Сталин VS Троцкий

Леонид Млечин, 2018

Сталин и Троцкий неминуемо должны были столкнуться. Борьба этих двух вождей Советской России определила не только личную судьбу почти всех сколько-нибудь крупных политиков и военачальников, а, по существу, и страны в целом. Дело в том, что борьба за власть в двадцатые годы прошлого столетия носила более серьезный характер, чем принято считать. В столкновении Сталина и Троцкого, казалось, решался вопрос о том, кто после Ленина станет хозяином. В реальности это столкновение отразило спор о том, по какому пути идти России, какое будущее ее ждет.

Горячий оратор

Кто сейчас поверит, что в годы Гражданской войны и сразу после нее политзанятия в Красной армии начинались с темы «Вождь и создатель Красной армии товарищ Троцкий»? В казармах и красных уголках воинских частей висели портреты Льва Давидовича Троцкого, председателя Реввоенсовета Республики, наркома по военным и морским делам. И красные командиры клялись Троцкому в верности и вечной любви.

В те годы имена Ленина и Троцкого звучали вместе. И враги, и друзья называли их вождями революции. Из всех большевиков только они двое обладали качествами, необходимыми для того, чтобы взять власть и не уступить ее.

«Бесспорно, Лев Троцкий, — писал выдающийся философ Николай Александрович Бердяев, — стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ…»

В 1917 году Троцкий присоединился к большевикам, считая, что прежние разногласия не имеют значения. Он полностью поддержал Ленина, и дальше они шли вместе. На заседании Петроградского комитета партии сразу после революции Ленин сказал, что отныне нет лучшего большевика, чем Троцкий. Эту речь Ленина до перестройки не публиковали — именно из-за слов о Троцком.

В революционный год Лев Давидович оказался одной из самых заметных фигур в бурлящем Петрограде. Он отсидел в царских тюрьмах четыре года, еще два года был в ссылке. Дважды бежал из Сибири. Это прибавляло ему авторитета в дискуссиях. Он был фантастически умелым оратором. Его выступления буквально завораживали.

«Троцкий в истории нашей партии явился несколько неожиданно и сразу с блеском, — так Анатолий Васильевич Луначарский начинает свой очерк о председателе Реввоенсовета, написанный в 1919 году, — Я считаю Троцкого едва ли не самым крупным оратором нашего времени.

Эффектная наружность, красивая широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературность фразы, богатство образов, жгучая ирония, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика — вот достоинства речи Троцкого…

Я видел Троцкого говорящим по два с половиной — три часа перед совершенно безмолвной, стоящей притом же на ногах аудиторией, которая как зачарованная слушала этот огромный политический трактат».

Иван Куторга, активист партии кадетов, оставивший воспоминания об ораторах 1917 года, писал о Троцком:

«На крестьянском съезде он выступал среди предельно враждебной ему аудитории. Казалось, большевистский оратор не сможет сказать ни единого слова. И действительно, вначале оборончески и эсеровски настроенные делегаты прерывали Троцкого на каждом слове. Через несколько минут своей находчивостью и страстностью Троцкий победил аудиторию настолько, что заставил себя слушать. А окончив речь, он даже услышал аплодисменты».

«Троцкий был, несомненно, прекрасным оратором, — свидетельствует член Минского совета рабочих и солдатских депутатов Вацлав Сольский, — но помню, меня несколько отталкивало то, что он был оратором слишком эффектным, то есть таким, который искал эффектов и умел их находить».

В те годы проявился и публицистический талант Троцкого, весьма литературно одаренного. Блистательный социолог Питирим Сорокин, в те месяцы принимавший активное участие в политической жизни, вспоминал не без удовольствия: «Великолепны были саркастические статьи Троцкого, в которых он бичевал и осмеивал своих оппонентов, в том числе и меня. Отличная сатира».

Философ Федор Степун говорил об июльских днях 1917 года: «Особенно шумный успех имел Троцкий, умный, горячий и смелый оратор, с криво сидящим на нервных ноздрях пенсне и демонически-петушиной шевелюрой».

Но Троцкий блистал не только на митингах. У него был организаторский дар. Это проявилось еще в первую русскую революцию.

«В беспорядке революции, — вспоминал он, — сейчас же начинает формироваться новый порядок, люди и идеи естественно распределяются по новым осям. Сплошным безумием революция кажется тем, кого она отмечает и отвергает. Для нас революция была родной стихией».

В октябре 1905 года председателем Петербургского совета рабочих депутатов избрали адвоката-меньшевика Петра Алексеевича Хрусталева (настоящее имя — Георгий Степанович Носарь, партийный псевдоним — Юрий Переяславский). Хрусталев-Носарь начал революционную деятельность, еще будучи студентом Петербургского университета вместе с эсером-боевиком Борисом Викторовичем Савинковым, потом примкнул к меньшевикам.

«Роль Хрусталева-Носаря, — вспоминал художник Юрий Павлович Анненков, — была в той революции значительной, и его прозвали даже «вторым премьером». Как известно, премьером (председателем Совета министров) тогда был граф С.Ю. Витте.

Мне запомнился посвященный им обоим шутливый куплет, бывший популярным среди петербургской публики:

Премьеров стал у Росса

Богатый инвентарь:

Один премьер — без носа,

Другой премьер — Носарь.

У графа Витте нос был скомканный и в профиль был незаметен, как у гоголевского майора Ковалева».

Но очень быстро в Петербургском совете главной фигурой стал Лев Троцкий. Анатолий Луначарский, будущий нарком просвещения, вспоминал потом, как кто-то сказал в присутствии Ленина:

— Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете — Троцкий.

Ленин, который в работе Совета участия не принимал, как будто омрачился на мгновение, а потом сказал:

— Что ж, Троцкий заслужил это своей неустанной и яркой работой.

После ареста в ноябре Носаря-Хрусталева председателем Петросовета избрали Троцкого. Впрочем, скоро арестовали и самого Льва Давидовича. Ни допросы, ни камера его не испугали. На суде он вел себя очень смело.

«Популярность Троцкого среди петербургского пролетариата, — продолжает Луначарский, — ко времени ареста была очень велика… Я должен сказать, что Троцкий из всех социал-демократических вождей 1905–1906 годов, несомненно, показал себя, несмотря на свою молодость, наиболее подготовленным, меньше всего на нем было печати некоторой эмигрантской узости, которая, как я уже сказал, мешала в то время даже Ленину; он больше других чувствовал, что такое государственная борьба. И вышел он из революции с наибольшим приобретением в смысле популярности: ни Ленин, ни Мартов не выиграли, в сущности, ничего. Плеханов очень много проиграл… Троцкий же с тех пор стал в первый ряд».

Троцкий сидел в «Крестах», в Петропавловской крепости. Тюремный режим был либеральным. В камере он много писал, адвокаты выносили его рукописи на волю. В 1907 году его лишили всех гражданских прав и приговорили к вечному поселению в Сибири. По дороге Троцкий бежал. Четыре года прожил в Вене, где с октября 1908 года издавал газету «Правда». Выходила она, как правило, два раза в месяц, в Россию ее доставляли контрабандой. Во время Первой мировой в Париже выпускал газету «Наше слово». Осенью 1916 года по настоянию российского посольства французские власти выслали его в Испанию, в Мадриде его сразу арестовали и посадили в тюрьму, а затем выслали в Соединенные Штаты.

Некоторые авторы утверждают ныне, что Троцкий был агентом американцев, что революция творилась на американские деньги и что у него самого были в Соединенных Штатах немалые материальные интересы. Эта версия — для тех, кто вовсе ничего не знает. Троцкий не хотел ехать в США, его выслали за океан, потому что ни одна европейская страна в Первую мировую не соглашалась принять русского революционера. В Соединенных Штатах он пробыл совсем недолго, историкам известен буквально каждый его шаг. Надо еще заметить, что американское общество в ту пору весьма мало интересовалось российскими делами.

«Больше всего легенд существует, кажется, насчет моей жизни в Соединенных Штатах, — писал сам Троцкий. — Если собрать приписанные мне газетами приключения, получилась бы, вероятно, гораздо более занимательная биография… Я писал статьи, редактировал газету и выступал на рабочих собраниях».

Троцкий провел в Нью-Йорке всего два месяца.

С женой и двумя детьми Лев Давидович приплыл в Нью-Йорк. Путешествие продолжалось семнадцать дней.

Вспоминал через много лет, как в порту они подверглись бесцеремонному медицинскому осмотру:

«На Наташе была вуаль. Врач, интересующийся трахомой, заподозрил неладное за вуалью, быстро приподнял ее и сделал движение пальцами, чтоб приподнять веки… Н. не протестовала, ничего не сказала, не отступила, она только удивилась, вопросительно взглянула на врача, лицо ее занялось легким румянцем. Но грубоватый янки сразу опустил руки и виновато сделал шаг назад, — такое неотвратимое достоинство женственности было в ее лице, в ее взгляде, во всей ее фигуре… Помню, какое у меня было чувство гордости за Наташу, когда мы с парохода переходили по сходням на пристань Нью-Йорка».

На нью-йоркском пирсе его встретили представители Общества по предоставлению убежища и помощи иммигрантам. Поселили Троцкого на 164-й улице, в квартире, за которую платил восемнадцать долларов в месяц, с неслыханными в Европе удобствами: электричество, газовая плита, ванная, телефон, автоматическая подача продуктов наверх и такой же спуск мусора вниз.

15 января 1917 года в газете «Нью-Йорк колл» появилось интервью с Троцким: «Я не революционер. Я ученик Карла Маркса, великого немецкого социалиста. Я мирный человек, и моя жизнь была посвящена попытке добиться согласия между странами».

Несколько недель Троцкий был главным автором радикальной газеты «Новый мир» на русском языке. Вместе с ним работал Николай Иванович Бухарин, с которым мало в чем соглашались. Троцкий активно занимался делами американской Социалистической партии. Много работал в Нью-Йоркской публичной библиотеке, изучал американскую экономику. Выступал с лекциями — на русском и немецком, получал десять долларов за лекцию. Пребывание в Нью-Йорке считал незначительным эпизодом.

В одной из нью-йоркских библиотек Троцкий изучал хозяйственную жизнь Соединенных Штатов. Цифры роста американского экспорта за время войны поразили его. Они были настоящим откровением. Эти цифры предопределили не только вмешательство Америки в войну, но и решающую роль Соединенных Штатов после ее окончания.

На митинге Троцкий говорил: «Европа разоряется. Америка обогащается. И, глядя с завистью на Нью-Йорк, я, еще не переставший чувствовать себя европейцем, с тревогой спрашиваю себя: выдержит ли Европа? Не превратится ли она в кладбище? И не перенесется ли центр экономической и культурной тяжести мира сюда, в Америку?»

Когда пришли сообщения о Февральской революции, эмигрантский Нью-Йорк пришел в волнение. Американские журналисты обращались к Троцкому за интервью. Лев Давидович твердо говорил, что после Керенского власть возьмет партия русского пролетариата. Ему никто не верил. Он сразу заторопился в Россию. Проблема была в получении транзитных виз через Европу. Февральская революция все изменила: российский генеральный консул в Нью-Йорке, уже расставшийся с портретом императора Николая II, выдал Троцкому необходимые документы.

«Сказать, что я познакомился с Нью-Йорком, — говорил Троцкий, — было бы вопиющим преувеличением. Я успел уловить разве лишь общий ритм жизни такого чудовища, которое зовется Нью-Йорком. Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь кузницы, где будет выковываться судьба человечества».

В эмиграции он провел почти двенадцать лет. Но радость от скорого возвращения домой оказалась преждевременной. Норвежский пароход сделал остановку в канадском порту Галифакс. Здесь полиция ссадила Троцкого с семьей и отправила в лагерь, где держали военнопленных: «Здесь нас подвергли обыску, какого мне не приходилось переживать даже при заключении в Петропавловскую крепость. Ибо раздевание донага и ощупывание жандармами тела в царской крепости производились с глазу на глаз, а здесь, у демократических союзников, нас подвергли бесстыдному издевательству в присутствии десятка человек».

Временное правительство мечтало вечно держать Троцкого подальше от России, под охраной полиции, но вмешался Петроградский совет, в конце апреля 1917 года его освободили и посадили на датский пароход, идущий в Европу.