже тебе.

Нагруженная едой девушка тяжело спустилась по лестнице и плюхнула кастрюлю на стул.

— Попробуем…

В темнице не было столовых приборов. Из посуды тут были только железный кувшин для воды и миска. Но в густой каше торчала длинная ложка, которой её помешивали. На пробу варево оказалось неожиданно вкусным, хоть и с ощутимой горчинкой. Перед тем, как забыть ее на плите, в кашу щедро добавили сливочного масла и сахара. Мина, привыкшая к постной, только чуть подсоленной еде, с удовольствием съела ложек пять, пока нечаянно не наткнулась на удивленный взгляд оборотня. Ей стало стыдно. Быстро схватив его тарелку, она с горкой наложила туда плотные ломти еще теплой каши.

— Вот, угощайся, — улыбнулась девушка.

Наблюдая, как узник жадно, с аппетитом уплетает еду, она тоже начала черпать кашу и есть. Не от голода, а за компанию. Они жевали и бросали друг на друга заинтересованные взгляды. Волк иногда вкусно чавкал и от удовольствия щурился. Когда Урс поставил пустую тарелку на пол, девушка опять щедро наполнила её, отчего глаза узника удивленно расширились.

— Это тоже тебе, — сказала Мина и положила рядом хлеб.

На дне кастрюли оставался еще толстый слой каши, но он был коричневого цвета, и Мина решила его выбросить.

— «Иначе он лопнет», — хихикнула девушка, глядя как оборотень уже лениво, даже нехотя ест.

Она отдала остатки дворовой собаке и песком хорошенько оттерла весь нагар, а потом вернула кастрюлю Честер. Они разошлись, довольные сделкой, и почти каждый день стали встречаться, примерно по тому же поводу.

Ощущение безмятежности длилось недолго, и к началу зимы судьба сделала очередной гадкий кульбит. У дяди резко ухудшилось состояние. С наступлением морозов он почти не выходил из дому, только приносил от поленницы дров для печки, но и этого хватило для слабого старика, приступы стали накатывать на него все чаще. Вызванный аптекарь лишь развел руками.

— Чудес не бывает… — философски рассудил он. — Каждой жизни приходит конец.

Тетушка залилась слезами. Она теребила бледную руку мужа, лежавшую на одеяле, и просила:

— Не оставляй меня! Слышишь? Нам еще слишком рано расставаться, — говорила она своему старику. — Мы должны умереть летом, не сейчас. В прекрасный жаркий день мы просто заснем счастливым сном и не проснемся… Тобиас? Ты слышишь меня?

Она много еще чего говорила, но он её не слышал, впав в беспамятство. Наконец Мина упросила тетушку принять успокоительные капли и отвела на свою постель.

Все ночь старик метался в сжигавшей его лихорадке. Бредя, он то просил пить, то звал кого-то. А один раз открыл глаза и узнал сидевшую рядом племянницу.

— Зачем же я оставил тебя… — зашептал старик, и сердце Мины сжалось от боли.

— «Он, наверное, всегда жалел, что не отправил меня в обитель проклятых. Из-за меня они стали нищими. Я всем приношу только горе», — решила девушка.

— Бедная моя девочка, — прервал её мысли Тобиас. — Я обрек тебя на одиночество… Говорят, там, в дальнем обиталище… девушки, подобные тебе, быстро умирают. Я хотел спасти тебя… Пожалел… — Он закашлялся и весь покрылся испариной. — Возможно, это могла быть не самая плохая жизнь для тебя. Там ты была бы на своем месте. Среди своих… А здесь, в городе, все ненавидят тебя… Боятся… Они боятся…

Мина все ждала, может, он скажет еще хоть что-то? Но дядя опять забылся тревожным сном.

Она ласково взяла его руку. Тонкие пальцы были ужасно холодными и безжизненными. Он продолжал дрожать даже под тремя одеялами, которыми его укрыли, такой высохший и маленький. Не верилось, что это тот самый энергичный человек, который вырастил и воспитал Мину. Он казался сейчас таким невесомым, со своей восковой кожей, что девушка легко могла бы взять его на руки и перенести из комнаты в комнату. Он никогда не был с ней особо нежен, его манера общения с племянницей была даже резковата. Тобиас часто позволял себе делать Мине колкие замечания и всегда оставался серьезным и строгим. Но своим примером он воспитывал в девушке стойкость и чувство справедливости. В его доме девушка была счастлива. И сейчас она смотрела на него с любовью и благодарностью.

Перед тем, как взошло солнце, не дождавшись первых лучей нового дня, измученное сердце Тобиаса Бутимера перестало биться. Вместо работы девушка пошла на кладбище и отдала два серебряных гробовщику.

За повозкой, на которой везли гроб, совсем не спавшая в ту ночь девушка брела одна. Мимо по замерзшей улице проходили прохожие и провожали её безразличными взглядами. А в небе кружили первые снежинки.

Когда Мина вернулась домой, чтобы сворить кашу для узника, её поразила удушливая жара в комнате. Тетя сидела у печки и заталкивала в неё очередное поленце, которое еле влезало.

— Тетушка что ты делаешь? — ласково взяла её за руку Мина.

Сегодня Кур не сказала ей ни слова, женщина будто впала в ступор и двигалась скорее по инерции. Она постарела за эту ночь и выглядела древней старухой, хотя на самом деле ей было около пятидесяти.

— Тобиас… — рассеянно ответила тетя. — Тобиас вернется замерзшим. Ему нужно будет согреться. Иначе он заболеет, мой Тоби… — И тетушка стала засовывать в печь еще одно полено.

Мина смотрела на неё в ужасе. Кажется, от горя бедная женщина повредилась в уме. Мина растерянно стояла рядом с ней и не знала, что делать. Лекарства от такой болезни точно не существует, к аптекарю за микстурой можно даже не идти. Но стоять так весь день тоже нет смысла. Уже почти двенадцать, а она еще не ходила в замок.

Девушка поставила на печь котелок с крупой и наклонилась к корзине с дровами, чтобы забрать её. Оставлять бедную тетушку одну очень не хотелось, но им нужно на что-то жить. Могильщикам пошли последние медяки, и в карманах Мины было совсем пусто.

— Достаточно, — строго сказала она тетушке тоном, которым обычно обращаются к детям. — В доме уже слишком жарко. Не нужно больше дров.

Она вынесла корзину за порог, под навес с поленницей и вернулась обратно. Вода уже закипела. Тетушка поглядывала на неё с беспокойством и постоянно теребила в руках уголок своего передника. У неё был растрепанный вид. Глаза опухли от слез.

— «Она ведь даже не переодевалась со вчерашнего дня, — подумала Мина. — Приду и искупаю её. Это отвлечет тетю».

— Я ухожу в замок, — почему-то громче обычного стала объяснять Мина, как будто тетя не обезумела, а оглохла. — Но очень скоро вернусь. Печь не успеет остыть до моего возвращения. А потом я принесу дровишек, мы согреем воды и искупаем тебя. Да?

Тетушка кивала ей, но, видимо, смысл слов до конца ей был не понятен.

— Ты ведь подождешь меня? — спрашивала девушка. — Вон там, у окошка.

Мина потянула старушку за руку и усадила на широкую скамеечку у окна. Пусть смотрит на улицу и не вспоминает о печке. Когда каша сварилась, она отсыпала часть в тарелку и пошла в замок. Она уже не видела, как Кур, посмотрев на удаляющуюся спину племянницы, встала и вернулась к печи. Открыв дверцу, огляделась, думая о муже. Он вечно мерз. Мерз и болел. Взяв с пола веник, она затолкала его в печь, потом сунула туда же полотенце и деревянную тарелку с кашей. Стянула со стола льняную скатерть и тоже толкнула её в огонь…

Урсул ждал Серую Мышь и очень беспокоился. В камере не было окон, и оборотень не знал, который час, но судя по показаниям его биологического хронометра, девушка давно должна была прийти. Что-то случилось… Внутри у него заболело и заныло. Почему она не идет?

Он поднялся и побродил по камере. За последние месяцы на нем снова наросли мышцы, и даже кое-где завязался жирок. Новая тюремщица кормила его так, словно готовила на убой. Он не мог съесть все, что она приносила, и теперь под матрасом узника хранился приличный запас сухарей, а в подвале завелись полевые мыши. Они каждую ночь подбирались к его провизии, и от скуки он даже прибил парочку. Маленькие трупики закопал в углу камеры. Побоялся, что если человечка увидит их в ведре с отходами, то может испугаться. Эти людские женщины такие пугливые… Думая об этом, он нежно хмыкнул. Его Мышка тоже была пуглива. Дергалась от каждого резкого движения оборотня. Но Урсул теперь старался вести себя предельно понятно, и золотистый аромат девушки совсем не окрашивался красным отблеском тревоги. Он поблескивал синевой доверия и серебрился привязанностью. Урсу это нравилось…

Теперь она даже иногда разговаривала с ним. Она делала это очень странно… Словно принимала его за своего домашнего пса. Но Урс не возражал, пусть остается в своем глупом неведении. Он никогда не отвечал ей и подозревал, что Мышь считала его недостаточно умным, чтобы он мог говорить. Теперь, когда между ними, по мнению Урсула, установилось что-то вроде легкого доверия, он хотел бы с ней общаться, но не знал, как начать. Оборотень даже не ходил при ней, боясь спугнуть. Пусть думает о нем как о слабом пленнике.

Поток его мыслей прервал скрип входной двери. Урсул вернулся к решетке и сел на пол. Девушка ворвалась в подземелье вместе с порывом морозного ветра и ворохом снежинок. Серый плащ серебрился инеем в блеклых лучах зимнего солнца. Из-под капюшона выглядывал красный от холода нос. Она расстроенно сопела и, не посмотрев в его сторону, вывалила в миску кашу из котелка. Минута, и видение исчезло.

Урсул думал, что она вернется и, как всегда, принесет что-то еще. Потом посидит тут на стуле, болтая ногами. Но нет. Она ушла… Оборотню стало грустно. Он расстроился и совсем не из-за еды, есть как раз не хотелось. Он встал, подпрыгнул, ухватившись за верхний ряд прутьев, и стал подтягиваться. Когда руки устали, спрыгнул и стал приседать, тренируя ноги. Затем долго отжимался и повторял ежедневный набор упражнений, пока, обессиленный, не упал на пол. Теперь на душе стало легче, хотя беспокойство за Серенькую Мышку продолжало грызть где-то под ребрами.

К ночи он улегся на свой трухлявый матрас и, вытащив немного заплесневелый сухарик, принялся его грызть. Открылась входная дверь… И закрылась… Уже странно. Оборотень замер. Мина приходила один раз в день и всегда оставляла дверь открытой. В потолке погреба были проведены вентиляционные трубы, но воздух в подвале все равно застаивался и отдавал сыростью. Человечка оставляла дверь нараспашку, чтобы он выветрился. Урсул принюхался. Неужели к нему пожаловал кто-то другой? Запахло гарью. Волк видел в темноте не так хорошо, как на свету, но достаточно, чтобы различить закутанную в плащ фигурку.

— «Мышка!»

Это все же она.

Но…Что-то с ней не так… Шаг заплетается, пахнет горелыми тряпками так, что аромат самой девушки не слышен. И кажется, плачет? Она прошла вдоль стены и, не зажигая свечу, осела где-то в дальнем углу, за умывальником. Она скулила там долго. Иногда подвывая и что-то выговаривая. Потом затихла. И по-тихому сопенью Урсул понял, что она спит. Он сидел возле решетки и слушал дыхание спящей девушки. Её обидели. Обидели его маленькую Мышку. Кто? За что? Оборотень дышал тяжело и обеспокоенно, переживая за свою тюремщицу. И радостно. В подвале, кажется, даже стало светлее от того, что в одной комнате с ним спала еще одна живая душа.