Узлы времени

Лени Фич

Время – самое загадочное явление – протекает мимо человека, и никак не удается его покорить. Управляющий временем – управляет своей жизнью и миром. Секрет управления временем по-русски в этой книге в 16 главе. Потратьте свое время, прочтите и другие записки из дневников ради пользы дела и личной жизни.

Узел времени 1. Безвременный

Из дневника поэта эпохи Возрождения

Время — это смерть для всего.

Когда ты родился, оно уже расставило свои сети, поймало тебя в свои силки и повело тебя к смерти. Весь путь твоей жизни — это дорога к смерти. Зачем тогда идти, лучше сразу оборвать, к чему вся эта суета жизненных хлопот и тревог, если у всех один и тот же конец на погосте нашей местной церкви.

Я несколько месяцев думал и писал об этом.

Вот у Петрарки прочёл в сонетах «На жизнь мадонны Лауры»:

Я в мыслях там, откуда свет исходит,

Земного солнца несказанный свет,

Затмившего от взора белый свет,

И сердце в муках пламенных исходит.

Отсюда и уверенность исходит,

Что близок час, когда покину свет.

Бреду сродни утратившему свет,

Кто из дому невесть зачем исходит.

Но смерти на челе неся печать…

У каждого печать смерти на лбу, как только родился, так и припечатали конец — где, когда и как суждено уйти в небытие.

Вот я и думаю о смысле жизни. Думаю уже которую луну, что чертит свои круги по небосклону постоянно, есть я тут иль нет меня, думаю и пишу. Я посвятил этим раздумьям большую поэму. Надо будет дать её почитать отцу Иоанну, настоятелю монастыря Святого Патрика, он тоже, говорят, в молодости писал в стихах. Пока я не придумал ей название, может быть, назвать «Жизнь во имя Бога». Ведь Бог дал нам жизнь и призвал прожить её достойно. На ум пришли слова нашего священника, отца Домениана: что при всех обстоятельствах надо жить. Бог не прощает самоубийц, и их даже нельзя похоронить около церкви на святой земле. Души их так и будут ходить неприкаянные и не прощенные Богом навсегда в вечности.

Получается, что смысл жизни, чтобы жить, и не просто так, а во имя Бога, подтверждая истину в этих словах.

Да, но можно же идти и от обратного. Взять и покончить с собой ради Бога. Приезжий купец рассказывал, что арабы так и делают. Их бог называется Аллах, и ради него они убивают и погибают сами, тогда их Бог берёт в свой рай, где много женщин, еды и роскоши.

Я поделился своими сомнениями с отцом Доменианом, а он сказал, что это богохульные мысли и такие грешники попадают не в ад и не в рай, а в мучения вечной неопределённости.

Как же проверить истину в его словах?

Взять и повеситься, вот на этой самой балке в моей комнате, и на себе проверить.

Но оттуда никто не возвращался, как же я потом буду знать, что сделал верно?

Я лежал на кровати и смотрел на балку под потолком. Я представил себе, как завязываю там веревку, спускаю петлю на шею и встаю на краешек моего столика. Толчок ногами, и я бы полетел в пустоту вечности.

С этакими мыслями я вчера заснул и не успел их записать в свой дневник, в надежде, что сделаю это завтра с утра.

Потом во сне я умер.

Сначала я увидел себя лежащего на кровати, и смотрел я сверху.

Нет, не так, что-то лежало на полу у кровати, а я смотрел на это сверху. Стени зашла в комнату и стала махать руками и причитать. В комнату стали приходить по очереди родственники и качать головой. Нечто лежащее на полу переложили на кровать, сняли веревку. Мой мерзкий младший брат Ральф тут же полез в ящик моего стола, к его радости, в этот раз он был открыт. Я висел у него над головой и говорил ему не лезть туда, там лежат мои бумаги. Это мои записи, мои стихи и поэма, а не его. Украсть ему её не удастся, все знают, что он не умеет писать хорошие стихи. Он умеет только рифмовать слова. Он меня не слышал, озирался беспокойно, правда, при этом продолжал копаться в моих бумагах. Наконец-то отец заметил его действия и остановил жестом. Ральф с недовольным видом отошел и сел в углу. Я знал, что он не успокоится и при первой же возможности украдет мою поэму, чтобы выдать её за свою.

Потом в комнате стала собираться семья и прислуга, открылась дверь, и вошел наш священник Домениан. Он долго гундосил что-то, неразделенное на слова. Все со скорбными и скучными лицами его слушали. На самом деле никто не слушал, а все ждали конца его речи и хотели уже сесть за стол. Родители сидели молча с каменными лицами. Одна Стени искренне горевала и плакала. Надо же, а я никогда раньше не замечал эту маленькую служанку. Священник пособолезновал моим родителям о безвременно усопшем сыне и ободрил их: ведь у них есть ещё дети, которые поддержат их на старости, а Богу было угодно забрать такую светлую поэтическую душу.

Этот вороватый Ральф поддержит, что ли? Какой цинизм, а я? Как это безвременно? Я знаю, сколько мне лет.

Стоп.

Без временно.

Я огляделся. Действительно, пропал звук от огромных башенных часов, который всегда был слышен в моей комнате, окно которой было под крышей дома и выходило на площадь как раз рядом с часовой башней. Скрежет часового механизма был всегда слышен. Я выглянул в окно. На башне был просто круглый диск без стрелок и цифр. Я кинулся вниз по лестнице из дома на улицу, по улице к дому часовых дел мастера. Его дом был одним из самых богатых в нашем местечке. Его семья делала, продавала и чинила часы всем в округе. И в его доме все стены были в часах. Я влетел туда, даже не обратив внимания на дверь. Была ли она открыта или закрыта, не знаю. Я оказался внутри и замер от ужаса. На всех часах исчезли стрелки и цифры, они все были с пустыми циферблатами.

Время было стерто.

Ладно, подумал я, солнце встанет и снова будет день и кончится эта ночь. Придёт время дня вместе с солнцем.

Темнота тем не менее не проходила, и, сколько я ни ждал, солнце не вставало. Тогда я решил пойти ему навстречу. Мы всегда знали, с какого холма надо смотреть на вершину Альп на востоке, чтобы встретить рассвет. Я много раз ходил туда с детства, так что даже и на ощупь в темноте мог дойти до холма в предгорье. Я быстро пошел по улочкам, они были пусты и темны. Я вышел за город. Дорога вела меня к холму через туннель, который пробили под скалой, чтобы обойти опасный кусок дороги. Туннель был короткий, но как только я в нем оказался, он стал невероятно длинный, и ничего не было видно в конце его. Ничего не происходило, постепенно темнота становилась все гуще и скрывала очертания знакомого прохода. Если бы солнце взошло, оно осветило край туннеля. Но солнце не всходило.

Я замер.

Боже, я попал туда, где нет времени. Мысль, как жало, пронзила меня и пригвоздила к месту, как бабочку на булавку, которую я поймал летом и прикрепил к раме около зеркала в подарок маме. Нет времени, значит, ничего не может начаться. Утро не может наступить, и день не может начаться. Как же я глуп, что полез в этот туннель. Это фатально. Это конец без начала.

Это смерть.

Пусто.

Нет ничего движущего, спешащего, думающего и страдающего.

Нет мысли и нет движения, пусто и тихо.

Вечно.

Темнота полная.

Я не могу сказать, что это рай или ад. Там есть явные признаки хорошего или плохого для моей плоти, которая так бестелесно плыла в этом странном пространстве без время. Странная протяженность, не ровная в черноте своими сияющими бликами была неизменной. Нет времени, ничего не подвержено изменению и разрушению, так же, как и созиданию.

Бог, наверное, первое что создал так это место, оно вместилище всего. Если это так, то оно было именно таким безвременным.

Потом…

Нет, потом не было. Весь парадокс в том, что потом может быть там, где есть время, а его нет. И нет этого потом.

Бог создал сразу и место, и время, иначе Бог есть сама смерть.

Ужасные мысли.

Хорошо, что дневники, никто кроме пишущего, не читает, иначе, уже было бы мне аутодафе.

Ужас.

Я в аду и раю одновременно, вернее, одноместно, так как времени тут нет.

Вечность.

Тут ничего не меняется, тут все постоянно. Как ошибаются люди, думая, что есть вечная жизнь. Это скорее вечная смерть.

Смерть.

Она возникла передо мной сразу, как будто только и ждала, чтобы её позвали. Она двулика. У неё прекрасный и безобразный лик, слитый в улыбке и гримасе. Я увидел самое главное — у неё в глазах пустота и нет надежды. Она обнимает тебя в кокон и воплощает твои мечты. Ты спишь в её объятиях или в неге на перинах, или на кольях в мучениях, и нет надежды на избавление от её крепких рук и её сладких губ, как кровь.

Боже, как ты мог породить такой мир без времени? Зачем? ТЫ ЕСТЬ ВСЁ… и даже сама смерть — это тоже ТЫ. Из твоих объятий нет выхода, мы загнаны в круг вечности твоей плёткой всевластия.

Зачем?

Я осознал, что беззвучно громко орал об избавлении от безвременья, что я не хочу вечности, так громко и сильно, что круг темноты вокруг меня рассыпался полутёмными волнами в черноте и начал пульсировать. Мой беззвучный крик начал отдаваться эхом тишины. Я почувствовал это. Сначала тихо, почти незаметно, потом волнами и всполохами, и вдруг взорвался множеством искр, которые двигались.

Потом.

Боже, оно появилось, это потом, и что-то началось…

Движение было неловким и беспорядочным, но оно было…

Я видел его там, где была только темнота. Я слышал шевеление там, где ничего не было. И это было начало там, где не было ни начала, ни конца, где было всё всегда и неразделенное.

Свет надежды разлился по мне. И я проснулся…

Мне всего лишь приснилось, что я умер.

Я был жив, я щурился под лучами солнца, которое заглянуло ко мне в комнату через открытое окошко. Я слышал скрип шестеренок на башенных часах. Я помнил, что было вчера до сна.

Странно болит шея…

Боже, спаси меня от богохульных мыслей и убереги от соблазнов сомневаться в Тебе.

Я не знаю, что будет теперь после того, как я познал, что такое быть без времени.

Я точно вернулся с того света на этот.

И первым вздохом выдохнул сей стих:

Я умер, но душа поэта пела:

«Брожу ли я во времени одна,

Лечу ли в бездну, как звезда,

Не терпит Боже возражений,

Что всё на свете суета».

Как страшно было мне,

Там всё как темнота

Пульсирует,

притянет,

испугает

И растворит до капли в никуда.

Основы мироздания даны

не нами,

но для нас задуманы,

Силками нас в безумие затянут.

Узел

Без времени границ

петля петлей на шее.

Обрыв петли, конец…

И снова в путь,

И вновь полёт по темноте туннеля,

Безмерно вечный

полетит один Поэт.

Я записал эти строки в дневнике. Мой мир изменился. Я напишу новую поэму и назову её «Первозвук». Время начало свой бег с неслышного первозвука в темноте вечности.

Я знаю теперь, что сначала было не слово, а был звук, как набат колокола на звоннице, что зовет прихожан на проповедь.

Бо… о… о… ом…

После него было начало, только после него было слово, и это было слово «потом».

По… о… т… ом…

Ужасное богохульство, меня четвертуют, но это не было слово «Бог». Я слышал и видел, как из первозвука сложились звёздами в темноте звуки в слово «по… о… т… ом…». Я осознал и оценил время жизни, только потеряв его. Ни за какие блаженства в раю или муки в аду, за обещания о рае в загробной жизни я не отдам этот бесценный дар — возможность жить сейчас. Я жив и буду каждое мгновение до последнего вздоха петь гимн жизни во все времена и во веки веков. У каждого человека есть время для этого сейчас. Живи полной жизнью и твори, как Бог, во времени своём!

Время — это жизнь для всего.

Живите твари, человек твори,

Как Бог во времени своём,

Поэт умрет, воскреснет и спроси:

Ты не Христос ли, к нам сошел?

Нет, я живу судьбою с ним похожей —

Узлом времен распятый,

Сын Я Божий.