Продажное королевство

Ли Бардуго, 2016

Казу Бреккеру и его команде удалось провернуть столь дерзкое похищение, что они и сами не поняли, как остались в живых. Но обещанная заоблачная награда уплывает из рук, и юные изгои вынуждены снова бороться за свою жизнь. Их обвели вокруг пальца и лишили ценного члена команды. Теперь у них не хватает людей, очень мало союзников и почти не осталось надежды. Давние соперники и новые враги бросают вызов коварству Каза, а его окружение подвергают испытанию на прочность. На темных и извилистых улочках Кеттердама разразится война – она и решит судьбу гришей.

© 2016 by Leigh Bardugo

© А. Харченко, перевод на русский язык, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2018

***

Холли и Саре, которые помогали мне строить;

Ною, укрепившему стены;

И Джо, укрепившему меня.

Часть первая. Покинутые

1. Ретвенко

Ретвенко навалился на барную стойку и сунул нос в свой грязный стакан. Даже виски не могло его согреть. Ничто не согревало в этом покинутом всеми святыми городе. И не было спасения от удушающей вони, мешанины запахов трюмов, гниющих моллюсков и мокрых камней, которые, казалось, впитались в его поры, словно он погрузился в саму сущность этого города и настоялся в ней, как чашка самого отвратительного чая в мире.

Особенно это было заметно в такой жалкой дыре, как Бочка, — в маленьком кабаке, теснившемся на нижнем этаже одного из самых мрачных жилых домов в трущобах. Его и без того плохо сложенный потолок просел под натиском дурной погоды, балки почернели от сажи с камина, который давно перестали топить, а дымоход забился мусором. Пол покрывал слой опилок, чтобы впитывать пролитые напитки, рвотные массы и все остальное, что посетители бара не могли удержать. Ретвенко задумался, гадая, когда же здесь в последний раз подметали. Затем еще глубже сунул нос в стакан, вдыхая сладковатый аромат дешевого виски. От этого у него заслезились глаза.

— Его нужно пить, а не нюхать, — хохотнул бармен.

Ретвенко опустил стакан и посмотрел на мужчину затуманенным взором. У него была толстая шея и широкая, похожая на бочку грудь — настоящий громила. Ретвенко не раз наблюдал, как бармен вышвыривал шумных посетителей на улицу, однако трудно было воспринимать всерьез человека, одетого по той нелепой моде, которую предпочитали молодые люди в Бочке. На бармене была розовая рубашка, рукава которой едва не трескались на огромных бицепсах, и пестрый красно-оранжевый клетчатый жилет. Он выглядел как расфуфыренный, полинявший краб.

— Скажи мне, — начал Ретвенко. Его керчийский и без того был далек от совершенства, а после пары опустошенных стаканов и подавно. — Почему этот город смердит? Как прокисший суп? Или раковина с грязной посудой?

Бармен снова рассмеялся.

— Таков наш Кеттердам. Ты привыкнешь.

Ретвенко покачал головой. Ему не хотелось привыкать ни к городу, ни к его зловонию. Работа на советника Худе нагоняла скуку, но, по крайней мере, в его комнате всегда было тепло и сухо. Как ценному гришу ему обеспечивали уют и сытый желудок. В те времена он проклинал Худе, перегоняя через море принадлежавшие советнику корабли с ценным грузом. Ретвенко возмущали условия его договора — глупой сделки, на которую он согласился, чтобы сбежать из Равки после гражданской войны. Но что теперь? Теперь он частенько вспоминал о мастерской гришей в доме советника, о весело горящем огне в очаге, черном хлебе с маслом и толстыми кусками ветчины. После смерти Худе керчийский Торговый совет позволил Ретвенко ходить в рейсы, чтобы он мог выплачивать долг. Получал он гроши, но какие еще у него были варианты? Он был шквальным-гришом во враждебном городе, без каких-либо навыков, помимо своих врожденных способностей.

— Еще? — спросил бармен, показывая на пустой стакан.

Ретвенко помедлил с ответом. Не стоило тратить деньги. Если он будет правильно распоряжаться своими финансами, достаточно наняться еще на один рейс, может, на два, и тогда ему хватит сбережений, чтобы выплатить долг и купить билет в Равку в каюту третьего класса. Это все, что ему нужно.

Меньше чем через час он должен появиться на причале. Сегодня обещают бурю, так что экипажу понадобится Ретвенко, чтобы тот укротил порывы ветра и безопасно доставил их корабль в безопасности в нужный порт. Он не знал, в какой именно, и ему было плевать. Капитан назовет координаты, Ретвенко надует паруса или успокоит небо. А затем получит гонорар. Но ветер еще не поднялся. Может, ему удастся проспать первую часть рейса? Он постучал по стойке и кивнул. Что ж тут поделать? Он заслуживал хоть какого-то утешения в этом мире.

— Я вам не мальчик на побегушках, — пробормотал шквальный.

— Что-что? — спросил бармен, наливая в стакан.

Ретвенко лишь отмахнулся от него. Этому человеку, неотесанной деревенщине, никогда его не понять. Он прозябал в тени. И на что надеялся? На лишнюю монету в кармане? На кокетливый взгляд симпатичной девушки? Ему ничего не известно о военной славе, о том, что значит быть почитаемым.

— Ты равкианец?

Даже несмотря на туман в голове из-за выпитого виски, Ретвенко насторожился.

— А что?

— Ничего. Просто акцент у тебя равкианский.

Ретвенко велел себе расслабиться. В Кеттердам приезжало множество равкианцев в поисках работы. Ничто в нем не выдавало гриша. Собственная трусость вызывала отвращение — к себе, к бармену, к этому городу.

Ему хотелось просто сидеть и наслаждаться выпивкой. В баре было пусто, так что и опасаться некого, и, несмотря на внушительные мышцы бармена, Ретвенко знал, что легко с ним справится. Но когда ты гриш, даже стоять на месте значит нарываться на неприятности. В последнее время ходили слухи об участившихся случаях похищений в Кеттердаме — гриши исчезали прямо на улице или в своих домах. Наверняка их хватали работорговцы и продавали по самой высокой цене. Ретвенко не допустит, чтобы подобное случилось с ним, когда он так близок к возвращению домой.

Он осушил стакан виски одним глотком, стукнул монетой по стойке и встал со стула. Чаевых не оставил. Пускай сам зарабатывает на жизнь.

Выйдя наружу, Ретвенко ощутил головокружение, и от влажного вонючего воздуха не становилось лучше. Он опустил взгляд в землю и направился к Четвертой гавани, надеясь, что прогулка поможет проветрить голову. «Еще два рейса», — повторял он себе. Еще пару недель в море, пару месяцев в этом городе. Как-нибудь да выдержит. Он гадал, ждут ли его старые друзья в Равке. Поговаривали, что юный король раздает помилования, как конфеты, желая поскорее восстановить Вторую армию гришей, которую уничтожили во время войны.

— Еще два рейса, — снова сказал он себе, топая ботинками по влажной весенней земле.

Как может быть так холодно и сыро в это время года? Жить здесь — все равно что оказаться зажатым в холодной подмышке ледяного гиганта. Ретвенко пошел вдоль Графканала и вздрогнул, увидев остров Черной Вуали, спрятанный в излучине. Когда-то именно там, в маленьких каменных домиках, стоящих над водой, керчийские богачи хоронили своих умерших родственников. Из-за особенностей климата остров постоянно был окутан зябкой мглой, и ходили слухи, что на нем обитают призраки. Ретвенко ускорил шаг. Он не был суеверным, — и с силой гриша ему нет причин опасаться того, что могут скрывать тени, — но кому нравится гулять рядом с кладбищем?

Он закутался в пальто и быстро пошел по улице Хафенштрат, внимательно следя за движениями в каждом переулке. Скоро он вернется в Равку, где сможет бродить по городу без всякого страха. Если, конечно, его помилуют.

Ретвенко еще глубже зарылся в свое пальто. Эта война настроила одних гришей против других, и его сторона отличилась особой жестокостью. Он убивал бывших товарищей, мирных жителей, даже детей. Но что сделано, то сделано. Король Николай нуждался в армии, а Ретвенко был очень хорошим солдатом.

Он коротко кивнул стражнику, сидевшему в маленькой будке у входа в Четвертую гавань, и оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что за ним никто не следует. Затем прошел мимо грузовых контейнеров к докам, нашел нужный причал и встал в очередь, чтобы записаться у первого помощника. Ретвенко знал его по прошлым рейсам — вечно недовольный и в скверном настроении человек с тощей шеей, торчащей из воротника пальто. Он держал толстую пачку документов, и Ретвенко заметил фиолетовую восковую печать одного из членов Торгового совета. В этом городе подобные печати ценились больше золота и гарантировали лучший причал в гавани, а также привилегированный доступ к докам. Почему советники получали такое преимущество? Из-за денег. Их деятельность приносила Кеттердаму прибыль. В Равке быть могущественным значило нечто большее. Там стихии повиновались воле гришей, и страной правил настоящий король, а не кучка выскочек-торговцев. Правда, Ретвенко пытался свергнуть отца этого короля, но дела это не меняло.

— Экипаж пока не готов, — сказал первый помощник, когда Ретвенко назвал свое имя. — Можешь погреться в конторе начальника порта. Мы ждем сигнала от Совета приливов.

— Рад за вас, — невозмутимо ответил Ретвенко.

Он взглянул на одну из черных обелисковых башен, нависающих над гаванью. Если бы он знал наверняка, что достопочтенный и могучий Совет приливов видит его из своей смотровой башни, он бы в точности дал им понять, что думает, при помощи нескольких жестов. Предположительно они были гришами, но разве эти ребята хоть раз пошевелили пальцем, чтобы помочь другим гришам в городе? Тем, к кому удача повернулась спиной и кто нуждался в дружеском участии?

— Нет, ни разу, — ответил он сам себе.

Первый помощник скривился.

— Гезен, Ретвенко! Ты что, пил?

— Нет.

— От тебя разит виски.

Шквальный принюхался.

— Да, немного.

— Протрезвись давай. Выпей чашку крепкого кофе или пожуй юрду. Этот хлопок должен быть в Джерхольме ровно через две недели, и мы платим тебе не за то, чтобы ты лечился от похмелья в трюме. Все ясно?

— Да-да, — отмахнулся Ретвенко, уже направляясь к конторе начальника порта. Но, отойдя на пару шагов, он резко дернул запястьем. Крошечный вихрь выхватил документы из рук первого помощника и раскидал их по докам.

— Черт! — выругался тот, ползая по деревянным доскам и пытаясь поймать страницы, пока их не сдуло в море.

Ретвенко злорадно ухмыльнулся, но затем его охватила тоска. Он был сверхчеловеком, одаренным шквальным, прекрасным солдатом, но здесь он — просто наемный работник, старый грустный равкианец, который плохо говорит на керчийском и слишком много пьет. «Дома, — твердил он себе. — Скоро я буду дома». Он получит помилование и снова проявит себя. Будет бороться за свою родину. Будет спать под крышей, которая не протекает, и носить синий шерстяной кафтан, отороченный мехом серебряной лисы. Он снова будет Эмилем Ретвенко, а не жалкой тенью самого себя.

— Кофе там, — сказал клерк, когда гриш вошел в кабинет, и указал на медный кофейник в углу.

— А чай?

— Только кофе.

«Ну и страна!» Ретвенко налил полную чашку темной мутной жидкости, просто чтобы погреть руки. Он терпеть не мог ее вкус, только если положить туда много сахара, но о нем начальник почему-то не позаботился.

— Ветер дует, — заметил клерк, когда снаружи зазвонил колокольчик, потревоженный нарастающим бризом.

— У меня есть уши, — проворчал Ретвенко.

— Не думаю, что здесь он будет сильным, но как только вы выйдете из гавани…

— Умолкни! — резко сказал мужчина. Он быстро поднялся на ноги и прислушался.

— Что? — спросил клерк. — Это…

Ретвенко прижал палец к губам.

— Кто-то кричит.

Звук доносился со стороны пришвартованного корабля.

— Это просто чайки. Скоро взойдет солнце и…

Ретвенко поднял руку, и клерка отбросило к стене порывом ветра.

— Я же сказал, умолкни!

Клерк раскрыл рот, повиснув на стене.

— Так ты тот гриш, которого они наняли в команду?

Ради всех святых, ему что, придется вытянуть весь воздух из легких этого парня, чтобы тот не мог дышать и наконец заткнулся?

Через мутные окна было видно, как начало голубеть рассветное небо. Чайки пронзительно кричали, выискивая в волнах свой завтрак. Может, это алкоголь сыграл с ним шутку?

Ретвенко опустил клерка на пол. Он пролил свой кофе, но не стал утруждать себя походом к кофейнику за второй чашкой.

— Говорил же, что это пустяки, — сказал паренек, поднимаясь на ноги. — Необязательно было так горячиться. — Клерк стряхнул с себя пыль и вернулся за стол. — Я никогда не встречал ни одного из вас. Гришей. — Ретвенко фыркнул. Наверняка он встречал их, просто не знал об этом. — Тебе хорошо платят за рейсы?

— Недостаточно хорошо.

— Я… — но что бы клерк ни собирался сказать, его оборвала входная дверь, взорвавшаяся градом щепок.

Ретвенко быстро прикрыл лицо руками. Затем пригнулся и перекатился за стол, чтобы укрыться. В комнату вошла женщина — черные волосы, золотые глаза. Шуханка.

Клерк потянулся к пистолету, прикрепленному к днищу стола.

— Они пришли за жалованьем! — крикнул он. — Никто не заберет у меня жалованье.

Ретвенко ошеломленно наблюдал, как долговязый клерк встал в позу воина возмездия и открыл огонь. О святые, ничто так не мотивировало людей в Керчии, как деньги!

Ретвенко выглянул из-за стола как раз вовремя, чтобы увидеть, как пуля попала женщине прямо в грудь. Ее отбросило назад на дверной косяк, и она упала на пол. В воздухе остро запахло порохом и металлическим привкусом крови. В животе у Ретвенко позорно екнуло. Давненько у него на глазах никого не застреливали — и то это было во время войны.

— Никто не заберет у меня жалованье, — довольно повторил клерк.

Но не успел шквальный ответить, как шуханка схватилась окровавленной рукой за дверную раму и поднялась на ноги.

Ретвенко часто заморгал. Сколько же виски он выпил?

Женщина шагнула вперед. Сквозь ее порванную блузку были видны кровь, плоть, пронизанная пулями, и блеск чего-то похожего на металл.

Парнишка попытался перезарядить пистолет, но женщина действовала очень быстро. Она выхватила оружие у него из рук и ударила им клерка по голове, сбив того с ног. Затем отбросила пистолет и обратила взгляд своих золотых глаз на Ретвенко.

— Забирай деньги! — крикнул он, пятясь назад. Порылся в карманах и швырнул ей почти пустой кошелек. — Забирай что хочешь!

Женщина слегка улыбнулась… то была жалость? Насмешка? Ретвенко не знал. Но он понял, что пришла она вовсе не за деньгами — за ним. И не важно, работорговец она или наемница, или вообще кто-то третий. Ей придется сражаться с солдатом, а не с каким-то трусливым слабаком.

Он вскочил на ноги — мышцы плохо слушались, — и занял боевую позицию, выставив руки вперед. Через комнату пролетел вихрь воющего ветра, опрокидывая стул, стол и горячий кофейник в сторону женщины. Она отбилась от них без особого труда, словно от паутины.

Ретвенко сосредоточился и взмахнул обеими руками, чувствуя, как в ушах стреляет от внезапно упавшего давления. Ветер перерос в поднимающуюся бурю. Может, эту женщину и не остановить пулями, но посмотрим, как она справится с яростью бури!

Шуханка зарычала, когда штормовой ветер отбросил ее обратно в открытый дверной проем. Женщина схватилась за косяк, пытаясь удержаться.

Ретвенко захохотал. Он уже и забыл, какое это удовольствие — сражаться. Но сзади раздался оглушительный треск и визг гвоздей, вырывающихся на свободу и раздирающих древесину. Он оглянулся через плечо и мельком успел рассмотреть рассветное небо и пристань. Стена исчезла.

Кто-то сильный схватил его, прижав руки Ретвенко так, чтобы тот не мог ими двигать. Затем они взлетели, и вскоре гавань начала сжиматься под его ногами, становясь все меньше и меньше. Ретвенко увидел крышу конторы начальника порта, тело первого помощника, распластавшееся на доке, корабль, на котором он должен был плыть, — палуба судна превратилась в месиво из сломанных досок и бездыханных тел, валявшихся у разбитых мачт. Его похитители сначала наведались туда.

Холодный ветер обдувал лицо. Сердце отбивало хаотичный ритм в его ушах.

— Пожалуйста, — начал умолять он, когда они взмыли выше, хоть и сам не знал, о чем просит.

Боясь шевельнуться слишком резко, Ретвенко вытянул шею, чтобы взглянуть на своего похитителя, затем испустил испуганный стон, что-то среднее между всхлипом и паническим визгом животного, загнанного в ловушку.

Его держал шуханец с иссиня-черными волосами, собранными в тугой пучок, и прищуренными от ветра золотыми глазами. На спине у него росли два широких крыла, бьющих по воздуху: скрепленные шарнирами, искусно обработанные, с вьющейся серебряной филигранью и натянутой парусиной. Что это был за ангел? Или демон? Какой-то странный оживший механизм? Может, Ретвенко просто потерял рассудок?

Опустив голову, Эмиль увидел тень, которую они отбрасывали на мерцающую поверхность моря далеко внизу: две головы, два крыла, четыре ноги. Он стал огромным чудовищем, и это же чудовище его поглотит. Молитвы Ретвенко переросли в крики, но все равно остались неуслышанными.

2. Уайлен

«Что я здесь делаю?»

Эта мысль проносилась в голове Уайлена не меньше шести раз в день с тех пор, как он познакомился с Казом Бреккером. Но в такую ночь, как эта, в ночь, когда они «работали», она снова и снова звучала на все лады, как будто у него в голове распевался нервный тенор: «Чтояздесьделаючтояздесьделаючтояздесьделаю».

Уайлен потянул за край своего форменного небесно-голубого жакета — такие носили официанты в клубе «Кучевые облака», — и попытался принять непринужденную позу. «Представь, что это званый ужин», — говорил он себе. Уайлен пережил бесчисленное количество утомительных приемов в доме своего отца. Этот ничем не отличался. Если подумать, тут было даже проще. Никаких неловких бесед о его учебе или о том, когда он планирует пойти в университет. Все, что от него требовалось, — это оставаться спокойным, следовать указаниям Каза и придумать, куда деть свои руки. Сомкнуть их спереди? Слишком в духе певца на концерте. Сзади? Слишком по-военному. Он попытался просто держать их опущенными, но и это ему не понравилось. Почему он никогда не обращал внимания на то, как стоят официанты? Несмотря на заверения Каза, что сегодня зал на втором этаже принадлежит только им, Уайлен не сомневался, что в любую минуту сюда мог войти кто-то из персонала, ткнуть в него пальцем и закричать: «Самозванец!» С другой стороны, большую часть времени Уайлен и чувствовал себя самозванцем.

С их возвращения в Кеттердам прошла всего неделя и почти месяц с тех пор, как они покинули Джерхольм. Почти все это время Уайлен находился в обличье Кювея, но всякий раз, как он замечал свое отражение в зеркале или витрине магазина, он долго не мог осознать, что смотрит не на чужака. Теперь это его лицо: золотистые глаза, широкий лоб, черные волосы. Его старую личину стерли, и Уайлен плохо знал человека, которым стал — человека, стоящего в приватном кабинете одного из самых роскошных игорных домов Крышки, играющего свою роль в очередном спектакле, придуманном Казом Бреккером.

Игрок за столом поднял бокал шампанского, чтобы его наполнили, и Уайлен метнулся вперед, покинув свой пост у стены. Когда он доставал бутылку из серебряного ведерка со льдом, его руки дрожали, но годы, проведенные на приемах отца, не прошли даром. По крайней мере он знал, как правильно налить шампанское в бокал, чтобы оно не вспенилось. Уайлен так и слышал насмешливый голос Джеспера: «Поразительные навыки, маленький купец».

Он решился мельком взглянуть на товарища. Стрелок сидел за столом, согнувшись над картами. На нем была потрепанная военно-морская тужурка, обшитая маленькими золотыми звездочками. Мятая рубашка сияла белизной на фоне его смуглой кожи. Джеспер устало потер лицо. Они играли в карты уже больше двух часов. Уайлен даже не знал, напускная это усталость или настоящая.

Юноша наполнил еще один бокал, вспоминая указания Бреккера.

«Просто принимай заказы игроков и прислушивайся к разговору Смита, — сказал он. — Это работа, Уайлен. Выполняй».

Почему все называли это работой? На работу это совсем не похоже. Похоже на другое: как будто он оступился и внезапно начал падать. Похоже на панику. Тогда Уайлен принялся рассматривать комнату — трюк, которым он пользовался, чтобы собраться с силами, каждый раз, когда попадал в новое место или когда его отец пребывал в особенно дурном расположении духа. Он внимательно изучил узор из переплетенных звезд на полированном деревянном полу, лампы в форме ракушек на люстре из дутого стекла, обои из кобальтового шелка с ворсистыми серебряными облаками, нарисованными на них. Окон в помещении не было, чтобы не впускать естественный свет. Каз говорил, что их нет ни в одном игорном доме, потому что боссы хотят, чтобы игроки теряли счет времени.

Уайлен наблюдал, как Каз раздает новые карты Смиту, Джесперу и другим игрокам, сидящим за круглым столом. На нем был такой же небесно-голубой жакет, как на Уайлене, а вот перчатки Казу пришлось снять. Уайлен заставлял себя не пялиться. Дело не только в том, что видеть Каза с оголенными руками было странно и непривычно, а в том, как они двигались, управляемые, казалось, тайным механизмом, суть которого Уайлен не понимал. Когда он учился рисовать, он много раз рассматривал анатомический атлас. Он хорошо разбирался в мускулатуре, знал, как кости, суставы и связки соединяются друг с другом. Но руки Каза двигались так, словно были созданы исключительно для того, чтобы жонглировать картами. Длинные бледные пальцы сгибались в простом ритме, движения при раздаче карт были отточенными, ни одного лишнего жеста. Каз заявлял, что может контролировать любую колоду. Тогда почему же Джеспер так чудовищно проигрывал?

Когда Бреккер изложил эту часть плана в их укрытии на острове Черной Вуали, Уайлен отнесся к затее скептически, и в кои веки он был не единственным, у кого были вопросы к Казу.

— Правильно ли я поняла, — начала Нина, — твой великий замысел заключается в том, чтобы дать Джесперу краткосрочный кредит и заставить его играть в карты с Корнелисом Смитом?

— Смиту нравятся блондинки и высокие ставки в «Ежевике на троих», — ответил Бреккер. — Мы дадим ему и то и другое. Я буду на раздаче первую половину вечера, а во второй подключится Шпект.

Уайлен плохо знал Шпекта. Он был бывшим моряком и членом «Отбросов» и управлял их шхуной, на которой они плыли в Ледовый Двор. Откровенно говоря, по мнению Уайлена, Шпект выглядел устрашающе — с этой седой бородой и татуировками, покрывавшими большую часть его шеи. Но даже в голосе Шпекта звучала обеспокоенность, когда он произнес:

— Я могу раздавать карты, Каз, но не умею контролировать колоду.

— Тебе и не надо. С того момента, как ты сядешь за стол, начнется честная игра. Главное — задержать Смита до полуночи. Когда заступит новая смена, мы можем потерять его. Как только я встану, он начнет думать о том, не пересесть ли ему за другой стол или завершить вечер, так что сделайте все, что в ваших силах, чтобы его задница была крепко приклеена к стулу.

— Я справлюсь, — отозвался Джеспер.

Нина нахмурилась.

— Ну да, конечно, а еще я могу для второй части плана замаскироваться под торговца юрдой-паремом. И что может пойти не так?

Уайлен выразился бы немного иначе, но он был совершенно с ней согласен. Им следовало бы держать Джеспера подальше от игорных домов, а не поощрять его пристрастие к риску. Но Каз стоял на своем.

— Просто делай свою работу и проследи, чтобы Смит был полностью увлечен тобой до полуночи. Ты знаешь, что на кону.

Все знали. Жизнь Инеж. И как Уайлен мог с этим поспорить? Он чувствовал вину всякий раз, когда думал об этом. Ван Эк сказал, что будет ждать выдачи Кювея Юл-Бо в течение семи дней, а затем начнет пытать Инеж. Их время подходило к концу. Уайлен знал, что никак не мог помешать отцу подставить их команду и похитить девушку. Знал, но все равно чувствовал себя виноватым.

— И что я должна делать с ним после полуночи? — спросила Нина.

— Попытайся уговорить его провести с тобой ночь.

— Что?! — прошипел Матиас, краснея до кончиков ушей.

— Он откажется.

Нина хмыкнула.

— Черта с два.

— Нина… — прорычал Матиас.

— Смит никогда не жульничает в игре и не обманывает свою жену, — сказал Каз. — Он такой же, как и половина любителей, расхаживающих по Бочке. Большую часть времени он почтенный и порядочный человек — строгая экономия и полбокала вина за ужином. Но раз в неделю ему нравится чувствовать себя этаким отщепенцем, соревнующимся в острословии с крупными шишками Восточного Обруча. И он любит, когда в такие вечера рядом сидит красивая блондинка.

Нина надулась.

— Если он такой правильный, почему ты хочешь, чтобы я попыталась…

— Потому что Смит купается в золоте, и любая уважающая себя девушка с Западного Обруча непременно попыталась бы.

— Мне это не нравится, — нахмурился Матиас.

Губы Джеспера расплылись в безрассудной, фирменной улыбке стрелка.

— Давай будем откровенными, Матиас, тебе вообще мало что нравится.

— Задержите Смита в «Кучевых облаках» с восьми до полуночи, — распорядился Каз. — Это четыре часа игры, так что не теряйте бдительность.

Нина определенно справлялась с этой задачей, и Уайлен не знал, восхищаться ему или волноваться. Девушка была одета в прозрачное лавандовое платье, оснащенное каким-то подобием корсета, который поднимал ее грудь до тревожных высот, и, хотя она сильно похудела после своей борьбы с паремом, Смиту все равно было за что ухватиться. Она уверенно устроилась у него на колене, обхватив мужчину за плечи, и что-то ласково мурлыкала ему на ухо, поглаживая его грудь и время от времени просовывая руку под рубашку, напоминая гончую, выискивающую лакомство. Останавливалась она исключительно для того, чтобы заказать устриц или еще одну бутылку шампанского. Уайлен знал, что Нина в состоянии справиться с любым мужчиной и в любой ситуации, но ему не нравилось, что ей приходится сидеть полуголой на коленях какого-то плотоядно ухмыляющегося адвоката в продуваемой сквозняками комнате игорного дома. Как минимум она может простудиться.

Джеспер в очередной раз бросил карты и раздраженно выдохнул. Последние два часа он медленно проигрывал. Парень осторожно делал ставки, но, похоже, ни удача, ни Каз не были сегодня на его стороне. И как им удержать Смита за столом, если у Джеспера закончатся деньги? Хватит ли других игроков с высокими ставками для приманки? В комнате их было несколько — они маячили у стен, наблюдали за игрой, и каждый надеялся занять местечко, если кто-то проиграет всю наличность. Никто из них понятия не имел, какую на самом деле игру затеял Каз.

Когда Уайлен наклонился, чтобы наполнить бокал Нины, то услышал бормотание Смита:

— Карточная игра как дуэль. Маленькие порезы и выпады, которые готовят сцену к финальному смертельному удару, — он глянул на Джеспера. — Этот паренек залил весь стол своей кровью.

— Не представляю, как тебе удается держать все правила в голове, — хихикнула Нина.

Смит довольно улыбнулся.

— Это все мелочи по сравнению с ведением бизнеса.

— Для меня это тоже потемки.

— Я и сам порой удивляюсь, как мне это удается, — вздохнул Смит. — Неделя выдалась тяжелой. Один из моих клерков так и не вернулся из отпуска, а это значит, что у меня не хватает рабочих рук.

Уайлен чуть не выронил бутылку, и шампанское плеснуло на пол.

— Я плачу, чтобы пить, а не купаться в нем, парень! — рявкнул Смит. Затем промокнул штаны и пробурчал: — Вот что бывает, когда нанимаешь иностранцев.

«Он говорит обо мне», — догадался Уайлен и поспешил отойти. Он никак не мог привыкнуть к своим новым шуханским чертам. Он даже не говорил на шуханском — факт, который не беспокоил его до того момента, пока два туриста с картой не остановили его в Восточном Обруче. Уайлен запаниковал, суетливо пожал плечами и кинулся к служебному входу в клуб.

— Бедный мальчик, — сказала Нина Смиту, провела пальцами по его редеющим волосам и поправила один из цветков, прикрепленных к ее шелковистым светлым накладным локонам. Уайлен не знал, говорила ли она Смиту, что работает в «Синем ирисе», но он наверняка и сам так предположил.

Джеспер откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по рукояткам револьверов. Это движение привлекло внимание адвоката.

— Какие красивые пушки. Настоящий перламутр, если я не ошибаюсь? — сказал Смит тоном человека, который редко ошибается. — У меня у самого неплохая коллекция огнестрельного оружия, но ни одно из них и в подметки не годится земенским магазинным револьверам.

— О, я бы с радостью посмотрела на твою пушку, — проворковала Нина, и Уайлен закатил глаза, уставившись в потолок. — Мы что, всю ночь будем тут сидеть?

Парень попытался скрыть изумление. Разве суть их плана не состояла в том, чтобы заставить его остаться? Но, судя по всему, Нине было виднее, потому что на лице адвоката появилась упрямая гримаса.

— Тихо ты! Если выигрыш будет крупным, может быть, я куплю тебе что-нибудь красивое.

— Я закажу еще одну порцию устриц.

— Но ты и эту не доела.

Уайлен заметил, как задрожали ноздри Нины, словно она делала глубокий вдох. С тех пор как она оправилась после болезни, вызванной паремом, девушка потеряла аппетит, и он даже не представлял, как ей удалось проглотить почти дюжину устриц.

Теперь он наблюдал, как она доела оставшиеся и передернулась.

— Вкуснотища, — выдавила Нина, покосившись на Уайлена. — Давай попросим еще.

Это был сигнал. Уайлен подскочил и забрал большой поднос со льдом и пустыми раковинами.

— Ненасытная дамочка, — улыбнулся Смит.

— Устриц, сударыня? — спросил Уайлен чересчур высоким голосом. — Креветок в масле? — теперь голос чересчур низкий.

— Давайте все, — потворствовал девушке Смит. — И еще шампанского.

— Чудесно, — сказала Нина, и ее лицо слегка позеленело.

Уайлен бросился через распашные двери в служебную кладовую. Она была забита тарелками, столовыми приборами, салфетками и оловянными ванночками со льдом. Большую часть дальней стены занимал кухонный лифт, а рядом с ним находилась переговорная трубка, позволяющая передавать заказы на кухню. Уайлен поставил поднос со льдом и раковинами на стол, а затем связался с поваром, чтобы заказать еще устриц и креветок в масле.

— О, и еще одну бутылку шампанского.

— Какого урожая?

— Э-э… того же? — он слышал, как друзья его отца обсуждали, в какие вина стоит вкладывать деньги, но не доверял себе до такой степени, чтобы выбрать год.

К тому времени как он вернулся в зал с заказом, Каз уже поднимался из-за стола. Он сделал вид, что стряхивает пыль с рук — знак того, что крупье закончил смену. Шпект занял его место. На шее моряка был повязан синий шелковый платок, чтобы скрыть татуировки. Он поправил манжеты и попросил игроков повысить ставки или обналичить фишки.

Каз встретился взглядом с Уайленом и исчез в кладовой.

Вот и настал момент истины. Как объясняли Каз и Джеспер, игрок часто верит, что его удача напрямую связана с крупье, и прекращает игру, когда заступает новая смена.

Уайлен с тревогой наблюдал, как Смит потянулся и шлепнул Нину по мягкому месту.

— Хорошая игра, — сказал он, глядя на Джеспера, который уныло смотрел на свою скудную стопку оставшихся фишек. — Давай поищем ставки покрупнее в другом месте.

— Но мне только что принесли заказ! — надула губки Нина.

Уайлен шагнул вперед, не зная, что сказать, но зная то, что они обязаны задержать Смита.

— Вам все понравилось, сэр? Могу ли я предложить вам и даме что-нибудь еще?

Смит не ответил ему, но продолжал поглаживать Нину ниже спины.

— В Крышке полно мест, где деликатесы и обслуживание на уровень выше, чем здесь, дорогая.

Крупный мужчина в полосатом костюме подошел к Смиту с явным намерением занять его место.

— Обналичиваете?

Смит по-дружески кивнул Джесперу.

— Похоже, не я один, да? В следующий раз больше повезет.

Тот не улыбнулся.

— Я еще не закончил.

Адвокат указал на унылую стопку фишек Джеспера.

— А похоже, что закончили.

Джеспер встал и потянулся к револьверам. Уайлен сжал в руках бутылку шампанского, а другие игроки отпрянули от стола, готовясь вытащить свое оружие или спрятаться в укрытии. Но Джеспер просто снял ремень. Затем аккуратно положил револьверы на стол, ласково проведя пальцами по их перламутровой кромке.

— Сколько вы готовы за них отдать?

Уайлен попытался поймать взгляд друга. Было ли это частью плана? А если и так, о чем Джеспер думал? Он любил эти револьверы. С тем же успехом он мог отрезать себе руку и кинуть ее в кипящий котел.

Шпект прочистил горло.

— Наш клуб — не ломбард. Мы принимаем только наличные или заем из Геменсбанка.

— Я поддержу ставку, — сказал Смит с напускным равнодушием, — если это поможет продолжить игру. Тысяча крюге за пушки?

— Они стоят в десять раз больше.

— Пять тысяч.

— Семь.

— Шесть, и то потому, что я сегодня щедрый.

— Нет! — выпалил Уайлен, и в зале воцарилась тишина.

— Не помню, чтобы я просил твоего совета, — процедил Джеспер ледяным тоном.

— Какая наглость! — возмутился Смит. — С каких пор официанты имеют право вмешиваться в игру?

Нина сердито посмотрела на Уайлена, а в голосе Шпекта звучала ярость, когда он сказал:

— Господа, так мы продолжим игру? Повышаем ставки!

Джеспер пододвинул револьверы Смиту, а тот протянул ему высокую стопку фишек.

— Хорошо, — сказал Джеспер, и его серые глаза потускнели. — Раздавай.

Уайлен отошел от стола и быстро скрылся в кладовой. Поднос со льдом и раковинами исчез, и Каз уже ждал его. Бреккер накинул длинный оранжевый плащ поверх голубого жакета. На руках снова были перчатки.

— Каз, — с отчаянием начал Уайлен. — Джеспер только что поставил свои револьверы!

— Сколько он за них получит?

— Какая разница? Он…

— Пять тысяч крюге?

— Шесть.

— Хорошо. Даже Джеспер не сможет проиграть их меньше чем за два часа, — он бросил Уайлену плащ и маску — костюм Серого Бесенка, одного из персонажей «Зверской Комедии». — Пойдем.

— Я?

— Нет, тот идиот позади тебя, — Каз поднял переговорную трубку и сказал: — Пришлите нового официанта. Этот умудрился облить шампанским туфли важного гостя.

Кто-то с кухни рассмеялся и ответил:

— Сейчас пришлем.

Через минуту они спустились по лестнице и вышли через служебный вход. Их костюмы позволяли оставаться неузнанными в толпе Восточного Обруча.

— Ты знал, что Джеспер проиграет. Лично позаботился об этом, — произнес Уайлен обвинительным тоном. Каз редко брал с собой трость, когда они бродили по тем районам города, где его хорошо знали. Но, несмотря на хромоту Бреккера, Уайлену было нелегко за ним поспеть.

— Естественно. Я контролирую игру, Уайлен, или не играю вообще. Я мог бы сделать так, чтобы Джеспер выигрывал каждую раздачу.

— Тогда почему…

— Мы пришли не для того, чтобы обыграть кого-то в карты. Мы хотели, чтобы Смит оставался за столом. Он пялился на револьверы так же похотливо, как разглядывал декольте Нины. Теперь он верит, что ему предстоит хорошая ночка — если он проиграет, все равно продолжит игру. Кто знает? Возможно, Джесперу даже удастся вернуть свои пистолеты.

— Очень на это надеюсь, — буркнул Уайлен, когда они сели в шлюпку, забитую туристами, и поплыли к югу Обруча.

— Надейся.

— Что это значит?

— Такие игроки, как Джеспер, выиграют пару раздач и начинают думать, что у них наступила полоса удачи. В конце концов они проиграют, но это только еще пробуждает в них азарт. На это все и рассчитано.

«Тогда зачем было отправлять его в игорный дом?» — подумал Уайлен, но промолчал. И зачем заставлять Джеспера расставаться с единственной вещью, которая так много для него значит? Должны же были найтись и другие способы, чтобы задержать Смита за столом. Но все эти вопросы были второстепенными. Главный вопрос заключался в том, почему Джеспер вообще согласился пойти на такое. Может, он все еще жаждал одобрения Каза, надеясь занять свое место под солнцем после промаха, который привел к засаде на доках, едва не стоившей Инеж жизни? Или же он хотел от Каза чего-то большего, чем прощения?

«Что я здесь делаю?» — снова удивлялся Уайлен. Он обнаружил, что машинально грызет большой палец, и заставил себя остановиться. Он здесь ради Инеж. Она много раз спасала их жизни, и он об этом не забудет. Он здесь еще и потому, что отчаянно нуждается в деньгах. А если есть и другая причина, высокая, долговязая причина, пристрастившаяся к азартным играм, он не собирается сейчас о ней думать.

Добравшись до окраины Бочки, Уайлен и Каз сняли плащи и голубые жакеты и зашагали в сторону района Зельвер.

Матиас ждал их под темным переходом у Хандельканала.

— Все чисто? — спросил Каз.

— Чисто, — ответил громадный фьерданец. — Свет на верхнем этаже дома Смита погас час назад, но я не знаю, спит ли прислуга.

— У него только приходящие горничная и повар, — хмыкнул Каз. — Он слишком жадный, чтобы держать домашних слуг.

— Как…

— Нина в порядке. Джеспер тоже. Все в порядке, кроме меня, потому что я связался с бандой нервных нянек. Стой на стреме.

Уайлен пожал плечами, выражая сочувствие Матиасу, который выглядел так, словно подумывал размозжить голову Каза об стену, и поспешил за Бреккером. Дом Смита, где находилась и его контора, располагался на темной безлюдной улице. Вдоль канала светили фонари, в некоторых окнах горели свечи, но после десяти большинство респектабельных жителей этого района отходили ко сну.

— Мы просто войдем через входную дверь?

— Вместо того чтобы болтать, смотри в оба, — огрызнулся Каз, и в его руках в перчатках блеснули отмычки.

«Я так и делаю», — подумал Уайлен. Но это было не совсем так. Он обратил внимание на пропорции дома, разглядел остроконечную крышу, розы, расцветающие на подоконниках. Но он не смотрел на дом как на головоломку. Теперь парень с раздражением признал, что ее было легко решить. Район Зельвер был зажиточным, но не по-настоящему богатым — здесь обитали успешные ремесленники, бухгалтеры и барристеры. Хотя дома были крепкими и опрятными, с видом на широкий канал, они теснились друг к другу и не могли похвастаться большими садами или частными причалами. Чтобы добраться до окон верхних этажей, им с Казом пришлось бы забраться в соседний дом, а значит, взломать два замка вместо одного. Проще рискнуть и пройти через входную дверь, и вести себя так, словно они имеют полное право тут находиться, — даже если Каз собирается отпереть дверь с помощью отмычек, а не ключей.

«Смотри в оба». Но Уайлен не видит мир таким, каким видит его Бреккер. И как только они получат свои деньги, ему и не придется этого делать.

Через мгновение Каз нажал на ручку, и дверь распахнулась. В ту же секунду Уайлен услышал топот лап, царапанье когтей по дереву, гортанные рыки, и в прихожую выбежала стая гончих Смита, скаля зубы. Прежде чем собаки сообразили, что пришел не хозяин, а посторонние, Каз зажал между губами свисток Смита и дунул в него. Нине удалось отделить его от цепочки, которую адвокат всегда носил на шее, и спрятать в пустую устричную раковину, которую Уайлен отнес на кухню.

Из свистка не донеслось ни звука… по крайней мере, Уайлен его не услышал. «Не сработало», — подумал он, представляя, как огромные челюсти собак кромсают его горло. Но псы резко остановились, недоуменно врезаясь друг в друга.

Каз снова дунул, поджав губы в такт новой команде. Гончие притихли и легли на пол с недовольным повизгиванием. Одна даже перекатилась на спину.

— И почему людей нельзя так легко натренировать? — пробурчал Каз, присаживаясь на корточки, чтобы почесать пузо послушной собачки; его руки в черных перчатках поглаживали короткую шерстку. — Закрой за собой дверь.

Уайлен сделал, как было велено, и прижался к двери, настороженно посматривая на свору собак, готовых служить. Весь дом пропах псинами — мокрой шерстью, сальными шкурами, горячим дыханием и смердящим сырым мясом.

— Не любишь животных? — полюбопытствовал Каз.

— Мне нравятся собаки. Но не те, что размером с медведей.

Уайлен знал, что настоящую проблему дома Смита было не так просто решить даже Бреккеру. Каз мог взломать любой замок и обхитрить любую охранную систему, но ему не удавалось придумать простой способ обойти кровожадных гончих Смита, чтобы они не мешали его замыслу. В дневное время гончих держали в псарне, но ночью им позволяли бродить по дому, пока семья Смита мирно посапывала в богато обставленных спальнях на третьем этаже. Лестница, ведущая на этот этаж, была ограждена железной решеткой. Смит лично выгуливал своих питомцев вдоль Хандельканала, плетясь за ними, как пузатый каюр^[1] в дорогой шляпе.

Нина предложила подсыпать снотворное в собачью еду. Смит каждое утро ходил к мяснику, чтобы выбрать вырезку для своих псов, и подменить свертки не составило бы труда. Но Смит хотел, чтобы его псы оставались голодными ночью, поэтому кормил их только утром. Он бы заметил, если бы его драгоценные гончие ходили вялые весь день, и велика была вероятность, что мужчина останется дома, чтобы приглядывать за псами. Отбросам же было нужно, чтобы он провел вечер в Восточном Обруче, а затем, вернувшись домой, не обнаружил ничего подозрительного. От этого зависела жизнь Инеж.

Каз арендовал приватный кабинет в «Кучевых облаках», Нина умыкнула свисток из-под рубашки Смита, и, кусочек за кусочком, их пазл сложился. Уайлен даже думать не хотел о том, на что им пришлось пойти, чтобы узнать команды для собак. Парня передернуло, когда он вспомнил слова Смита: «Один из моих клерков так и не вернулся из отпуска». И никогда уже не вернется. Уайлен все еще не мог забыть, как кричал бедолага, когда Каз держал его за лодыжку, свесив с верхушки маяка Ханрад Пойнт. «Я хороший человек! — вопил он. — Я хороший человек!» Это были его последние слова. Болтай он меньше, может быть, и выжил бы.

Теперь Уайлен смотрел, как Каз чешет сонную собаку за ухом и встает.

— Пойдем. Смотри под ноги.

Они обошли груду собачьих тел в прихожей и тихо прокрались вверх по лестнице. Уайлену была известна планировка дома Смита. Большинство дельцов города руководствовались одной и той же схемой расположения: кухня и комнаты для встреч с клиентами на первом этаже, кабинеты и хранилище на втором, семейные спальни на третьем. В очень богатых домах имелся и четвертый этаж для прислуги. В детстве Уйален проводил там долгие часы, прячась в верхних комнатах от своего отца.

— Даже не заперто, — пробормотал Каз, когда они вошли в кабинет Смита. — Из-за собак он совсем забыл об осторожности.

Бреккер закрыл дверь и зажег лампу, подкрутив фитиль, чтобы уменьшить пламя.

В кабинете было три небольших стола, расставленных у окон так, чтобы на них падал естественный свет — один для Смита и два для его клерков. «Я хороший человек».

Уайлен отогнал это воспоминание и сосредоточил свое внимание на полках, тянущихся от пола до потолка. На них выстроились гроссбухи и коробки, набитые документами, к каждой из которых была аккуратно приклеена бумажка — наверняка с именами клиентов и названиями компаний, предположил Уайлен.

— Сколько простофиль, — присвистнул Каз, пробегая взглядом по коробкам. — Натен Борег, и тот жалкий маленький крысеныш Карл Драйден. Смит представляет интересы половины Торгового совета.

Включая отца Уайлена. Сколько парень себя помнил, Смит был адвокатом Яна Ван Эка и управлял его имуществом.

— С чего начнем? — прошептал он.

Каз достал толстый гроссбух с полки.

— Сначала убедимся, что твой отец не делал новых приобретений на свое имя. Затем поищем на твое имя и имя твоей мачехи.

— Не называй ее так! Элис едва ли старше меня. И отец не стал бы записывать имущество на мое имя.

— Ты даже не представляешь, на что готовы пойти люди, чтобы избежать уплаты налогов.

Почти весь следующий час они копались в папках Смита. Им и без того все было известно о государственном имуществе под управлением Ван Эка: о фабриках, гостиницах, заводах, верфи, загородном доме и сельскохозяйственных угодьях на юге Керчии. Но Каз считал, что у отца Уайлена должны быть и частные владения, места, которые не указаны в публичном реестре, укромные уголки, где он мог бы спрятать что-то — или кого-то — подальше от посторонних глаз.

Каз зачитывал имена и записи из гроссбуха вслух, задавая Уайлену вопросы и пытаясь найти связь с недвижимостью или компаниями, о которых они еще не слышали. Уайлен знал, что ничем не обязан своему отцу, но все равно чувствовал себя предателем.

— «Гельдспин»? — спросил Бреккер.

— Хлопкопрядильная фабрика. Кажется, в Зирфорте.

— Слишком далеко. Он не стал бы прятать ее там. Как насчет компании «Аллербест»?

Уайлен порылся в памяти.

— Вроде бы консервный завод.

— Оба этих предприятия буквально печатают деньги и записаны на имя Элис. Но крупное имущество Ван Эк оставил себе — верфь, силосные башни в Сладком Рифе.

— Я же говорил тебе, — пробубнил Уайлен, выводя пером закорючки на промокательной бумаге. — В первую очередь отец доверяет себе, Элис — лишь в малой степени. И он бы ничего не записал на мое имя.

Каз просто сказал:

— Следующий гроссбух. Начнем с коммерческой недвижимости.

Уайлен перестал рисовать.

— Там есть что-то на меня?

Каз откинулся с вызывающим видом.

— Типография.

Все та же старая шутка. Тогда почему она так его задела? Уайлен отложил перо.

— Ясно.

— Я бы не назвал его тонким юмористом. «Эйл Комеди» тоже записан на тебя.

— Ну, еще бы, — хмыкнул Уайлен, жалея, что не смог скрыть горечи в своем голосе. Очередная тайная насмешка, любимое развлечение его отца: заброшенный остров, на котором не было ничего, кроме сломанного парка развлечений. Бесполезное место для его бесполезного, неграмотного сына. Не стоило и спрашивать.

По мере того как шли минуты и Каз продолжал читать вслух, Уайлен все больше тревожился. Если бы он умел читать, они бы просмотрели папки в два раза быстрее. И Уайлен уже знал бы всю подноготную о делах своего отца.

— Я тебя задерживаю.

Каз открыл еще одну подшивку документов.

— Я знал, сколько времени это займет. Какую фамилию носила твоя мать?

— На нее ничего нет.

— Ну порадуй меня.

— Хендрикс.

Каз подошел к полкам и взял другой гроссбух.

— Когда она умерла?

— Мне было восемь, — Уайлен снова поднял перо. — Отец изменился в худшую сторону после ее смерти. — По крайней мере, так он запомнил. Месяцы после кончины его мамы превратились в размытое пятно скорби и тишины. — Он не позволил мне пойти на ее похороны. Я даже не знаю, где она погребена. И вообще, почему вы постоянно это повторяете? «Ни траура, ни похорон»? Почему бы просто не пожелать друг другу удачи или не попросить беречь себя?

— Мы предпочитаем не завышать ожиданий. — Каз провел пальцем по колонке цифр и остановился. Его взгляд забегал туда-сюда между гроссбухами, а затем он захлопнул книги в кожаных переплетах. — Пошли.

— Ты что-то нашел?

Он кивнул.

— Я знаю, где она.

Уайлен был уверен, что ему не померещилось напряжение в хриплом голосе напарника. Каз никогда не кричал так, как отец Уайлена, но парень научился слышать в голосе Бреккера ту низкую ноту, ту долю черного аккорда, появлявшиеся, когда дело начинало принимать плохой оборот. Он слышал ее после драки на доках, когда Инеж истекала кровью от ножа Омена, и потом, когда Каз узнал, что именно Пекка Роллинс пытался устроить им засаду, и еще раз, когда отец Уайлена надул их. Особенно четко и ясно он слышал ее на маяке, когда клерк молил о пощаде.

Уайлен наблюдал, как Каз приводит комнату в порядок. Он переместил конверт немного влево, немного приоткрыл ящик с самыми крупными папками и отодвинул кресло от стола на пару сантиметров. Закончив, он осмотрел комнату, забрал из рук Уайлена перо и осторожно положил его туда, где оно лежало.

— Хороший вор как хороший яд, маленький купец. Он не оставляет следов, — Каз затушил лампу. — Твой отец занимается благотворительностью?

— Нет. Он платит Гезену десятину, но считает, что благотворительность лишает людей возможности честно зарабатывать на жизнь.

— Ну, он делал пожертвования церкви Святой Хильды в течение последних восьми лет. Если хочешь отдать дань уважения матери, то советую начать оттуда.

Уайлен в недоумении уставился на Каза в темной комнате. Он никогда не слышал о церкви Святой Хильды. И ни разу не видел, чтобы Грязные Руки делился хоть малейшей информацией без какой-либо выгоды.

— Что…

— Если Нина и Джеспер справились со своей задачей, Смит скоро вернется домой. Мы не должны торчать здесь, когда он придет, или весь наш план покатится к чертям собачьим. Пошли.

Уайлен ощущал себя так, словно его стукнули по голове гроссбухом, а затем велели просто забыть об этом.

Каз приоткрыл дверь. Оба резко остановились.

За плечом Бреккера Уайлен увидел маленькую девочку, стоящую на лестничном пролете и опирающуюся на шею одного из крупных серых псов. С виду ей было не больше пяти, пальчики ее ног едва выглядывали из-под края фланелевой ночной рубашки.

— Ох, Гезен, — пропищал Уайлен.

Каз вышел в коридор, прикрывая за собой дверь. Уайлен замешкался в темноте кабинета, не зная, что ему делать, и боясь того, что мог сделать Каз.

Малышка посмотрела на Бреккера круглыми глазами и перестала сосать большой палец.

— Вы работаете на моего папу?

— Нет.

На Уайлена снова нахлынуло воспоминание: «Я хороший человек». Они устроили клерку засаду у выхода из «Зверинца» и затащили его на вершину маяка. Каз держал его за лодыжки, и мужчина обмочился, крича и моля о пощаде, прежде чем наконец выдать команды для собак Смита. Каз собирался уже втянуть его обратно, но тут клерк начал предлагать им разные вещи — деньги, номера банковских счетов клиентов Смита, а затем: «У меня есть информация об одной девушке из «Зверинца», земенке».

Каз остановился: «Что ты накопал на нее?»

Тогда-то Уайлен и услышал эту низкую, опасную предупреждающую нотку. Но клерк не знал Каза, не заметил изменений в его грубом, скрипучем голосе. Он думал, что нащупал рычаг, то, чего хочет Каз.

«Один из клиентов дарит ей дорогие подарки. Вместо того чтобы отдавать эти деньги, она оставляет их себе. Знаете, что Павлин сделала в прошлый раз с девушкой, которую поймала на этом?»

«Знаю, — ответил Каз, и его глаза заблестели, как острие опасной бритвы. — Танте Хелен забила ее до смерти».

«Каз», — попытался вмешаться Уайлен, но клерк продолжал трещать.

«Прямо в гостиной. Девчонка знает, что ей крышка, если я об этом расскажу. Она обслуживает меня бесплатно, чтобы я держал рот на замке. Тайно проводит меня внутрь. Она проведет и вас, и ваших друзей. Сделает все, что пожелаете!»

«Если Танте Хелен узнает, то убьет твою земенку. В назидание другим девушкам».

«Да! — мужчина жадно глотал воздух. — Она согласится на все, что вы захотите, на все!»

Каз, все еще державший клерка за лодыжку, медленно ослабил хватку, и тот начал выскальзывать. «Ужасно, не правда ли? Знать, что кто-то держит твою жизнь в своих руках».

Клерк понял свою ошибку, и его голос поднялся на октаву: «Она всего лишь девушка из борделя! — закричал он. — Ей известно, что к чему! Я хороший человек. Я хороший человек!»

«В Кеттердаме нет хороших людей, — ухмыльнулся Каз. — Климат не позволяет». А затем он просто расжал руку.

Уайлена передернуло. Теперь, сквозь щель в двери он видел, как Каз присел на корточки, чтобы посмотреть девочке в глаза.

— Как зовут этого здоровяка? — спросил он, кладя руку на морщинистую шею собаки.

— Это Маэстро Спотс.

— Неужели?

— Он очень громко воет. Папа разрешает мне давать имена всем щенкам.

— И Маэстро Спотс — твой любимчик?

Она призадумалась, а затем покачала головой.

— Больше всех мне нравится Герцог Аддам фон Сильверхаунч, на втором месте Лохматик, а потом уже Маэстро Спотс.

— Рад знать, Ханна.

Ее маленькие губки округлились.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Я знаю имена всех детей.

— Правда?

— О да. Знаю имя Альберта, который живет по соседству, и Гертруды с Аммберштрат. Я живу под их кроватями и в глубине шкафов.

— Я знала! — ахнула малышка со страхом и торжеством в голосе. — Мама говорила, что там никого нет, но я знала. — Она склонила голову набок. — Вы не похожи на монстра.

— Расскажу тебе секрет, Ханна. Настоящие монстры никогда не похожи на монстров.

Теперь нижняя губа девочки задрожала.

— Вы пришли меня съесть? Папа говорит, что монстры едят детей, которые не слушаются, когда им велят идти спать.

— Едят. Но я не стану. Не сегодня. Если ты выполнишь две мои просьбы, — его голос звучал спокойно, почти гипнотически. В нем слышался скрип натертого канифолью смычка. — Первая: ты должна немедленно отправиться в кровать. И вторая: ты никогда никому не расскажешь, что видела нас, особенно своему отцу. — Он наклонился и игриво дернул Ханну за косичку. — Иначе, если ты это сделаешь, я перережу глотку твоим маме и папе, а затем вырву сердца у твоих миленьких слюнявых собачек. Герцога Сильверхаунча я оставлю на десерт, чтобы ты поняла, что все это — твоя вина.

Лицо маленькой девочки стало таким же белым, как кружево на вороте ее ночной сорочки, глаза расширились и заблестели, как молодой месяц.

— Ты все поняла?

Она яростно закивала, ее подбородок дрожал.

— Ну, ну, не надо слез. Они лишь пробуждают аппетит у монстров. Бегом в постель и возьми с собой этого бесполезного Маэстро Спотса.

Она ринулась по лестничному пролету и взобралась наверх. На полпути девочка испуганно оглянулась на Каза. Он прижал к губам палец в перчатке.

Когда Ханна ушла, Уайлен выскользнул из-за двери и последовал за Бреккером вниз по ступенькам.

— Как ты мог наговорить ей такого? Она просто ребенок.

— Все мы когда-то были просто детьми.

— Но…

— Либо это, либо мне пришлось бы сломать ей шею и подстроить все так, словно она упала с лестницы, Уайлен. По-моему, я проявил поразительную сдержанность. Шевелись.

Они пробрались между оставшимися собаками, которые все еще валялись в прихожей.

— Удивительно, — поднял брови Каз. — Скорее всего, они бы пролежали так всю ночь.

Он дунул в свисток, и они вскочили, готовые оборонять дом. Когда Смит вернется, то все будет так, как и должно быть: псы патрулируют первый этаж, кабинет на втором в сохранности, жена посапывает в своей уютной спальне на третьем, а дочь делает вид, что занята тем же.

Каз осмотрел улицу, а затем махнул Уайлену, задержавшись только для того, чтобы запереть за собой дверь.

Они быстро пошли по мостовой. Уайлен оглянулся через плечо. Ему до сих пор до конца не верилось, что их план удался.

— Хватит оглядываться, словно боишься, что тебя преследуют, — рявкнул Каз. — И не беги. Ты выглядишь таким виноватым, точно играешь роль в пьесе «Вор номер три», дешевой постановке Восточного Обруча. В следующий раз шагай как обычно. Попытайся сделать вид, что здесь тебе и место.

— Следующего раза не будет.

— Конечно, нет. Подними воротник.

Уайлен не стал спорить. Пока они не спасут Инеж, пока они не получат обещанные деньги, он не сможет ставить никаких ультиматумов. Но когда-нибудь этому придет конец. Ведь так?

Матиас издал высокую трель с другого конца улицы. Каз посмотрел на часы и быстро взъерошил себе волосы, чтобы они торчали в разные стороны.

— Как раз вовремя.

Они завернули за угол и наткнулись прямиком на Корнелиса Смита.

3. Матиас

Матиас прятался в тени и наблюдал, как разворачивается этот странный спектакль.

Корнелис Смит споткнулся, потерял равновесие, и его котелок начал сползать с облысевшей головы. Парень, налетевший на него, шагнул вперед и предложил свою помощь.

Этим парнем был Каз, но в то же время и не Каз. Его темные волосы беззаботно топорщились во все стороны. Казалось, что он не на шутку взволнован. Глаза опущены, подбородок спрятан в воротнике, словно он безумно смущен — образец юноши, уважающего старших. Уайлен маячил у него за спиной и так сильно ежился в своем плаще, что, казалось, вот-вот в нем утонет.

— Смотрите, куда идете! — возмущенно фыркнул Смит, поправляя котелок.

— Мне очень жаль, сэр, — залепетал Каз, разглаживая плечики его сюртука. — Всему виной моя неуклюжесть! — он наклонился к мостовой. — Боже правый, по-моему, вы уронили бумажник.

— Действительно! — удивился Смит. — Спасибо. Спасибо вам большое. — А затем Матиас, не веря своим глазам, увидел, как адвокат открывает бумажник и достает новенькую хрустящую банкноту в пять крюге. — Держите, молодой человек. Порядочность должна вознаграждаться.

Каз не поднимал головы, но каким-то образом ему удалось выразить скромную признательность, когда он сказал:

— Вы слишком любезны, сэр. Слишком любезны. Да будет Гезен с вами так же щедр, как вы со мной.

Тучный адвокат пошел своей дорогой, так и не вернув котелок на место, и начал напевать тихую мелодию, даже не догадываясь, что только что столкнулся с тем же крупье, который два часа назад сидел напротив него в клубе «Кучевые облака». Смит подошел к двери своего дома и вытащил цепочку из-за воротника рубашки. Затем начал лихорадочно похлопывать себя по сюртуку, пытаясь найти свисток.

— Ты не повесил его на цепочку? — спросил Матиас, когда Каз и Уайлен присоединились к нему в темной арке. Он знал, что подобный фокус был вполне по силам Бреккеру.

— Не стал утруждаться.

Смит засунул руку себе под рубашку и достал свисток, после чего открыл дверь, снова напевая под нос. Матиасу это казалось непостижимым. Он постоянно следил за руками Каза, пока тот суетился рядом со Смитом, но, даже зная, что он собирается вернуть свисток, не заметил, когда именно Бреккер провернул свой трюк. Фьерданец боролся с искушением притащить Смита обратно и заставить Каза повторить все сначала.

Бреккер пригладил волосы и вручил пять крюге Уайлену.

— Не трать все в одном месте. Пойдемте.

Матиас повел их к узкому боковому каналу, где он пришвартовал лодку. Затем бросил Казу трость, и они заняли свои места. Каз поступил мудро, не взяв ее сегодня с собой. Если бы кто-нибудь заметил парня с тростью с набалдашником в виде головы ворона, околачивающегося у дома Корнелиса Смита в столь необычное время, и каким-то образом сведения об этом дошли до ушей Ван Эка, вся их работа пошла бы насмарку. Чтобы вернуть Инеж, им нужен эффект неожиданности, а демжин был не из тех, кто оставлял что-то на волю случая.

— Ну? — спросил Матиас, когда лодка поплыла по темным водам канала.

— Придержи язык, Хельвар. Слова любят пускать рябь по воде. Лучше сделай что-нибудь полезное и греби веслами.

Матиас едва подавил желание сломать эти чертовы весла пополам. Почему Каз не мог общаться цивилизованно? Парень раздавал приказы так, словно ожидал, что все остальные безоговорочно последуют его командам, а после того как Ван Эк похитил Инеж, стал еще более невыносимым. Но Матиас хотел как можно быстрее добраться до Черной Вуали и Нины и потому сделал, как было велено. Его плечи сгибались от напряжения, пока лодка двигалась против течения.

Чтобы чем-то себя занять, он выискивал ориентиры, пытаясь запомнить улицы и названия мостов. Хотя Матиас и изучал карту города каждую ночь, как оказалось, клубки переулков и каналов Кеттердама было почти невозможно распутать. Он всегда гордился своим внутренним компасом, но этот город взял над ним верх, и фьерданец часто проклинал того безумца, который додумался основать город на болотах и построить его без всякого порядка или вне логики.

Как только они проплыли под Хавенбриджем, он с облегчением обнаружил, что начал снова узнавать местность. Каз повернул весла, подталкивая их лодку в угрюмые воды Горба Попрошайки, где канал расширялся, и направил ее дальше к отмели острова Черная Вуаль. Они спрятали лодку за ниспадающими ветвями белой ивы и начали пробираться между могилами, усеявшими крутой берег.

Черная Вуаль была жутковатым местом — миниатюрным городком из белых мраморных мавзолеев, большинство которых были вырезаны в форме кораблей; их каменные носовые фигуры плакали, рассекая невидимое море. На одних была отчеканена покровительственная монета Гезена, на других изображены три летающие рыбки Керчии, которые, по словам Нины, означали, что член семьи служил в правительстве. Некоторые мавзолеи стерегли равкианские святые в струящихся мраморных робах. А вот признаки Джеля или ясеня полностью отсутствовали. Фьерданцы отказывались быть похороненными над землей, где они не смогли бы укорениться.

Почти все мавзолеи обветшали, а многие превратились в груды обвалившихся камней, заросших вьющимися стеблями и пучками весенних цветов. Когда Матиас узнал, что они будут использовать кладбище как убежище, то пришел в ужас. И не важно, как давно оно заброшено. Но, конечно, для Каза Бреккера не было ничего святого.

— Почему это место перестали использовать? — спросил Матиас, когда они выбрали огромную гробницу в центре острова в качестве нового укрытия.

— Чума. Первая серьезная вспышка случилась более сотни лет назад, и Торговый совет запретил захоронения в пределах города. Теперь тела обязаны кремировать.

— Нет, если ты богат, — вставил Джеспер. — Тогда тебя отвозят на кладбище за городом, где твой хладный труп сможет наслаждаться свежим воздухом.

Матиас ненавидел Черную Вуаль, но даже ему пришлось признать, что остров идеально подходил для их цели. Слухи о призраках отпугивали скваттеров^[2], а дымка, окружавшая сгорбленные ивы и каменные мачты могил, скрывала случайные отблески их фонарей.

Конечно, ничего из этого не поможет, если люди услышат брань Нины и Джеспера, орущих во всю глотку. Должно быть, они вернулись на остров и пришвартовали гондолу с северной стороны. Раздраженный голос Нины плыл над могилами, и Матиас почувствовал облегчение. Он ускорил шаг, желая поскорее увидеть девушку.

— Не думаю, что ты высказываешь мне должную признательность за то, через что мне пришлось пройти, — ворчал Джеспер, топая по кладбищу.

— Ты провел вечер за карточным столом, проигрывая чужие деньги, — парировала Нина. — Разве для тебя это не настоящий праздник?

Каз громко постучал тростью по надгробию, и оба притихли, быстро занимая боевую позицию.

Заметив их троих в тени, Нина сразу расслабилась.

— О, это вы!

— Да, это мы, — Каз мазнул тростью в сторону центра острова, словно пастух, пытающийся согнать свое стадо. — И вы бы нас услышали, если бы не были так заняты спором друг с другом. Матиас, хватит так пялиться, будто никогда не видел девушку в платье.

— Я и не пялился, — ответил фьерданец с присущим ему достоинством. Но, ради Джеля, на что еще ему смотреть, когда у Нины вставлены ирисы между… всем, чем можно.

— Умолкни, Бреккер, — ухмыльнулась Нина. — Мне нравится, когда он пялится.

— Как прошла ваша миссия? — спросил Матиас, пытаясь смотреть ей в глаза. Ему полегчало, когда он заметил, каким усталым было ее лицо под косметикой. Девушка даже не отказалась от предложенной им руки, слегка опираясь на дрюскеля, пока они шли по кривой тропинке. Ночь брала свое. Она не должна бродить по Бочке в шелковых лоскутах — ей нужен отдых. Но срок, обозначенный Ван Эком, истекал, а Матиас знал, что Нина не позволит себе расслабиться, пока Инеж не будет в безопасности.

— Это не миссия, а работа, — поправила его Нина. — И прошла она великолепно.

— Ага, — хмыкнул Джеспер. — Великолепно! Если не считать того, что теперь мои револьверы пылятся в сейфе клуба. Смит побоялся идти с ними домой, безнадежный коротышка. Да от одной мысли о моих малышках в его потных ручонках…

— Никто не заставлял тебя ставить их, — перебил Каз.

— Ты загнал меня в угол! Как еще, черт возьми, я должен был задержать Смита за столом?

Услышав их голоса, Кювей высунул голову из-за стены огромной каменной гробницы.

— Что я тебе велел?! — прорычал Каз, указывая на него тростью.

— Мой керчийский не настолько хорош, — оправдывался Кювей.

— Не играй со мной в игры, мальчик. Твоих знаний достаточно, чтобы понять. Оставайся в гробнице!

Парень поник.

— Оставайся в гробнице, — с грустью повторил он.

Они последовали за шуханцем. Матиас ненавидел это место. Зачем воздвигать такие памятники смерти? Гробницу построили в виде древнего грузового судна, и ее внутренняя часть была высечена в форме просторного каменного корпуса. В ней даже были витражные иллюминаторы, которые отбрасывали радуги на пол склепа в послеобеденное время. Если верить Нине, резные рисунки пальм и змей на стенах означали, что семья торговала специями. Но, должно быть, у них наступили трудные времена, или же они просто стали хоронить своих родственников в другом месте, поскольку лишь один саркофаг был занят, а узкие ниши по бокам корпуса пустовали.

Нина достала шпильки из волос и сняла светлый парик, бросив его на стол, который они установили посреди гробницы. Затем плюхнулась в кресло и помассировала пальцами голову.

— Так гораздо лучше, — радостно вздохнула она.

Но Матиас не мог не заменить зеленоватый оттенок ее кожи. Ей стало хуже. Или у нее возникли какие-то неприятности со Смитом, или она попросту переусердствовала. Тем не менее, глядя на нее, Матиас почувствовал какую-то легкость внутри. По крайней мере, теперь она снова выглядела собой, ее каштановые волосы завились от влаги, а веки сонно прикрылись. Нормально ли быть так сильно очарованным тем, как кто-то неуклюже развалился в кресле?

— Угадайте, что мы видели по пути из Крышки? — спросила она.

Джеспер начал копаться в их запасах еды.

— В гавани стоят два шуханских военных корабля.

Девушка метнула в него шпильку.

— Я хотела, чтобы они попытались угадать!

— Шуханских? — переспросил Кювей, возвращаясь к своему открытому блокноту на столе.

Нина кивнула.

— Пушки выставлены, красные флаги развеваются на ветру.

— Я говорил сегодня со Шпектом, — отозвался Каз. — Посольства забиты дипломатами и солдатами. Земенцами, каэльцами, равкианцами.

— Думаешь, они знают о Кювее? — спросил Джеспер.

— Думаю, они знают о пареме. По крайней мере, до них доходили слухи. И в Ледовом Дворе было полно заинтересованных делегаций, которые могли бы услышать сплетни об… освобождении Кювея. — Он повернулся к Матиасу. — Фьерданцы тоже здесь. Они притащили с собой дрюскелей в полном составе.

Кювей печально вздохнул, и Джеспер присел рядом с ним, толкая парня в плечо.

— Разве не чудесно, когда тебя все хотят?

Матиас промолчал. Ему не хотелось думать о том, что его прежние друзья и бывший командир могут находиться всего в паре миль от них. Он не жалел о содеянном в Ледовом Дворе, но это не значило, что он примирился со своими поступками.

Уайлен потянулся за одним из крекеров, которые Джеспер высыпал на стол. Они все еще не привыкли видеть его и Кювея в одной комнате. Работа Нины оказалась настолько удачной, что Матиас часто не мог отличить двух парней, пока один из них не начинал говорить. Иногда ему хотелось, чтобы кто-то из них облегчил всем задачу и стал носить шляпу.

— Для нас это хорошо, — подытожил Каз. — Шуханцы и фьерданцы не знают, откуда начинать поиски Кювея, а все эти дипломатишки, устраивающие разборки в Ратуше, создадут прекрасную шумиху и тем самым отвлекут Ван Эка.

— Как все прошло в доме Смита? — поинтересовалась Нина. — Вы узнали, где Ван Эк ее прячет?

— У меня есть предположение. Нанесем удар завтра в полночь.

— А нам хватит времени, чтобы подготовиться? — спросил Уайлен.

— Больше у нас его нет. Мы не станем ждать особого приглашения. Как успехи с долгоносиком?

Брови Джеспера подскочили вверх.

— Долгоносиком?

Уайлен достал небольшой пузырек из кармана пальто и поставил его на стол.

Матиас наклонился, чтобы посмотреть. Содержимое выглядело как кучка гальки.

— Это долгоносик? — Он-то думал, что это вредители, которые водятся в зерновых хранилищах.

— Не настоящий, — ответил Уайлен. — Это химический долгоносик. Я пока не придумал ему имя.

— Ты обязан дать ему имя! — встрепенулся Джеспер. — Как еще ты позовешь его на свидание?

— Забудьте об имени, — отрезал Каз. — Главное, то, что этот маленький пузырек сожрет банковский счет и репутацию Ван Эка.

Уайлен прочистил горло.

— Возможно. Это сложный химический раствор. Я надеялся, что Кювей мне поможет.

Нина что-то сказала шуханцу на его языке. Тот пожал плечами и отвернулся, слегка выпятив нижнюю губу. Была ли тому причиной недавняя кончина его отца или тот факт, что он застрял на кладбище с бандой преступников, но с каждым днем парнишка становился все угрюмее.

— Ну? — не выдержал Джеспер.

— У меня другие интересы, — ответил Кювей.

Взгляд Каза угрожал ему не меньше лезвия клинка.

— Предлагаю тебе обдумать свои приоритеты.

Джеспер снова пихнул Кювея.

— Это он пытается сказать: «Помоги Уайлену, или я замурую тебя в одном из саркофагов и посмотрю, как это будет соответствовать твоим интересам».

Матиас не знал, что понимал и не понимал шуханец, но, судя по всему, суть послания он уловил. Кювей сглотнул и неохотно кивнул.

— Могучая сила переговоров, — хохотнул Джеспер, закидывая в рот крекер.

— Уайлен — и любезный Кювей — доведут долгоносика до ума, — продолжил Бреккер. — Как только Инеж будет у нас, мы сосредоточимся на силосных башнях Ван Эка.

Нина закатила глаза.

— Как же хорошо, что все это делается ради денег, а не спасения Инеж. Определенно не ради нее.

— Если тебе плевать на деньги, дорогая Нина, попробуй их назвать по-другому.

— Крюге? Монеты? Единственная настоящая любовь Каза?

— Свобода, безопасность, возмездие.

— Эти вещи бесценны.

— Да? Могу поспорить, что Джеспер с тобой не согласится. Это цена залога на ферму его отца. — Стрелок потупил взгляд. — Что насчет тебя, Уайлен? Можешь назвать цену за возможность уехать из Кеттердама и жить собственной жизнью? И, Нина, полагаю, вам с фьерданцем понадобится что-то более существенное, чем патриотизм и тоскливые взгляды. У Инеж тоже, вероятно, есть какая-то цифра в голове. Это цена будущего, и Ван Эку пора расплачиваться.

Матиаса не так легко было надуть. Каз всегда говорил логичные вещи, но это не значило, что они отражали правду.

— Жизнь Призрака стоит дороже, — сказал дрюскель. — Для всех нас.

— Мы вернем Инеж и наши деньги. Все просто.

— Все просто! — всплеснула руками Нина. — А ты знал, что я следующая в очереди на фьерданский престол? Они зовут меня принцессой Ильзе из Энгельсберга.

— Нет никакой принцессы из Энгельсберга, — возразил Матиас. — Это просто рыбацкий городок.

Девушка пожала плечами.

— Если уж обманывать себя, то красиво, с размахом.

Каз ничего не ответил и расстелил карту города на столе. Матиас услышал, как Уайлен прошептал Джесперу:

— Почему он просто не признается, что хочет ее вернуть?

— Ты Каза не знаешь, что ли?

— Но она — одна из нас.

Брови Джеспера вновь подскочили.

— Одна из нас? Значит ли это, что она в курсе тайного рукопожатия? Или ты наконец-то готов набить татуировку? — он провел пальцем по предплечью Уайлена, и тот залился яркой краской.

Матиас не мог не посочувствовать парню. Он знал, каково это — быть не в своей тарелке. Порой он думал, что они могли бы отказаться от всех планов Каза и просто позволить Нине с Джеспером завоевать Кеттердам лишь своим очарованием.

Уайлен застенчиво опустил рукав.

— Инеж — член нашей команды.

— Просто не затрагивай эту тему.

— Почему?

— Потому что Казу было бы гораздо выгоднее выставить Кювея на аукцион, продать его по самой высокой цене и полностью забыть об Инеж.

— Он бы не стал… — Уайлен резко оборвал себя, и на его лице отразилось сомнение.

Никто из них не знал, на что в самом деле способен и не способен Бреккер. Иногда Матиас задавался вопросом, знал ли это сам демжин.

— Ладно, Каз, — начала Нина, сняв туфли и пошевелив пальцами ног. — Поскольку это имеет отношение к твоему великому плану, почему бы тебе не перестать медитировать над картой и не рассказать нам, во что именно мы вляпываемся?

— Я хочу, чтобы вы все сконцентрировались на том, что мы должны сделать завтра. После этого вы получите все необходимые сведения.

— Правда? — спросила Нина, потянув за корсет. Пыльца одного из ирисов рассыпалась на ее голом плече. Матиаса накрыло непреодолимое желание стереть ее своими губами. «Она наверняка ядовитая», — осадил он себя. Может, ему стоит выйти прогуляться…

— Ван Эк обещал нам тридцать миллионов крюге. Именно столько мы и возьмем. Ну, плюс еще один миллион в качестве процентов, на покрытие расходов и просто потому, что мы можем.

Уайлен сломал крекер пополам.

— У моего отца не завалялось в кармане тридцать миллионов крюге. Даже если собрать все его активы вместе.

— Тогда уходи, — фыркнул Джеспер. — Мы связываемся исключительно с опальными наследниками самых крупных состояний.

Каз вытянул больную ногу и слегка согнул стопу.

— Если бы у Ван Эка были такие деньги на руках, мы бы просто ограбили его, вместо того чтобы вламываться в Ледовый Двор. Он мог предложить нам такую крупную сумму только потому, что заявил, что Торговый совет якобы вложил в нее городские средства.

— А как насчет того сундука, полного банкнот, который он притащил на Вельгелюк? — поинтересовался Джеспер.

— Фальшивка, — произнес Каз с отвращением в голосе. — Наверняка качественная подделка.

— Тогда как нам получить наши деньги? Облапошить город? Совет? — стрелок выпрямился и оживленно забарабанил пальцами по столу. — Обчистить двенадцать хранилищ за одну ночь?

Уайлен заерзал на стуле, и Матиас заметил тревогу в его глазах. Ну, хоть кто-то в этой банде злоумышленников неохотно продолжает совершать преступления.

— Нет, — покачал головой Каз. — Мы прикинемся торговцами и позволим рынку сделать работу за нас. — Он выпрямился и опустил руку в перчатке на голову ворона. — Мы отнимем у Ван Эка все деньги, а затем уничтожим его репутацию. Мы сделаем все, чтобы он никогда больше не смог вести дела в Кеттердаме или в любом другом городе Керчии.

— А что будет с Кювеем? — спросила Нина.

— Как только работа будет выполнена, Кювей — а также другие осужденные, гриши и обездоленные молодые люди, за чьи головы обещали или не обещали награду, — могут залечь в Южных Колониях.

Джеспер нахмурился.

— А куда отправишься ты?

— Никуда. Здесь еще полно дел, которые требуют моего внимания.

Хотя Каз и говорил беспечным тоном, Матиас услышал мрачное нетерпение в его словах. Он часто гадал, как людям удавалось выживать в этом городе, но, вполне возможно, что Кеттердаму не удастся пережить Каза Бреккера.

— Погоди минутку, — встряла Нина. — Я думала, что Кювей поедет в Равку.

— С чего ты взяла?

— Когда ты продал свои акции «Клуба Воронов» Пекке Роллинсу, то попросил его передать послание в столицу Равки. Мы все это слышали.

— Я думал, что это была просьба о помощи, — влез Матиас, — а не приглашение на торги.

Они никогда не обсуждали, что отдадут Кювея Равке. Каз окинул их насмешливым взглядом.

— Вы оба не угадали. Будем надеяться, что Роллинс такой же доверчивый, как и вы.

— Это была ловушка! — застонала Нина. — Ты просто хотел его чем-то отвлечь.

— Я хотел, чтобы у Пекки Роллинса не было времени заниматься чем-то еще. Если нам повезло, сейчас его люди пытаются выйти на наши равкианские контакты. А найти их будет сложно, учитывая, что их не существует.

Кювей кашлянул.

— Я бы хотел отправиться в Равку.

— А я бы хотел пару купальных костюмов с отделкой из соболя, — хмыкнул Джеспер. — Но мы не всегда получаем желаемое.

Между бровями шуханца пролегла складка. Видимо, сказанное вышло за пределы его понимания керчийского.

— Я бы хотел отправиться в Равку, — увереннее повторил он. Суровый взгляд черных глаз Каза остановился на Кювее. Тот нервно замялся. — Почему он так на меня смотрит?

— Каз спрашивает себя, стоит ли ему оставлять тебя в живых, — ответил Джеспер. — Это ужасно действует на нервы. Я бы рекомендовал поделать дыхательные упражнения. Или выпить успокоительного.

— Джеспер, прекрати, — попытался урезонить его Уайлен.

— Вам обоим нужно расслабиться, — стрелок похлопал Кювея по руке. — Мы не позволим ему закопать тебя в землю.

Бреккер поднял бровь.

— Давай не будем пока раскидываться обещаниями.

— Да ладно тебе, Каз! Мы же преодолели все эти трудности, спасли Кювея, не ради того, чтобы отдать его на корм червякам.

— Почему ты хочешь в Равку? — поинтересовалась Нина, не скрывая своей радости.

— Мы об этом не договаривались, — угрюмо произнес Матиас. Он не хотел спорить на эту тему, особенно с Ниной. Они планировали отпустить Кювея жить свободной жизнью в Новом Земе, а не вручать его величайшему врагу Фьерды.

Девушка пожала плечами:

— Может, нам стоит переосмыслить наш выбор.

Кювей медленно, тщательно подбирая слова, сказал:

— Там безопаснее. Для гришей и для меня. Я не хочу прятаться. Я хочу учиться. — Шуханец положил руку на блокнот на столе. — Записи моего отца могут помочь найти… — он запнулся и обменялся парой слов с Ниной. — Антидот для парема.

Нина хлопнула в ладоши и засияла.

Джеспер поудобнее устроился на стуле.

— По-моему, Нина сейчас запоет от радости.

Антидот. Вот почему Кювей постоянно что-то записывал в свой блокнот? Перспектива чего-то, что могло нейтрализовать действие парема, была привлекательной, но, однако, Матиас не мог не насторожиться.

— Передать такие знания в руки одной страны… — начал он.

Но Кювей перебил его:

— Мой отец принес этот наркотик в мир. Я знаю, что его сделают снова, даже без моей помощи.

— Хочешь сказать, что загадку парема сможет разгадать кто-то еще? — спросил дрюскель. Неужели нет надежды, что эту мерзость можно истребить?

— Такова судьба многих научных открытий, — кивнул Уайлен. — Как только люди узнают о новых возможностях, изыскания в этой области резко увеличиваются. Остановить это — все равно что пытаться загнать рой шершней обратно в гнездо.

— Ты действительно считаешь, что сможешь создать антидот? — спросила Нина.

— Не знаю. Мой отец был фабрикатором. Я же просто инферн.

— Ты наш химик, Уайлен, — обратилась к нему девушка с надеждой в голосе. — Что скажешь?

Тот пожал плечами.

— Может быть. Не у всех ядов есть противоядие.

Джеспер фыркнул.

— Вот поэтому мы зовем его Уайлен Ван Солнышко.

— В Равке живут самые талантливые фабрикаторы, — заметил Кювей. — Они смогут помочь.

Нина энергично кивнула.

— Это правда. Женя Сафина разбирается в ядах, как никто другой, а Давид Костюк разработал новое оружие для короля Николая, — она покосилась на Матиаса. — И не только оружие! Еще много хороших вещей. Очень мирных вещей.

Фьерданец покачал головой.

— Это не то решение, которое можно принимать с лету.

Кювей упрямо сжал челюсть.

— Я хочу отправиться в Равку.

— Видишь? — сказала Нина.

— Нет, не вижу. Мы не можем просто взять и вручить такой трофей Равке.

— Он человек, а не трофей, и он хочет уплыть в Равку.

— А мы все можем делать, что захотим? — спросил Джеспер. — А то я тут список приготовил.

Последовала долгая напряженная пауза, после которой Каз разгладил складочку на своих брюках и произнес:

— Нина, милая, сможешь перевести мои слова Кювею? Хочу убедиться, что мы понимаем друг друга.

— Каз… — предупреждающе начала она.

Бреккер подался вперед и опустил руки на колени — эдакий добрый старший брат, дающий дружеский совет младшенькому.

— Я считаю, что тебе нужно осознать, насколько изменилась твоя ситуация. Ван Эк знает, что первым делом ты побежишь в Равку искать убежища, так что любой корабль, направляющийся в те края, будет обыскиваться вдоль и поперек. Единственные портные, которые достаточно могущественны, чтобы изменить твою внешность, тоже в Равке. Если только Нина не захочет принять еще одну дозу парема.

Матиас зарычал.

— Что маловероятно, — признал Каз. — И, полагаю, ты не хочешь, чтобы я отправил тебя обратно во Фьерду или Шухан?

Было ясно, что не хочет, потому что, когда Нина закончила переводить, Кювей воскликнул:

— Нет!

— Тогда выбор у тебя такой: Новый Зем или Южные Колонии, но в Колониях керчийцев куда меньше. А еще погода лучше, если ты неравнодушен к подобным вещам. Ты как украденная картина, Кювей. Слишком известная, чтобы продавать в открытую на рынке, и слишком ценная, чтобы прятать в закромах. Ты для меня бесполезен.

— Я не стану это переводить, — отрезала Нина.

— Тогда переведи следующее: моя единственная забота — не позволить, чтобы он попал в руки Яну Ван Эку, а если вы хотите, чтобы я начал обдумывать более конкретные варианты, то пуля в лоб обойдется гораздо дешевле, чем билет на корабль в Южные Колонии.

Нина все же перевела его слова, хоть и с запинками.

Кювей ответил на шуханском. Девушка помедлила.

— Он говорит, что ты безжалостный.

— Я прагматичный. Будь я безжалостным, сейчас бы вы слушали надгробную речь, а не этот разговор. Итак, Кювей, ты поплывешь в Южные Колонии, а когда шум уляжется, сможешь отправиться хоть в Равку, хоть к бабушке Матиаса, куда угодно — мне плевать.

— Не втягивай в это мою бабушку, — проворчал дрюскель.

Нина перевела слова Каза, и наконец Кювей неохотно кивнул. Несмотря на то что Матиас добился желаемого, уныние на лице Нины вызвало у него ноющее чувство в груди.

Каз глянул на часы.

— Что ж, раз мы все уладили, перейдем к главному. Все знают, каковы их обязанности. Много чего может пойти не так в промежуток между сегодняшней и завтрашней ночью, так что давайте обсудим план, а затем обсудим его еще раз. У нас есть только один шанс.

— Ван Эк расставит людей по периметру. Инеж будет под усиленной охраной, — заметил Матиас.

— Верно. У него больше пушек, больше людей и больше ресурсов. У нас же, в свою очередь, есть только эффект неожиданности, и мы не потратим его впустую.

Снаружи донесся тихий скрежет. Все мгновенно вскочили на ноги и приготовились к бою, даже Кювей.

Через секунду в гробнице показались Ротти и Шпект.

Матиас шумно выдохнул и положил ружье на место, которое всегда держал на расстоянии вытянутой руки.

— Зачем пришли? — спросил Каз.

— Шуханцы остановились в своем посольстве, — сказал Шпект. — Все в Крышке только об этом и говорят.

— Сколько?

— Плюс-минус сорок, — ответил Ротти, стряхивая грязь с обуви. — Вооруженные до зубов, но пока действуют в рамках дипломатических правил. Никто точно не знает, чего они хотят.

— Мы знаем, — ухмыльнулся Джеспер.

— Я не осмелился приближаться слишком близко к Клепке, — сказал Ротти, — но Пер Хаскель на взводе и не скрывает этого. В твое отсутствие у старика накопилось много работы. Теперь пошли слухи, что ты вернулся в город и устроил стычку с купцом. О, а еще пару дней назад в одной из гаваней произошло какое-то нападение. Кучу матросов перебили, контору начальника порта превратили в груду щепок, но никто не знает подробностей.

Матиас увидел, как помрачнело лицо Каза. Ему нужно было больше сведений. Матиас знал, что у демжина имеются и другие причины спасать Инеж, но факт остается фактом: без нее их способность собирать сведения была серьезно подорвана.

— Хорошо, — кивнул Каз. — Но никто не связывает нас с налетом на Ледовый Двор или с паремом?

— Такого я не слышал, — ответил Ротти.

— Не-а, — покачал головой Шпект.

Уайлен выглядел удивленным.

— Это значит, что Пекка Роллинс сохранил все в секрете.

— Дай ему время. Он знает, что мы где-то прячем Кювея. Нам не удастся вечно водить его за нос с помощью уловки в виде письма в Равку.

Джеспер беспокойно постукивал пальцами по ногам.

— А кто-нибудь из вас заметил, что все в этом городе ищут, ненавидят или хотят нас убить?

— Ну и? — спросил Каз.

— Раньше была только половина, а не все.

Джеспер мог шутить, сколько влезет, но Матиаса больше интересовало, понимал ли кто-нибудь из них на самом деле, какие силы им противостоят? Фьерда, Шухан, Новый Зем, Каэлия, Керчия. Это им не какие-то конкурирующие банды или сердитые партнеры по бизнесу. Это целые государства, полные решимости защитить свой народ и обеспечить его будущее.

— Есть еще кое-что, — сказал Шпект. — Матиас, ты покойник.

— Прошу прощения? — его керчийский был довольно хорош, но, возможно, остались пробелы?

— Тебя прибили в госпитале Хеллгейта.

В комнате наступила гробовая тишина. Джеспер тяжело осел в кресло.

— Маззен мертв?

— Маззен? — Матиасу это имя ничего не говорило.

— Он занял твое место в Хеллгейте, чтобы ты мог плыть с нами в Ледовый Двор.

Матиасу вспомнилась битва с волками, и Нина, стоящая в его камере, и как они бежали из тюрьмы. Нина покрыла одного из Отбросов язвами и вызвала у него лихорадку, чтобы его поместили в карантин и не подпускали к другим обитателям тюрьмы. Маззен. Матиас не должен был забывать о нем.

— Вы вроде говорили, что у вас есть свои люди в изоляторе, — сказала Нина.

— Да, люди, которые должны были поддерживать его в состоянии болезни, а не обеспечивать безопасность, — лицо Каза помрачнело. — Это заказное убийство.

— Фьерданцы, — прошептала девушка.

Матиас сложил руки на груди.

— Невозможно.

— Почему? Мы знаем, что дрюскели тут. Если они отправились на твои поиски в город и устроили бучу в Штадхолле, им наверняка рассказали, что ты в Хеллгейте.

— Нет, — покачал головой Матиас. — Они бы не прибегли к подобной тактике. Нанимать убийцу? Прикончить больного в его же постели? — Но, даже произнося эти слова, Матиас начал в них сомневаться. Ярл Брум и его приспешники творили дела и похуже без малейших угрызений совести.

— Крупные, светловолосые и слепые, — прокомментировал Джеспер. — Таковы наши фьерданцы.

«Он умер из-за меня, — подумал Матиас. — А я даже не запомнил его имя».

— У Маззена была семья? — наконец спросил он.

— Только Отбросы.

— Ни траура, — пробормотала Нина.

— Ни похорон, — тихо закончил дрюскель.

— Ну как тебе быть мертвым? — спросил Джеспер. Радостный блеск исчез из его глаз.

У Матиаса не было ответа. Нож, погубивший Маззена, был предназначен для него, и фьерданцы, вполне возможно, несли ответственность за это. Дрюскели. Его братья. Они хотели, чтобы он умер бесчестно, убитый на лазаретной койке. Смерть, достойная предателя. Смерть, которую он заслужил. Теперь Матиас был перед Маззеном в кровном долгу, но как он сможет когда-либо расплатиться с ним?

— Что сделают с его телом?

— Наверное, его уже обратили в пепел на Барже Жнеца, — ответил Каз.

— Это еще не все, — встрял Ротти. — Кое-кто ворошит наш муравейник в поисках Джеспера.

— Его кредиторам придется подождать, — категорично заявил Каз, а Джеспер скривился.

— Нет, — Ротти покачал головой. — В университет пришел человек. Джеспер, он заявляет, что он твой отец.

4. Инеж

Инеж лежала на животе с вытянутыми руками, извиваясь в темноте, как червь. Несмотря на то что она морила себя голодом, вентиляционное отверстие все еще было узковато. Она не видела, куда ползла, но упорно продолжала двигаться вперед, подтягиваясь на кончиках пальцев.

Девушка очнулась через какое-то время после произошедшего на Вельгелюке, не имея ни малейшего представления, где она и как долго пролежала без сознания. Помнила лишь то, как неслась камнем вниз с огромной высоты, когда один из шквальных Ван Эка уронил ее, и тут же была подхвачена вторым: стальные руки обхватывают ее талию, ветер бьет в лицо, вокруг одно лишь серое небо, а в голове взрываются вспышки боли. Следующее, что она помнила, — это как она проснулась в кромешной темноте с раскалывающейся головой. Ее руки и ноги были связаны, и она чувствовала тугую повязку на глазах. На какую-то секунду Инеж снова стала испуганной и одинокой четырнадцатилетней девочкой, которую бросили в трюм судна работорговцев. Она заставила себя дышать спокойно. Где бы девушка ни находилась, она не ощущала мерного покачивания на волнах и не слышала скрипа парусов. Она была на твердой земле.

Куда Ван Эк мог привезти ее? Возможно, на склад или в чей-то дом. Быть может, она даже не в Керчии. Но все это не имело значения. Она — Инеж Гафа и не станет дрожать, как кролик в ловушке. «Где бы я ни была, мне просто нужно выбраться».

Она терлась лицом об стену, пока не стянула повязку. В комнате была непроглядная темень, и в тишине слышалось только ее учащенное от вновь начавшейся паники дыхание. Она подавила приступ паники его и взяла дыхание под контроль — вдох через нос, выдох через рот. Ее мысли обернулись молитвами к собравшимся вокруг нее святым. Девушка представила, как они осматривают веревки на ее запястьях, вдыхают жизнь в ее руки. Она не пыталась убедить себя, что не боится. Давным-давно, после неудачного падения, ее отец объяснил, что только дураки считают себя бесстрашными. «Мы встречаемся со страхом лицом к лицу, — сказал он. — Мы приветствуем неожиданного гостя и внимательно слушаем, что он хочет нам поведать. Когда приходит страх, что-то должно произойти».

Инеж намеревалась сделать так, чтобы что-то произошло. Она решила не обращать внимание на боль в голове и начала медленно передвигаться по комнате, пытаясь оценить ее размеры. Затем воспользовалась стеной, чтобы подняться на ноги, и ощупала ее, ерзая и подпрыгивая, чтобы найти двери или окна. Услышав приближающиеся шаги, девушка рухнула на пол, но у нее не хватило времени, чтобы вернуть повязку обратно на глаза. С тех пор охранники завязывали ее еще туже. Но все это было не важно, потому что Инеж нашла вентиляционное отверстие. Единственное, что ей требовалось, — это освободиться от веревок. Каз справился бы с этой задачей в темноте и, вероятно, под водой.

Тщательно осмотреть помещение, где ее держали, удавалось, только когда приносили еду, освещая комнату лампой. Инеж слышала, как ключи поворачивались в череде замков, как распахивалась дверь, слышала звук, с которым поднос ставили на стол. Через минуту повязку осторожно снимали с ее лица — Бажан никогда не бывал с ней груб или резок. Это не в его характере. По правде говоря, девушка подозревала, что ухоженные руки музыканта вообще не способны на такое.

Естественно, на подносе никогда не лежали столовые приборы. Ван Эку хватало ума не доверить ей даже ложку, но Инеж пользовалась любой возможностью, чтобы изучить каждый миллиметр пустой комнаты, выискивая признаки, которые помогли бы ей определить ее местоположение и спланировать побег. Разгуляться было негде — бетонный пол, совершенно пустой, не считая кучи одеял, в которые она заворачивалась по ночам, стены с пустыми полками, выстроенными в ряд, а также стул и стол, за которым она ела. Окон не было, а единственным намеком на то, что они все еще находились неподалеку от Кеттердама, был влажный привкус соли в воздухе.

Бажан развязывал ей руки, а затем снова связывал их спереди, чтобы она могла есть, но как только Инеж обнаружила вентиляционное отверстие, она сократила прием пищи и ела ровно столько, сколько было нужно, чтобы поддерживать в себе силы. Однако когда Бажан и стражники принесли сегодня поднос, ее живот громко заурчал от запаха сосисок и овсянки. У Инеж кружилась голова от голода, и пытаясь сесть, она задела поднос, разбив при этом белую керамическую чашку и миску. Ужин шмякнулся на пол дымящейся массой, состоящей из аппетитной каши и осколков разбитой посуды, а девушка неуклюже приземлилась рядом с ней, едва не испачкав лицо в овсянке.

Бажан покачал копной темных шелковистых волос:

— Ты слабая, потому что мало ешь. Господин Ван Эк приказал мне насильно кормить тебя, если это будет необходимо.

— Что ж, попробуй, — процедила Инеж, подняв на него взгляд с пола и оскалив зубы. — Трудно будет учить игре на фортепьяно без парочки пальцев.

Но Бажан лишь рассмеялся, сверкая белоснежными зубами. Вместе с одним из стражников он помог ей сесть обратно на стул и послал еще за одним подносом.

Ван Эк не прогадал с выбором ее тюремщика. Бажан был сулийцем, немногим старше Инеж, с густыми смольными волосами, вьющимися у шеи, и блестящими агатовыми глазами, обрамленными такими длинными ресницами, что ими можно было отмахиваться от мух. Он сказал, что Ван Эк нанял его учителем музыки, и Инеж удивилась, как торговец решился привести в дом такого парня, когда его собственная жена была почти вдвое моложе него. Либо Ван Эк слишком самоуверен, либо очень глуп. «Он обманул Каза, — напомнила себе девушка. — Так что скорее глуп».

Когда один из стражников убрал еду с пола (Бажан не мог опуститься до такой работы) и ей принесли новый ужин, парень прислонился к стене и начал наблюдать, как она ест. Инеж зачерпнула пальцами горсть каши и осторожно проглотила несколько комочков.

— Ты должна есть больше, — распекал ее Бажан. — И если станешь более сговорчивой и ответишь на его вопросы, то увидишь, что Ван Эк вполне разумный человек.

— Разумный лжец, мошенник и похититель, — ответила она и тут же обругала себя за это.

Бажан не скрывал своей радости. Каждый прием пищи проходил в одном и том же духе: Инеж размазывала еду по тарелке, а он болтал, вставляя в разговор многозначительные вопросы о Казе и Отбросах. Каждый раз, когда у него получалось добиться от нее ответа, он считал это победой. К сожалению, чем меньше она ела, тем больше слабела, и тем сложнее было держать язык за зубами.

— Учитывая то, с какой компанией ты водишься, я бы сказал, что ложь и обман господина Ван Эка говорят в его пользу.

— Шеврати, — отчетливо произнесла девушка. «Невежда». Она не раз называла так Каза. Ей вспомнилось, как Джеспер поигрывал своими револьверами, как Нина выжимала из человека жизнь щелчком пальцев, как Бреккер взламывал замки в своих черных перчатках. Воры. Бандиты. Убийцы. И любой из них был лучше, чем тысяча Ван Эков.

«Тогда где же они?» Этот вопрос разрывал спешно наложенный шов внутри нее. Где Каз? Она не хотела много думать на эту тему. Каз был хорошо известен своей практичностью. Зачем ему возвращаться за ней, когда он мог уйти от Ван Эка с самым ценным заложником в мире?

Бажан скривил нос.

— Давай не будем общаться на сулийском. Я от этого становлюсь сентиментальным.

На нем были шелковые штаны, сужающиеся книзу, и элегантный сюртук. К лацкану была прикреплена золотая лира, увенчанная лавровыми листьями и маленьким рубином, знак, который указывал и на род его деятельности, и на дом, которому он служил.

Инеж знала, что не стоит продолжать разговор, но она все еще охотилась за секретами.

— Игре на каком инструменте ты обучаешь? Арфе? Фортепьяно?

— А также флейте и еще ставлю дамам голос.

— И как же поет Элис Ван Эк?

Бажан лениво улыбнулся.

— Очаровательно, когда делает это под моим чутким руководством. Я могу научить тебя издавать всевозможные приятные звуки.

Инеж закатила глаза. Он ничем не отличался от мальчишек, с которыми она выросла — голова, полная опилок, и рот, из которого так и сыплются любезности.

— Я связана и морально готовлюсь к пыткам или еще чему похуже. Ты действительно решил пофлиртовать со мной?

Бажан цокнул.

— Господин Ван Эк и твой господин Бреккер заключат соглашение. Ван Эк — бизнесмен. Насколько я понял, он просто защищает свои интересы. Не могу представить, чтобы он прибегнул к пыткам.

— Был бы ты связан и с повязкой на глазах каждую ночь, твое воображение работало бы лучше.

И если бы Бажан хоть немного знал Каза, то не был бы так уверен в обмене пленниками.

В долгие часы, когда она оставалась в одиночестве, Инеж пыталась отдохнуть и продумать план побега, но ее мысли неминуемо возвращались к Казу и остальным. Ван Эк хотел обменять ее на Кювея Юл-Бо, шуханского паренька, которого они похитили из самой неприступной крепости в мире. Он был единственным человеком, у которого оставались шансы воссоздать изобретение своего отца — наркотик, известный как юрда-парем. Плата за его выкуп подарила бы Казу все, о чем он когда-либо мечтал — деньги и престиж. В них он нуждался, чтобы занять достойное место среди боссов Бочки и чтобы отомстить Пекке Роллинсу за смерть брата. Факты выстраивались один за другим и складывались в армию сомнений, противостоящих надежде, которую Инеж пыталась укрепить внутри себя.

Выбор Каза был очевиден: нужно продать Кювея, получить деньги и найти себе нового паука, который ползал бы по стенам Бочки и крал для него секреты. Разве она сама не говорила ему, что хочет покинуть Кеттердам, как только им заплатят? «Останься со мной». Были ли эти слова сказаны всерьез? Насколько ценной была ее жизнь в сравнении с наградой за Кювея? Нина ни за что бы не позволила Казу бросить ее. Она боролась бы изо всех сил, чтобы освободить Инеж, даже находясь в железной хватке парема. Матиас поддержал бы ее, так как обладал огромным сердцем, полным чести. А Джеспер… ну, Джеспер никогда бы не пожелал Инеж зла, но деньги ему необходимы, если он не хочет, чтобы отец потерял единственное средство к существованию. Он сделает все, что в его силах, но это не означает, что его силы будут направлены на ее спасение. Кроме того, кто из них без поддержки Каза способен противостоять безжалостности и возможностям Ван Эка? «Я, — сказала себе Инеж. — Может, я и не обладаю коварством Каза, но я — опасная девушка».

Ван Эк ежедневно подсылал к ней Бажана, и все это время тот был исключительно любезным и дружелюбным, даже когда пытался выудить из нее информацию о местоположении укрытий Каза. Она подозревала, что Ван Эк не являлся к ней лично, потому что знал, что Бреккер будет внимательно следить за его передвижениями. Или же он полагал, что с сулийцем она будет более покладистой, чем с лукавым купцом. Но сегодня что-то изменилось.

Обычно Бажан уходил, когда Инеж давала ясно понять, что больше есть не будет, — прощальная улыбка, легкий поклон, и он отчаливал, покончив со своими обязанностями до следующего утра. Но в этот вечер он задержался.

Вместо того чтобы уйти, когда она оттолкнула связанными руками тарелку с едой, он спросил:

— Когда ты в последний раз видела свою семью?

Новый подход.

— Ван Эк предложил тебе награду, если ты сможешь выудить из меня информацию?

— Это обычное любопытство.

— А я — обычная пленница. Тебе угрожали расправой?

Бажан покосился на стражников и тихо ответил:

— Ван Эк мог бы вернуть тебя семье. Он выплатит твой долг Перу Хаскелю. Это вполне ему по средствам.

— Это твоя идея или твоего господина?

— Какая разница? — спросил Бажан. В его голосе слышалась нервозность, которая насторожила Инеж. «Когда приходит страх, что-то должно произойти». Но боялся ли он Ван Эка, или же беспокоился о ее благополучии? — Ты сможешь уйти от Отбросов, Пера Хаскеля и этого мерзавца Каза свободной и с чистой совестью. Ван Эк обеспечит тебя транспортом в Равку и даст деньги на путешествие.

Предложение или угроза? Мог ли Ван Эк разыскать ее родителей? Сулийцев было непросто выследить, и они опасались чужаков, задающих вопросы. Но что, если Ван Эк послал своих людей к ним с новостью о потерявшейся девушке? Девушке, которая исчезла одним прохладным утром, так, словно сам прилив достиг ее берегов, чтобы утащить с собой?

— Что Ван Эку известно о моей семье? — спросила Инеж с нарастающей злостью.

— Он знает, что ты далеко от дома. И знает условия твоей сделки со «Зверинцем».

— Тогда он знает, что я была рабыней. Он собирается арестовать Танте Хелен?

— Я… не думаю…

— Конечно же нет. Ван Эку плевать, что меня купили и продали, как рулон хлопковой ткани. Он просто пытается найти рычаг давления.

Но следующий вопрос Бажана застал Инеж врасплох:

— Твоя мама готовила хлеб на чугунной сковородке?

Девушка нахмурилась.

— Конечно. — Это была основная еда сулийцев. Инеж могла приготовить его даже во сне.

— С розмарином?

— С укропом, когда он был.

Она знала, на что рассчитывал Бажан, пытаясь навеять ей воспоминания о доме. Но Инеж была так голодна, а воспоминание — таким сильным, что ее живот все равно заурчал. Она представила, как ее мама уменьшает огонь, а затем переворачивает хлеб быстрыми движениями пальцев, и как над углями поднимается запах свежей выпечки.

— Твои друзья не придут, — заявил Бажан. — Пришло время подумать о том, как выжить. Ты можешь воссоединиться с семьей к концу лета. Ван Эк поможет тебе, если ты ему позволишь.

Внутри у Инеж все тревожно загудело, предупреждая об опасности. Игра была слишком очевидной. За обаянием Бажана, в его темных глазах и легких обещаниях таился страх. И, тем не менее, среди этого гула, полного подозрений, раздавался и другой, нежный звоночек: «А что если?..» Что, если она позволит утешить себя, перестанет притворяться, будто ей плевать на все, что она потеряла? Что, если она просто позволит Ван Эку посадить ее на корабль и отправить домой? Она почувствовала вкус хрустящего хлеба, жар от сковороды, увидела темную косу матери с вплетенными ленточками — шелковые пряди цвета спелой хурмы.

Но Инеж была умнее. Она училась у лучших. «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь». Каз никогда не обещал ей счастья, и она не доверяла мужчинам, которые клялись преподнести ей его на блюдечке. Ее страдания были не впустую. Святые привели ее в Кеттердам не просто так — она здесь ради корабля, который охотился бы на работорговцев, ради миссии, которая придала бы значение всему, через что ей пришлось пройти. Она не предаст эту цель или своих друзей ради каких-то грез о прошлом.

Инеж зашипела на Бажана — животный звук, который заставил его отпрянуть.

— Передай своему хозяину, чтобы не нарушал прежние сделки, прежде чем заключать новые. А теперь оставь меня.

Бажан быстро ретироваться, словно разодетая крыса, которой он и являлся, но Инеж поняла, что пришло время побега. Новые наставления Бажана не сулили ей ничего хорошего. «Пора выбираться из этой ловушки, — думала она, — пока это существо не соблазнило меня воспоминаниями и состраданием». Может, Отбросы и собираются прийти за ней, но она не будет просто сидеть и ждать, когда это произойдет.

Как только Бажан и охрана ушли, девушка вытащила осколок разбитой миски из-под веревок на лодыжках и принялась за работу. Она действительно была слаба и неуверенно стояла на ногах, но, когда Бажан пришел с той источающей райский аромат миской овсянки, она лишь притворилась, что упала, чтобы намеренно сбить поднос со стола. Если бы Ван Эк хорошенько изучил ее, то предупредил бы Бажана — Призрак никогда не падает. И уж тем более не валится нескладной кучей на пол. Это позволило ей с легкостью спрятать острый осколок посуды между веревками.

Казалось, прошла вечность, прежде чем она смогла, разодрав пальцы в кровь об острые края осколка, подрезать веревки, стянуть их, и, наконец, полностью разорвать свои путы и освободить руки. Затем девушка развязала ноги и начала нащупывать вентиляционное отверстие. Охраники не вернутся до утра. Они подарили ей целую ночь, чтобы сбежать из этого места и убраться как можно дальше.

Проем был невыносимо узким, воздух внутри — затхлым от запахов, которые она не смогла до конца определить, а темнота — такой кромешной, что с тем же успехом Инеж могла оставаться с повязкой на глазах. Девушка понятия не имела, куда приведет ее отверстие. Оно могло тянуться еще на пару футов или на полмили. Инеж нужно выбраться отсюда к утру, иначе они обнаружат, что решетка, которая закрывала отверстие, снята с петель, и будут точно знать, где находится их пленница.

«Что ж, удачи им в попытках достать меня», — угрюмо подумала Инеж. Она очень сомневалась, что кто-нибудь из людей Ван Эка сможет втиснуться в узкий проем вентиляционной шахты. Им придется найти какого-нибудь поваренка и обмазать его жиром с головы до пят.

Инеж медленно продвигалась вперед. Какое расстояние она уже преодолела? Каждый раз, когда она делала глубокий вдох, шахта сжималась вокруг ее ребер. Вполне вероятно, что она находится в верхней части здания. Быть может, она высунет голову на другой стороне только для того, чтобы обнаружить внизу людную улицу Кеттердама. С таким раскладом девушка еще может побороться. Но что, если шахта просто закончится? Если на другой стороне она замурована? Ей придется ползти ногами вперед всю дорогу обратно и надеяться, что у нее получится перевязать веревки так, чтобы тюремщики не заметили ничего подозрительного. Невозможно. Сегодня нет места тупикам.

«Быстрее», — подгоняла она себя, чувствуя, как на лбу проступают капельки пота. Было трудно не представлять, как здание сужается вокруг нее, как его стены выжимают воздух из ее легких. Она не могла составить план действий, пока не доберется до конца туннеля и не узнает, как далеко ей придется зайти, чтобы сбежать от людей Ван Эка.

Затем Инеж почувствовала его — легкий порыв ветра, обдувающий ее влажный лоб. Она быстро прошептала благодарственную молитву. Впереди должен быть какой-то выход. Девушка принюхалась, пытаясь почуять намек на угольный дым или на зеленые поля загородного дома. Она осторожно ползла вперед, пока ее пальцы не коснулись решетки вентиляции. Через нее не проникал свет, что, наверное, было хорошим знаком. Комната, в которую она сейчас вылезет, вероятно, пустая. Святые, что, если она в усадьбе Ван Эка? Что, если она приземлится прямиком на спящего торговца? Сулийка прислушалась к звукам — ни храпа, ни глубокого дыхания. Ничего.

Как бы ей хотелось сейчас получить свои кинжалы, почувствовать их утешающую тяжесть в своих руках. Были ли они до сих пор у Ван Эка? Или он их продал? Выбросил в море? Она все равно перечислила их имена: Петр, Мария, Анастасия, Елизавета, Санкт-Владимир, Санкта-Алина — и каждое прошептанное слово придавало ей храбрости. Затем Инеж потрясла решетку и с силой толкнула ее. Та распахнулась, но, вместо того чтобы закачаться на петлях, полностью слетела с них. Девушка попыталась схватить решетку, но та выскользнула у нее из пальцев и упала на пол.

Инеж ждала с колотящимся сердцем. Минута прошла в тишине. Затем еще одна. Никто не приходил. В комнате было пусто. Может, все здание пустовало. Ван Эк не оставил бы ее без присмотра, так что его люди должны стоять снаружи. Если это так, то проскользнуть мимо них не составит особого труда. По крайней мере, теперь Инеж приблизительно знала, как далеко находится пол.

То, что последовало далее, невозможно было сделать грациозно. Инеж скользнула вниз головой, цепляясь за стену. Затем, оказавшись больше чем наполовину снаружи и наклонившись, она свернулась в клубок и, прикрывая руками голову, чтобы защитить череп и шею при падении, позволила силе инерции протащить ее вперед.

Удар вышел почти безболезненным. Здесь пол был сделан из того же бетона, что и в ее камере, но девушка вовремя перекатилась и уперлась во что-то, что напоминало спинку чего-то твердого. Она поднялась на ноги, ощупывая руками невидимый предмет. Он был обит бархатом. Пройдя дальше, она нащупала рядом точно такой же предмет. «Сиденья! — осенило Инеж. — Я в театре».

В Бочке было полно концертных залов и театров. Неужели она так близко к дому? Или, возможно, она в одном из роскошных оперных театров Крышки?

Она медленно шла, выставив перед собой руки, пока не наткнулась на стену предполагаемой задней части помещения. Девушка начала шарить по ней рукой, надеясь найти дверь, окно или хотя бы еще одно вентиляционное отверстие. Наконец ее пальцы нащупали дверной косяк, а ладони сомкнулись на ручке. Та не поддавалась. Заперто. Инеж осторожно потрясла ее.

Комнату залило светом. Инеж вжалась в дверь, щурясь от внезапной ослепляющей яркости.

— Если хотели совершить экскурсию, госпожа Гафа, могли бы просто попросить, — сказал Ян Ван Эк.

Мужчина стоял на сцене обветшалого театра. Его черный костюм торговца состоял сплошь из строгих линий. Зеленые бархатные сиденья проела моль. Занавеси, обрамляющие сцену, висели клочьями. Никто не потрудился убрать декорации, оставшиеся после спектакля. Они выглядели так, как испуганный ребенок представляет себе операционную комнату: на стенах висели увеличенные в размерах пилы и молотки. Инеж узнала декорации к «Безумцу и доктору», одной из коротких пьес «Зверской Комедии».

По периметру зала были расставлены стражники, а рядом с Ван Эком стоял Бажан и заламывал свои изящные руки. Неужели решетку оставили открытой, чтобы заманить ее? Неужели все это время Ван Эк играл с ней?

— Приведите ее сюда, — приказал он охранникам.

Инеж не стала мешкать. Она запрыгнула на узкую спинку ближайшего кресла и помчалась к сцене, прыгая из ряда в ряд, пока охрана пыталась перелезть через сиденья. Девушка взлетела на сцену, пробежала мимо ошеломленного Ван Эка, мастерски увильнула от еще двух стражников и, схватившись за одну из веревок, начала взбираться по ней вверх, молясь, чтобы та выдержала ее вес, пока Инеж не доберется до вершины. Там она сможет спрятаться среди стропил и найти путь на крышу.

— Перережьте ее! — спокойно приказал Ван Эк.

Инеж забиралась все выше и быстрее. Но уже через пару секунд она увидела над собой лицо одного из охранников Ван Эка с ножом в руке. Он перерезал веревку.

Та тут же поддалась, и Инеж полетела на пол, расслабляя колени, чтобы смягчить удар. Прежде чем она успела прийти в себя, на нее накинулись три стражника, чтобы не дать сбежать.

— Серьезно, госпожа Гафа, — начал Ван Эк с упреком в голосе. — Нам хорошо известно о ваших талантах. Неужели вы думали, что мы не примем меры предосторожности? — Он не ждал ответа. — Вы не сможете уйти отсюда без моей помощи или помощи господина Бреккера. Но поскольку он не спешит к нам на встречу, возможно, вам стоит подумать о смене союзников.

Инеж промолчала.

Ван Эк убрал руки за спину. Было странно смотреть на него и видеть в его лице схожесть с Уайленом.

— Город охватили слухи о пареме. В посольский сектор пожаловала делегация фьерданских дрюскелей. Сегодня шуханцы пришвартовали два военных корабля в Третьей гавани. Я дал Бреккеру семь дней, чтобы заключить сделку ради вашей безопасности, но все вокруг ищут Кювея Юл-Бо, и очень важно, чтобы я вытащил его из города прежде, чем его найдут.

Два шуханских военных корабля. Вот что изменилось. У Ван Эка кончалось время. Знал ли об этом Бажан, или просто почувствовал перемену в настроении хозяина?

— Я надеялся, что Бажан проявит себя в чем-то еще, помимо оттачивания игры моей жены на фортепьяно, — продолжил купец. — Но, похоже, нам с вами пора поговорить с глазу на глаз. Где Каз Бреккер прячет мальчишку?

— Откуда мне знать?

— Вы должны знать, где находятся убежища Отбросов. Бреккер ничего не делает без подготовки. Его норы прорыты по всему городу.

— Раз вы так хорошо его знаете, то вам наверняка известно, что он никогда не стал бы прятать Кювея там, куда я могла бы вас привести.

— Я в это не верю.

— Я не могу повлиять на то, во что вы верите. Ваш шуханский ученый наверняка уже в чужих руках.

— До меня дошли бы слухи. Мои шпионы повсюду.

— Определенно не повсюду.

Губы Бажана скривились в ухмылке.

Ван Эк устало покачал головой.

— Положите ее на стол.

Инеж знала, что сопротивляться бесполезно, но все равно брыкалась. Либо она будет бороться, либо поддастся страху, накатывавшему на нее волнами, пока охрана поднимала ее на стол и хватала за руки и ноги. Теперь она видела, что один из бутафорских столов завален приспособлениями, которые отнюдь не походили на гигантские молотки и пилы, висящие на стенах. Это были настоящие хирургические инструменты. Скальпели, пилы и зажимы, которые блестели со зловещей решимостью.

— Вы — Призрак, госпожа Гафа, легенда Бочки. Вы собирали секреты судей и советников, бандитов и убийц. Сомневаюсь, что в этом городе есть хоть что-то, чего вы не знаете. Сейчас же скажите мне, где находятся укрытия господина Бреккера.

— Я не могу сказать вам то, чего не знаю.

Ван Эк вздохнул.

— Помните, что я пытался относиться к вам с учтивостью. — Он повернулся к одному из охранников — крупному мужчине с острым, как лезвие, носом. — Я бы не хотел, чтобы это затянулось надолго. Делай, что считаешь нужным.

Рука стражника зависла над столом с инструментами, словно он решал, какое изуверство будет наиболее эффективным. Инеж почувствовала, как ее отвага начала улетучиваться, она задыхалась от охватившей ее паники. «Когда приходит страх, что-то должно произойти».

Бажан склонился над ней с бледным лицом и глазами, полными тревоги.

— Пожалуйста, скажи ему. Неужели стоит ради Бреккера калечиться и покрываться шрамами? Расскажи, что знаешь.

— Я знаю только то, что люди, такие как ты, не заслуживают права дышать этим воздухом.

Бажан выглядел так, словно она задела его чувства.

— Я всегда был к тебе добр. Я не какое-то там чудовище.

— Нет, ты просто человек, который сидит сложа руки и хвалит себя за порядочность, пока чудовище насыщается вволю. По крайней мере у чудовища есть зубы и хребет.

— Это несправедливо!

Инеж не могла поверить, насколько мягкотелым оказалось это существо, требующее ее одобрения в такой момент.

— Если ты до сих пор веришь в справедливость, тогда у тебя была очень счастливая жизнь. Уйди с его дороги, Бажан. Позволь чудовищу закончить свое дело.

Остроносый стражник выступил вперед, и в его руке что-то блеснуло. Инеж попыталась спрятаться в уголке покоя внутри себя — месте, позволившем ей пережить год в «Зверинце», год ночей, отмеченных болью и унижением, и дней, исчисляющихся избиениями или еще чем похуже.

— Ну же! — поторопила она со сталью в голосе.

— Стой, — приказал Ван Эк. Он смерил Инеж изучающим взглядом, словно читал гроссбух и пытался сопоставить числа. Мужчина наклонил голову вбок и произнес: — Сломай ей ноги.

Инеж почувствовала, как ее храбрость дала трещину. Она начала извиваться, пытаясь вырваться из хватки охранников.

— Ага, — улыбнулся Ван Эк. — Так я и думал.

Остроносый стражник выбрал длинную и тяжелую трубу.

— Нет, — покачал головой купец. — Мне не нужен обычный перелом. Используй молоток. Раздроби кость. — Его лицо маячило над нею, ясные глаза сияли голубизной — глаза Уайлена, но лишенные его доброты. — Никто не сможет собрать вас воедино, госпожа Гафа. Возможно, вам удастся выплатить долг по сделке, вымаливая пенни в Восточном Обруче, а затем еженощно ползя домой в Клепку, если Бреккер, конечно, выделит вам комнату.

— Нет. — Инеж не знала, кого молила: себя или Ван Эка. Не знала, кого она ненавидела больше в этот момент.

Стражник взял стальной молоток.

Инеж задергалась на столе, ее тело покрылось потом. Она чувствовала запах собственного страха.

— Нет, — повторила она. — Нет!

Остроносый оценил вес молотка в руках. Ван Эк кивнул. Стражник замахнулся, молоток описал ровную дугу.

Инеж наблюдала, как молоток поднимается и достигает вершины, как свет поблескивает на его широкой головке и плоском бойке. Услышала потрескивание костра и подумала о волосах матери, переплетенных шелковыми лентами цвета хурмы.

— Он ни за что не пойдет на обмен, если вы покалечите меня! — закричала девушка. Слова рвались из глубины ее естества, голос звучал резко и беззащитно. — Я больше не буду иметь для него ценность!

Ван Эк поднял руку. Молоток опустился.

Инеж ощутила, как он слегка задел ткань ее брюк, обрушившись на поверхность стола в миллиметре от ее икры, и угол стола обломился от этого удара.

«Моя нога, — подумала она, яростно содрогаясь всем телом. — Это могла быть моя нога. — Во рту появился металлический привкус. Она прикусила язык. — Святые, защитите меня. Святые, защитите меня».

— Любопытный аргумент, — задумчиво протянул Ван Эк, постукивая пальцем по губам. — Подумайте, стоит ли вам и дальше хранить преданность, госпожа Гафа. Завтра я уже не буду столь милосердным.

Инеж не могла унять дрожь. «Я разделаю тебя, как свинью, — мысленно поклялась она. — И вырву жалкое подобие сердца из твоей груди». Злая, гнусная мысль. Но она ничего не могла с собой поделать. Одобрят ли ее святые? Будет ли ей прощение, если она убьет не ради выживания, а потому, что горит живой, ослепляющей ненавистью? «Мне плевать, — подумала девушка, изогнувшись в судороге. Стражники подняли ее трясущееся тело со стола. — Я готова искупать свою вину всю оставшуюся жизнь, если это позволит мне убить его».

Ее потащили через вестибюль ветхого театра и по коридору обратно в камеру, которая, как она теперь знала, некогда была комнатой для оборудования. Ее снова связали по рукам и ногам.

Бажан подошел, чтобы завязать ей глаза.

— Прости, — прошептал он. — Я не знал, что он планировал… Я…

— Кадема мехим.

Парень поморщился.

— Не говори так.

Сулийцы были замкнутым, но верным народом. А как иначе в мире, где у них не было своей земли, а численность уменьшалась с каждым днем? Зубы Инеж стучали, но она заставила себя выдавить слова:

— Ты покинут. Как ты повернулся ко мне спиной, так и они повернутся спиной к тебе.

Это было худшее обвинение для сулийца. Оно отказывало ему в праве присоединиться к своим предкам в загробном мире и обрекало дух на вечное бесприютное существование.

Бажан побледнел.

— Я не верю в эту ерунду.

— Поверишь.

Он затянул повязку на ее глазах. Затем послышался звук закрывающейся двери.

Инеж лежала на боку, впиваясь бедром и плечом в твердый пол, и ждала, пока пройдет дрожь.

В первые дни в «Зверинце» она верила, что кто-то придет за ней. Семья обязательно ее найдет. Или же какой-нибудь представитель закона. Герой одной из сказок, которые рассказывала ей мать. Мужчины действительно приходили, но не для того, чтобы ее освободить, и постепенно надежда увядала, как листья под палящим солнцем, сменяясь горьким бутоном обреченности.

Каз спас ее от этой безнадежности, и с тех пор их жизни превратились в череду освобождений, вереницу долгов, которым они никогда не вели счет, спасая друг друга снова и снова. Лежа в темноте, Инеж поняла, что, несмотря на все свои сомнения, она верила, что он спасет ее еще раз, позабудет о своей жадности и внутренних демонах и придет за ней. Теперь она не была так уверена. Потому что помимо смысла слов, произнесенных ею Ван Эку и остановивших его руку, он уловил искренность, сквозившую в ее голосе. «Он ни за что не пойдет на обмен, если вы покалечите меня». Девушка не могла притвориться, что эти слова были вызваны хитроумным планом или животным коварством. Волшебство, которые они сотворили, были порождены ее искренней верой. Отвратительным заклятьем.

«Завтра я уже не буду столь милосердным». Был ли сегодняшний вечер репетицией, предназначенной для того, чтобы запугать ее? Или же Ван Эк всерьез готов исполнить свою угрозу? И если Каз все же придет, сколько от нее останется к тому времени?

Примечания

1

Каю'р — погонщик собак или оленей, запряженных в нарты.

2

Скваттер — [англ. squat селиться самостоятельно на чужой земле] вселившийся незаконно в незанятый дом или поселившийся на незанятой земле.