Лейтенант Копылов. Армейский роман

Леонид Канашин

«Лейтенант Копылов» – несомненно, самый правдивый роман о службе и жизни молодых армейских офицеров. Несмотря на драматизм многих описываемых событий, книга наполнена добрым юмором и глубокой авторской самоиронией. Вместе с героями книги читатель будет огорчаться и радоваться, попадать впросак и выбираться из, казалось бы, самых безнадежных ситуаций.И вот вопрос – удастся ли главному герою, пройдя через все испытания, сохранить юношескую чистоту и верность идеалам дружбы и добра? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3. Несерьезная дивизия

Служба моя началась в небольшом сибирском городке Нижнеудинске в высокой должности заместителя командира полка по технической части. На армейском жаргоне должность называлась зампотех полка. Несмотря на саднящую досаду от столь печального поворота судьбы, разлучившего меня и с любимой девушкой и с любимой профессией, я все же испытал некоторую радость и даже почувствовал гордость оттого, что я, зеленый еще совсем лейтенант, сразу назначен на должность, которую, как мне сказали, обычно занимает офицер в звании капитана. Скажу больше, присмотревшись внимательно к себе, я даже сумел обнаружить многие несомненные достоинства, которые военное начальство каким-то образом во мне предугадало.

Впрочем, надувал щеки я недолго. Прибывшие в гарнизон несколько дней спустя два других выпускника военной кафедры нашего института получили в своих полках точно такие же назначения. Оказывается, наша дивизия представляла собой не совсем обычную воинскую часть. Это была «кадрированная» дивизия. В ней почти не было солдат. Всего остального — боевой техники, оружия, запасов обмундирования — имелось в избытке, а вот личного состава не было. И только в случае войны за счет срочного набора резервистов предусматривалось превратить дивизию в полноценную боевую часть.

Утешая себя мыслью, что нет худа без добра, я решил извлечь максимальную пользу из вынужденного двухгодичного отлучения от любимой профессии. Эти два года я не просто перетерплю, я за это время залатаю все свои дыры в профессиональном образовании, а также подтяну свой культурный и интеллектуальный уровень, и сокурсники мои просто поразятся, когда я появлюсь вновь на гражданке и, преображенный, рвану вверх по карьерной лестнице. Для этой цели я привез с собой в Нижнеудинск два рюкзака книг по геологии, купленных в Иркутске, и два десятка томов классиков литературы из маминой библиотеки подписных изданий.

Кроме того, я рассчитывал, что у меня будет достаточно времени для серьезных занятий поэзией.

Опекал меня в начале моей армейской жизни зампотех дивизии. Первое боевое задание, полученное мною, заключалось в том, чтобы, как он выразился, привести в порядок танки. На военной кафедре, нас учили взрывному делу, танки вживую я не видел никогда, поэтому с волнением приближался к тому месту, где стояли танки нашего полка.

О, это были серьезные машины! Большие, железные! От их брони, нагретой солнцем, так и несло жаром. Их было три.

Только что же тут приводить в порядок? Я посмотрел: гусеницы вроде бы исправные, броня без трещин, стволы, на глаз, некривые. Внутрь танков мне заглянуть не удалось — было закрыто… Косясь на проходящих мимо офицеров, я полдня с деловым видом топтался около танков: то обходил их вокруг, как бы проверяя, ровно ли они стоят, то озабоченно щупал гусеницы, то заглядывал под днища… Наконец пришел зампотех дивизии и сказал:

— Что же ты их не моешь?!

Ну, это я запросто! Радостный, я побежал в офицерскую столовую, выпросил у тамошних девушек ведро, тряпку, мыло и стал «приводить танки в порядок». Не скажу, чтобы танки были совсем уж грязными. Они, видимо, уже несколько лет не трогались с места, но пыли на них накопилось изрядно.

Утром я бодро доложил зампотеху, что его приказ выполнен.

— Неужели все танки уже помыл? — не поверил он.

— Так точно, товарищ подполковник!

— Ну, тогда… — зампотех замялся, — тогда ты вот что: сегодня займись своими личными делами, а завтра я тебе приду…, э-э, дам другое задание.

На следующий день он сообщил мне, что теперь эти же самые танки надо огородить забором. Некто до меня уже начинал эту работу. По периметру участка, который занимали танки, были вкопаны деревянные столбы. Мне надлежало соединить эти столбы вверху и внизу брусками, а на эти бруски вертикально набить доски.

Назавтра, около полудня, к фронту предстоящих работ были подвезены пиломатериалы и инструменты, и я приступил к выполнению задания. Эта работа мне нравилась. Главное, как я понял, не нужно было торопиться, чтобы на максимально больший срок освободить командование от хлопот по предотвращению моего праздного шатания в гарнизоне.

Несколько дней спустя, старательно прибивая очередную доску, я почувствовал, что ко мне приближается группа людей. Я поднял голову: это был командир дивизии со свитой. Среди прочих крупнозвездных чинов я разглядел командира нашего полка. Вспомнив, чему меня учили в институте, я поправил фуражку, переложил молоток в левую руку, правой же четко взял под козырек и громко закричал, обращаясь к комдиву:

— Товарищ полковник! Лейтенант Копылов занимается…

Тут я стушевался. Я не знал, как мне закончить бодрый свой доклад. Чем занимается лейтенант Копылов? Приколачиванием доски? Огораживанием танков? Звучит как-то не очень серьезно… В этот момент со всей ясностью представилась мне нелепость того, что я, офицер Советской армии и дипломированный инженер, занимаюсь такой ерундой. Мне стало неловко и за себя, и за командира нашего полка, да и за комдива тоже…

Командир дивизии, так и не дождавшись окончания моего рапорта, скомандовал «вольно» и спросил у командира полка:

— Твой кадр?

— Так точно, товарищ полковник!

— Хорошо, хорошо… — неопределенно сказал комдив и направился вдоль забора, внимательно рассматривая мою работу. Свита потянулась за ним, и все смотрели на мой забор. Я тоже пошел следом и тоже глядел на забор, только теперь как бы глазами комдива, и замечал, что вот здесь брусок как-то не совсем ровно отпилен, а там сучок выпал из доски, и образовалась дырка, в которую какой-нибудь вражеский агент сможет посмотреть на наши танки.

Когда забор кончился, комдив повернулся ко мне и сказал:

— Продолжайте…

После этого группа неспешно стала удаляться в сторону других объектов. Очевидно, у комдива был плановый обход своего хозяйства. Командир полка, задержавшись, поинтересовался: не нуждаюсь ли я в чем, хороши ли доски, хватает ли гвоздей? Я отвечал, что все в порядке, никаких проблем нет. Командир полка был явно доволен тем, как прошел осмотр моего забора, и впервые в интонации его голоса, в его взгляде я почувствовал не то чтобы уважение ко мне, а, по крайней мере, признание того, что я существую. До этих пор он вообще меня как бы и не замечал.

Подоспела осень, и у командования исчезли все проблемы с занятостью офицерского состава. Дивизия усердно стала готовиться к празднованию очередной годовщины Великой Октябрьской революции. Подготовка заключалась в каждодневной репетиции торжественного марша, которым дивизии предстояло пройти перед комдивом в этот знаменательный день. Офицеры, построенные в «коробки восемь на восемь», маршировали до изнеможения на дивизионном плацу. Комдива во время репетиций изображал один из штабных офицеров, стоявший на специальном деревянном помосте, напоминающем детскую горку. Торжественно маршируя, нам нужно было держать ровно шеренги, чтобы «коробка» в движении не превращалась из квадрата в какую-нибудь неуставную фигуру. На подходе к горке мы должны были четко, все одновременно, перейти с обычного шага на строевой и, враз повернув головы, начать косить взглядом в сторону «комдива». Пройдя мимо горки, нам нужно было также четко, разом, перестать косить и перейти на нормальный, человеческий шаг. Это было очень утомительное занятие. Особенно для новичков.

***

Мне не удалось отметить годовщину Великого Октября торжественным офицерским маршем. Однажды утром, когда я пришел на плац и занял в «коробке» свое уже привычное место (четвертый слева в третьей шеренге), командир полка выцепил меня сердитым взглядом и сказал:

— Копылов, выйди из строя! Ты больше не будешь с нами тренироваться. Иди в штаб дивизии, там тебе все скажут…

В штабе дивизии мне сообщили, что получен приказ о моем переводе в Забайкальский военный округ. Я должен в течение трех суток сдать все дела и отбыть в город Читу, в распоряжение командования указанного округа. Я не был обрадован таким известием. За два прошедших месяца я уже как-то привык и к этой не совсем серьезной службе, и к этому городку, находящемуся не так уж далеко от родных моих мест и от родных мне людей. Кроме того, жалко было расставаться со своим новым другом — Андреем Веселовским, зампотехом соседнего полка, таким же, как и я, двухгодичником, призванным в армию одновременно со мной из нашего института.

…Веселовского я нашел в офицерском общежитии. Он, оказывается, сегодня еще не ходил на службу, так как «вчера отбил все пятки на этом дурацком плацу». Едва я поведал ему о своем отъезде, как из дивизионного штаба примчался посыльный и сообщил, что Веселовского срочно вызывают, и что его, вроде бы, переводят в другое место. Я не поленился сопроводить Андрюшу в штаб. И не напрасно! Выяснилось, что Веселовского также направляют в Забайкалье. Ну вот, хоть переезжать будем вместе! А если повезет, и назначения получим снова в один гарнизон.

***

В институте мы с Андреем Веселовским, хотя и учились на одном факультете, были, что называется, шапочными знакомыми. Интересно, что впервые я обратил на него внимание как раз на занятиях по военной подготовке. Начальник военной кафедры полковник Стоцкий водил Андрея из кабинета в кабинет, демонстрируя учебным группам, как не должен выглядеть курсант. На занятиях по военному делу мы звались не студентами, а курсантами.

— Посмотрите на эти бакенбарды! — возмущенно кричал полковник, поворачивая к нам Веселовского то одним боком, то другим. — Разве у советского курсанта, без пяти минут советского офицера, могут быть такие бакенбарды?! Это же Обломов какой-то! Как он сможет постичь военные науки с такими бакенбардами?! А прическа! Вот ведь: по советской земле ходит, хлеб советский ест, а отрастил такие патлы! Мы эту длинноволосую заразу в Чехословакии танками давили, а она у нас здесь теперь, под носом, прет!

Распекая Веселовского, начальник кафедры рассчитывал вызвать у нас волну коллективного порицания, а у самого Андрюши — чувство стыда и деятельное раскаяние. Эффект, однако, был обратным. Нас, как обычно, только забавляла взбалмошная горячность Стоцкого, а сам Веселовский вовсе не выглядел пристыженным или удрученным. Он улыбался, и довольно таки развязно. Видно было, что Андрею совсем не в тягость роль, которая ему досталась в очередном спектакле с участием яростного полковника.

Впрочем, роль эта была рискованной. Яркая одежда, бакенбарды, волосы чуть длиннее двух-трех сантиметров — все это рассматривалось как вызов государственному строю, пособничество врагам социалистического общества. Страна боролась с битломанией и вообще с тлетворным влиянием Запада на советскую молодежь. Не место было проводникам чуждой нам буржуазной культуры в студенческом коллективе, поэтому принципиальные длинноволосые «битломаны» безжалостно отчислялись и тут же призывались в солдаты, где их первым делом стригли наголо.

***

В день отъезда мы с Веселовским договорились перед следованием на вокзал встретиться у меня. Я снимал угол в частном доме. Если Андрюша и испытывал радость по поводу того, что переезжает вместе со мной, то только до того момента, как переступил порог моей избы. Он-то сам собрался в дорогу с небольшим чемоданчиком и поэтому буквально впал в транс при виде огромного числа баулов, узлов и чемоданов, приготовленных мною для перемещения из Сибири в Забайкалье. Он правильно догадался, что половина этого груза ляжет на его руки и плечи. Преобладающая часть моего имущества именовалась офицерским вещевым довольствием и состояла из комплектов обмундирования и белья в нескольких вариантах: летнее, зимнее, повседневное, парадное, полевое. Его я в самые первые дни службы получил на дивизионном вещевом складе, а Андрюша, согласно его любимой поговорке «кто понял жизнь, тот не торопится», обходился все это время только бывшим на нем повседневным мундиром. Остальную часть груза составляли мои штатские вещи: одежда, фотоаппарат, фотоувеличитель, увесистые фотоальбомы, гитара, неподъемный, но называемый переносным, магнитофон «Комета», транзисторный радиоприемник «Альпинист», набор гантелей и книги, книги, книги…

Самый переезд, занявший у нас около двух суток, как-то слабо отразился в моей памяти. Припоминаю, что ехали мы в плацкартном вагоне, много и часто ели, вернее, закусывали… Я почти все время сидел с книгой, как бы читая, а на самом деле сторожа свое добро, потому что всякие подозрительные личности шастали по вагону туда-сюда круглые сутки, с нездоровым интересом поглядывая на мои баулы. Поддатый Веселовский, полный, как обычно в этом состоянии, доброго веселья, вел задушевные беседы то с одной, то с другой очередной симпатичной попутчицей, заканчивая эти беседы стандартным предложением выйти в тамбур «покурить»…

Надо сказать, что девицы эти весьма благосклонно принимали Андрюшины знаки внимания. Андрей Веселовский был очень привлекательным молодым человеком. Прекрасно сложенный голубоглазый шатен, чуть выше среднего роста, с чистым открытым лицом, с легким румянцем на щеках и с ямочкой на подбородке — он и в институте слыл первым красавцем. В неторопливых манерах Андрея чувствовалась мужская уверенность, и даже сквозила некоторая вальяжность, придававшая ему, надо думать, в глазах девиц особый шарм. Когда случалось нам с Андрюшей идти рядом, то встречные девушки просто глаза выворачивали, косясь на него, и не припомню случая, чтобы кто-нибудь из них, хотя бы ради вежливости, мимоходом, глянул на меня.