Заметки о чаепитии и землетрясениях. Избранная проза

Леон Богданов, 2022

Что наполняет приватную жизнь ленинградского интеллектуала – героя этой книги, которому выпало жить в медленно ветшающей тоталитарной империи? На первый взгляд, разного рода мелочи: редкие книги по восточным религиям и культуре, чайные церемонии и парадоксальные размышления. Но тревожная реальность, одновременно пост- и предкатастрофичная, неумолимо просвечивает сквозь быт: тонко настроенный авторский приемник улавливает все непредсказуемые исторические события, стихийные бедствия и географические изменения. Всполохи сознания и мельчайшие движения предметов оказываются тесно связаны с фундаментальными сдвигами истории, а редкий талант Леона Богданова, сделавший «Заметки о чаепитии и землетрясениях» культовой книгой, позволяет ему обнаружить и продемонстрировать читателю эту связь. Удивительно и мужество авторской позиции: проза Богданова постулирует не эскапизм, а интенсивное проживание эпохи как единственный способ ее преодоления. Леон Богданов (1942–1987) – один из ключевых авторов ленинградской неподцензурной литературы, автор множества поэтических и прозаических произведений, публиковавшихся в журналах «Часы», «Транспонанс», «Митин журнал». В 1986 году за «Заметки о чаепитии и землетрясениях» получил Премию Андрея Белого.

К. Кузьминский

Черное стекло Леона Богданова

вроде, и знаю — не хуже-ближе (дольше) михнова, алкоголика, но между нами стояла черного стекла стена наркоты

1967…

приходится заниматься «ИСТОРИЕЙ искусств»

поскольку «современников», в большинстве, уже нет (и те — далече)

а память — вещь необычайно хрупкая, фрагментарная и лживая

вероятно, встретился я с леоном богдановым, «элликом», в 1967-м

около того

где-то в том году состоялось знакомство с эрлем

«эллики и эрлики», как называл их я

документация пошла позднее

во всяком случае, историческое фото эрля и эллика снято гран-борисом (кудряковым) — 28 июня 1970, «на манежной площади около малой садовой»

и снабжено двумя автографами — эрля и эллика — непонятных позднейших лет (1972?), см. «Антологию новейшей русской поэзии у Голубой лагуны», том 4А

1970-м же «датируется» мой единственный визит к эллику на блохина, с моей женой, «мышью»

когда лишь я и смог — воочию — наблюдать его «творческий метод»

комнатушка, с немытыми стеклами, диван (прожженный) и горелая дырка в полу, около него: эллик заснул с косячком или с сигаретой (или — он курил «беломор»? — пригодный для того и того?)

по стенкам, вроде бы, ничего: грязные обои (всяко: «окантованных картин», обычных в мастерской-студии — не было)

был угощен чифирем, в белом эмалированном ковшике — по меньшей мере, «квартом» (слой чая занимал три четверти посудины)

деньги — малые, пенсионные (по шизе?) и малые же случайные приработки — уходили на индийский чай (38 коп. пачка?) и афганский гашиш-планчик (рупь — косяк, кодеин при этом стоил сущие копейки, и в 60-х — без рецепта еще)

пельмени — 40 коп. пачка (‹…› овчина <В.А. Овчинников> их называл «акридами», коими в пустыне монаси-схимники питались, — наш обычный рацион: богданова, шемякина, мой, всехний…)

хлеб — 14 копеек буханка, формовой (и круглый, в ту же цену или чуть дороже — 16?)

на кисти-краски и холсты-бумагу — оставался голый и абсолютный ноль

(изобретенный индусами, коего востока знатоком и поклонником, «ориенталистом», как и михнов, — был, в своей «дзеновой прозе», эллик)

где там стояла оцинкованная детская ванночка (или — стиральное корыто?) — в коммунальной ванной ли, но не в комнате — не упомню

в корыте были свалены листы «мусорной бумаги»: тетрадочной, альбомной, просто какой-то оберточной, разного формата и текстуры

«я, говорит, засыпаю их анилиновыми красками (2 копейки — или 29? — пакетик), потом порошку алюминиевого, которым фонарные столбы красят, — и размешиваю

на готовые мокрые листы налепляю таблетки от шизофрении — от них желтый ореольчик остается»

потом по полу рядами раскладывались все — сотня — листов

эллик смотрел — и выбрасывал ровно 90 %, оставляя 10

когда из десяти десятков складывалась очередная сотня — следовал новый (окончательный?) селекционный отбор

в результате, пришедший на мою выставку «23-х» михнов-войтенко — увидел с полдюжины работ эллика (вертикальный ряд, за скудостью места) — и сказал, на одну: «д-дааа…» (и помню — на какую, есть где-то в слайдах)

работы были из собрания эрля

два ведущих абстракциониста, участвуя в моей выставке 1974-го работами, — ни на открытии, ни далее — лично не появлялись

михнов уже был «антисоциабелен», а эллик, не исключено, находился в больничке-дурке

в тот единовременный визит 70-го — эллик не возражал, когда я отобрал пачку работ (из подвергшихся селекции, аннулированных)

на старо-невском, в своей комнате в коммуналке — «мышь» изобразила по лету 1970 (к нашей запоздавшей свадьбе) — коллажи из элликовых работ, по стенам: кресты из «кругов» (эллик явно пользовал — лабораторные фильтры), композиции из прямоугольных листов

абстракции красно-сине-фиолетовых тонов (анилин), с блестками алюминиевого порошка

7 работ эллика (одна — с фильтрами и таблетками, похоже) — чудом сохранились, поскольку были «окантованы» (наклеены на дешевый полукартон, кальсонного цвету), все — «начала лета 1970» (поскольку к свадьбе в августе — они уже висели, на старо-невском)

остальная полусотня «неокантованных» — вероятно, погибла (поскольку матушка моя — никогда не была «поклонницей пикассо», выросши на клевере <художник Клеверов> и рерихе)

дело «исхуйствоедов» — разбирать абстрактные композиции эллика (магрит или мондриан?), равно и михнова-войтенко — и пишут уже (спохватились)

мое дело было — запомнить и полюбить художника эллика (леона л.) богданова — в мои немногие с ним эпизодические встречи 1970?–1975

и сохранить хоть 7 его работ

вру: у нортона в коллекции сохранилась (от меня) элликова работа «со штампами», единственная имеющаяся в его музее циммерли-ратгерз:

где-то эллик раздобыл какие-то допотопные монетные (?) клише — с двухголовым орлом и надписью допетровской кириллицей (диаметром в 5 и 10 см! — щас смерил) и тискал таковые на чем ни попадя (на заливках тушью и акварелью, или анилине)

белую рубашку, украшенную черными оттисками этих клише (подарок к свадьбе?), — мать моя с возмущением выкинула

присутствовал, как бы, элемент коллажа — и шрифтов

и это тоже мне помнится — все 33 года, треть века

его рисунки, представляющие тоже несомненный интерес — помнятся мне меньше (а видел — немало), нежели эти ташистские заливки анилином — и «желтенькие таблеточки от шизофрении», равно и орлиные штампы

для меня леон л. богданов — всегда был «антиподом» михнова-войтенко: там, где женя организовывал дисциплинированный «жест», эллик организовывал «случай»

пальчиком в небо: тык — не попал… тык, тык — попал!..

михнов пальчиком в небо не тыкал, он его создавал

но эллик, своей организацией «случайного», безошибочным методом «эстетического отбора» — удивлял меня еще больше

жаль, что с ровесником (он, вроде, 1941) — встретившись всерьез в 30 лет — мне, практически, не удалось пообщаться

по причине сугубой разности кайфов: алкоголического (у меня) и наркотического (у него)

хотя повязаны мы были — «всеми нитками» (см. в Ант.):

«эллик и ентин чесались у меня на кушетке, как стадо обезьян, после коды с планом» (том 2А)

«эллик, забивая косячок в катькином садике, в январе — обнаружил под скамейкой в дупель пьяного глеба горбовского и доставил его домой, на пушкинскую

“а ведь если б это был не я — я бы замерз!” — серьезно прокомментировал мне глебушка отчет об этом событии» (том 1)

эллик, как художник и прозаик, — присутствует у меня аж в двух томах: 4А и 5Б

и доброй полусотней расползшихся по миру (и невем куда) — литографированных и маслом портретов работы легендарной герды неменовой — виденных у нее в период написания и рисования моего

эллик был ее любимейшей «моделью»

странно, но эрля она практически не рисовала (или — не видел?)

лицо у эллика было прекрасное, боговдохновенное, тонкое

даже в период последних съемок наших, с фотографом геной приходько, в 75-м — когда эллика уже довела наркота, пополам с шизофренией

«дзеновую» прозу эллика — я упоместил сразу в две антологии: прозаиков питера «лепрозорий–23» (самиздат, 1974) и «антологию новейшей русской поэзии у голубой лагуны», том 4А, массачусетс, 1983

не могу сказать, что часто ее перечитывал: медитативная энергетика отрешенности — сугубо не по мне, даешь — динамику (и динамит)!

но она во многом идентична — и венедикту ерофееву, в своей временной вневременности, и саше соколову —

ибо писалась: в 60-е–80-е (и — «не для печати», что — характерно)

традиционщики-реалисты (будь то неопубликованные тогда же «горожане», или попросту — деревенщики) — менее отражали «внутренний мир» шестидесятника

в особливости — колеблющегося между востоком и западом, между буддизмом и христианством, в евроазийской непоследовательности

джимми хендрикс и тибетский гонг — равно звучали в головах и в ушах

особливо — под азербайджанский чай, из ленкорани

(по соседству, в али-байрамлы, я пахал рабочим-ихтиологом на теплоэлектростанции, в 1963-м)

ленкорань возникает у эллика (просверкнув в 30-е — паустовским)

читать богданова — очень автобиографично

по артему веселому — подразумеваемая канва (всеизвестная), по которой — идет вышивка словесная, узором — декором времени

так артем писал «ермака» (рукопись — спрашивайте в гб-нквд, мне известен — лишь его «прием»)

проза богданова — орнаментальна, наложением на знаемое,

подразумеваемое — ленинград 1960-х–80-х, методом чтимого мною веселого

читая — гостишь

будучи угощаем — чаем

беседа, как чаепитие

ритуал

(включил бы — целиком, в долгописомый роман «хотэль цум тюркен», в главу-узел «чайная церемония пен-клуба». включаю.)

это первое — знаковость слов-реалий, что сражает на первых же страницах эллика

далее: псевдо-дневниковость — от «дневника» остается даже не запись «мыслей» (розанова-блока), но — состояний, в которых эти мысли приходят

нечто еще более неуловимое, нежели сама проскользнувшая мысль

зыбкость бликов на колеблющейся глади воды

то, чем развлекали себя монаси — тибета и афона, — погружаясь в беспробудный дзен

исихасты — созерцанием пупка

да и где он еще, «пуп вселенной»

я хочу созерцать пупки — с элликом

и это вот «пуповое желание» — и есть, может быть, единственная оценка — со-переживания, не-равнодушия

так — «наискосок», наверняка, леон л. богданов читал глянувшиеся ему книжки

так — я читаю его

тридцать лет и три года, треть ХХ столетия — прожитых порознь, но сообща

далее см. — ненаписанные воспоминания эллы липпы, эрля, галецкого, михнова-войтенко, горбовского, кулакова/виньковецкого, ентина, славинского, аронзона/альтшулера, хвоста/волохонского, миронова/макринова, левитина и бровиной — всего нашего, не столь уж и узкого, круга

и следующего уже поколения — кирилла козырева, и?..