Проклятый ректор

Лена Обухова, 2019

Мне оставалось отучиться год. Один год – и я могла получить свободу и независимость, о которых мечтала с детства. Однако внезапная и очень подозрительная смерть матери перевернула мой мир. Она оставила после себя множество вопросов, а единственный шанс найти ответы – отправиться в самый элитарный университет Республики. Я думала, что снобизм новых сокурсников станет главной моей проблемой, но ошиблась. Ответы, которые я ищу, могут стоить мне жизни, а меня почему-то теперь больше заботит жизнь местного ректора, над которым висит проклятие.

Глава 5

Выходные я посвятила изучению замка и его окрестностей. В отличие от Орты, в Лексе мне предстояло учиться, жить, развлекаться и заниматься спортом в одном здании. Огромный замок в пять этажей имел довольно внушительную основную часть и два крыла поменьше: восточное и западное, каждое из которых насчитывало по три этажа. Несколько башен поднимались гораздо выше, но туда у студентов доступа не было.

В западном крыле находились апартаменты студентов и несемейных преподавателей, в восточном — некоторые аудитории, лазарет, три бальных зала, тренировочные залы для отработки приемов боевой магии, хотя желающих изучать ее здесь было не так много, спортивные залы, в том числе залы иллюзий, и даже огромный бассейн. Основные аудитории и кабинеты преподавателей находились в центральной части замка. Местами попадались небольшие кафе, вроде того, где мы пили чай с Алеком и Реджиной, в которых студенты могли отдыхать, общаться и перекусывать между занятиями. Никакой большой общей столовой, как в Орте, не было, завтраки, обеды и ужины подавались к определенному времени прямо в наши гостиные. Реджина в пятницу даже снизошла до того, чтобы объяснить мне, как можно заказывать и блюда, и время их подачи: для этого у нас в гостиной лежала специальная книга, в которую мы вписывали заказ.

— Он идет на кухню, там его принимают к исполнению. Предупреждаю сразу, могут заменять ингредиенты, так что если ты что-то категорические не переносишь, внеси этот продукт сюда, — она открыла книгу на первой странице. — Чтобы они тебе его не положили.

Я с детства привыкла есть, что дают, поэтому в первый момент растерялась, не зная, что заказать себе на следующий день. Что вообще можно заказывать? В конце концов я ограничилась стандартными блюдами, которые чаще всего подавали в Орте. И, проверив, в какое время собиралась завтракать, обедать и ужинать моя соседка, сдвинула свои трапезы на час раньше, чтобы лишний раз не раздражать ее своей компанией. И не раздражаться самой. У меня не было ни времени, ни сил на противостояния и борьбу за место под солнцем.

Территория вокруг замка поражала размерами. В отличие от Орты, обнесенной стеной, Лекс не отгораживался от мира искусственно. Наверное, потому, что находился в долине, окруженной горами, которые служили естественной защитой. В Орте я всегда чувствовала себя немного неуютно из-за ограниченности пространства, но здесь мне стало неуютно по другой причине. Я вдруг поняла, что попасть сюда можно только порталами, а если с ними что-то случится, мы окажемся отрезанными от мира.

Но сейчас порталы работали, и волноваться об этом не имело смысла, поэтому я предпочла любоваться красотой вокруг. Я никогда не видела таких гор: огромных, темных, величественных, и потому замирала от восторга, глядя на их остроконечные вершины и понимая, какая же я крошечная по сравнению с ними. Из-за горного кольца солнце освещало долину не весь день, что задерживало наступление весны, но окружавший замок сад все равно обещал в скором времени наполниться цветочными ароматами и яркими красками. Сад плавно перетекал в парк, а тот — в почти дикий лес. Гуляя в первый выходной день, я наткнулась на пруд, который чем-то напомнил мне тот, что находился недалеко от нашей фермы. Я купалась в нем все детство. По парку то здесь, то там были разбросаны небольшие коттеджи для преподавателей с семьями.

Алека я за выходные не видела ни разу, но, к счастью, практически не пересекалась и с другими однокурсниками. Это позволяло облегченно выдохнуть, а одиночество я переносила прекрасно. Когда растешь на уединенной ферме без братьев и сестер и с отцом, который большую часть времени с трудом тебя терпит, быстро учишься вести себя незаметно и развлекаться самостоятельно.

У меня не было четкого плана действий. Ближайшую неделю я собиралась потратить на изучение обстановки и поиски будущего наставника, которого следовало найти, чтобы не вылететь отсюда. В глубине души я надеялась, что среди моих преподавателей окажется кто-нибудь, кто преподавал в Лексе и двадцать лет назад и мог знать мою маму. Если бы удалось заполучить себе такого наставника, появился бы шанс что-то о ней узнать. Правда, после общения с ректором Фарлагом и профессором Артом этот вариант уже не выглядел правдоподобным. Если кто-то здесь и согласится стать моим наставником, едва ли у нас сложатся доверительные отношения.

Понедельник начался неплохо: на первой лекции преподаватель вообще не обратил на меня никакого внимания, а однокурсники то ли потеряли ко мне интерес, то ли не до конца проснулись, но не трогали и не оскорбляли. В моей ситуации это уже можно было счесть за везение.

Однако везение закончилось неожиданно, после второй лекции. Стоило выйти из аудитории, как передо мной махнула крыльями крошечная фея и бросила сложенную пополам записку. Как и всегда, в полете записка увеличилась до нормальных размеров и аккуратно легла мне на подставленную ладонь.

«Госпожа Роук, вам надлежит немедленно явиться ко мне в кабинет».

Записка была подписана «Ректор Фарлаг», из-за чего у меня болезненно закололо в груди. А ведь день так славно начинался!

Ослушаться я, конечно, не осмелилась, поэтому поторопилась в ректорский кабинет, надеясь, что Фарлаг не задержит меня надолго, и я не опоздаю на третью лекцию.

Постучавшись и дождавшись лаконичного «Войдите», я толкнула дверь и замерла у порога, замечая, что ректор не один.

— Вы меня вызывали, сэр?

Мужчина, сидевший в кресле посетителя — сегодня перед столом ректора их оказалось два, — повернулся ко мне. Только тогда я его узнала: это был Рон Кобал, старинный знакомый мамы. Он иногда бывал у нас в гостях, я помнила его с раннего детства, но последний раз видела лет пять назад.

— Тара, дорогая! — Он подскочил с кресла и обнял меня, крепко прижав к груди, насколько позволял довольно объемный живот. На его лысине сверкали капельки пота, несмотря на то, что в ректорском кабинете, как и почти везде в Лексе, было довольно прохладно.

Я смущенно отстранилась, краем глаза заметив, что Фарлаг недовольно поморщился от пронзительного восклицания и помассировал пальцами висок.

— Господин Кобал! — довольно резко окликнул он. — Я пошел вам навстречу и разрешил увидеться с госпожой Роук в не предназначенное для этого время, но не надо злоупотреблять моей добротой. Госпожа Роук, сядьте.

Он взглядом показал мне на второе кресло. Я поспешно уселась, гадая, что могло привести господина Кобала ко мне. Это могло быть только что-то очень важное, иначе ректор велел бы ему дожидаться одного из дней, в которые обычно выдавалось разрешение на посещение Лекса.

Кобал сел, и на его лице появилось печальное выражение.

— Тара, во-первых, прими мои искренние соболезнования по поводу смерти твоей мамы. К сожалению, я был за Занавесью, когда это случилось, и не знал про похороны.

Я почувствовала, что на грудь мне словно положили тяжелый камень, и меня придавило им, пришлось потрудиться, чтобы сделать вдох. Так происходило постоянно, стоило вспомнить о маме. А еще я почувствовала внимательный взгляд ректора, но усилием воли заставила себя не поворачивать голову в его сторону.

Господину Кобалу я только кивнула в знак благодарности, и он продолжил:

— Когда-то давно твоя мама отдала мне на хранение… шкатулку, скажем так. Уж не знаю, почему она не хотела хранить это дома, я не заглядывал внутрь, как она просила. Но я подумал, что теперь… когда Дарии не стало, ты имеешь право получить ее.

Он взял со стола ректора сверток и протянул мне. Если это была шкатулка, то довольно необычной формы: широкая и плоская. К тому же я никогда не видела, чтобы шкатулки заворачивали в плотную коричневую бумагу. Любопытство разрывало меня на части, хотелось немедленно вскрыть упаковку и посмотреть, что внутри, но не хотелось делать это при посторонних. Поэтому я положила сверток на колени и лаконично поблагодарила Кобала.

Тот снова горестно покивал и внезапно заметил:

— Твой отец очень удивлен решением перевестись в Лекс. Да и я тоже. А как же свадьба? Неужели жених будет ждать целый год?

Я вздрогнула, физически ощущая удивление Фарлага. Его взгляд прожигал мне щеку. Пришлось с силой сцепить пальцы рук и надеяться, что ответ прозвучит спокойно и уверенно:

— Свадьбы не будет, господин Кобал. Если я когда-нибудь и выйду замуж, то только за того, кого выберу сама. А не мой отец или кто-либо еще.

Кобал вздохнул и снова активно закивал, на этот раз согласно и сочувственно, а потом торопливо поднялся на ноги.

— Что ж, не буду более задерживать тебя и господина ректора. Благодарю за возможность встретиться с Тарой, — сказал он Фарлагу.

Тот в ответ только лениво опустил ресницы, я даже кивком это не смогла бы назвать. Кобал направился к двери, и я тоже встала, намереваясь последовать за ним, но ректор остановил меня:

— Роук, сядьте. Я вас не отпускал.

Я обреченно опустилась обратно в кресло, стараясь сохранять спокойствие. Когда за Кобалом закрылась дверь, Фарлаг поинтересовался:

— Я надеюсь, вы перевелись в Лекс не для того, чтобы спрятаться здесь от неугодного жениха?

— Нет, сэр, — поспешно ответила я, выдерживая его взгляд.

— Кстати, чем вам не угодил жених?

Он сверлил меня взглядом из-под полуопущенных ресниц, поглаживая пальцами небритый подбородок. Его вопрос удивил, потому что я не представляла, по какой причине ректору Лекса это может быть интересно. И все же не хотелось испытывать его терпение, поэтому я постаралась ответить максимально лаконично и максимально честно:

— Я его не люблю, сэр.

— Считаете, что в брак надо вступать по большой любви? — презрительно хмыкнул Фарлаг.

А я только сейчас осознала, что на его руке нет обручального кольца, хотя Алек упоминал, что он женат. Или был женат? Может быть, развелся или овдовел? Жена могла бросить его после того, как он попал под проклятие…

— Честно говоря, сэр, я вообще не уверена в том, что в брак так уж необходимо вступать.

Его глаза снова немного сузились, что, как я уже поняла, означало смесь удивления с недоверием, а потом он махнул рукой и велел:

— Идите.

Я торопливо сорвалась с места и бросилась к двери, пока он не передумал, но все равно не успела. Его оклик настиг меня еще до того, как я коснулась блестящей позолотой ручки.

— Тара!

Сердце ухнуло куда-то вниз и забилось в животе, когда я замерла и медленно обернулась к нему. С чего ему вдруг называть меня по имени?

— Да, сэр?

— Я не знал, что у вас умерла мать, — неожиданно изрек он, глядя почему-то не на меня, а на сверток, который я прижимала к груди. — Мне… очень жаль.

Я не совсем поняла, о чем он жалеет: о том, что я осталась без матери, или о том, что он об этом не знал. Может быть, он имел в виду, что если бы знал, вел бы себя иначе во время собеседования? В любом случае я смогла ответить только одно:

— Мне тоже. Сэр.

* * *

Как бы сильно сверток ни жег мне руки, выскочив из кабинета ректора, я побежала к аудитории, где должна была проходить следующая лекция. Сверток я засунула в сумку и всю лекцию думала о нем, с трудом записывая за преподавателем, но при этом почти ничего не понимая.

Когда лекция закончилась, меня уже разрывало на части от любопытства. Сил терпеть не осталось, поэтому вместо того, чтобы идти в свою комнату, я добежала до ближайшего кафе, взяла за стойкой чашку чая и забилась в самый угол. К счастью, в зале сидели только трое молодых людей, кажется, даже с моего курса. Они то ли прогуливали предыдущую лекцию, то ли у них ее вовсе не было, на меня никто внимания не обратил.

Достав сверток из сумки, я нетерпеливо сорвала плотную бумагу. Это была вовсе не шкатулка. В моих руках оказалась жестяная плоская коробка, в какой продаются конфеты или печенье. С замиранием сердца я осторожно открыла ее, толком не понимая, почему так волнуюсь. Наверное, просто потому, что это был кусочек маминой жизни, которую я не знала. Которую она прятала.

Внутри коробки лежали карточки, вроде тех, что люди обычно посылают друг другу на праздники, стопка сложенных листов, перехваченная лентой, еще какие-то бумажки, засушенный букетик мелких цветов. В мешочке из мягкой ткани было спрятано простенькое ожерелье из крошечных стеклянных бусин, похожих на застывшие капельки росы. На самом дне нашелся обгоревший небольшой портрет и выцветшая обертка от шоколадки.

Я вытащила из-под ленты один сложенный вдвое листок и развернула. Немного корявым почерком на листе было выведено:

«Моя дорогая Д! Я так соскучился! Хоть мы и видимся каждый день, меня мучает, что я не могу к тебе прикоснуться. Пожалуйста, приходи сегодня ночью к пруду. Мне так не хватает твоих губ! Твой А».

Мою маму звали Дария, значит, эта любовная записка, заставившая меня поморщиться, адресовалась ей. А этот «А» был, по всей видимости…

Громкий смех и гул сразу нескольких голосов заставили меня вздрогнуть, быстро сложить листок и поднять взгляд на вошедшую в кафе группу девушек. Среди них была хорошо знакомая мне смуглая шатенка с моего курса. Я уже знала, что ее зовут Сара Моргенштерн и она местная звезда. К счастью, девушки набрали себе пирожных, взяли чай и уселись за большим столиком, ни разу не взглянув на меня.

Я облегченно выдохнула и вернулась к изучению содержимого коробки. Мое внимание привлек еще один листок с оторванным краем. Даже не краем… Скорее, сам листок был «оторванным краем», потому что до целого ему не хватало примерно две трети. А на сохранившейся трети шло перечисление ингредиентов какого-то снадобья. Я не смогла определить, какого именно, да и список был неполным. Надо будет заняться изучением ингредиентов и комбинаций по справочникам, попытаться определить, что это такое. Ведь зачем-то мама хранила этот обрывок?

Пока я отложила листок и уже собиралась рассмотреть частично обгоревший портрет, когда почувствовала рядом с собой движение. Хотела захлопнуть коробку, но поздно: незаметно подошедший парень выдернул ее прямо из-под моего носа. Так резко, что часть содержимого разлетелась по полу.

— Так-так-так, что у нас тут, Роук? — спросил он, призывая с пола связку записок.

Я тоже торопливо пробудила магический поток и, ощутив его приятное тепло, направила в призывающее заклятие. То, что еще никто не успел поднять, сразу оказалось в моих руках, но письма и саму коробку держал другой маг, и забрать их призывом у меня не было шансов.

Парень швырнул коробку своему другу, чтобы освободить руку. Тот презрительно покрутил ее и издевательски поинтересовался:

— Это у бедных вместо шкатулок такие?

Я стиснула зубы, краем глаза замечая, что Моргенштерн взирает на нас со снисходительной ухмылкой. Кажется, ей нравилось наблюдать за моей беспомощностью. Возможно, именно ради взгляда Сары парни ко мне и пристали, потому что еще пару минут назад я для них вообще не существовала.

— Отдай, — как можно спокойнее потребовала я, протягивая руку. Я старалась не выказывать страха и огорчения, понимая, что этого от меня и ждут.

— Нет, подожди, нам интересно, что там, — усмехнулся первый парень, разворачивая одно из писем, и принялся читать вслух: — «Дорогая Д! Это была чудесная ночь…» О, как интересно… «Я думаю о тебе весь день и мечтаю снова прикоснуться к твоим губам. Твой А». — Он поднял на меня насмешливый взгляд и поинтересовался: — Почему «Д»? Это у вас какая-то игра? Прозвище? Кому ты так хорошо сделала ночью, что он думал о тебе весь день? А мне так сделаешь?

Я резко метнулась к нему, пытаясь выхватить письма, но парень проворно сделал шаг назад. Бросил первую записку на пол и, пока я поспешно призывала ее, вытащил вторую. И хотя эти записки не были адресованы мне, я испытывала странную смесь стыда и злости. Оба чувства оказались так сильны, что хотелось швырнуть в однокурсника боевым заклятием, чтобы вырубить его. Я никогда не обучалась им специально, но несколько знала. Однако применение таких заклятий против соучеников наказывалось и в Орте. Здесь меня за это тоже по головке не погладят.

Парень продолжал медленно отступать, пока доставал и разворачивал следующую записку, и решение родилось в голове молниеносно, я даже не успела его как следует обдумать.

Направила магический поток, развязывая шнурки на его ботинках и связывая их между собой. Не успев прочитать очередное «дорогая Д», парень запнулся и повалился назад, нелепо взмахнув руками и выронив письма, которые я тут же призвала к себе.

Моргенштерн и ее подруги рассмеялись. Даже приятели парня расхохотались, а я, пользуясь тем, что они все отвлеклись, призвала сумку и засунула все бумажки туда. Это можно было считать маленькой победой, но назревала другая проблема: мой разъяренный оппонент уже поднялся на ноги и перезавязал шнурки аналогичным заклятием. Судя по степени красноты его лица, он собирался убить меня на месте.

— Фермерская дрянь! — прорычал он, шагая ко мне, но в этот момент со стороны входа раздался грозный оклик:

— Дорн, оставь ее в покое!

Парень по имени Дорн замер и обернулся на уверенно приближавшегося Алека. Злость его только распалилась.

— Что значит «Д», я так и не понимаю, но, кажется, стало ясно, кто такой «А», — выплюнул он, презрительно скривившись.

Алек, конечно, ничего не понял, но ободряюще улыбнулся мне и снова посмотрел на Дорна.

— Шли бы вы, — миролюбиво предложил он.

— Как скажешь, Прайм, — сдался Дорн, но при этом бросил на меня такой взгляд, что я поняла: с этого дня в Лексе один человек уже не презирает меня, а искренне ненавидит.

Когда Дорн и его приятели ушли, я подняла с пола брошенную ими коробку, чувствуя, что от пережитого бешено колотится сердце и слегка кружится голова. Если мне придется участвовать в таких стычках регулярно, я просто не смогу нормально учиться. Пальцы мелко дрожали, а для приготовления снадобий дрожащие руки — самый большой враг.

— Ты в порядке? — Алек коснулся моего плеча.

Наверное, я просто сильно перенервничала, потому что дернулась и отскочила от него, словно он меня ударил, а не коснулся. Я вообще не люблю, когда меня трогают, а в таком состоянии каждое нарушение моего личного пространства казалось угрозой.

— Нормально все.

Жжение в районе солнечного сплетения сделало мой голос хриплым и не очень-то приветливым. По огорченному выражению на лице Алека я поняла, что моя реакция его расстроила. Поэтому я попыталась взять себя в руки и уже спокойнее поинтересовалась:

— Почему он тебя послушался?

На губах Алека появилась немного смущенная улыбка.

— Потому что я выше его по статусу. Он из новой элиты, а я из старой аристократии.

Я кивнула, сделав вид, что поняла, хотя на самом деле не очень-то разбиралась в этом. Относительно меня все местные студенты находились одинаково высоко, но я знала, что у них существует своя иерархия.

— Это, наверное, тоже твое.

Алек присел, поднял с пола обгоревший портрет и протянул мне. Я поблагодарила и посмотрела на то, что сохранилось на изображении. На фоне смутно знакомого дома стояла девушка, за плечи ее обнимал мужчина в мантии, наброшенной поверх костюма. Лицо мужчины не сохранилось: его уничтожил огонь. Но девушкой была моя мать, хоть я и не сразу ее узнала, поскольку не видела ее портретов в таком возрасте. Внизу я разглядела дату: двадцать один год назад. Очевидно, незадолго до моего зачатия.

— Кто это? — спросил Алек с интересом.

— Моя мама, — призналась я, продолжая разглядывать портрет.

— О, так она училась тут?

Я удивленно посмотрела на него. Интересно, как он это понял по портрету? Просто из-за мантии преподавателя?

Верно расценив вопросительное выражение на моем лице, Алек пояснил:

— Портрет сделан на фоне одного из домов, в каких тут живут некоторые преподаватели. Видимо, твоя мама была дружна с кем-то из них.

Я почему-то подумала про Таню Ларину, благодаря которой попала в Лекс. Про нее тоже раньше так говорили: мол, она дружна с профессором Норманом. А потом они поженились.

Вот только у профессора Нормана, «сдружившегося» со студенткой, не было обязательств перед другой женщиной, а в таких домах живут семейные преподаватели. И если моя мама «дружила» с одним из них, то вполне понятно, почему письма они писали друг другу, сокращая имена до одной буквы. И почему потом она была вынуждена с ребенком выйти замуж за фермера.

Теперь направление, в котором мне стоило искать, несколько прояснилось: выяснить, какие занятия посещала мама, и у кого из ее преподавателей имя начиналось на «А».