Зов бездны

Леонид Зорин, 2012

Леонид Генрихович Зорин (3 ноября 1924 – 31 марта 2020) – советский русский писатель, поэт, переводчик, драматург и сценарист. Леонид Генрихович Зорин – был постоянным автором журнала «Знамя». В течение десяти лет все его крупные прозаические сочинения впервые публиковались этом журнале. Данная публикация – двадцать шестая на страницах журнала. «Зов бездны» продолжает цикл монологов опубликованных ранее.

encoding and publishing house

© Зорин Г.А., 2020

© Издательство «Aegitas», 2020

Все права защищены. Охраняется законом РФ об авторском праве. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

⁂

1

Давным-давно, на самом рассвете, на зыбкой, едва уловимой грани — младенчество переходит в детство — приснился мне странный и страшный сон.

Лечу стремительно, вниз головою, в каменную черную бездну. Уже понимаю и сознаю, что первое же соприкосновение с дном немилосердно расплющит мой череп. Но это совсем меня не страшит — бездна как будто зовет, и я чувствую то, что потом ощутил в своей юности, — как она и влечет, и притягивает.

Мог ли предвидеть, что сон этот сбудется, что вновь оживет он — уже наяву?!

В сущности, этот полет в никуда длится так долго, многие годы. Я все лечу навстречу судьбе, навстречу той грани, когда полет неслышно переходит в падение. Я словно обрек себя на него, с далекой, почти монашеской юности.

Все чаще в моем сознании вспыхивает тот же вопрос, который привычно пытаюсь, по мере сил, обесточить: разумно ли я распорядился доставшейся мне по прихоти случая своею бесценной единственной жизнью?

Мне выпал неповторимый шанс — однажды появился на свет, увидел небо над головою, а дальше все, решительно все, зависело от меня самого. Как миллионы других счастливчиков, которым досталась эта удача, я принял в хрупкие руки весь мир и мог в нем найти для себя местечко — энергией Бог меня не обидел.

Мог стать чиновником, как отец, мог стать кочевником-путешественником, хирургом со скальпелем, астрономом, мог посвятить себя целиком всегда обожаемой мною словесности, не зря же, в конце концов, я нашел единственный способ продлить свою жизнь — взять в руку перо и припасть к бумаге.

Не стану смиренно каяться в том, что я непростительно поздно понял, какое непостижимое счастье любить и внушить ответное чувство — как мог бы я совладать с моей жизнью, если бы не было в ней Любаши? Мой первый брачный союз был нерадостен, пусть даже я всею душой уважал ту женщину, что подарила мне сына — уж не чрезмерное ли уважение мне помешало ее полюбить так, как и должен любить мужчина, когда его кровью властвует страсть?

Пожалуй, я перенес на нее частицу молитвенного восторга, который внушал мне ее отец — прославленный писатель Успенский. Назвав его дочь своей женой, я ощутил себя причащенным к высшему нравственному началу.

Мне было близко и творчество тестя, и чувство, питавшее его труд, — и то и другое потом окрестили пренебрежительным словом «народничество». Мне были понятны и эта отзывчивость, и эта его сыновняя преданность тем обездоленным русским людям, которые день ото дня и спасали, и пестовали свою мачеху-родину.

Несправедливость жизнепорядка я видел даже не в том, что все они обречены на безрадостный век, а в том, что подобное мироустройство считается праведным и священным.

Меж тем во мне и в моем поколении оно вызывало самое резкое, самое стойкое неприятие.

И я предпочел поставить на кон врученные мне жизнью дары — молодость, жар, способность к неистовству. Я посвятил свои дни на земле ее переделке и обновлению, словно она, крутясь в пространстве, только и была занята тем, что ждала своего спасителя.

И вот пора подвести итог конвульсиям этой незаурядной и столь неукротимой энергии.