Знаменитые бастарды в русской культуре

Леонид Нисман, 2019

В книге приведены истории жизни и творчества семи знаменитых деятелей русской культуры, рождённых вне брака. Таких детей называют бастардами. Судьбы этих, как и судьбы многих других бастардов в русской культуре, весьма интересны и во многом поучительны. Описаны их пути из безрадостного, тяжёлого детства к высшим достижениям в русской культуре в различных её областях. Их имена стали широко известны не только в современной им России, не только в современном им мире. И сейчас, в XXI веке, их творчество доставляет огромную радость знатокам и любителям подлинного искусства. Семь героев настоящей книги – по рождению люди самых различных национальностей, но все они творили на благо России, считали Россию своей Родиной и были её патриотами.

Пушкин

День 26 марта 1820 года у двадцатилетнего Александра Пушкина выдался насыщенным. Лицейский учитель Пушкина Василий Андреевич Жуковский пригласил его на литературное собрание, которое должно было состояться вечером. То, что эта литературная встреча была запланирована на Страстную пятницу, самый строгий день в году, любителей словесности не смущало.

Юный Пушкин

Молодому Пушкину вовсе не хотелось предстать перед именитой публикой, собиравшейся у Василия Андреевича, с пустыми руками. Он планировал завершить работу над своей первой поэмой «Руслан и Людмила», начатой ещё в лицее, и собирался прочесть её литературному бомонду этим вечером у Жуковского, к которому испытывал глубочайшее уважение.

Дружественные отношения между Василием Жуковским и Александром Пушкиным возникли сразу же после знакомства в Царском Селе.

«Я сделал ещё приятное знакомство, — писал впоследствии Жуковский Петру Вяземскому, — с нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Милое, живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности. Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастёт».

Так просто, без тени зависти, Жуковский предугадал в шестнадцатилетнем юноше будущее русской поэзии.

Тот день выдался для молодого поэта на редкость удачным. Он закончил поэму и в тревожном ожидании отправился к Жуковскому, где впервые прочитал её взыскующей публике. По прочтении «Руслана и Людмилы» наступила полная тишина. Слышно было только мерный ход часов на камине, да стук чайных чашек, устанавливаемых горничной для вечернего чаепития.

Пушкину в это время было 20 лет. Его поэма «Руслан и Людмила» восхищала современников, в том числе и Жуковского, который в 1817 году выпустил в свет свою волшебную поэму «Двенадцать спящих дев».

Через несколько минут потрясенный Жуковский вскочил со стула, взял свой портрет работы Ермолая Ивановича (Отто Германа) Эстеррейха (1790–1834) и в полном молчании надписал:

«Победителю-ученику от побеждённого учителя в тот высоко торжественный день, в который он окончил свою поэму «Руслан и Людмила». 1820. Марта 26. Великая пятница»

Несмотря на то, что в поэме присутствовали элементы пародии по отношении к балладе Жуковского «Двенадцать спящих дев», Василий Андреевич сердечно радовался пушкинской шутке, он безоговорочно признал гениальность поэмы своего ученика.

Жуковский был в полном восторге от остроумной, блестящей, искрящейся весельем поэмы Пушкина. Взволнованный не менее его Александр Сергеевич написал на этом же портрете свой экспромт, адресованный Василию Андреевичу:

Его стихов пленительная сладость

Пройдёт веков завистливую даль,

И, внемля им, вздохнёт о славе младость,

Утешится безмолвная печаль

И резвая задумается радость.

Пушкин очень дорожил портретом, подаренным Жуковским. С ним он никогда не расставался. Портрет — литография работы художника Ермолая Эстеррейха передает облик Жуковского лучшей поры его жизни. На нём основоположник русского романтизма выглядит романтически и загадочно.

На портрете, подаренном Пушкину, изображён поэт, который не похож на побеждённого. Да и на учителя он не похож. Он был «первым вдохновителем». Когда-то ещё в лицее Пушкин, обращаясь к Жуковскому, сказал: «Благослови, поэт!» И Жуковский не только «посвятил» его в поэты, предсказал ему великую славу, но и преподал ему пример рыцарственного, самоотверженного служения русской поэзии.

Надпись на портрете, сделанная Жуковским, принадлежит к числу классических произведений, вышедших из-под его пера. И она не так проста, как может показаться. Побеждённый… Но побеждённые так не пишут. Сколько здесь в каждом слове весёлой энергии и великодушной силы. Жуковский был «вдохновителем». Это его особенная роль в истории русской поэзии.

Этот портрет и сейчас висит над рабочим столом в кабинете последней пушкинской квартиры на Мойке. И дарственная надпись Жуковского, и пророческие строки «победителя-ученика» давно стали хрестоматийными.

Живые, творческие отношения двух поэтов сохранились навсегда, хотя и подвергались постоянным, непростым испытаниям.

Пушкину приходилось регулярно выслушивать житейские нравоучения и наставления Жуковского (пусть в шутливой, арзамасской форме). Жуковскому же нужно было считаться с самим фактом существования пушкинской поэзии. Мысль, что старший именно с этой поры всё больше уходит в переводы, как бы «не смея» сочинять при Пушкине, высказывалась неоднократно, и в этом, конечно, есть доля истины.

Жуковский был очень взволнован скандалом, который был связан с женой Пушкина Натальей Николаевной (1812–1863) и Жоржем Дантесом (1812–1895). Примечательно, что Василий Андреевич встал на сторону Натальи Николаевны.

Наталья Николаевна Гончарова

Жорж Дантес

Барон Геккерн

Он взялся быть посредником барона Луи-Якоба-Теодора Геккерна (1792–1884), приёмного отца Дантеса. 9 ноября 1836 года Жуковский пришёл с этим предложением к Пушкину, который твёрдо отказался встречаться с Дантесом. Жуковский, тем не менее, не стал давать ответа Геккерну и всячески упрашивал поэта одуматься. От всех сторон скандала он упорно добивался прекращения дела и молчания обо всём случившемся, но Пушкин категорически отказался следовать советам Жуковского.

В сердцах Василий Андреевич писал: «Хотя ты и рассердил и даже обидел меня, но меня всё к тебе тянет — не брюхом, которое имею уже весьма порядочное, но сердцем, которое живо разделяет то, что делается в твоём».

27 января 1837 года Жуковский услышал о смертельном ранении Пушкина. Узнав от доктора Арендта, что смерть неминуема, он поехал к раненому поэту. Когда на следующий день Пушкин прощался с близкими и друзьями, Жуковский смог только поцеловать ему руку, не в силах вымолвить ни слова.

Далее он отправился во дворец спасать бумаги поэта и попытаться помочь секунданту Пушкина Константину Карловичу Данзасу (1801–1870).

Пушкин умер 29 января 1837 года, в день рождения Жуковского. В последнюю ночь Пушкина у его постели сидел Владимир Иванович Даль (1801–1872), а Жуковский ожидал в соседней комнате. После выноса тела Жуковский опечатал кабинет поэта своей печатью.

2 февраля Жуковский известил, что государь повелел ему, а не Данзасу проводить тело Пушкина для захоронения.

7 февраля Жуковский перевёз архив Пушкина для разборки себе на квартиру, где его встретил глава тайной полиции при Николае I и управляющий III отделением Леонтий Васильевич Дубельт (1792–1862), и официально передал бумаги на хранение в отдельной комнате, которую опечатали они вдвоём.

Право, данное Жуковскому государем, сжечь те бумаги, которые могли бы повредить памяти Пушкина, было отменено. Разбор бумаг был закончен к 25 февраля, причём Жуковский писал императору, что не мог читать личных писем и предоставил это Дубельту.

Рукописи и черновики остались у Жуковского, включая неопубликованные поэмы «Медный всадник» и «Каменный гость». Жуковский с друзьями взяли на себя продолжение издания журнала «Современник». Шестой том журнала «Современник» за 1837 год был издан после смерти Пушкина в пользу его детей. Жуковский же добился печатания полного собрания сочинений Пушкина, начатого в 1838 году.

С февраля 1837 года многие свои письма Жуковский запечатывал перстнем Пушкина, снятым с уже мёртвого тела. Этот перстень-печатка был воспет Пушкиным в стихотворении «Талисман».

Пушкин, воспитанный с детства на русских сказках и преданиях, был человеком довольно суеверным и придавал вещам, его окружающим, весьма важное значение. Одним из таких культовых предметов в жизни поэта был перстень с сердоликом, поверхность камня которого украшала гравировка на древнееврейском языке. Пушкин не знал смысла надписи, но искренне верил в то, что этот перстень оберегает его поэтический дар. В 1827 году он посвятил этому украшению стихотворение «Талисман», в котором приоткрыл завесу тайны его происхождения.

Сегодня доподлинно известна история этого необычного подарка, который поэт получил во время южной ссылки от супруги губернатора Новороссийского края Елизаветы Воронцовой.

После смерти Пушкина кольцо перешло к Жуковскому, потом долгие годы хранилось в семье Тургенева и, наконец, было передано в петербургский дом-музей поэта. Однако во время революции перстень таинственным образом исчез. Вора, который его похитил, найти все же удалось, а вот сама реликвия пропала бесследно.

Жуковский считается духовным и поэтическим наставником Пушкина. В литературоведении он признаётся крупнейшим писателем, подготовившим возможность переворота, осуществлённого в русской поэзии Александром Пушкиным.

Как реформатор поэзии, Жуковский сам внёс множество новшеств в русскую метрику, впервые введя в поэзию на русском языке амфибрахий и различные сочетания разностопных ямбов.

Насмешки современников (в том числе и Пушкина) вызвали его белые пятистопные ямбы. Однако, с середины 1820-х годов Пушкин сам стал пользоваться белым стихом.

Жуковский же смог окончательно преодолеть предубеждение современников перед гекзаметром, он разрабатывал особый повествовательный стих, который сам именовал «сказочным гекзаметром». Размер этот был воспринят в немецкой романтической поэзии. С 1810-х годов в поэзии Германии гекзаметр стал ступенью к разработке повествовательного стиха, и такую же роль он сыграл в творчестве Жуковского.

Наследие Жуковского как оригинального поэта-романтика и переводчика оказалось востребовано всей последующей русской культурой от Пушкина до символистов, Цветаевой, Пастернака.

В своей книге «Жуковский. Жизнь Тургенева. Чехов» выдающийся русский писатель Борис Константинович Зайцев (1881–1972) объявил Жуковского «единственным кандидатом в святые от литературы».