Записки на бе(ре)гу

Лена Воробьева, 2020

Репортажно-очерковые рефлексирующие хроники о жизни и работе в Германии в рамках программы Erasmus+.

Часть 1. О работе

— Где ты живешь в России?

— В Воронеже.

— А это где?

— В средней полосе, недалеко от Москвы.

— Сколько километров?

— 500 км.

— Сколько?

— 500 км.

После этой реплики лицо коллеги вытягивается, он замолкает, пытаясь осмыслить, понять и принять, почему «недалеко» и «500 км» находятся в одном предложении и гармонично дополняют друг друга в моей речи. А я думаю только о том, что протяженность Германии с севера на юг менее 900 км и сколько «германий» можно разместить до Уральских гор.

Германия меня никогда не привлекала как страна для ПМЖ, а сейчас, после полугодового проекта по гранту Erasmus+¹ в одном из баварских городов, я еще больше убедилась в этом. Проект нашла удивительно быстро. В июле 2019-го получила диплом журналиста, четкую уверенность в том, что кривая моей мечты не будет проходить через магистратуру alma mater, поэтому я окончательно распрощалась с серыми столами в холле, визиткой факультета, и вечно выщербленными ступеньками. В сентябре уже проходила собеседование по скайпу с руководителем молодежного центра в Вюрцбурге, где мне предстояло работать.

Чтобы быть до конца откровенной, хочу признаться: на проект настоящей и безумной мечты меня не приняли. Я отправляла две заявки: в Германию и на Таити. До последнего надеялась, бесконечно проверяя папку со спамом, но, к моему большому огорчению, с далеких островов, где какой-то сельской школе требовался человек со знанием русского и основ пчеловодства, мне не ответили, а вот немцы, рассмотрев резюме и мотивационное письмо, пригласили на собеседование, на следующий день после которого предложили сотрудничество.

И да, предсказуемо, что знаний в области пчел и меда у меня нет абсолютно.

***

К моему шефу часто приходили школьники старших классов: он им помогал с уроками. Один парень несколько дней подряд делал презентацию по концерну Coca-Cola из 8 слайдов, в которых половину занимали картинки. Поинтересовалась, для какого предмета эта работа. На что подросток ответил, что он готовится к выпускному экзамену. Плохо скрывая разочарование, аккуратно уточняю несколько моментов: во-первых, почему такая тема, во-вторых, какие еще были для выбора.

— Я люблю кока-колу, поэтому о ней и хочу рассказать. Тем никаких не было. Это творческое задание.

После эпитета «творческое» хотела вырвать собеседнику его грешный язык, но удержалась. Ему же еще презентацию защищать.

Немецкая школа очень отличается от российской. Даже в плане организационной структуры. Например, подразумевается, что поступление в университет очень часто возможно только после окончания 12-ти классов гимназии, поэтому, когда у меня вопросительно-утвердительно спрашивали, в гимназии ли я училась на Родине, чаще отвечала, что в гимназии. Это проще, чем долго и пространно объяснять, как после окончания сельской школы я поступила в университет, а главное, почему для России такая ситуация нормальна и обыденна.

***

Едва зайдя в офис, слышу, на первый взгляд, заманчивое и воодушевляющее предложение:

— Елена, мы приготовили салат. Если хочешь, угощайся!

Как большой любитель салатов и человек, избегающий употребления пищи, к которой имели отношение незнакомые люди, иду, чтобы оценить внешний вид блюда и не выглядеть совсем уж заносчивой. Кончиками пальцев снимаю крышку с емкости максимально похожей на салатник. Да, все верно. Там салат. Картофельный салат. Это значит, что целый картофель был сварен, разрезан на две части, после залит уксусом и присыпан зеленью. Медленно закрываю чудо немецкой кухни и отхожу, как от бомбы, одновременно обещая себе, что в своей жизни никогда не буду готовить картофельный салат и пробовать его тоже не буду. В этот момент окончательно убеждаюсь, что с немецкой мечтой мне точно не по пути.

***

Коллеги называли меня исключительно Елена. Через немецкий звук «Е», который близок к русскому «Э». И когда я слышала, что ко мне кто-то обращается, в голове непроизвольно возникала и начинала кокетливо снимать туфельку с холеной ножки Элен Курагина из романа «Война и мир», а Лев Николаевич что-то надиктовывал на французском о ее белоснежных покатых плечах. И как было досадно, что поделиться этим ассоциативным рядом не с кем. Хотя в местном книжном магазине романы Толстого занимали целый стеллаж, с его творчеством мало кто знаком.

***

В людях, с которыми я общалась и работала, мне не хватало азарта, борьбы, конкуренции, а иногда банальной эрудиции. Возможно, им так проще жить, они привыкли к определенному уровню жизни, к своей скорлупе, не собираются ее пробивать и не допускают ни единой трещины на поверхности.

Но теперь я готова до хрипоты спорить с расхожим мнением о безынициативности, лени и пассивности славян.

Один мой коллега носил футболку, на которой были изображены три невзрачных монстра. Делая отсылку к Ремарку, улыбаясь, спрашиваю:

— Drei Kameraden?²

Получаю уверенный ответ:

— Ja, drei³.

«Ничего себе!» — восклицаю про себя, предвкушая любопытную беседу, которой мне так не хватает, и продолжаю допрашивать:

— Читал?

— Что?

— Три товарища?

— Каких?

— Окей, больше не задаю никаких вопросов о литературе. Забудь.

Но через два дня опять попала в неловкую ситуацию, иронично высказавшись о том, что маленьких девочек писатель Набоков любил любовью исключительной. Проблема была лишь в том, что Набокова никто из присутствующих не читал, поэтому приняли мою реплику за голос разума и одобряюще закивали. А я решила не углубляться в литературную паутину, чтобы оставить новых знакомых в счастливом неведении. Иногда, правда, не очень часто, это лучшее решение.

***

На третий рабочий день отправилась фотографировать рок-концерт. Аккуратно проходя мимо зрителей, стараясь никому не мешать и не наступить на чьи-нибудь белые кроссовки, сделала несколько снимков. Вдруг внезапно меня заметил классический персонаж из черных комедий Гая Ричи: бородатый двухметровый мужчина в кожаной куртке с бутылкой пива:

— Ты что тут делаешь? Работаешь здесь? Фотограф? — перекрикивая толпу, он обрушивает на меня все свое любопытство.

— Эээ…да, работаю. Фотограф.

— Тогда тебе нужно лучшее место в этом зале!

Выдохнув, говорю, что в этом нет большой необходимости, поскольку материала уже достаточно. Однако мужчина непреклонен. Зовет меня за собой. С легкостью прокладывает дорогу к сцене ровно в том же месте, где я несколько минут назад кралась на цыпочках. Но вдруг на его пути оказывается какой-то субтильный молодой человек, которому мой сопровождающий резко бросает:

— Kumpel⁴, уйди. Здесь место фотографа.

Дружелюбно, но довольно натянуто улыбнувшись изгнанному парню, встаю на «место фотографа». Начинаю работать, изредка бросая короткие взгляды через плечо на толпу, в которой мой внезапный добродетель каждый раз показывает знаками, что все отлично.

Он безумно доволен собой.

***

Многие вещи для меня были и остаются непонятными и непонятыми. Так, в центре, где я работала, все помещения закрывались на один и тот же ключ. Исключительно на один оборот. Сначала я не знала этого и закрывала на три: до упора. Пока не увидела объявление, в котором просят закрывать на один, чтобы замки служили дольше. Только от сейфа был другой ключик. Он был похож на ключики от дневников для девочек, которые были популярны несколько лет назад. Но если для маленьких и больших секретов юных леди — это подходящий вариант, то для сейфа — очень спорное решение.

***

Из-за COVID-19⁵ в моем молодежном центре был организован детский лагерь. Как посильная помощь городу для выхода социальной сферы из кризиса. В любимом немцами добровольно-принудительном порядке, разумеется.

В первый день лагеря хаусмайстер⁶, мужчина лет 50-ти в великолепных розовых шортах, увидев у детей футбольный мяч, сказал, что во дворе парковка, поэтому в футбол играть нельзя. К тому же этот мужчина ставил двух своих японцев в этом же дворе: Toyota Prius и скутер Honda. Руководители лагеря повозмущались, что злобный дядюшка лишил детей футбола, но мяч забрали.

Спойлер: на второй день лагеря кто-то все же разбил зеркало на Тойоте мячом. Баскетбольным мячом. После происшествия владелец забрал автомобиль, предварительно наложив на сломанное зеркало десятки слоев черной изоленты, а скутер накрыл плотным чехлом.

Там, где дети, особенно чужие дети, там и большие проблемы. После выходных, когда первая неделя лагеря завершилась, всем сотрудникам по секрету и исключительно шепотом сообщили, что у одного мальчика обнаружились вши, поэтому его нет. Он с мамой у врача. Надо ли говорить о том, что руки непроизвольно начали тянуться то к волосам, то к зеркалам, то к небу. И все это под набирающий силу внутренний голос, который громко и уверенно рассуждал об отсутствии гигиены в Средние века в Европе, а главное, о последствиях этого для шевелюры.

***

— А вы уверены, что это хорошая идея? — спрашиваю у руководителей, кивая на три «кулака толерантности»⁷, нарисованных перед входом в молодежный центр, когда в одну из суббот меня попросили пофотографировать мастер-класс местного художника для школьников.

— Да, почему нет? Это идея детей.

— Но дети же вне политики? Или я не права?

Ответа не получила, оставалось только фотографировать и удивляться, что художник за несколько часов работы, во время которых сначала подробно и красочно рассказывал мне о том, как когда-то учил русский, а потом бесконечно пил кофе и курил, получил около 2000 евро. Искусство дорого. Дети по трафаретам рисовали на стене, а мастер, задумчиво подперев рукой подбородок, давал советы по выбору цветов.

Когда через неделю художник снова пришел, я недоуменно поинтересовалась, что за внезапный визит и почему он занимается тем, что закрашивает два из трех кулаков, которые меня так возмущали.

— Сказали, что слишком серо и уныло. Попросили отредактировать как-нибудь.

Было видно, что парень не находит свое творчество слишком серым, а уж тем более унылым, но правки заказчика не обсуждаются.

***

Координатор на финальной встрече, когда подводились итоги моей работы, спросила, что я возьму для будущего из своего проекта. Честно ответила, что для будущего возьму нежелание работать с людьми с миграционным прошлым. Повисла пауза. Молчали и переглядывались долго.

Наконец, координатор сказала, что она тоже с миграционным прошлым. Она же из Польши. Сравнение, конечно, притянутое за уши, но вполне в духе европейской политкорректности. Где Европа, а где Ближний Восток? Очевидно, что миграционное и культуроформирующее прошлое совершенно различно.

Уже после я узнала, что молодежный центр, в котором работала, это одно из общественных пространств города, где главенствуют антиправые взгляды, а вместе с ними атмосфера всеобщего принятия и толерантности. Но главенствуют они только до визита владельца центра, который, проводя собрание воспитателей для «посткоронавирусного» детского лагеря, показал пальцем на парня из Ирана и прямо сказал, чтобы к детям тот не подходил, а после миролюбиво добавил:

— Не обижайся. И не подходи.

Руководители пытались как-то сгладить ситуацию. Конечно, когда их непосредственный начальник закрыл за собой дверь, но настроение и запрос уже были считаны и приняты остальными сотрудниками. И эта ситуация, когда люди, руководящие молодежным центром, придерживаются ультралевых взглядов, а их босс приходит с откровенно правой повесткой, которая не подлежит обсуждению, дает системное и фундаментальное противоречие.

У меня было достаточно много проблем с навязчивым и безобразным вниманием со стороны беженцев, когда я работала в бюро. Они пытались со мной разговаривать на своем корявом немецком, находили аккаунты в социальных сетях, что-то писали и совершенно игнорировали мое нежелание поддерживать коммуникацию. Чрезвычайно настойчивый парень, после того, как я сказала ему, что он не интересен для меня ни в качестве мужчины, ни в качестве человека, написал, что мне не следует думать, что я принцесса. Конечно же, я ответила, что об этом не может быть и речи, поскольку могу называться только королевой. Он не оценил почему-то.

Но отбросив шутки в сторону, я не могла отбросить молнии сальных взглядов и гул перешептываний на непонятных языках. Нет, мне не было страшно. Но из бюро домой я возвращалась только по многолюдным, хорошо освещенным улицам, постоянно оглядываясь.

Безусловно, я нагло вру: иногда мне было страшно и дискомфортно. А после того, как я узнала, что несколько лет назад одна девушка, приехавшая по такому же, как и я, гранту, была изнасилована, мне стало совсем не по себе.

Обосновав свою позицию и кратко обрисовав ситуацию, получила предсказуемый ответ со стороны координатора и шефа. Они спрашивали, что могут сделать, чтобы некоторые мои впечатления были не такими негативными, должны ли они вызвать полицию и прочее. Но что они могут для меня сделать? Разве только отправить моих невоспитанных собеседников на шлюпках без весел обратно через Средиземное море. Вариант оптимальный для меня, но вслух о нем говорить нельзя. Некорректно. Даже в порядке бреда.

Меня довольно сильно угнетало, что я не могла надеть обтягивающее платье без того, чтобы поймать на себе похотливый животный взгляд, поэтому чаще всего ходила на работу в одежде в стиле милитари.

Но все же описанные неприятные моменты и эмоции не убили во мне желание когда-нибудь поработать в развивающихся странах Южной Америки или Африки в разного рода гуманитарных миссиях, в качестве репортера или фотографа. Однако заниматься условной интеграцией беженцев в европейскую среду или приобщением их к европейским ценностям, некоторые из которых мне самой не близки, я точно не имею желания.

***

Когда стало известно, что молодежный центр снова открывается для посетителей после закрытия из-за пандемии, начальник озадачил меня просьбой:

— Елена, а ты можешь нарисовать какой-нибудь агитационный плакат на тему того, что маски нужно носить правильно? То есть нос закрывать…

— Есть одна идейка, покажу через 20 минут.

Идейка была следующая: нарисовать героев мультсериала «Эй, Арнольд»: Арнольд носит маску правильно и около него нарисован лайк, Хельга носит неправильно, соответственно, у нее нарисован дизлайк. Набросала эскиз, показываю и объясняю, что есть что.

— Классно, концепция интересная, — неуверенно тянет шеф. И мультфильм хороший. Я смотрел.

— Но? Какие сомнения?

— Подумают, что это сексизм, ведь мы у девочки нарисовали дизлайк.

— Окей, без проблем, меняем девочку, — киваю я и мысленно раскидываю в голове остальные заведомо провальные варианты. Первый вариант — темнокожий друг Арнольда, Джеральд. Понимая, что летом 2020-го нарисовать темнокожего парня и поставить около него дизлайк равносильно тому, что надеть белый колпак на голову и сесть на лавочку на центральной улице города, все же говорю:

— Можно мальчика, друга Арнольда, Джеральда, нарисовать.

— Да, отлично, — оживился шеф.

— Но он черный, — быстро проговариваю я, надеясь, что прилагательное зависнет где-то в воздухе и выпадет из фокуса.

— Черный? Точно, он же черный. Нет, не пойдет. Расизм.

— Ладно, можно тогда нарисовать Гарольда. Он белый, но с лишним весом. Подходит?

— Да, почему нет?

Действительно, почему? Может быть, потому, что это какой-нибудь фэтшейминг? Или дискриминация людей с выпадающими зубами, или людей, которые носят кепки? Откуда мне знать, где принудительно заканчивается моя творческая свобода?

Остановились на Арнольде и Гарольде. Но после стало ясно, что большее разочарование маячит впереди. Оказалось, что подростки из числа людей с миграционным, т.н. «восточным» прошлым не знают этих персонажей. Было очень забавно наблюдать за каждодневной ситуацией, когда приходят немцы и кричат, видя плакат:

— Эй, Арнольд!

А рядом стоят ребята с Ближнего Востока и не понимают, о чем и о ком идет речь, а главное, кто здесь Арнольд?

Такая же история с Мальчиком-Который-Выжил. С Гарри Поттером. У меня было несколько значков, посвященных саге, которые я купила перед отъездом из России и часто носила на одежде. И слишком много вопросов от тех же людей, которые впервые увидели Арнольда: кто такой этот Гарри? Твой бойфренд?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Программа Европейского союза, направленная на поддержку молодежи и стимулирование сотрудничества в сфере образования и межкультурного взаимодействия.

2

Три товарища (нем.). Роман Э.М. Ремарка.

3

Да, три (нем.).

4

Приятель (нем.).

5

COVID-19 — острая респираторная инфекция, масштаб распространения которой был признан ВОЗ пандемией в марте 2020 года.

6

Буквально переводится как «домашний мастер», т.е. человек, который оказывает жильцам посильную помощь в решении бытовых проблем.

7

Популярный символ, который активно использовался во время акций протеста против расизма весной-летом 2020 года после гибели афроамериканца Джорджа Флойда в штате Миннесота.