«Лесной царь» – Иван Шишкин

Группа авторов, 2021

Сколько бы ни было написано об этом уникальном мастере пейзажа – этого всё равно будет недостаточно для того чтобы исчерпывающим образом понять художника и осмыслить его творчество. Цель данного издания не в стремлении подробно отследить весь жизненный путь Ивана Ивановича Шишкина, а дать представление о характере творчества нашего великого соотечественника, о методах его работы и его значении в истории русской культуры. Отбирая материал для публикации, мы постарались остановиться и на таких моментах в его личной истории, которые помогают читателю приблизиться к пониманию его взглядов на мир и самого себя, на родную природу и на место в ней человека. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

«Художник без наук ремесленнику равен…^[2]»

Одна судьба, одна задача —

Рисуй, играй или пиши,

Но непременно что-то знача

Для человеческой души.

Константин Ваншенкин

Иван Шишкин родился в Елабуге в 1832 году в небогатой купеческой семье потомственных торговцев хлебом. В 12 лет мальчика определили в 1-ю Казанскую гимназию, ближайшую из двенадцати имеющихся на тот момент в России подобных образовательных учреждений. Несмотря на то, что официальной целью гимназии было «приготовление юношества к университетским наукам», в ней бытовали грубые нравы, чуть ли ни ежедневно происходили драки между учениками, процветало истязание малолетних и новичков. С первых же дней своего пребывания будущий художник подвергся разного рода моральным и физическим унижениям, которые очень тяжело переживал и о которых не мог спокойно говорить даже спустя долгие годы. Кроме всего прочего, уровень преподавания обязательных дисциплин совсем не отвечал заявленным высоким образовательным стандартам. Такой стиль обучения вкупе с дефицитом настоящих знаний никоим образом не мог удовлетворить юного гимназиста, тем более, если учесть его самозабвенное стремление к живописи. Отучившись четыре года из положенных семи, будущий художник оставил ненавистную им гимназию и вернулся домой, в Елабугу.

В известном смысле ему повезло с родителями: несмотря на недовольство матери «пачкотнёй бумаги», его отец был человеком весьма образованным и рассудительным. Он не раз избирался доверенным лицом горожан — Градским главой, при его содействии была издана книга, посвящённая истории края, благодаря его усилиям в городе появилась сеть водоснабжения с общественными портомойнями. К решению сына стать художником он отнёсся с пониманием, хотя предпочёл бы, чтобы живопись оставалась для отпрыска таким же невинным увлечением, как для него самого история и изобретательство.

Представим на минуту, что на месте отца художника, Шишкина Ивана Васильевича, оказался бы какой-нибудь невежественный самодур, каковых в середине XIX столетия было немало в торговой среде. Художественная литература оставила нам яркие образы таких представителей купеческого сословия, вспомним хотя бы Савела Прокофьевича Дикого из «Грозы» Островского или горьковского Лупа Резникова, ничем не брезговавшего ради наживы… Наверное, не было бы тогда и великого русского пейзажиста Ивана Ивановича Шишкина. Справедливости ради надо заметить, что бо́льшая часть тогдашнего купечества вообще не имела образования, а нередко активно противодействовала как просвещению, так и светской культуре вообще. И только желание ни в чём не уступать дворянству, постепенно превращало эту мужицкую стихию «аршинников», «самоварников», «протобестий» и «надувал морских» в могучую силу, со временем сумевшую преобразить патриархальное русское общество, создав условия для его индустриального развития. Художнику жизненно необходима внутренняя гармония, умение обосабливаться от внешней среды, которая так или иначе стремится подчинить всех своему уставу, навязать собственную систему ценностей и придавить бытом. Какое-то время Иван Шишкин был вынужден жить двойной жизнью и чтобы не раздражать домашних, скрывал от них своё увлечение, рисуя по ночам или находясь в уединении, где никто не мог застать его за работой.

Для того чтобы стать художником не всегда обязательно иметь на себе печать избранника, порой достаточно упорства и умения раскрыть в себе скрытые возможности, которые в той или иной степени присутствуют в любом человеке, небезразличном к творчеству. Да и счастливое стечение обстоятельств тоже подчас способствует этому. А вот сделаться пейзажистом по случаю нельзя, им необходимо родиться. Для пейзажиста нужен не столько особый тип живописного таланта, сколько особый психологический типаж, более взаимодействующий со своим внутренним миром, нежели с миром внешним. Любому художнику свойственна высокая степень самоорганизации, но пейзажисту она потребна до крайности, равно как физическая выносливость и терпеливость. Если портретист обязан быть тонким психологом и обладать умением легко коммуницировать с окружающими людьми, то пейзажист должен отличаться качествами натуралиста, исследователя, а также обладать исключительным живописным «слухом», способным в многоголосом природном хоре «слышать» голоса даже самых «малых сих».

У юноши Шишкина все эти качества были. Но и ему, впрочем, тоже помог случай, а он, как известно, с необходимостью преследует достойных. А случилось вот что. Расписывать местный храм прибыли иконописцы из Москвы. Приезд настоящих художников из древней столицы в Елабугу не мог не заинтересовать молодого человека, мечтавшего о том, чтобы целиком посвятить себя творчеству. Информация от иконописцев об учебном заведении в Москве, выпускающем из своих стен профессиональных живописцев, стала для провинциального юноши, не ведавшем о таких вещах, настоящим откровением. Он загорелся идеей поступить туда, и отец, Иван Васильевич Шишкин, рассудив, что сына отговорить никак не получится, отпустил его в Москву в сопровождении своего родственника Дмитрия Ивановича Стахеева.

В августе 1852 года Иван Шишкин был зачислен в «Училище живописи и ваяния» Московского художественного общества. Его первым учителем стал Аполлон Мокрицкий, блестящий портретист сентиментально-романтического направления и автор итальянских пейзажей, пользующихся большой популярностью. Он приучил своего воспитанника к достоверному выстраиванию предметных форм, их внимательному изучению, нахождению в частном типического, а в единичном — общего. Начинающий живописец прекрасно усвоил эти принципы организации изображения, которые впоследствии станут базовыми в его творческом методе. Шишкина ещё в училище отличало стремление к максимальной приближённости к естественным формам, которые он воссоздавал в своих пейзажах. Одних такая особенность восхищала, других — коробила, хотя, надо признать, первых было значительно больше. Шишкин всегда предпочитал работать на природе, чего до него не делали ни учащиеся, ни преподаватели училища. Но вскоре, видя его успехи в живописи, такую практику переняли и другие.

В кругу сверстников Шишкин получил прозвище «Семинарист». Возможно, свою роль тут сыграл его внешний облик, его провинциальный костюм и большая, медведеподобная фигура. Однако, скорее всего, дело здесь было не во внешности. Как было записано в его юношеском дневнике: «Свойства художника: трезвость, умеренность во всём, любовь к искусству, скромность характера, добросовестность и честность». Прочие воспитанники вряд ли предъявляли к себе подобные высокие требования. Как настоящие студенты-бурши они не гнушались выпивкой и праздношатанием, были верны дружеству и сибаритству. Шишкин, вне всякого сомнения, сильно выделялся из этой весёлой среды, которая приписывала ему если не религиозное отношение к избранному делу, то идейно обусловленное — точно. Ведь как там сказано в положениях Стоглавого Собора, повлиявшего практически на все стороны русской жизни: «Подобает быть живописцу смиренну, кротку, благоговейну, не празднословцу, не смехотворцу, не сварливу, не завистливу, не пьянице, не грабёжнику, не убийце, наипаче же всего хранить чистоту душевную и телесную со всяким опасением…» А будущие художники середины XIX века такие вещи знали так же хорошо, как таблицу умножения школьники века ХХ.

Преподаватели много раз склоняли талантливого ученика оставить пейзаж и заняться исторической живописью, считавшейся более достойным занятием для художника с таким истовым трудолюбием и столь редким дарованием. Но Шишкин не считал, что пейзаж может в чём-то уступать иным жанрам живописного ремесла. Как бы не наоборот! «Пейзажист — истинный художник, — запишет позже Шишкин в своём дневнике, — он чувствует глубже, чище (…) Природа всегда нова и всегда готова дарить неистощимым запасом своих даров, что мы называем жизнь. Что может быть лучше природы!»

После окончания училища в 1856 году, Шишкин поступает в Императорскую Академию художеств в Санкт-Петербурге в пейзажный класс Сократа Воробьёва и поселяется на Васильевском острове, недалеко от Академии. Город не понравился художнику, что, в общем-то, понятно, если учитывать его замкнутый характер и любовь к уединению. Столица кажется ему ярмаркой тщеславия, сосредоточием «утончённого разврата и пустой фланёрской жизни». Даже само архитектурное обличье города представляется Шишкину холодным и пугающим, с пёстрыми грохочущими мостовыми, высокими глухими стенами, зимой упирающимися в серое небо, а летом — подсвеченными болезненным румянцем бутафорских белых ночей.

Петербург середины XIX века уже не пушкинский ликующий град с «тёмно — зелёными садами», с «отдалённым стуком дрожек» и «дремлющей рекой», отражающей в своём «весёлом стекле» божественный лик Дианы… Это имперская столица, которой было суждено первой ощутить противоречивость реформ Александра II, с обнажившимися социальными контрастами и пугающими крайностями в воззрениях людей и их поведении. Петербург этого периода хорошо показан в романах Достоевского, Крестовского, поэзии Некрасова и творчестве других российских литераторов. Здесь «кроме фонаря всё дышит обманом». Трудолюбивому, основательному и благорассудительному Шишкину такой город представлялся неуютным и тяжёлым, лишённым элементарного порядка и трезвости. Как там у Достоевского: «Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершали отвратительный и грустный колорит картины».

Зато пригороды Санкт-Петербурга стали для Шишкина самой настоящей отдушиной и творческой лабораторией. Он много рисует и пишет, и уже через несколько месяцев обучения в Академии получает две малые серебряные медали: одну за картину «Вид в окрестностях Петербурга», другую за рисунки, исполненные летом в Дубках под Сестрорецком.

Обучение в Императорской Академии художеств строилось на следовании академическим образцам, проникнутым духом романтизма, с его идеализацией действительности, театральностью и внешней красивостью. Многие талантливые сотоварищи Шишкина по обучению в пейзажном классе так и не смогли выйти за эти академические рамки, опираясь в своём творчестве исключительно на хорошо усвоенные приёмы и правила. В числе этих выдающихся пейзажистов можно упомянуть Юрия Клевера, Николая Абуткова, Александра Киселёва, Арсения Мещерского, Виктора Резанова…

Летняя практика воспитанников Академии проходила на Валааме и с пейзажей, выполненных Шишкиным на этом ладожском острове, пожалуй, и следует вести счёт работам, отмеченным его особым авторским стилем, когда запечатлённая природа живёт на холсте независимой от человека жизнью, являясь к нему как неколебимая стихия, во всей своей мощи и монументальном величии. Все внимательно выполненные детали не дробят изображение, а собираются в единый целостный ландшафтный портрет, где всякая подмеченная частность рассказывает о характере изображаемого места, формирует его неповторимое и живое обличье.

За работы на Валааме Шишкин получает множество наград и поощрений, а за картину «Вид на острове Валааме. Местность Кукко», экспонированную на академической выставке 1860 года, удостаивается Большой золотой медали, дающей ему право на заграничный пансион. Совет Академии был немало удивлён запросу Шишкина разделить своё пансионерство надвое: одну половину посвятить загранице, а другую — работе в России и изучению русского пейзажа. Среди всех выпускников Академии, удостоенных Большой золотой медали, о такой просьбе администраторы и преподаватели Академии слышали впервые.

Шишкин едет за границу только в апреле 1862 года, а не сразу после окончания Академии. Перед поездкой он посещает свои родные места, Елабугу, где много работает с натуры.

Свой пансионерский маршрут Шишкин начинает с Германии, с Мюнхена, где какое-то время работает в мастерской братьев Адамов. Мюнхен оставил у Шишкина дурное впечатление из-за неприятного инцидента, повлекшего за собой судебное разбирательство. В пивной группа немцев начала презрительно отзываться о русских и о России. Шишкин вступил в спор, закономерно перешедший в драку. Обидчики были посрамлены и сокрушены, и им не оставалось ничего иного, как только жаловаться на могучего русского. Занятно, что в деле фигурировал железный прут в три пальца толщиной, который Шишкин изогнул в дугу. Суд оправдал русского богатыря, а немецкие художники в знак уважения к патриотической позиции талантливого коллеги понесли его из зала суда на руках в ближайшее питейное заведение.

После Мюнхена Шишкин направляется в Швейцарию, в мастерскую анималиста Рудольфа Коллера, у которого берёт уроки изображения животных. Шишкин не перестаёт учиться и как он однажды заметит: «Художник и ученый совершенствуются до конца своих дней».

Летом 1864 года Шишкин вместе с другим художником Львом Каменевым работает на пленэре в Тевтобургском лесу. Казалось бы, ну вот они, наши отечественные барбизонцы! Хотя тех, правда, было числом поболее, да лес был не саксонский, а французский — Фонтенбло. Любопытно, что перед тем как углубиться в заповедные чащи Тевтобургского леса, Шишкин посетил Париж и имел возможность видеть картины Теодора Руссо, Жюля Дюпре, Констана Тройона и других барбизонцев. Но их творчество не впечатлило «царя леса», как назовут Шишкина чуть позднее. Только стоит ли удивляться, что Шишкина оставили равнодушным предтечи импрессионизма, ведь он понимал пейзаж совершенно иначе, нежели они. Лес для Шишкина — это не освоенный сознанием и чувством феномен природы, а потому сопричастный и понятный человеку, но особенная стихия, исполненная тайн и неодолимой силы. Лес в его работах совершенно несопоставим с человеком ни по масштабу, ни по своей сути. Два года спустя Шишкин и Каменев вновь окажутся на пленэре в лесу, но уже у себя на родине, в Подмосковье. Там он окончательно утвердится в правильности своего творческого пути и понимания природы. И пансионерская живописная практика в Тевтобургском лесу в этом отношении окажется весьма кстати.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Яков Княжнин