Правда о СМЕРШе. Военный контрразведчик рассказывает

Леонид Иванов, 2021

Откровенные воспоминания о боевой работе легендарного Главного управления контрразведки «Смерть шпионам!». Вся правда о борьбе с немецкой агентурой, разведчиками и диверсантами, о «проческах» территории в прифронтовой полосе и «зафронтовой работе» (внедрение в немецкие разведорганы и разведшколы), об охоте за разведгруппами противника и изощренных радиоиграх, силовых задержаниях и перестрелках… Судьба Леонида Георгиевича Иванова (1918-2015) уникальна. В 1939 г., закончив с отличием школу НКВД, он был направлен на Западную Украину, где лично участвовал в задержаниях и перестрелках с местными националистами-«оуновцами». Будучи кадровым военным контрразведчиком, прошел всю Великую Отечественную с первой и до последней минуты – первый бой принял на рассвете 22 июня 41-го на советско-румынской границе. Участвовал в обороне Одессы и знаменитом Керченско-Феодосийским десанте, чудом выжил в страшные дни Керченской катастрофы (и беспощадно-правдиво рассказал об этом в своих мемуарах). Прошел путь от оперуполномоченного стрелкового батальона до начальника отделения контрразведки СМЕРШ 5-й ударной армии. Сталинградская битва и Ясско-Кишиневская операция, Варшава и Берлин, две тяжелых контузии, 9 боевых орденов, более 30 разоблаченных агентов Абвера (десять силовых задержаний Иванов провел в одиночку). В победном мае 1945-го майор Иванов участвовал в обеспечении по линии СМЕРШа процедуры подписания Акта о безаговорочной капитуляции нацистской Германии… Обо всем этом Леонид Георгиевич подробно рассказал в своей книге. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Тамбовские корни

Я родился при форс-мажорных обстоятельствах, во время налета банды атамана Антонова на село Чернавка в Тамбовской губернии 18 августа 1918 года. Мать моя, заслышав крики и выстрелы, поспешила с поля домой, но не дошла — я помешал ей своим появлением на свет прямо во дворе отцовского дома.

Село Чернавка — одно из крупнейших сел Тамбовской губернии, живописно раскинулось на левом берегу чистейшей реки Вороны, по мнению некоторых знатоков, несущую в Хопер лучшую воду Европы. По бытующему в этих заповедных местах преданию жил здесь некогда небогатый помещик, которому Бог послал трех дочерей. Дочери были ладные на загляденье, и назвал он их Красивка, Хорошевка, а младшей, самой очаровательной, по иронии судьбы дали имя Чернавка. Пришло время, дочери повыходили замуж и расселились по хуторам. Были у них дружные большие семьи. Потомки дочерей исправно плодились и размножались, приходили сюда и новые люди. Так появились на тамбовщине еще три села — Красивка, Хорошевка и Чернавка.

Спокойная умиротворяющая прелесть реки Вороны не осталась незамеченной людьми: на ее берегах немало усадеб семейств, известных в русской истории: Нарышкиных, Горчаковых, Чичериных, Державиных…

Москва, август 1937 года. Братья Ивановы. Слева — Леонид, Александр в центре, справа — Иван (погиб подо Ржевом).

Родители мои жили бедно, находя приют в убогой крестьянской избе, крытой соломой. Я был младшим, шестым ребенком в семье. У меня было три брата и две сестры. Родители мои работали на земле денно и нощно, но «оскудевшие» (по официальной терминологии того времени) тамбовские земли давали очень небольшой урожай. С детских лет я старался помогать им, и первое, что мне удалось освоить и что запомнилось, была молотьба цепом. Цеп был велик, тяжел, непослушен и подчинился мне не сразу, а лишь после того, как несколько раз огрел меня по спине, плечам и голове. Но нужда — лучший советчик. Мало-помалу научился я молотить, а заодно и просеивать обмолоченное зерно, лопатой подбрасывая его на ветерке в воздух.

Довелось мне видеть своего деда Андрея, отца матери — рыжего горбоносого богатыря, стриженного под скобку. Ходил дед в огромном коричневатом армяке, опоясанный кожаным поясом, жил в селе Ивановка…

Мать рассказывала, что как-то по зимнику он поехал молоть зерно. Зимник был узок — в одну колею: недавно прошли снегопады. Навстречу деду встретилось несколько саней с мукой, и мужики не больно-то ласково попросили у деда дорогу. Дед разозлился и одни за другими перевернул все встречные сани вместе с лошадьми, а сам поехал к мельнице:

— Знай наших!

Когда мне было лет пять-шесть, вся семья перебралась в Инжавино — районный центр, где жила поначалу в небольшом барском доме вместе с десятком других семей, занимая «роскошную» четырнадцатиметровую кухню с русской печью. Я с братом Александром спал на печи, сестры укладывались на полу, два брата на полатях, родители на кровати.

Уклад жизни оставался прежним — крестьянским, да и само Инжавино фактически было большим селом. Таким оно осталось и сегодня, хотя получило статус поселка городского типа.

Отец мой, Георгий Федорович, с утра до вечера был занят хозяйством и, имея три класса образования в церковно-приходской школе, слыл грамотеем. В последние годы жизни он даже работал на должности бухгалтера в одной из артелей. Родом он был из деревни Семеновка. Смутно помню его мать — свою бабушку…

Дом наш, все немудреное хозяйство целиком держались на матери. Мама, Александра Андреевна, была высокая, энергичная женщина, красивая в молодости, активная в жизни, но не получившая не то что образования, но даже азов грамотности. Трудолюбивая, упорная, с яркой речью, она была примером для всех нас и в детстве, и позднее.

— Эх! Мне бы грамотенки чуть-чуть… Я б горы свернула, — иной раз в задоре говорила она.

— Будешь большим, сынок, никогда не зарься на чужое добро, лучше отдай свое. Будь всегда честным и порядочным. Этот наказ матери я старался выполнять в течение всей своей жизни.

Сегодня, оглядываясь на прожитую жизнь, думаю, что своим желанием учиться, своим учебным усердием я прежде всего обязан матери — Александре Андреевне.

Меня с самого начала увлекла учеба. С учетом сложных семейных обстоятельств — беспросветной бедности — только в высокой грамотности я видел свое спасение. Учеба захватила меня настолько, что и тогда, в детские годы, и позднее, в разных учебных заведениях, я старался быть только отличником. Никаких наград тогда не было. Да я их и не ждал. Учеба была для меня и стимулирующим, и успокаивающим, и развлекающим началом.

Учиться было голодно, но советская власть нашла уже тогда, в тридцатые годы, возможность давать детям чечевичный суп и сладкий чай бесплатно. Помню свои мысли того времени, которые можно озвучить, наверное, так: «Пусть я беден, пусть нет у меня нарядной рубахи и аппетитного куска хлеба, пусть худы мои ботинки и ветхо пальтецо из старой шинели, которое я донашиваю уже третьим, но учебой своей я докажу, что не хуже своих богатых товарищей». В таких, отнюдь не «вертеровских», размышлениях находил я тогда опору.

В школе того времени царили порядок и дисциплина — работал учком, не упускал из вида отстающих, закрепляя за ними хорошо успевающих. Был оборудован спортивный уголок — перекладина, брусья, кольца, городошные дорожки, волейбольная площадка.

При школе работал драмкружок, многие из моих товарищей, да и я, серьезно увлеклись театральной самодеятельностью. На всю жизнь запомнилась постановка гоголевского «Ревизора», где мне была доверена роль незабвенного почтмейстера — Ивана Кузьмича Шпекина. Спектакль прошел несколько раз, всегда при переполненных залах. Актеры не жалели себя, зрители не жалели своих ладоней.

В 10-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции я впервые увидел конфеты — в подарке, который получили все ученики нашей школы.

Мама моя всегда подчеркивала свое исключительное отношение к учителям и всячески поддерживала меня и других детей в учебе. Она, как никто другой в моей жизни, могла образно подчеркнуть необходимость настойчивой прилежной учебы.

Когда мне было лет десять, родители купили в Инжавино у монашек крошечный домик, окруженный клочком старого, одичавшего сада.

Мои родные места очень сходны с теми, что описал великий русский писатель И.С. Тургенев в своих гениальных «Записках охотника» — в «Малиновой воде», «Бежином луге», «Лебедяни»…

Свободного времени у нас тогда почти не было, а когда случалось — с удовольствием играли в лапту, чижа, ловили «на круги» раков. Эта затея было равно и полезной, и приятной. Помню, как с замиранием сердца доставал я «из кружка» зеленых, а то и коричневатых раков… Где три, где пять, а где и семь штук! Тут же, на берегу, раки готовились — с солью да с укропцем.

Много лет спустя, на одном из приемов за границей, мне довелось попробовать знаменитый раковый суп — гордость поваров и мечту гурманов. Он напомнил мне тот, что пробовали мы в детстве, но тот с раками из Вороны был не в пример вкуснее. По крайней мере так отложилось в моей памяти.

В окрестностях Инжавина, помню, было много грибов, но то ли из распространенных здесь предрассудков, то ли из самосохранения мы грибы не брали.

В семье, кроме меня, было три брата — Андрей, Иван, Александр и две сестры — Нюра и Рая. Все мы получили образование.

Из братьев особенно выделялся Иван — толковый, ловкий, оборотистый. Он окончил химический институт в Свердловске, позднее работал в Кемерове мастером, начальником цеха. Его отмечали на работе, ценили. Вскоре после начала войны он ушел на фронт и в 1942-м погиб подо Ржевом.

В знаменитом стихе Твардовского мне всегда представлялся мой брат:

Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете…

Уверен, останься брат жив — был бы он крупным специалистом, вкладывал бы свои немалые силы и талант в развитие химических производств. Но… война выбирает лучших. Иван-то и привез меня в Москву в далеком 1937 году с 13 рублями собственных денег.

На всю жизнь я запомнил напутствие, с каким провожала в Москву меня мать, прикладывая платок к глазам:

— Самое главное — будь честным. Не возьми чужого, не укради. Учись прилежно…