Доча. История правдивая и невероятная

Леонид Развозжаев, 2022

Коровы иногда мыслят острее, чем люди и играют важную роль в истории страны. Герои фантастического романа Леонида Развозжаева осмысляют историю России, меняя сознание, тела и эпохи, согласно опытам индийских брахманов. Они могут спасти Советский Союз, выбить нацистов из «Азовстали» и осмыслить коммунистическое учение. Перед вами – современная утопия. Она же – антиутопия.

Глава 3

Дмитрич и Хозяйка

Коровы испили прохладной водички, выставленной для них во дворе дома, а потом дойные коровы получили дополнительное пойло. «Сегодня оно было чрезвычайно вкусное», — отметила Доча, да и все остальные думали так же.

А вот и хозяйка пришла доить трёх коров: Дочу, Краснуху, и молодую Марту. Хозяйка по-доброму командовала, расставляя коровок в нужном порядке, дока была ручная без всяких механических приспособлений. Сперва хвост коровы привязывался к её задней ноге, потом обмывалось вымя, после чего хозяйка садилась на низкую табуретку и принималась доить корову. Иногда соски нужно было смазывать каким-то кремом, если на них были повреждения. В этот раз хозяйка заметила, что у Дочи есть какое-то покраснение на вымье, такое ощущение, что та обожглась каким-то растением типа крапивой.

«Ну что же ты такая неаккуратная, вроде уж опытная, а где-то нарвалась. Что же это у тебя такое?» — Произносила хозяйка в слух. Доча попыталась пошутить, мол, это из-за разрыва ракет, которые взорвались рядом, когда она летела из Индии. Но вместо шутки получилось жалобное и тихое му…

Хозяйка обработала вымя, в том числе покрасневшую его часть. И приступила к дойке. Захват соска у основания и нежный спуск руки к его окончанию, в результате этой манипуляции в ведро, поставленное под вымя, вытекала струйка белого парного молока. В ведре оно пузырилось и создавало пенку. Так, одно движение за другим, сотни раз повторённое, от одного соска к другому, и вот через пару десятков минут ведро наполнялось почти до верху. На дойку трёх коров в итоге уходило более часа. Хотя у молодой Марты молока было гораздо меньше, поэтому на неё время тратилось тоже меньше, она тогда была ещё первотёлка. Но это сноровка и опыт у хозяйки, а если доярка молодая, неопытная, то может промучиться и несколько часов и ничего у неё не получиться. Тут ведь очень важны отношения, которые сложились с коровой, подход, правильное прикосновение, уважение со стороны коровы.

Ананьевна родилась на Украине в 1933 году, село Кунев Хмельницкой области, на границе с Ровенской. Совсем недалеко г. Острог, древняя культурная и политическая столица западной части Украины после падения Киевской Руси. Даже первопечатник Фёдоров напечатал там одну из своих первых книг на славянском языке. Тут рядом и Почаевская лавра и древний Изяслов, к его району и относился Кунев.

Вообще, их посёлок считался еврейским местечком, хотя тут жили и украинцы, и поляки, но евреев, наверное, было больше. Две синагоги, две школы — это, вроде, до Революции, тут же и польский костёл, и православная церковь РПЦ. Её отец, Ананий Сладковский, был высокого роста, сторонник коммунистического пути развития, прогрессивный во всех отношениях человек. В детстве он дружил с Николаем Островским, который родился в соседнем селе Вилия, и их родители были очень близки, вроде бы даже родственно. По общему мнению, мама Анания, кормила грудью Николая Островского, так как у его матери не было молока после его рождения.

Но потом семья Островских уехала в Шепетовку, где Николай стал революционером. И лишь в двадцатых они вновь встретились, когда Островский служил пограничником. Дело в том, что в Куневе была погранзастава, так как после неудачной для советских республик войны 20-21 годов граница между Польшей и СССР установилась как раз за огородом Сладковских, границей было русло речки Вилия. Первое письменное упоминание о селе относится к 1462 году. А до войны там располагался 20-й Славутский пограничный отряд НКВД. Причём вплоть до начала ВОВ. И Николай Островский, будучи комсомольским работником, несмотря на травмы после ранения, часто принимал участие в боевых операциях вместе с ЧОНовцами и Пограничниками Изясловского района против контрабандистов и белополяков. Ну, а Ананий Сладковский, будучи колхозным активистом, занимался агитацией за светлое будущее, так их пути вновь сошлись.

Но Островского, в конечном итоге, перевели на работу в другой регион, сперва в Киев, потом уж и в Москву, когда он уже стал писателем.

Ананий до ВОВ был председателем колхоза, советская власть процветала и пользовалась всё большим авторитетом. Но война сломала мирную жизнь, сломала много судеб, что уж говорить о миллионах погибших.

Уже в самом начале ВОВ в начале июля Кунев, как и все окрестности, был оккупирован немцами и менее чем через месяц началось планомерное уничтожение евреев села. Убивали и стар и млад, в этом деле большую роль играли украинские националисты из вспомогательной полиции. Многих закапывали живьём вместе с мёртвыми, особенно малых детей. Говорят, земля ещё долго шевелилась в месте, где были казнены евреи Кунева и присыпаны наспех. Вероятно, так долго умирали дети, лежавшие между трупов, и у которых там ещё был какой-то воздух. Ведь трупов было так много, их сваливали в беспорядке в разных позах, так что кислород какое-то время присутствовал в этой братской могиле. А маленькие детки держались за руки своих убитых матерей, братьев и сестёр, бабушек и дедушек. А где-то там наверху слышны были крики «Слава Украине-Героям Слава», «Украина понад усе», «Коммуняку на гиляку»…

И эти лозунги разносились по всей Украине, над тысячами мест казни мирных граждан, лишь за то, что они были евреями, русскими, поляками….

В конечном итоге, мало кому из евреев Кунева удалось спастись. Но вот одна, пожалуй, свершено чудесная история всё же есть.

Вот, что поведал один из спасшихся:

«Уже в августе 1941 года в Куневе оккупанты и полицаи «решили еврейский вопрос» массовым уничтожением. Когда начали выгонять еврейские семьи из домов и гнать по улице к заранее вырытым рвам у еврейского кладбища, в доме Костинбоймов услышали крики и стенания. Мама Сара сразу поняла, что происходит, и успела сказать: «Сынок, убегай». Давид укрылся в огороде, а вся семья — родители, сёстры, как и практически всё еврейское население Кунева, погибла от рук палачей. Евреев ещё гнали на расстрел, а оккупанты и некоторые соседи уже грабили их дома. Немецкий офицер по достоинству оценил музейную ценность коллекции ножей шойхета и прихватил их… После двух суток блуждания по окрестностям Давиду, наконец, повезло: его взял в помощники дед Захар — так он себя назвал, — перегонявший стадо скота на восток, якобы для нужд немецкой армии. По имевшемуся у него соответствующему документу, невесть откуда полученному, Захара с его стадом пропускали патрули оккупантов. Уже в декабре 1941 года мудрому Захару удалось вместе со стадом каким-то ему одному известным путём перейти через фронт, после чего, оставив подпасков и стадо советским властям, Захар снова ушёл через линию фронта в тыл к немцам. Тогда Давид только догадывался, а после войны узнал, что дед Захар был связан с партизанами. В конце концов он был схвачен и расстрелян оккупантами.

В милиции, куда попал 15-летний подпасок, Давид сказал, что у него родственники в Чкаловской (ныне Оренбургской) области, и его туда отправили. В глухом колхозе разыскал Ривку, единственную из сестёр, оставшуюся в живых, потому что ещё до войны вышла замуж, жила у мужа в Шепетовке и вместе с ним оказалась в эвакуации в этой глуши.

До 1943 года Давид жил и работал в колхозе, в 16 лет стал трактористом, а в 17 уже был призван как доброволец. Он несколько раз был ранен, но возвращался в строй и прошёл боевой путь через болота и леса Белоруссии, через Прибалтику, Восточную Пруссию и закончил в Кенигсберге. Война запомнилась многочисленными смертями фронтовых товарищей, сожжёнными деревнями и еврейскими местечками Белоруссии, сожжёнными и вырубленными садами, заброшенными пашнями»

Ананьевна прекрасно знала и Давида, и его историю чудесного спасения, она часто пересказывала её дома, детям. И каждый раз повторяла: если бы не стадо коров, им бы не пройти линию фронта. Для кого-то это, наверное, покажется странным, но, кто имел дело с коровами, тот прекрасно знает, что рядом с ними не пропадёшь.

А в народе вообще ходили рассказы, что-то стало коров было непростое. Намекали, мол, это были дрессированные коровы, считай, боевое подразделение. Они спокойно подходили к немецким разведгруппам, которые останавливали на дорогах на мотоциклах, или к небольшим отрядам. А при сближении с ними получали команду от пастуха, и мощные быки буквально затаптывали ничего не подозревавших солдат, наваливаясь на них со всех сторон. Говорят, идея пришла в голову кому-то в НКВД после испанской войны, где советские добровольцы, воины-интернационалисты, видели быков в различных уличных стычках.

«Что и как было — тут уже вряд ли можно узнать», — так думали все, кто знал тогда об этой чудесной истории.

Сам Давид Костинбой стал директором школы, защитил докторскую диссертацию, а после распада СССР эмигрировал в Израиль, там уж, вероятно, и умер.

Так что у нас есть просто факт того, что два человека прошли гигантское расстояние, мимо вражеских войск и перешли линию фронта через несколько месяцев спустя, этот факт исторически подтверждён и никем не оспаривается.

Жизнь Ананьевы с начала войны перевернулась, их семья сумела спрятать несколько односельчан еврейской национальности, при этом, по заданию партии, сам Ананий остался в селе, он держал связь с партизанами. И сам чуть было не был расстрелян сперва немцами, потом бандеровцами. Была расстреляна бабушка Ананьевны, тёща, мама жены Анания Михайловича. Хоть она формально не была еврейкой, но была очень близка с евреями и пыталась их спасать. Звали её Софья. В очередной из немецких рейдов в селе, она заступилась за каких-то односельчан, оскорбила немцев, за что её тут же расстреляли.

Но самое страшное, что после освобождения села Анания долго проверяло НКВД, он даже был заключён под стражу на несколько месяцев. Его подозревали в сотрудничестве с националистами. И лишь после вмешательства бывших красных партизан он был освобождён и с него сняли все подозрения. Но при этом так и не восстановили в должности.

Сама хозяйка из-за войны и жизни в оккупации так и не закончила среднюю школу, а тут ещё, хоть отец и был на свободе, но стал простым колхозником. Были ещё младшие братья и сёстры, поэтому дальше было не до школы.

В Сибирь она попала в начале 60-х годов, дело в том, что её родственницу посадили за какую-то неблагонадёжность, и она отбывала наказание в Анагарлаге, часто упоминаемом и Солженицыным, и другими летописцами ГУЛАГа. Сам Ангарск начали строить сразу после войны, из небольшого посёлка строителей он довольно быстро превращался в современный, обеспечиваемый по высокому классу категории город. И хоть строили его изначально преимущественно зэки и пленные немцы, но уже на раннем этапе потянулись сюда энтузиасты и любители приключений со всей страны. Тётя Ананьевны освободилась из какой-то колонии под Ангарском и решила тут же остаться на вольной жизни. Зарплаты в то время в Ангарске были очень высокие, спецобеспечение, так как город был в приоритете, жилплощадь тоже получали довольно быстро, так как город строился сразу целыми кварталами и микрорайонами.

Вот и потянулись сюда со всего Союза: из городов и деревень, новые жители нового города.

Тут и встретились Ананьевна и Дмитрич, он сам тоже деревенский сибиряк из Иркутской области. Его деревня Талькин была затоплена во время строительства Братской ГЭС, вернее, она была выселена, но вода так и не дошла до её домов.

Дмитрич был старше на 4 года, во время войны он успел поработать в колхозе, сперва помощником тракториста, потом даже трактористом, зимой и весной 1945 прибавил себе в документах год, даже попал на военные сборы (всеобуч), проползал всю зиму, а война возьми да и кончилась. В общем, на фронт он так и не попал.

Да и в целом жизнь складывалась сложно, так как семья Дмитрича числилась под подозрением у советской власти. Считалось, что его родной отец — знаменитый бандит, воевавший в иркутской области в двадцатых годах против советской власти. Да и другие родственники были раскулачены, как считал Дмитрич, несправедливо.

И хоть два родных старших брата отвоевали в войну фактически с первого дня, всё равно тени прошлого преследовали Дмитрича. Своего отца он даже и не помнил, а вполне возможно даже и не видел, так как его могли убить до его рождения. Что же говорить, тяжёлые были времена. Но Дмитрич никогда не роптал, уважал советскую власть и в душе был настоящим коммунистом, хоть никогда не состояли в партии и даже в комсомоле.

Талькин был расположен невдалеке от древнего по сибирским меркам «Балаганского-отсрога» ставшего впоследствии посёлком, его основали казаки-первопроходцы, покорявшие Сибирь в 1654 году. На середине пути между Братским острогом и оз. Байкал.

Ну, а сама деревня Талькин не была особо чем-то приметной, разве только тем, что в её окрестностях часто находили древние курганы, по всей видимости какого-то тюркоязычного народа. Это было странным явлением, потому что до прихода русских первопроходцев эти места обжили монголоязычные племена бурятов и иные народы. Но, изучив ряд погребальных курганов, учёные пришли к выводу, что, скорее всего, ранее тут проживали народы, вышедшие с Тувы, Хакасии… И, вероятно, они стали основателями племён якутов, переселившись далее на север.

Возраст могильников датируется примерно первой половиной II тыс. н.э. Погребальная обрядность и вещевой комплекс этих могильников, особенно Талькинского, казалось бы, ярко характеризуют так называемый монгольский погребальный комплекс. Но, вместе с тем, именно в Талькинском могильниках обнаружены захоронения лошадей со снаряжением для верховой езды, что считается характерным для тюрков, но не для монголов. В Талькине конские захоронения были единичные, парные и совместно с человеком.

По поводу захоронений лошадей и человека с лошадью в Прибайкалье первой половины II тыс. сложились следующие мнения. Поскольку этот обряд явно характерен для тюрков Алтая (где его истоки уходят в тагарскую эпоху) и в V — X вв. распространился оттуда в Туву, Монголию, Казахстан, на Тянь-Шань и на Енисей, то его появление в Прибайкалье в XI — XIV вв. связано с проникновением туда новых тюркских (кроме и после курыкан, у которых такой обряд не зафиксирован) племен с Алтая, возможно, через Енисей.

Все жители Талькина, особенно молодёжь гордились тем, что в окрестностях их деревни были найдены захоронения, вероятно, знатных особ древности.

Хотя, казалось бы, зачем простому деревенскому человеку интересоваться какой-то древностью. Работай, разводи коров, получай удовольствия от всяких земных благ и продолжай род человеческий. Сибирские просторы этому способствуют. Но человек всегда стремиться к чему-то большему, к чему-то светлому. Ну, а если рядом с человеком корова, то, пожалуй, это просто настоящее чудо. Которое даёт возможность человеку подняться на более высокую ступень развития. Как об этом, например, говорят мудрецы в Индии.

Ну, а в целом сам сибирский край, Прибайкалье, бескрайние степи, переходящие в тайгу, и гордая Ангара, единственная дочь Байкала, рождали тут твёрдые характеры и надёжных людей. Людей, которые могли мирно трудиться, смело воевать, вести своё дело или помогать друг другу в коллективном труде. Изобретательные, спокойные в быту, грозные в сражениях и пылкие в любви. Всё это Сибирь и сибиряки. Например, князь Пётр Алексеевич Кропоткин, русский революционер-анархист, приехав в Сибирь, был крайне удивлён, что тут любой простой человек смотрит тебе в глаза. Как равный тебе, в центральной части России такого не было, так как люди там были придавлены крепостным правом и чтили людей выше себя по социальному статусу. В Сибири же хорошее ружьё, да добрый конь могли уравнять человека с любым другим, с любым социальным статусом. Во многом в своих мыслях революционного анархизма Кропоткин укрепился именно в Иркутской Губернии, когда занимался здесь исследованием географии. Кропоткин буквально влюбился в эти края и в этот вольный народ. Народ с проявлением настоящего анархизма, идеалов воли, справедливости и солидарности!

Сибирь — это плавильный котёл различных наций, тут перемешались и русские, буряты, и татары, и мелкие народы Севера и Сибири. Издревле сюда высылались поляки, староверы, политические, преступники, казнокрады и пр. Но и добровольно народ так же селился из-за перспективы получения в пользование земли. Да и вообще многие простые люди мечтали жить подальше от царя.

В Иркутской Губернии в ссылке жило множество декабристов, как с семьями, так и без, писатели, поэты и вольнодумцы: А.Н. Радищев, Чернышевский, Герман Лопатин, В.Г.Богораз-Тан, В. Г. Короленко, Б.И.Дыбовский, Г.А.Мачтет, В.Л.Серошевский, К.М.Станюкович, И.Д.Черский, П.Ф.Якубович и многие другие.

Только с 1885 по 1906 годы в редакции «Восточного обозрения» взаимодействовали около 50 известных ссыльных. В газете уживались и народники, и эсеры, и социал-демократы. Хоть они и были разных взглядов. Вот лишь некоторые фамилии: М. С. Александров, Е.К.Брешко-Брешковская, Д. А.Клеменц, Ф. К.Кон, Л. Б. Красин, М.А.Кроль, А.Г.Лури, С.А.Лянды, В. Е.Мандельберг, М.А.Натансон, Б.О.Пилсудский, М. В. Ромм, И.М.Соколов, Л. Д. Троцкий, С. Л.Чудновский.

За политические публикации «Восточного обозрения” и сам редактор И.И. Попов неоднократно привлекался к суду, подвергался денежным штрафам, сидел в тюрьме.

Сам Дмитрич рассказывал, что у него есть кровь разных народов: и буряты, и русские, и цыгане, и татары. Хотя по материнской линии его дед прибыл из Белгородской губернии во времена столыпинской реформы, когда крестьяне могли получить землю в Сибири при переселении из центральной части России.

Все родственники Дмитрича были простые деревенские крестьяне, кто-то более зажиточный, кто-то менее. У кого-то одна-две коровёнки, а у кого-то и небольшие стада и даже свои лошади.

Но сам Дмитрич сразу после войны стал искать возможность выбраться в город, он сперва уехал работать на Дальний Восток, потом на Донбасс в шахту, потом вернулся в родную Иркутскую область и работал в шахтах Черембасса, в городе Черемхово.

Всё-таки тут в деревне осталась мама, сестра и два родных брата: Василий вскоре умер, так как с войны пришёл весь израненный, ведь он воевал на сорокапятке, а значит все 4 года на передовой.

Алексей же, хоть и служил в армии с самого начала войны, но всё время находился на границе с Японией и воевал только на Дальневосточном фронте, громил Квантунскую армию. Ну, а сестра проживала тут же, в Черемхово. Иркутская область тогда вообще заполнилась стройками новых предприятий и городов. Молодёжь со всей страны ехала за романтикой и лучшей жизнью. И Ангарск был в тот период времени одной из главных строек не только в области, но и, пожалуй, со всём СССР.

Узнав, какие масштабы и перспективы развития у Ангарска, Дмитрич уехал туда искать лучшей жизни, тем более что от Родины и родных было не так-то далеко.

Ну а в Ангарске Дмитрич и Ананьевна уже и познакомились.

И как тут не заметить, что у людей, вышедших из таких знаменательных мест, влияющих на характер человека, не могли не появится такие коровы, как Доча.

И да, они искренне любили коровье «племя», заботясь о своих коровках, как могли. Давая им лучшую травку, пойло, и главное, волю.

Ананьевна и Дмитрич были уверены, что их коровы настолько самостоятельны, что смогут выбраться из любой передряги.

Сибирская вольница и украинский прагматизм — вот, пожалуй, тот главный секрет, который формировал характер такого чудесного коровьего стада, о котором и пойдёт речь далее.