Мать химика

Лейла Элораби Салем

Как говорят, за спиной всякого великого мужчины стоит маленькая женщина. У одних это жена, у других дочь или сестра. А у великого ученого Дмитрия Ивановича Менделеева путеводной звездой всегда являлась мать. Именно она указала ему верную дорогу и именно благодаря ее стараниям он стал тем, кто изменил мир науки.

XIV глава

Андрей Вениаминович не сразу осознал, для чего и почему вдруг Евдокия Петровна решила поговорить с ним в таком укромном месте — впервые за долгие годы. Он наблюдал, как она раздвинула тяжёлые портьеры тёмно-зелёного бархата, в кабинет лёгкой струёй вбежал солнечный свет, за окном в ветвях щебетали птицы, а больше ничего не было слышно. Графиня пригласила учителя садиться в кресло, сама разместилась в другом напротив него, села, вытянувшись как струна. Андрей Вениаминович про себя отметил её тёмное платье, сшитое по последней моде, так отчётливо обволакивающее её хорошо сохранившийся стан. Евдокия Петровна за всю жизнь, что жила в окружении людей старинного благородства, научилась сдерживать свои порывы, искать подходящие слова и — как женщина образованная, начитанная, могла построить фразу в литературном стиле, что, даже высказывая недовольство, она не рождала в душе оппонента негативные чувства. Многие дамы за глаза называли графиню высокомерной и сейчас учитель видел перед собой её именно такой.

— Ну-с, почтенный Андрей Вениаминович, вот и настало время обсудить с вами наиважнейшие вопросы, касающиеся вас и Марии Дмитриевны.

— Неужто, сударыня, вы не довольны мною как преподавателем? — в замешательстве, скрывая порыв, вопросил он и невольно вспомнил последние уроки, когда девушка допускала ошибки в одной и той же сонате.

— К вопросу ваших уроков мы ещё вернёмся, хотя скажу вам я, вы — превосходный учитель и мастер своего дела, в этом случае мне не в чем вас упрекать.

— Тогда простите меня великодушно, — Андрей Вениаминович приложил правую руку к груди в знак почтения, немного помедлив, добавил, — не волнуйтесь, сударыня. мы с Марией Дмитриевной сегодня закончили сонату Гайдна «Соль мажор», в том вы можете убедиться сами, коль позволите Марии исполнить её.

— Боже упаси, Андрей Вениаминович! Никто лучше вас не понимает музыку и потому все занятия я оставляю на ваш суд, ибо не вправе распоряжаться вашему терпению.

— Тогда в чём же причина для столь тайного разговора? Или, быть может, вы желаете мне поведать секрет?

— Вы правы и не правы одновременно, сударь.

— Вы, признаюсь, меня окончательно запутали.

— Ладно, коль скоро мы начали этот диалог, его следует рано или поздно завершить. Послушайте меня, Андрей Вениаминович, — Евдокия Петровна положила руки на колени, немного поддалась вперед, — речь пойдёт вовсе не о ваших занятиях, ибо вам как учителю я всецело доверяю, но здесь очень щекотливое положение — я имею ввиду между вами и Марией Дмитриевной.

— Позвольте, сударыня, объяснить подробнее, — несколько повысив голос, проговорил учитель.

— Я вам желаю напомнить, что Мария — дочь моей покойной племянницы Екатерины Ефимовны, Царствие ей небесное, а я ныне являюсь попечителем девицы вплоть до её замужества и посему не желаю, чтобы вы её как-то скомпрометировали, особенно в глазах света.

— Боде правый! Да как же я могу скомпрометировать Марию Дмитриевну, коль она моя подопечная ученица, почти что дочь!?

— Помилуйте, сударь, мы же ведь взрослые люди и прекрасно всё понимаем, чего не скажешь о юной Марии, чей возраст даёт ей полное право о наивных, возвышенных грёзах, но вы мужчина ещё молодой, интересный, к тому же вы благородного происхождения и не по наслышке знаете, как обращаться с дамами.

— На что это вы намекаете, мадам? Не думаете ли вы оскорблять мою честь, коль скоро я являюсь гостем в вашем доме?

— Отнюдь нет, Андрей Вениаминович, мне не в чем вас упрекнуть, но хоть дом большой и у него толстые стены, однако, мои глаза ещё сохраняют достаточно зоркости, чтобы не заметить ваши с Марией прогулки по саду рука об руку. Она ещё слишком молода, дабы уметь скрывать чувства, но я-то замечаю каждый её взор, обращённый к вам, каждый жест, да и вы, сударь, неравнодушны к Марии — давайте на чистоту.

— Если вы призвали меня сюда, дабы обличать в том, чего не было и быть не может, тогда я готов распрощаться с вами и впредь не приезжать в ваш дом, ибо я дорожу честью выше денег. Но знайте, Евдокия Петровна, — он встал и, собираясь уходить, добавил, — ни словом, ни делом я никогда не обращался с Марией Дмитриевной как то полагается между мужчиной и женщиной, так как она ребёнок, к тому же сирота, а память её родителей я не смею оскорблять, ибо безмерно уважал их не видел от них ничего, кроме добра.

— Постойте, Андрей Вениа… — начала было графиня, встав следом за ним.

— С Богом, сударыня, я желаю вам всего самого наилучшего, но я больше не появлюсь здесь, дабы не скомпрометировать вашу семью в глазах общества. Передайте только Марии Дмитриевне, что она прекрасно играет и у неё всё получится.

Андрей Вениаминович резко отворил дверь и широким шагом, чуть ли ни бегом, пересёк длинную анфиладу, у входа несколько замешкался было, но набравшись сил, вышел из дома. Тяжёлых душевных терзаний стоило ему в последний раз брести этой тропинкой, аккуратно проложенной белым гравием между цветочными клумбами и липовой аллеей. На секунду он замер, невольно поглядев в то окно, из-за которого за ним часто наблюдала Мария, когда он покидал усадьбу, дабы затем вернуться. Но в окне не было знакомого очертания маленькой фигурки, никто даже не приоткрыл широкую занавесу нежной рукой, а из этих вот густорастущих кустов жасмина не выпорхнет словно бабочка та, которая целиком завладела некогда его сознанием.

Конец ознакомительного фрагмента.