Хлеба кровавый замес

Леонид Шевцов, 2023

Эта книга – правда о том, какой была невыдуманная афганская война. Правда без прикрас ради зрелищности и динамизма выдуманной "картинки". Это компиляция из подлинных характерных эпизодов тех сражений, сложившихся в единый сюжет. Она для читателей, кто любит и ценит жизнь с настоящими радостями и трагедиями, и болью – всей целостностью, как оно есть в действительности. Про мужественных людей, вверивших Провидению свои жизни. Об отношениях в экстремальных обстоятельствах, героизме духа под ежедневным давлением смертельной угрозы. Описываемые события – это картина жизни в чрезвычайных военных обстоятельствах. Итак, идёт огромная колонна. Она тянет зерно, муку и прочую гуманитарку в осаждённый душманами район. Боевые подразделения в драматичных схватках обеспечивают безопасность по очень протяжённому маршруту. А враг стремится уничтожить конвой всеми возможными подлыми средствами. Но даже в том смертельно опасном месте, и в то кровоточащее время, есть шанс для любви Мужчины и Женщины.

Глава 3. Начало операции

Всегда наступает тот миг, когда колесо начинает крутиться. Будь оно брички, машины или истории.

И вот когда оно приходит — время начала операции,

И шуршит змеёй колонна по извилистому серпантину дорог,

И очень мелкая, как цементная пудра, и очень въедливая пыль клубится над дорогой, невыносимо забивая глаза,

Каждый метр дороги может быть заминирован мощным фугасом. И ты постоянно перемещаешься с ощущением, что движешься по минному полю.

Хотя почему «с ощущением»?! Ты все время едешь фактически по минному полю. А фугас обычно устанавливают такой конструкции и таким образом, что совершенно неизвестно, когда он рванёт: под первой машиной, десятой, в середине колонны или под последней.

И ты уже устаешь и плюешь на то, чтобы ежесекундно бояться и ожидать подрыва.

Вот тогда начинается твоя очередная личная война, и она всегда пролегает через твои душу, разум, силы и напряженное тело! И наступал момент твоего личного самоопределения — кто ты и что ты в этой жизни, когда умереть легче, а жить и воевать очень и очень трудно!

В некотором роде даже наступает облегчение от того, что «процесс пошёл» и маховик событий завертелся. Начало всегда есть первый шаг к финалу. К тому финишу, который всё расставляет по местам. Настанет неминуемое завершение боевых, и всем, оставшимся в живых, станет очевидным — кому и какой жребий выпал.

Размеренное и неторопливое, утомительное ожидание переходит в поступательное действие.

Колонна ранним утром начала движение с общей короткой команды по связи: «Я — “Гранит”, впе-рёд!»

Первая машина вышла со «стойбища» на основную трассу — дорогу на Кандагар. И размеренно и неторопливо покатила по маршруту. Остальная техника одна за другой непрерывно стартовала со своих мест и тоже выезжала на дорогу, приноравливаясь к темпу движения.

До района боевых действий предстояло двигаться около восьмисот километров, что составляло четыре-пять суточных переходов. Если, конечно, у тебя была такая возможность — продвигаться без всяких нападений, засад и прочих непредвиденных ситуаций, что было практически невероятно. Душманское «сафари» — оно и есть «сафари», и люди и техника в колонне были изуверскими охотничьими трофеями, сулящими душманам огромную прибыль.

Но как ни странно, вместе с началом этого движения у большинства военнослужащих наступала некоторая психологическая разрядка от того, что наступило время хоть какого-то действия, где от тебя теперь уже что-то зависит, а ты сам больше не покорная игрушка в руках судьбы-злодейки.

Поскольку Шаховской стал начальником штаба батальона, одного из нескольких таких же знатных и ценных своим опытом, и он во многом отвечал за организацию участия батальона в операции, то ему доводилось работать на этапе подготовки к выходу значительно больше других, во всяком случае, остальных офицеров штаба. Организационная нагрузка была огромной и, естественно, усталость в нём накапливалась. С началом ритмичного движения колонны офицера стало клонить в сон.

Ранее он уже много раз бывал в разных разведпоисковых операциях, проводимых силами полка, которые проходили в относительной близости от пункта постоянной дислокации: километрах в двадцати — тридцати, реже до сорока.

Он был смел, инициативен, дерзок и удачлив. И своими успехами и эффективными действиями сумел заслужить великолепную репутацию среди солдат и офицеров. До такой степени, что в полку про него и действия его разведки даже слагались забавные байки. А это говорило о нём немало, поскольку стать героем армейского фольклора на войне, среди смертей и постоянного ощущения её присутствия рядом, завоевать подобное уважение у рано повзрослевших и заматеревших мужчин — это дорогого стоит.

Но в таком масштабном событии — операции армейского уровня — ему приходилось участвовать впервые.

Из-за накопившейся усталости, некоторой передышки в нервном напряжении и из-за размеренного движения колонны Алексей на командирском месте попросту задремал. Расслабления добавляло и то, что стартовали в районе пункта постоянной дислокации дивизии, и ещё часов пять-шесть после выезда личному составу можно было чувствовать себя более-менее защищённо. Вертушки, если что, на таком удалении могли со своего аэродрома долететь до них своевременно и помочь — радиус их действия позволял.

В это время вокруг простирался живописный вид горного хребта в лучах восходящего солнца. Но офицера всё это не вдохновляло, хотя он и отдал должное этому мощному пейзажу первобытной природы, и был в душе обрадован таким великолепием. Но усталость вынудила его рационально использовать свободные минуты, и он за короткое время заснул настолько крепко, что, невзирая на шумы двигающейся рядом техники, увидел сон. Причудливый сон…

Во сне перед ним предстала скала, выступающая из горного кряжа и похожая на горбатый шнобель какого-нибудь горного тролля.

Алексей видел её поначалу очень крупно, в деталях, с кустиками и мелкими растениями. Даже с какими-то незнакомыми жуками и ящерицами, которые сновали по поверхности. Острота зрения во сне была настолько сильной, что он замечал даже колонны муравьёв с красноватыми головками и усиками антенн, двигающиеся навстречу друг другу несколько суетливо, но вполне осмысленно, что-то перетаскивая на своих муравьиных спинах.

Но эта скала медленно отдалялась от Алексея, и он увидел, что та высилась над водоёмом, скорее морем. И вода там голубая, прозрачная. Дул легкий бриз, и он заметил, что эта скала находилась в нависающем и неустойчивом состоянии. Создавалось впечатление, что сто́ит её лишь подтолкнуть, и она гулко рухнет с лопающимся взрывным треском и грохотом. Разлетятся брызги и разойдутся волны моря, сметающие всё на своём пути.

Вот под этой скалой, которая, может быть, тысячелетиями находилась в таком положении, в тёплых волнах, в лучах доброго солнца плескался мальчик. Вдруг на воде появилась мелкая рябь, внёсшая ощущение опасности в этот благостный детский беззаботный мирок. Поднялся ветер, и рябь усилилась.

Скала продолжала отдаляться от Шаховского, и ощущение опасности нарастало. Ребёнка заполнило чувство непонятного страха. И он, поддавшись ему, чувству неизвестно откуда возникшей опасности, стал в смятении выгребать из-под тени нависшего козырька скалы, из этой покрытой рябью и вмиг ставшей очень тёмной воды. Он пытался вырваться на светлый и солнечный участок водной глади.

Из шлемофона, свободно находящегося на шее Шаховского, слышалось приглушённое:

— «Кольцо», «Кольцо»*, я — «Иртыш», приём…

И разноголосица ответов:

— Я — «Блесна», на приёме…

— Я — «Родео», слушаю…

— «Иртыш», я — «Комета», прием…

После непродолжительной задержки в ответах в его наушниках раздалось:

— «Кама», я — «Иртыш», приём… «Кама», спишь, что ли?!

Алексей быстро очнулся от сна, резко скинул с себя оцепенение и осознал реальность вокруг. Он сообразил, что это к нему обращается по радио комбат, и ответил:

— Я — «Кама», на приёме…

*«Кольцо» — общая радиокоманда, которая обращена ко всем, кому положено быть постоянно на связи, в так называемом режиме «на дежурном приёме». Любая болтовня на марше до завязки боя была запрещена. Запрос «Кольцо» не требует отзыва, но обязывает быть внимательным к последующей озвученной информации.

— «Кольцо», — продолжает радиообмен комбат, — скоро будем проходить через кишлак. Духи знают, что идём на боевые. Брать любую мелочёвку из рук бача запрещаю!.. Может всякая хрень оказаться.

Шаховской повернулся к солдатам и хотел им продублировать общий смысл, но Женя его опередил — он также находился в шлемофоне, а значит, мог слышать всю информацию и радиообмен:

— Короче, олени, сейчас через кишлак пойдём… из рук бачат ничего не брать! Понятно?!..

Из глубины отозвался чей-то голос без энтузиазма — не столько потому, что им что-то было надо от бачат, сколько из-за того, что Женя обходился с ними, по их мнению, полноценными солдатами, как с несмышлёными детьми:

— Понятно…

По тону ответа было не ясно — на что же солдатики вообще рассчитывали с началом этих боевых, первых для них по личному участию? Что служба по уставу теперь закончилась, и наступил «военно-полевой колхоз»?

Женя продолжил для ясности:

— Было раз: такой же, как вы, особо понятливый, взял у бача часы, напялил на руку, и без руки остался… Оторвало кисть. Теперь понятно?

Повисла пауза.

Между тем быстрый восточный рассвет, миновав ночную темень через стремительные предрассветные сумерки, перешёл в светлонебое утро. И хотя солнце еще не палило своим согревающим светом, и утро было даже скорее прохладное, но это было уже полноценное утро. И солдаты от безделья и по запросу организма решили перекусить сухпаем.

Конечно, разогревать его во время движения было не на чем. Но тем и хорош горный сухпай, что в нём можно было найти продукты на любой мужской вкус даже в холодном виде.

Сухой паёк был получен на каждого члена экипажа из расчета на десять дней. Это только на первые дни: точные сроки окончания операции всегда неизвестны. И он занимал значительную часть десантного отделения, наряду с боекомплектом, тоже на десять суток боя.

Все это было умело распихано по днищу десантного отделения, чтобы, с одной стороны, было просто доставать, но и оставалась горизонтальная площадка под лежанки для сна экипажа. Кроме того, размещение должно было не мешать, при необходимости, десантироваться к машине через боковые люки и вести огонь из оружия. Так что правильно всё погрузить и разместить — целая наука. Это знания, которые приходили лишь с опытом в первую очередь водителям БТРов.

Пока офицер дремал, молодые солдаты что-то достали из коробки и ели. После того, как радиообмен закончился и Шаховской освободился, Молдаван обратился к нему:

— Товарищ капитан, а вы что-нибудь будете?

— Паштет и банку сока. Женя, а ты что не ешь? — спросил командир у водителя.

— Да как встанем где-нибудь минут на пять, то и я чего-нибудь проглочу, — откликнулся Женя.

Молдаван вскрыл банку паштета размером с шайбу и проколол дырки в металлической баночке яблочного сока, отрезал хлеба, который был получен дополнительно к сухпаю на первые дни, и протянул всё это своему командиру. Тут молчаливо жующий Вася неожиданно выдал:

— Вот же вам не повезло — только вас сюда назначили, а вам сразу на эти боевые пришлось идти.

Женя осёк его:

— Это Вася, для вас, блин, с Молдаваном в первый раз… Так что молитесь, салаги… А для нашего командира, когда он начальником разведки был, то знаете, сколько духовских караванов понакрывал? Они за его голову даже награду нехилую такую назначили…

Шаховской неспешно ел, а любознательный Вася не отлипал со своими вопросами:

— Товарищ капитан, а чё вас «Князем» зовут?

Алексей рассмеялся, а Женя, как старый, опытный дембель, постарался вернуть разговор в какое-то подобие соблюдения субординации.

— Слышишь, пистон, — обратился он к Васе, — ты-то откуда это знаешь?

— Да слышали… Ходят разговоры… Да и другие молодые говорят, что нам с командиром повезло… — промямлил Вася что-то невразумительное.

Начштаба решил ответить молодым солдатикам, чтобы в дальнейшем закрыть подобные вопросы:

— Сам не знаю. Прицепилось с чьей-то подачи… Наверно, кто-то из офицеров был слишком грамотный. В русской истории разбирался… Раньше, в девятнадцатом веке был такой князь — Шаховской. Но я, во-первых, в этом не уверен. А во-вторых — точно к нему не имею никакого отношения. У меня у самого отец — обычный офицер, родом из простой семьи.

Так подробно и совсем необязательно для солдат рассказал о себе Алексей только потому, что они были один экипаж, и в нём нужны добрые и честные отношения, так как от каждого могла зависеть жизнь другого.

Шаховской вновь рассмеялся, вспомнив или подумав о чём-то, и, чтобы закрыть эту тему, сказал в полушутливом, но безапелляционном тоне:

— Вы можете обращаться ко мне проще — товарищ гвардии капитан. — Потом, повернувшись к Жене, скомандовал: — Поведешь через кишлак по-походному.

Водитель молча кивнул, установил водительское место в положение «по-походному», что приподнимало подпружиненное кресло вверх и давало возможность управлять, высунувшись из БТРа и получая значительно более широкий обзор. При этом он надел на лицо горнолыжные очки для защиты глаз от самой расторопной и наглой пыли, которая только может существовать из всех возможных в этом мире. Сделал это он всё автоматически и протянул Шаховскому дежурную сидушку — какой-то квадрат прошитого и плотного войлока, обтянутого не менее плотным материалом или кожей, чтобы холод брони не вытягивал тепло тела, и было не жёстко сидеть на ухабах.

Офицер так же быстро переместился на броню. Для этих двоих военнослужащих — опытного офицера и старослужащего солдата, которые уже впитали в себя жизненно важный опыт войны — все эти действия были привычны, поэтому многие моменты поведения друг друга были понятны и ожидаемы, и обсуждения не требовали. Это были повидавшие многое солдаты афганской войны.