Сети разума

Ли Лонли, 2018

Серия преступлений, прокатившихся по всему миру, сталкивает вместе разных людей: эксперт-искусствовед Юрий Котов, сотрудник Интерпола Ричард Корриган и потомок русских эмигрантов Джеймс Строгофф увязли в странной истории, выхода из которой не видно. Каждый из них потерял близкого человека, и виной всему – таинственные фигурки, вырезанные из человеческой кости. Кто и зачем делал их? Почему они сводят с ума всех, к кому попадут? Следы преступлений ведут в овеянную пряностями Индию. Найдутся ли ответы на мучительные вопросы главных героев, будут ли раскрыты секреты, и как выбраться из тупика, в который тебя завёл собственный разум?

Глава 5

День спустя после разговора с Марго, Юрий Котов приехал на работу, где его уже ждали в кабинете Шереметева — молодой человек среднего роста с широким добродушным лицом и короткими светло-рыжими волосами. Тёмно-серый костюм на нём был явно дорогой, сшитый на заказ, но под пиджаком виднелась простая чёрная футболка с фотографией Моррисона, а за отвернутым лацканом свисали наушники. Котов сразу понял, кто это.

— Доброе утро, — он протянул руку для пожатия и слегка улыбнулся.

— Здравствуйте, — посетитель пожал руку и представился: — Джеймс Строгофф.

Карие глаза смотрели внимательно и спокойно.

— Мать просила меня зайти к вам, поговорить… это насчёт нашей семейной коллекции.

Акцент Джеймса был чуть сильнее, чем у Анны, но по-русски он говорил прекрасно — если не знать наверняка, что он иностранец, то об этом можно было и не догадаться. Юрий смерил гостя взглядом — тому было не больше тридцати.

— Можно на «ты», — Юрий жестом предложил Джеймсу сесть, а сам занял кресло начальника. — Значит, вы решили продать коллекцию твоего отца… которую он собирал всю жизнь.

— Мать решила, — хмуро заявил Джеймс. — А я ничего не решал, меня никто не спрашивал. И я этого не хочу. Так что сразу предупреждаю: я сделаю всё, что в моих силах, чтобы до продажи не дошло. Это и моё наследство тоже, поэтому… Выставка — пожалуйста. Но продажа — нет. Категорически. Так и знай.

— Эта коллекция так дорога тебе?

— Фактически это единственная память о моём отце, — Строгофф на секунду отвернулся и посмотрел в потолок. Юрию был знаком этот взгляд — Марго всегда делала так, когда хотела скрыть готовые пролиться слёзы. Кажется, в последний раз он видел это целую вечность назад. — Это единственная по-настоящему семейная реликвия. И я хочу её сохранить.

— Понимаю… — Юрий не кривил душой: он действительно понимал, как чувствует себя этот незнакомый ему молодой человек — он легко мог представить себя в подобной ситуации, и его реакция на такие действия матери, несомненно, была бы такой же.

— Всё началось с моего прадеда…

— Прадеда? А мне казалось, ваша семья стала собирать коллекцию фигурок не так давно…

— Это так, — кивнул Джеймс. — Но первым заговорил об одной такой фигурке мой прадед — который бежал из России… Я, к сожалению, не застал его живым, но отец часто вспоминал его рассказы…

Предчувствуя, что разговор будет долгим, Котов предложил гостю кофе. Тот согласился, и Юрий попросил Леночку принести напитки. Тишина повисла в воздухе и господствовала в кабинете до тех пор, пока секретарша — в безупречном брючном костюме и на высоких каблуках — принесла два кофе (одинаковых, заметил Котов) и вазочку с сахарным печеньем.

Котов взял кружку и залпом выпил сразу почти половину.

— Так что там с твоим прадедом? — спросил он.

Джеймс взял вторую кружку и сделал глоток.

— Его друг был скульптором и резал по кости — говорили, что у него большой талант… Он много работал, но так же много и отдыхал — был душой светского общества и с удовольствием посещал всяческие мероприятия. А однажды он пропал — больше месяца никуда не выходил из дома и никого у себя не принимал… Говорили, что он болел, но за это время он вырезал прекрасную фигурку по кости. Такую прекрасную, что мой прадед так и не смог забыть её до конца жизни.

— Что за фигурка?

— Богатый английский купец, в одежде начала семнадцатого века. Очень детальная, необычайно тонкая работа. Ювелирная. Настолько детализированная миниатюра, что, кроме подробного исполнения одежды, в ней видно скелет, кости, внутренние органы… Да ты и сам видел фото. Уверен, эта фигурка сразу привлекла твоё внимание — она не такая, как все…

— Твой прадед купил её?

— Нет. Не успел. Он очень хотел, но сразу как-то не сообразил, а потом фигурка пропала. Его приятель вдруг заявил, что ничего такого не делал и вообще не в курсе…

— Но я так понимаю, фигурка потом нашлась?

— Да… Один богатый русский коллекционер хвастался, что приобрёл величайший шедевр на свете — правда, не говорил, как и у кого приобрёл… Вскоре в России началась революция, и мой прадед вместе со своей женой уехал в Австралию. И до конца жизни жалел, что не догадался перекупить миниатюру у того коллекционера… Он пытался потом её найти, но следы затерялись…

Кофе остывал, но Котов был так увлечён, что и не вспоминал о напитке.

— Что потом? Фигурка ведь как-то оказалась у вас?

— Ну да, оказалась… но не сразу, а через много лет. Жаль, прадед порадоваться не успел. Мой дед начал собирать коллекцию всяких резных фигурок и небольших скульптур — страсть к таким вещам передалась ему от отца. Его коллекция была не так уж велика, но каждой вещью он гордился, каждой новинке радовался как ребёнок… и вот когда у него был юбилей — шестьдесят лет, отец решил подарить ему кое-что особенное. Он давно искал фигурку, которой бредил его дед — мой прадед. Писал письма частным коллекционерам, делал запросы в разные искусствоведческие музеи СССР…

— Как я понимаю, удачно?

— Ага. Но это заняло много лет. Миниатюра нашлась, когда Союз уже распался. А вместе с этой миниатюрой отец нашёл себе и жену — мою мать…

Часть этой истории Юрий уже слышал. Но в общем контексте всё выглядело ещё более интригующе.

— А как он узнал, что эта миниатюра — та самая?

Джеймс улыбнулся:

— Как я уже говорил, мой прадед запомнил её очень хорошо, она буквально врезалась в его память. Он рисовал её — много раз. В своём дневнике.

— В дневнике? А ты видел этот дневник?

— Я с детства слышал о нём — отец рассказывал, что видел рисунки своими глазами. Но мне никогда не показывал — да мне тогда и неинтересно было, если честно… Потом, после его смерти я пытался найти дневник в его бумагах, но мать уверяла меня, что его не существует… А недавно я его нашёл.

— Можешь мне показать? — попросил Юрий. — Хотелось бы взглянуть хоть одним глазком.

Строгофф кивнул:

— Я бы попросил тебя взглянуть даже двумя глазами… Просто сам я могу рассмотреть лишь рисунки, текст гораздо сложнее… язык очень трудный. Прадед писал по-русски…

— Но ты прекрасно говоришь по-русски! — воскликнул Котов и тут же спохватился. — Только говоришь, да? Не читаешь, не пишешь?

— Нет, я читаю, пишу, но… Во-первых, у прадеда был почерк… очень своеобразный. Трудно разбирать, если язык для тебя не родной… Ну и плюс всё написано ещё тем языком, дореволюционным. И я уже не всё понимаю… Даже если могу разобрать буквы, смысл многих слов мне не понятен. Мне нужна помощь… Ты мог бы…?

— Не вопрос. Давай посмотрю.

— Спасибо. С собой у меня дневника нет. Он дома, в Сиднее. Я не мог просто выкрасть его из сейфа — мать сразу заметила бы. Мне кажется, она специально прячет его от меня… Но пока она здесь, я должен вернуться в Сидней — подготовить коллекцию к вывозу. И я смогу сделать копию дневника — у поверенного отца есть ключ от сейфа, и я думаю, что смогу его уговорить… Он был верен отцу, и мне кажется, он тоже не хочет, чтобы наша семья потеряла своё достояние…

Котов допил уже порядком остывший кофе и кивнул:

— Договорились. Я помогу тебе… А долго лететь из Москвы до Сиднея?

Джеймс пожал плечами:

— Тридцать часов, с пересадкой в Гуанчжоу. Это в лучшем случае.

Юрий присвистнул:

— Тридцать часов!

— Для тебя это, может, и долго, а я привык, — улыбнулся собеседник: — Из Австралии куда бы ты ни летел — всегда будет долго.

Юрий усмехнулся в ответ:

— Когда летишь?

— Завтра-послезавтра, — сказал Строгофф. — Как только мать найдёт какую-то свою старинную подругу. Чтобы она не чувствовала себя здесь слишком одинокой. Но до выставки время ещё есть — я думаю, мы успеем.

— Да. Время у нас пока есть…

***

В понедельник в десять утра Ричард Корриган уже был в своём офисе, а его коллега из департамента по борьбе с наркотиками Дуглас Бишоп знакомил инспектора с обстоятельствами дела об убийстве в Эль-Пасо — всё было собрано в большой красной папке с кучей документов: фотографии с места преступления, показания свидетелей…

Даже на фотографиях резные фигурки выглядели потрясающе — небольшие, максимум три дюйма в высоту, невероятно хрупкие на вид, удивительно точно воспроизведенные лица — видны даже маленькие зубки, а у одного солдатика — и крохотная родинка на лице. Плюс несколько слоёв тончайшего костяного кружева, изображающего одежду конца семнадцатого века, скелеты и внутренние органы людей. Корриган присвистнул от удивления.

— Впечатляет? — тихо спросил Бишоп.

— Не то слово… Никогда не видел ничего подобного.

— Согласен. И знаешь… это кощунство, то, что я сейчас скажу, но на секунду я даже понял, ради чего были все те убийства… Хотелось бы увидеть хоть одну из этих фигурок вживую — только где ж их достать?

Корриган задумался: по роду деятельности ему часто приходилось иметь дело с коллекционерами и экспертами в области всевозможных видов искусства по всему миру. Мысленно перебирая в памяти всех, кто имел хоть какое-то отношение к резной миниатюре, Ричард быстро пришёл к выводу, что никто не сможет предоставить ему больше информации, чем оценщик ценностей парижского музея Клюни, которого он не видел уже много лет.

Нелюдимый и в чём-то даже социопатичный Анри Дюруа, бесспорный международный авторитет в области резьбы по кости, был страшным консерватором и всегда до последнего оттягивал момент наступления прогресса в собственной жизни. Он не только не любил выходить из дома, но и слыхом не слыхивал о современных средствах связи — в то время как его коллеги охотно принимали участие в онлайн-конференциях и консультациях, Анри не имел даже адреса электронной почты: если удастся вызвонить его по стационарному телефону (то есть если Дюруа соизволит ответить на звонок) — считай, тебе уже крупно повезло.

Единственное место, где можно было встретить Анри Дюруа — его собственная квартира в Париже, и инспектору Корригану это было хорошо известно.

— Давно я не был в Париже, — произнёс вслух Ричард. — Есть там один эксперт по резьбе… который как гора у Магомета — никогда не придёт сам. Так что придётся, вероятно, мне. Попрошу Энни заказать билеты на самолёт. С чего-то ведь надо начинать, да?

— Однозначно, — кивнул Бишоп. — Это как раз по твоей части. Ты давай, лети, а я пока здесь поработаю с бумагами — может, ещё что-то найду.

Раздался стук в дверь, и высокая симпатичная шатенка в прямом тёмно-синем платье до колен — секретарь департамента Энни Смит — сама вошла в кабинет вместе с крепко сбитой девушкой, которая ростом едва доставала ей до плеча. Интерполовцы окинули новенькую оценивающим взглядом: классические синие джинсы прямого кроя, белая майка, чёрная кожаная куртка с закатанными рукавами, связанные в длинный хвост на макушке светлые волосы, жвачка во рту и большие солнцезащитные очки — ни дать ни взять, американский полицейский из детского комикса. Девушка сняла очки, и Корриган сразу понял, что сейчас скажет Энни: он десятки раз видел взгляд, как у незнакомки: так обычно горят глаза у практикантов.

Энни коснулась плеча девушки и быстро сказала:

— Корриган, принимай пополнение. Алекс Стивенсон — только сегодня из Нью-Йорка. Пять лет в американском департаменте по борьбе с наркотиками, лучшие результаты в стрельбе и беге на короткие дистанции. Перевели на дело с фигурками, главный ты, — круто развернулась на шпильках и вышла из кабинета, не дожидаясь ответа.

Алекс, стараясь не смущаться, подошла к Корригану и протянула руку:

— Рада познакомиться, босс.

Девушка не лгала — она действительно была рада познакомиться с Ричардом Корриганом.

Отец Алекс, Марвин Стивенсон, всю свою жизнь проработал в ФБР. Алекс была поздним ребенком — когда родилась дочь, Марвину было уже под пятьдесят. Десять лет спустя его молоденькая жена бросила мужа вместе с дочерью и сбежала с любовником в Майами, оставив лишь записку, в которой было всего несколько слов… Тогда Марвин решил, что не может рисковать оставить девочку сиротой, и ушёл в отставку. Тем не менее, Стивенсон по-прежнему оставался в эпицентре активной жизни — сотрудничал в качестве консультанта и с ФБР, и с Интерполом, и с местным отделением полиции: не то чтобы без него никто не мог обойтись, просто огромное количество старых связей и сорокалетний опыт борьбы с преступностью сделали своё дело. К тому же Марвин был очень радушным, отзывчивым человеком и на лету схватывал самую суть дела, обращая внимание на незаметные на первый взгляд детали. Словом, с ним приятно было иметь дело.

Алекс же, в отличие от старика Марвина, росла застенчивой, необщительной девочкой — её единственным другом долгие годы был её собственный отец, который занимался не только образованием дочери, делая с ней уроки и устраивая вылазки в музеи и на научные конференции, но и её физическим воспитанием. Девочка с раннего детства занималась карате и боксом, бегала, скакала верхом, плавала… и мечтала работать в полиции. Марвин был, мягко говоря, не в восторге от того, что дочь избрала в качестве профессии постоянный риск, однако в глубине души гордился своей девочкой и не сомневался в том, что она всегда сможет за себя постоять. Так благодаря связям отца, получив впоследствии необходимое образование, Алекс попала в Интерпол.

Работая в департаменте по борьбе с наркотиками, девушка живо интересовалась и работой других департаментов — прежде чем остановиться на какой-то более узкой специализации, ей хотелось попробовать всё. Поэтому, когда вдруг дело, которым занимались инспекторы по борьбе с наркотиками, перешло в юрисдикцию департамента по международному розыску похищенных ценностей, Алекс, не медля, попросила перевести её на это дело. Тем более что об инспекторе Корригане девушка была наслышана — в своё время она даже прочла книгу Ричарда, по которой учились её коллеги, и осталась под большим впечатлением.

Бишоп уже сталкивался с Алекс: они работали над разными делами, но изредка виделись на совещаниях и в коридорах офиса. Бойкая девушка нравилась инспектору: своим рвением и пылкостью она напоминала Бишопу его самого, когда он только пришёл в Интерпол.

— Быстро они помощников назначают, — проворчал Корриган, пожимая руку Алекс.

Бишоп тоже протянул руку девушке:

— Стивенсон, ты уже видела материалы дела?

Девушка довольно хмыкнула:

— А то! Кое-что видела, кое-что слышала… Покажете, что у вас есть?

Пока Алекс листала папку с бумагами, Корриган достал сложенную во много раз новенькую карту мира (таких карт у него было много, и для каждого нового дела он всегда выделял отдельную карту), отметил красным маркером места преступлений и задумался: кружки оказались далековато друг от друга…

Девушка отвлеклась от бумаг:

— А восстановленных записей с наружных камер ещё нет?

Бишоп с Корриганом переглянулись, а Алекс невозмутимо продолжила:

— Просто хотела посмотреть… Папа разговаривал с инспектором Рамиресом из Эль-Пасо, и он сказал, что записи с внутренних камер восстановлению уже не подлежат. К сожалению.

— А на наружных что? — в один голос воскликнули два инспектора.

— А на наружных видно, как в дом входит мужчина, которого никто из окружения Санчеса опознать не смог. Вроде как индус. Но качество записи, сказали, не очень… Вот я и хотела сама посмотреть.

— Я найду запись, — Бишоп достал из заднего кармана брюк сотовый телефон и вышел из кабинета.

Корриган кивнул своим мыслям: Алекс не будет ему в тягость.