С царём в голове. Мастерская современного каприза

Леонид Вариченко

Лучше, конечно, без Царя в голове, но если с Царём, то уж по большому счёту: роман в стихах «АЛЕКСАНДРОВНА», поэма «ИНКВИЗИТОР», драматический фарс «ПЬЕСА ПРИНЦА», поэзия разных и последних лет…

2. «ИЗ КНЯЗИ, ДА ПОД БОЖЬИ ГЛАЗИ»

ПОЭЗИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

Патриции прекрасны, словно Боги,

Честь Кесарей кровь переходит вброд,

Зазывны Королевские чертоги,

Цари милы,…но вечен лишь народ.

«ОРЁЛ». Рис. 2012 г.

ЖИТЬ, ЛЕТАТЬ И БЫТЬ ЦАРЁМ

«Унижен. Втоптан в грязь. Творцу проклятье!

Как мусор, на тропе среди камней

Лежу, как будто нет других занятий.

Царь среди птиц, орёл среди царей.

Но я — не я, коль бросив все усилья,

На этом успокоюсь рубеже,

И умывая в луже крови крылья,

Дам вольную измученной душе.

И нужно-то чуть-чуть, не до каприза —

Всего лишь метров пятьдесят ползком.

Преодолеть, схватить остаток жизни,

И снова в небо. Небо — это дом».

И полз орёл, простреленную лапу

По тропке каменистой волоча,

Назло тому, кто выстрелил внезапно.

По—царски презирал он палача.

И мысль одну сознание рядило,

Боль побеждая резкую с трудом:

«Уж если эта пуля не убила,

То надо жить, летать и быть царём.

Быть там, откуда жалкая планета

Красива, но беспомощно мала.

Не нужно скипетра. Любви! Рассвета!»

Вместо всего есть небо у орла.

Свобода титанических размеров…

Не сможет без неё, кто в ней рождён.

И на земле, что нет ему удела,

Чем смерть, другого, тоже понял он.

И кровью каждый след омыт невинной.

В ушах вороний беспрерывный гам.

Но стал ещё короче этот длинный

Путь, возвращающий Царя орлам.

Должно хватить, должно хватить терпенья.

Победа в полуметре! Ближе, сир…

Он оглянулся. Позади сомненья.

«Прощай, земля, прогнивший лживый мир!»

Оборвалась тропинка у обрыва.

Всем телом устремился он вперёд.

И вновь летит, и снова он счастливый.

Боль зачеркнул целительный полёт.

Да, да, летит, летит, свободен снова,

И свежий ветер ввысь его зовёт.

Он не услышал выстрела второго,

Которым и убит был метко влёт.

06.07.78.

ЗЕРКАЛЬНЫЙ ПОЛ СОЛОМОНА

В золоте явь плясала,

Поступь молва лизала,

В жадном пространстве зала

Речи связало.

Будто водою полно,

Скалит зеркальном полом

Царского зренья поле —

Прочь тайны пола.

Много ли разрешая,

Им этикет мешает?

Замерли в позах шахмат

Злости от шарма.

С пряностями за взятки

Сравнивая загадки,

Воспоминанья гладки

Будут и сладки.

3.05.01.

«ТЕЗЕЙ». Рис. 2007 г.

ТЕЗЕЙ

С туманом дефицит в чужих столицах,

И ясен лабиринт, и жребий — друг.

До тошноты лишь масляные лица,

Грибам подобно, лезли в ближний круг.

И жертвоприношенье — святотатство,

И псевдоодалиски — не вои,

И потных рук он не хотел касаться,

И из карманов вынимать свои.

Жаль слепнут раньше времени Миносы

И острова теряют сгоряча,

И в блеске факелов под самым носом

Им минотавр наследует, мыча.

И ясен лабиринт в следах традиций,

И нитку тратить жалко на версту,

И балагуры могут отшутиться,

И навигаторы застрять в порту.

Но всё запуталось довольно складно:

По картам лоций даже ветер тёк.

Клубок — подарок глупой Ариадны —

Тезей себе на свитерок берёг.

Он не носил доспехи у Миноса,

Шутил с Быком, туман рассеял в дым.

Бык ранен! Шут, останься! Боги просят!

Но шут был гордый. Шут был дворянин.

17.11.04.

ГЕРАКЛ

(Из цикла «Критерии»)

У нас Геракл завелся от обеда,

Из книги вылезает почудить,

От Эврисфея так и до Адмета —

Являет подвигов златую нить.

Немейский лев ему — на склонах кошка,

С Лернейской гидрой — церемоний нет,

Птицы Стимфала великану — мошки,

Лань Керинейскую — загнал в рассвет.

Кабан — убит, и скотный двор Авгия —

Очищен от навоза влагой рек,

И Критский бык, и кони, дорогие

Царю бистонов — всех укротит грек.

За поясом Царицы Ипполиты

Сегодня к амазонкам он пошёл,

А завтра за коровами! И врыты

Уже столпы, что тоже хорошо.

Пёс Цербер трёхголовый укрощен им,

И доблестный освобождён Тесей,

И яблоки добыл чудорождённый,

И победил Антея. Службе всей

Венцом было держанье свода неба

Во славу Зевса, грозного отца…

А нам его рассказы — вместо хлеба

И русского родного холодца.

20.07.14. о. Крит

ДЕДАЛ И ИКАР

(Из цикла «Критерии»)

Дедал знал: нет у неба брода!

Пусть выше всех взлетит Икар,

Но кара выбором свободы —

Страшнейшая из многих кар.

Он славы суетной добьётся,

На миг став равным небесам,

И не дотянется до солнца,

И солнцу пищей станет сам.

Дедал премного потрудился

И лабиринт нагородил,

Что минотавр переродился

Во славу брака двух светил.

Покинуть же головоломку

Ему и сыну целиком

Для мифа стало слишком громко

И для Миноса не тайком.

Дедал знал: нет у неба тропок,

И мест для передышки нет.

Икар был лёгок и не робок,

Но мотыльком летел на свет.

И — прочь советы! Море света!

Зачем куда!? Зачем домой!?

Раскинул крылья — стал планетой!

Дедал же — улицей хромой.

21.07.14. г. Ретимно, о. Крит

ЭГЕЙСКИЕ ВЕТРЫ. Триптих

ПЕРЕХОДЯЩИЙ ЗОЛОТОЙ ЛУК

Попутного ветра стреле откровений!

Ушных перепонок коснётся в полёте.

И пенье лихое её оперенья

Роднее оркестра разбуженной плоти.

И рук не поранишь о Лук Аполлона,

И каждая Муза на нём расписалась,

И меткости — гордость прилипчивым фоном.

А цели, ожив, тетиву бы кусали.

Прицелиться — выбор, а выстрел — решенье,

Под смех или слёзы — забавы вершина.

И даже пикантней — в изнанку мишени,

Огонь на хвосте — поцелуй петушиный.

Однажды уже перейдя к Одиссею,

Сей Лук воевал, восстанавливал память.

Его полюбить, он и бредни рассеет,

И хамелеонов разгонит клопами.

Колчан офицера прибавим к оружью.

Там стрелы остались, всё верно и просто.

О, звонкий и точный! Лук вечен и нужен,

Пустить эпиграммы свободно и остро.

Стреле откровений попутного ветра!

Хотят Робин-Гуды турниров и споров.

Так пусть же подвозят и буки, и кедры!

Мы все их — на стрелы, и стрел будут горы!

«ТРОЯ. ОДИССЕЙ». Рис. 2014 г.

НО́МОС (собственный мир)

«Берега, что мне обещаны,

Исчезают за туманами».

Н. Гумилёв

И Троя далеко, и идол нем.

На достиженье цели равноправие.

Везение прощает, но не всем,

Как ясно, что не каждый чих во здравие.

Понадобится убивать — убью,

Помочь — так помогу и не задумаюсь.

Спасение в любви? Так я люблю!

Зачем же, право, волновать звезду мою?

Туникою на ветре поиграть

Тебе пора. Укрощены чудовища.

И поцелуй, как яблоко, сорвать,

Вкусить, да и потребовать ещё, ещё.

Наш Но́мос — достижение легенд!

Предательство простить? Так это, Господи!..

У поражений все черты побед

В любом, увы, неповторимом возрасте.

Обходит стороной меня беда,

Я не герой, и в этом нам везение.

Предать понадобится — я предам.

Предназначение — моё спасение.

В попутный ветер клясться — пить эфир.

Птиц пропущу, как брызги моря, мимо я.

Наш Но́мос — это собственный наш мир,

Понятие на Трои неделимое.

Оскал вперёд смотрящей головы

Пугает встречных близостью прощания.

Понадобится воскресить — увы…

Нам лоция заменит завещания.

К гекзаметру спиной сумеем встать.

Не прячься, цвет туник ярче вырази!

И идол, глядя вслед, не смел махать.

И по лицу струились капли сырости.

НЕСРАВНЕННОЕ

Сияньем звёзд отмечена строка

И оперением богаче стала.

Покину скоро облик старика

И седина совьётся в цепь металла.

Летит строка сквозь кольца топоров.

Всё позади, и Сциллы, и Харибды.

Я в жители готовлюсь тех миров,

Что выше и Тартара, и Аида.

Не надо сравнивать ни жизнь и смерть,

Ни песнь и плач, ни даже вдох и выдох.

И на людей, как на Богов, смотреть

Нельзя! Ослепнешь зрячим с умным видом.

Не надо сравнивать и с жизнью жизнь,

И с песней песнь, и даже вдох со вдохом.

Людей рядить промежду воздержись,

Прозреешь в слепоте, от истин охнув.

Шагами меря остров поперёк,

Летая вдоль, окружность голосую.

И степень соли слёз проверить смог,

И от неё отсеять соль морскую.

Не надо сравнивать и с жизнью плач,

Богов и песни, выдохи со смертью,

И вдохом человека не означь.

Всевиденье убьют всезнанья клети.

Да, сравнивать нельзя ни плач и вдох.

Ни выдох с человеком, ни на песню

Жизнь не походит, да и смерть — не Бог.

Циклопом у костра в ночи не грейся.

Виденья, отсветы ты примешь за гостей,

И перебрав наощупь всех баранов,

Потребуешь наряд под цвет костей.

В Гомеры — поздно, а в Орфеи — рано.

2.09.01.

«ТРОЯ. ЕЛЕНА». Рис. 2014 г.

ОДИССЕЯ

Какая бы ни близилась премьера,

Иль мера жизни б стала полумерой,

Моей ход мысли мной освобождён

От Маркса с Кантом, но не от Гомера,

Что проливается, порой, дождём,

Иль вылезает вдруг из-за кулисы,

Иль в костюмерной туникою вислой

Вдруг пальцем мне грозит, как неслепой:

«Страшись Судьбы!», «Пройди тропой Улисса!»,

«Ну, победи в борьбе с самим собой!»

В младые дни, когда морская пена,

Но не прописанная, как ни странно, сцена,

К себе манила пуще озорства,

Уже являлась на пути Елена

С умом в глазах и патокой в устах.

И лихорадило и колотило,

И от ворот бараном воротило,

И вёсел треск ушёл в копейный лом,

И Пенелопа всё давно простила —

И так Итаки Царь не впал в полон.

Мы — э-ге-гей! — Эгею переплыли,

И ближе локтя стены Трои были.

Но Нестор вдруг женился на другой,

Ахилла пляс в Раю и в новой силе,

А был ли Менелай — тут в тексте сбой.

Конь, фаршированный тупым десантом,

Перед Приамом показавшись франтом,

Был скормлен илионцам под вино.

Я ж оседлал строптивые пассаты,

Обрёл заветный лук, и всё вольно!

Побег Елены и её Париса,

Чей юный тополь выше кипариса,

Из летописи греческих побед

В былины дотатарских русских высей

Не удивили мудрецов и свет.

Как раз тогда и раскрутились гайки,

И не по Гегелю писались байки,

И острова мозаикою дней

Срывались, будто гончие собаки,

Для встречи выживших в боях людей.

На задниках описанных страданий,

Где целых, где местами даже драных,

Не скверы, но пучины в бурунах,

Не карусели у массивов зданий…

И парки — те, что судьбы рвали в прах.

И зрителей пейзажи не смешили,

И падуги сменяться не спешили,

Свет выставляли зевсовы пять жён.

Не мы сюжету главному служили,

Но он терпел нас — нем и поражён.

Легенды — наши верные холопы.

Мой к Пенелопе путь от Пенелопы —

Через прекрасное и злой кошмар —

Себе под киль легко века ухлопал

Под крики гарпий и хмельной угар.

Сирены, в сладкой пене возникая,

Навязчиво наш воск в ушах лаская,

Томились. Нам простить их и забыть.

И даже любящая Навсикая

Рвалась не в счастье, но поработить.

И бой в дому — себе за время мщенье.

И возвращение, и превращенье

Из старца в мужа, из бомжа в себя —

Лишь отрезвление и подношенье

Одной лишь милой, что ждала, любя,

И претерпела, и перестрадала,

Сопротивлялась и не увядала,

И сохранила, и загнала вглубь.

И по-божественному — это мало,

А по-людски, поверьте — груда груд.

Но Одиссей ведь мог и не проснуться,

Родной Итаки снова не коснуться,

Не протрезветь, не приказать себе,

И в соль воды опять не окунуться,

Не возрази однажды он Судьбе,

Не вспомни, что пути желаний — к бедам,

Пути ошибок — к внутренним победам,

Незаурядность — не для суеты.

Где Альфа зрима — там вернее Бета,

И Гамма — там, где не горят мосты.

Сладка соль мысли и пороку встречна.

Елены — славны, Пенелопы — вечны!

Парисы — для названий городов.

Но Одиссеи наши — бесконечны,

Как род, предназначение и кров.

И как бы и когда меня ни злили,

Но стрелы лука пребывают в силе,

Когда я заправляю их в салат.

Кто ест, тот есть! И значит, мы и были!

И это — не Гомер, но Сопромат!

15.10.11.

АЛКИВИАД

Из пыли столетий он выметен ветром.

Он — Алкивиад, он — любимец толпы.

Не знаем деяний, не помним заветов,

Глаз, цвета волос, высоты, худобы.

Он так захотел, он был Алкивиадом —

Явленьем природы, причудой страстей.

Собачьи хвосты разноцветной гирляндой

На бедрах его — привлекали людей.

То там пробежал и следов не оставит,

То тут наследил, хоть ему не с руки.

Коль брался, то всё у него получалось.

А нет его, бей кувшины в черепки.

С закатом исчезнет, вернётся с рассветом.

При нём — кавардак, без него — кутерьма.

При беге хвосты развивались по ветру,

Бросались в глаза и не шли из ума.

Преступен ли был? Удручён ли виною?

Не битый и сам не желающий бить —

Властителей он обходил стороною,

Они же его и не смели ловить.

Одеждой разбойника-комедианта

Храбрился он или же след заметал?

Он — Алкивиад! Он — ценнее таланта!

Он то, чем никто в этой жизни не стал.

Где он улыбнётся, там плач прекратится.

А в шторм окунётся, тишь сразу и гладь.

Он — песня прозрения маленькой птицы,

Которая тучи сумела прогнать.

Облаянный снова при каждом рассвете,

Запомнился всем он, как снегом зима,

Как вкусом вино, как свободою ветер,

Как вбитые в летопись строки письма.

Он — Алкивиад! Он — легенда! Он — сказка!

Украл — подарил, не смолчал — подсказал.

При жизни не пойман он и не доласкан,

А смерти, как выяснилось, и не знал.

Собачьи хвосты разноцветной гирляндой

Конец ознакомительного фрагмента.