Мастер мокрых дел

Лев Пучков, 2014

Кинолог Сергей Рудин по кличке Пес, за плечами которого немалый опыт службы в горячих точках, оказался в патовой ситуации. Альянс, которому он служил верой и правдой, подозревает его в убийстве хозяина. Да еще все уверены, что общак альянса похитил именно он. Рудин пытается выяснить, кто стоит за всем этим, и отвести подозрение от себя. Он еще не знает, что суперкиллерша Ли должна уничтожить руководство альянса по заказу конкурентов. Но когда узнает, будет уже поздно… Книга входит в роман «Собачья работа» в качестве второй части.

Глава 2

By закрыл глаза и прислушался. Автомобильный мотор работал очень тихо. Старый кореец поднялся на пару ступенек и с любопытством выставил голову из колодца. Автомобиль прошелестел мимо, еле различимым во тьме черным сгустком уплотненной субстанции, за ним на незначительном удалении следовало нечто более громоздкое, похожее на большую тень. By суеверно вздрогнул — не иначе злой дух Бьен-Хак удосужился спуститься с ночного неба за грешной душой старого корейца, посчитав, что тот уже достаточно топчет эту землю.

— Четыре внучки маленькие, — залопотал было By по-корейски. — Хо не подымет одна — рано пришел. Иди обратно — мне пока нельзя к тебе…

Тень медленно пронеслась мимо, подпрыгнула на ухабе, громыхнув железом, — некоторое время раздавался характерный скрип автомобильных рессор. By, полжизни работавший в автомастерской, стряхнул мимолетное мистическое оцепенение и облегченно перевел дух. Значит, не время еще — рано покидать этот мир. Можно было бы сразу догадаться — это опять та белая женщина, что в течение недели шастает в ночное время по промзоне. Вчера и позавчера ее машина зазвучала по-другому: видимо, посетила мастеров. Не хочет, чтобы двигатель работал громко, видимо, что-то хитрое замышляет. Но By это не касается: лишь бы стрельбу не устроили да не распугали всю дичь…

By прикрыл лаз самодельной мелкоячеистой сетью и спустился в неглубокий сухой колодец: пару часов можно было вздремнуть, не напрягая слух, — результативная охота будет лишь под утро, когда хитрые звери устанут бродить по пустошам в поисках пищи и начнут сбиваться в небольшие стайки для дневного отдыха. К этому моменту нужно быть бодрым и свежим, а если вслушиваться всю ночь в загадочные звуки промзоны, к утру обязательно устанешь. Годы уже не те: 49 лет для корейца, вся жизнь которого состояла из одних мытарств, это весьма глубокий возраст — по всем канонам, надо бы с утра до вечера валяться под навесом на тахте и пить чай, лениво наблюдая, как в огороде трудятся твои здоровые дети.

— Ой-е, — тяжело вздохнул By, скрючиваясь на заботливо припасенном пучке соломы и накрываясь драной телогрейкой. — Может, пусть придет Бьен-Хак, заберет… Посмотрим, как вы справитесь без By…

By покинул родину лет двадцать назад — приехал в Союз, в числе многих соотечественников, искать лучшей доли. Поначалу получалось довольно сносно: осваивал Сибирь, жил в бараках с первопроходцами, которые не интересовались, какой ты нации, лишь бы стоящим человеком был. By, имевший профессию автомеханика, зарабатывал довольно прилично. Жили весело, бестолково, как принято в Сибири, как завещали деды-каторжане: вкалывай, пока не упал от усталости, а как упал — отдыхай, пей водку до беспамятства, гуляй с друзьями, крой баб, что под гузно подвернутся, дерись с кем попало. Корейцы, которые потолковее, в Сибири неплохо пристроились — заимели дома, хозяйство, прочно сели на землю. A By — душа-парень — так и продолжал гулять: даже женился под пьяную руку на соотечественнице, к которой на родине на длину рисового ряда не подошел бы. Хохотушка Хо обслуживала весь их барак — даже не за деньги, а так, за стол, выпивку, хорошее отношение суровых бородатых мужиков, которые никогда не называли ее блядью и уважали как личность. Сестричка. Примерно так именовался социальный статус корейской семнадцатилетней девчонки, потерявшей семью в перестрелке при переходе границы.

— Сестричка, что сапожки стоптаны? На бабки — купи себе новые… — Или так — примерно в таком же тоне: — Сестричка, чем занимаешься? Ничем? Ну так поди сюда, попрыгай на моем звере! Смотри, с утра торчит, хочет чего-то, гад…

Когда Хо простывала, лечили всем бараком — доставали черт знает откуда малину, гусиный жир, разные травы у шаманов добывали, на цыпочках ходили мимо ее комнатушки… А в иное время, под пьяную руку, пользовали в несколько смычков, пока не вырубится да кровью исходить не начнет: мужики-то здоровые, матерые, а девчонка крохотная, одно слово — кореяночка… Странные отношения, очень странные…

Женившись на Хо, By удрал с ней в Центральную Россию. Родили трех дочерей, долго жили в семейном общежитии авторемонтного предприятия — пока не наступили новые времена. Предприятие обанкротилось, имущество пустили с молотка, из общежития сделали платную гостиницу для базарных хачиков. Мыкались долгое время где придется — By не мог найти работу, поскольку все приличные места занимали русские; в отличие от вольного сибирского края в Центральной России к корейцам относились подозрительно, как к ненужному элементу, который, ко всему прочему, намеревается оттяпать у аборигенов законный кусок хлеба с маслом.

В настоящий момент семья By ютилась на одной из заброшенных дач, неподалеку от промзоны — на северо-западной окраине. Надежда на то, что дочери удачно выйдут замуж и богатые зятья будут кормить их с Хо, не оправдалась. Все три дочурки-погодки получились смазливыми, имели пропорциональную фигурку и характером удались в мать: с двенадцати лет их с необъяснимой тягой влекло в постель к большому белому мужику — бороться с этой тягой было совершенно невозможно. Добро бы хоть деньги за это приносили, так нет же — спали со всеми подряд за так, ради дармового угощения с выпивкой, ради большой плотской любви. Плодом этой любви стали четыре дитяти женска пола — By уже и не помнил, кто из дочерей кого родил. Однако нетрудно было догадаться, какова будет судьба этих очаровательных пищалок, когда им стукнет лет двенадцать-четырнадцать…

— Ой-е! — прокряхтел By, ворочаясь под телогрейкой. — Зачем столько баб? Хоть бы один мужик получился — продолжатель рода…

Сегодня что-то не спалось — тревожно было на душе. By страшно не нравилось, что белая баба шастает по промзоне и чего-то вынюхивает. Он существовал за счет промзоны уже третий год, изучил нравы и обычаи тутошних обитателей и знал, что разведка подобного рода ничем хорошим не закончится. Каждый раз, как кто-то начинает втихаря перемещаться по пустошам и следить за кем-то, дело в конечном итоге заканчивается большой стрельбой. А после стрельбы всегда приезжают много вооруженных людей, прочесывают промзону, вспугивая привыкшего к определенному укладу зверя. После таких безобразий семья By несколько дней сидит голодная — пока зверь не успокоится и не придет обратно…

— Ой-е! — опять пробормотал By. — Зачем пришла, злая белая баба? Езжай обратно — спи…

By отлавливал собак. На обширных пустошах промзоны водилось великое множество разнообразных представителей песьей породы, удравших от прелестей цивилизации и объединявшихся в небольшие стаи, по своей структуре и социальному укладу мало чем отличающиеся от волчьих.

С некоторых пор собаки составляли для семьи By основную пищу. Благодаря бездомным дворнягам не было необходимости зарабатывать деньги на приобретение дорогостоящих мясных продуктов — еда бесконтрольно бегала по пустошам, нужно было только пойти и взять ее. Этот промысел был практически безотходным: из шкур шили на зиму шапки и примитивные шубы, шерсть шла на душегрейки, варежки и носки, жир собачий являлся прекрасным лекарственным средством от многих заболеваний, которые массово посещали корейскую семью в зимний период.

Технология отлова была предельно простой и, на взгляд цивилизованного индивида, варварской до чрезвычайности. Нужно было подкрасться как можно ближе к отдыхающей стае, ловко метнуть сеть, по краям которой свисали несколько металлических шаров, и, подскочив, глушить дубиной все, что не успело за эти несколько секунд убраться восвояси.

Псы не подпускали By в дневное время. Устраиваясь на отдых, они выставляли «часового» (так думал By), который, едва учуяв постороннего, мгновенно поднимал тревогу. В этом случае стая, словно зная, что кореец является их заклятым врагом, стремительно уносилась прочь. Ночью приблизиться к ним тоже не представлялось возможным: шустрые четвероногие постоянно перемещались в поисках пищи, не останавливаясь ни на секунду. Более того, в этот период они были агрессивны и могли оказать достойное сопротивление, чреватое самыми непредсказуемыми последствиями. С течением времени By выработал универсальную тактику, которой с успехом пользовался на протяжении почти полутора лет. Нужно было прийти перед закатом на промзону, забраться как можно выше и внимательно наблюдать за миграциями стай: при тщательном анализе прослеживалась определенная система, позволявшая безошибочно определить, по каким маршрутам будут в ночное время шастать четвероногие. Затем, с наступлением темноты, необходимо было забраться в безопасное местечко и часа за полтора до рассвета пройтись по намеченным днем пунктам, чтобы на слух определить, где кучкуются наиболее крупные бандформирования шерстистых обедов. Последний этап был самым сложным: с первыми лучами рассвета следовало выследить место, где стая собирается укладываться на дневку, поймать ветер — чтобы дул от собак на охотника, и скрытно выдвинуться к стае. С рассветом псы на некоторое время впадали в состояние какой-то благостной эйфории, особенно если удавалось ночью набить желудки. Перестав перемещаться, они собирались в кучу и принимались безобразничать: играть друг с другом, вздорно тявкать, выкусывать блох и так далее. В этот момент они утрачивали бдительность — оставалось только подскочить поближе и метнуть сеть.

В последнее время дела у By шли из рук вон. Раньше за ночь он привозил домой на небольшой самодельной тележке несколько собачьих трупов. Удавалось не только накормить семью, но и порой продавать мясо знакомым корейцам из города, выручая незначительные суммы на мелкие расходы. Но с каждым месяцем результат становился хуже: то ли слабели ноги у охотника, то ли хитрые псы стали ловчее: пока By бежал после броска к копошащейся сети, большинство четвероногих успевали выбраться из ловушки и убраться прочь. Бывало и так, что, просидев всю ночь на пустошах, охотник возвращался домой с пустыми руками. А настанет день, когда он не сможет точно бросить тяжелую сеть: все чаще болят отмороженные в Сибири суставы, ноют к непогоде, ломотной болью отдаваясь в голове. Если это случится зимой, семья скорее всего умрет от голода. В зимнюю стужу в полуразвалившейся даче плохо, особенно если нечем набить урчащий от хронической пустоты желудок…

…Удалившись от фармацевтического комбината, Ли заглушила двигатель, вышла из машины и некоторое время напряженно прислушивалась. Звуки стрельбы не возобновлялись, значит, все идет по намеченному плану. Преследователи, видя тщетность своих попыток, побежали вытаскивать из кустов замаскированные авто: пока они будут этим заниматься, рудинский «уазик» надежно выпадет из зоны их визуального контроля. Придется обшаривать все более-менее сносные пути движения в секторе между комбинатом и трассой. Очень приятно.

Ли приседа рядом с машиной, достала сигареты и осторожно прикурила от автозажигалки, пряча сигарету в кулаке. Жадно затянувшись, подсветила часы: для надежности следовало подождать минут пятнадцать. Отсюда до трассы немногим менее получаса неспешной езды: к тому моменту, как она выберется к крайнему выезду, люди Первого альянса должны успеть перехватить Рудина и снять ставшие ненужными посты на всех трех шоссе, ведущих в промзону.

Пятнадцать минут тянулись томительно долго. Ли успела выкурить три сигареты, несколько раз ощупала мешки, проверяя герметичность укупорки, и даже сделала специальную гимнастику, стараясь унять боль в пояснице — расстаралась, когда толкала ворота, теперь с месяц будет ныть, не отвяжется…

Дождавшись, когда упрямая минутная стрелка достала заветную цифру, Ли выбросила окурок, села за руль и, включив двигатель, щелкнула тумблером ночного прибора. Двигаться с фарами пока нельзя: если руководитель поисковых работ от Второго альянса слабо разбирается в расположении объектов на местности, запросто может перепутать и послать людей обследовать ненужный сектор — тот самый, в котором в настоящий момент перемещалась Ли. Да и необязательно, чтобы руководитель был лопухом: люди Улюма — дети асфальта — вполне могут заблудиться в темноте и плутать до рассвета. В общем, не стоит без прибора, слишком опасно…

Экран прибора тревожно вспыхнул красным заревом, несколько раз мигнул и потух. Ли сорвала ремни с головы, осмотрела корпус: на блоке питания светилась медленно гаснущая красная точка — кончился заряд аккумулятора.

— Черт, — растерянно пробормотала дама. — Как же так, а?! Черт… Придется на ощупь ехать. Да, пожалуй — иначе никак…

С минуту Ли размышляла, сосредоточенно всматриваясь в ночь, убеждая себя в том, что в данной ситуации ее решение единственно верное. В принципе утрата прибора ночного видения не была катастрофой. Можно было дождаться, когда первые лучики солнца слегка разбавят мутную мглу, зависшую над пустошами, — полтора-два часа при сложившихся обстоятельствах ничего не решали. Активно прочесывать промзону люди Второго альянса начнут только тогда, когда рассветет, и то только в том случае, если Ли объективно просчитала их организаторские способности.

— Ну уж нет — я тут поседею за это время! — буркнула Ли, представив себе, что придется сидеть полтора-два часа и чего-то выжидать: тут за пятнадцать минут вся извелась! — Давай, железо, не подведи…

Тронув машину, Ли высунула голову в окно и, напряженно всматриваясь в смутно белеющую ленту грунтовки, осторожно поехала к трассе. Даже если двигаться такими черепашьими темпами, менее чем через час она приблизится к границе промзоны, а там уже можно будет включить фары и рвануть во все лопатки. Нет, рвануть — это слишком. Не хватало еще, чтобы после всего пережитого какой-нибудь полупьяный гаишник (или гибэдэдэшник — по-новому) тормознул за превышение скорости и принялся вымогать взятку! То-то будет потеха, когда она полезет в один из мешков за деньгами, а с гаишником от удивления случится припадок…

Приноровившись следить за еле различимой лентой грунтовки, Ли чуть прибавила скорость — и тут же поплатилась. Машину слегка подкинуло на ухабе, от неожиданности Ли резко надавила на акселератор: «БМВ» приемисто прыгнул наискось через дорогу, в какую-то неглубокую рытвину. По ушам резанул противный скрежет давимого стекла, затем послышался негромкий свист пробитых скатов — сначала правого переднего, затем левого.

— Нет-нет, ребятки — не надо! — взмолилась Ли, не желая верить в случившееся. — Нет, только не это!!! Пусть лучше меня изнасилуют какие-нибудь «отморозки»…

Выбравшись из машины, Ли обеими ногами угодила на кучу битого стекла. Осторожно ступая, обошла вокруг, пощупала скаты — так и есть, два передних приказали долго жить.

— Ну, если б ты мне сейчас попался, животное!!! — сквозь зубы простонала Ли. — Да я бы тебя на ку-соч-ки!!! На кусочки разорвала бы!!! Тварь поганая, гадина… — и так далее. С минуту прекрасная дама изрыгала ругательства ненормативного характера, никак не сочетающиеся с хрестоматийным образом женщины-матери. Или женщины-сестры. Женщины, одним словом. Все это предназначалось тому нехорошему человеку, который высыпал в рытвину пару кубометров стеклотары, не удосужившись довезти оную до свалки. А самое обидное — Ли неоднократно проезжала мимо этой рытвины накануне, производя подготовку к акции. Куча стекла была заметна издалека, рытвина отстояла от грунтовки метров на пять-семь, предположить, что на малом ходу она умудрится в нее зарулить, Ли никак не могла.

— Дура, Господи, какая дура! — плаксиво воскликнула Ли. — Профи, мать твою! Все, все предусмотрела, а это… — В отчаянии махнув рукой, она прихватила свою сумку и выбралась на грунтовку.

Тащить мешки — абсурд. Как раз к полудню дотянет, если не изорвет по дороге в клочья. Срочно нужна была машина. Долго не раздумывая, Ли быстренько дала пару туров вокруг рытвины, впитывая окружающий ландшафт, и скорой иноходью припустила по грунтовке по направлению к трассе…

–…Еще… Еще… Еще… Так… Угу, угу… Так…

— Может, хватит? Куда, к черту…

— Еще!

— Ну, блин, ты даешь! На, блин, получай!

— Очко.

— Чего?

— К отоларингологу как давно обращался? Очко!

— А ну, дай посмотреть!

— На. Вы что, батенька, — думаете, старый эскулап вас может надуть? Нехорошо. Людям следует доверять…

— Точно, очко… Черт! Опять ты нас разул, Алексаныч. Все — бабки кончились.

— Давай под запись. Или слабо?

— Шура, будешь под запись?

— Давай ставку вдвое сбавим — тогда буду.

— Алексаныч?

— А что с вами поделать? Давай сбавим вдвое…

Трое баловались в «очко». Для слишком продвинутых, которые при прочтении предыдущего предложения криво ухмыльнулись, поясняю: не подумайте плохого — это такая карточная игра.

Трое сидели в небольшой комнатушке с вытяжкой — окна отсутствовали, — лениво пили надоевший чай, отирали со лбов обильный пот и периодически стукали о замызганный пластик лабораторного стола железными рублями.

Комнатушка размещалась в подвале кожвендиспансера — мрачного двухэтажного здания дореволюционной постройки, расположенного в десяти километрах от города, на выезде из поселка Белово. Четвертой стены у комнатухи не было: ее замещала толстая решетка от пола до потолка, в которой имелась небольшая, решетчатая же дверь. Эта неполноценная стена позволяла, не выходя из комнаты, обозревать весь коридор, по одной стороне которого размещались с десяток обитых войлоком дверей, запертых на массивные подвесные замки.

— Леха! Из первой просится в душ! — крикнул где-то в самом конце коридора гнусавый голос. — Выпустишь?

Леха — высокий худощавый блондин лет тридцати — плотоядно ухмыльнулся и великодушно преложил товарищам:

— Хочет кто?

— Грех смеяться над больным человеком, — не отрывая взгляда от карт, заявил один из игроков, пожилой плешивый дядечка в хорошем костюме. — Ты же знаешь — я давно забыл, как это делается.

— А у меня сегодня критический день, — отказался второй картежник — коренастый чернявый парень Лехиного возраста. — Не стоит.

— На каком слоге ударение? — дурашливо прищурился Леха, вставая со стула и снимая со стены металлическое кольцо с ключами. — Можешь не отвечать — знаю. Вы того — минут пятнадцать как-нибудь без меня. Пойду выведу…

Покинув зарешеченную комнату, Леха прошел по коридору к первой от входа двери, отомкнул замок и официальным тоном продекламировал:

— Извольте брать ванну, сударыня!

«Сударыня» — миниатюрная хорошенькая особь лет двадцати пяти, восседавшая на убогом топчане в одних трусиках, — медленно встала и, заторможенно двигаясь, вышла из камеры.

— В душ через палку, — напомнил Леха, мгновенно замаслевшим взором окидывая соблазнительные линии и выпуклости прелестной затворницы. — Правило номер три нашего заведения. Не забыла?

«Сударыня» медленно помотала головой и пошлепала босиком по бетонным плитам в конец коридора. Леха двинулся сзади, на ходу снимая через голову мокрую от пота рубашку и не отрывая взгляда от перемещавшихся спереди, волнительно перекатывавшихся при каждом движении половинок, едва прикрытых шелковым лоскутом. В подвале было жарко, под потолком пролегала толстая труба центрального отопления, тянувшаяся от расположенной неподалеку котельной.

Добравшись до небольшой кабинки душевой, Леха отрегулировал температуру и напор воды, картинным жестом пригласил:

— Прошу!

«Сударыня» медленно переступила через резиновый порожек, встала под тугие струи и блаженно зажмурилась. Оставив дверь чуть приоткрытой, Леха некоторое время любовался обнаженной фигурой, чувствуя, как в его молодом организме послушно просыпается всегда готовый к действию демон плотского желания.

Сзади послышалось надсадное сопение: не оборачиваясь, Леха процедил сквозь зубы:

— Никита! Зашибу. Подглядывать нехорошо!

Сопение удалилось — горбун счел нужным ретироваться, дабы не испытывать судьбу: бывали случаи, когда такого рода угрозы после недолгих размышлений претворялись в жизнь в виде увесистой затрещины — в зависимости от настроения начальника охраны.

Решив, что достаточно уделил времени лицезрению обнаженной плоти, Леха быстро разоблачился донага, шагнул в душевую и прикрыл за собой дверь.

— Иди к дяде, малышка. — Влез под струи, поймал в объятия скользкое тело, припечатал «сударыню» спиной к кафелю и, ловко подхватив под колени, поднял на весу, примериваясь, хватит ли сил на всю дистанцию или лучше вернуться в камеру — на топчан. И не примерился: вздыбившийся признак мужественности самопроизвольно угодил головкой в преддверие райских врат и начал медленно погружаться в горячую расщелину.

— Ох! — от неожиданности выдохнул Леха, замер на секунду и без подготовки вторгся в податливую плоть. — Ох ты! — и погнал резкими толчками, вздергивая легкое тело на себя, покрикивая от избытка чувств.

Дверь душевой скрипнула — в мир Лехиной похоти вновь вторглось надсадное сопение любопытствующего горбуна.

— Убью! — прорычал Леха, несколькими мощными толчками завершая процесс. — Убью-юууу!!! Пшел вон!

Опустив предмет реализованного вожделения на пол, Леха немного постоял под душем, приходя в себя. Сопение исчезло вместе со слюнявой рожей горбуна, «сударыня» безучастно стояла рядом, стирая свои трусики и не глядя на голого мужика, словно он являлся привычной составной частью ее безрадостного существования.

— Ну, все, — недовольно буркнул Леха, выпроваживая даму из душевой. — Помылась, постиралась, мужика получила — свободна. Никита — на место ее!

Шлепанье босых ног удалилось в конец коридора. Выключив душ, Леха, не вытираясь, облачился в штаны, закурил и присел на корточки у двери душевой, размышляя о сущности бытия…

В подвале кожвендиспансера располагался импровизированный сборный пункт, где содержались отловленные накануне дамочки, предназначенные для перепродажи в иноземное агентство сомнительной направленности, которое специализировалось на поставках живых игрушек для состоятельных клиентов. Данное предприятие принадлежало небезызвестному Кошелю и являлось одной из весьма доходных частей его многопрофильного преступного промысла. Все лица мужеска пола, находящиеся в данный момент в подвале, являлись соучастниками деяния, предусмотренного ст. 126 (ч. З) УК РФ «Похищение человека», и вполне могли рассчитывать на значительные сроки в том случае, если бы их деятельность стала объектом пристального внимания правоохранительных органов. Но они не рассчитывали. Авторитет Вора являлся надежной защитой от различных неприятностей, связанных с законами, предприятие было организовано вдумчиво и планово, с учетом всех особенностей и специфики нашего криминального времени. Кроме того, все четверо о таких понятиях, как «зона» или «СИЗО», имели самое отдаленное представление: блондин Леха, его помощник Шура, пожилой Алексаныч, а также горбун Никита никогда не привлекались к уголовной ответственности. Алексаныч являлся заведующим кожвендиспансера, Леха и Шура числились в оном диспансере санитарами, а горбун Никита взят был из разорившегося интерната для умственно отсталых, отмыт, накормлен и приставлен к делу.

Горбун жил в «сборном пункте» неотлучно: ютился в той самой комнатухе, где сейчас играли в карты особи с более развитым интеллектом, ревностно следил за пленницами и никого не пускал в подвал — кроме Алексаныча, начальника охраны Лехи и троих его помощников, в обязанность которых входило в течение суток дежурить с Никитой на предмет внезапного осложнения обстановки и помогать Лехе с Алексанычем во время «рейдов».

Механизм транспортировки претенденток за рубеж никого из вышеперечисленных не волновал: раз в две недели приезжал специально оборудованный фургон, закамуфлированный под рефрижератор, забирал все, что удалось отловить за это время, и увозил черт знает куда. А отловить удавалось не так уж и много: пять-шесть единиц при самом благоприятном стечении обстоятельств. Дело в том, что существовали жесткие критерии отбора претенденток, нарушение которых сурово каралось работодателями. Нет, никого не били по голове, не покушались на мужское достоинство (а многие продвинутые товарищи считают, что в воровской среде непокорных наказывают исключительно таким вот образом), даже не ругали, как это принято на наших российских предприятиях. Если «товар» не соответствовал кондициям, работодатель просто ничего не платил: получалось, что две недели они вкалывали за красивые глазки. Просто и доходчиво. Однако такие промашки случались крайне редко: работодатель знал, кого нанимать на службу. Леха и его трое помощников в недалеком прошлом являлись врачами Белогорской психиатрической больницы, которую ловкие отцы города под эгидой тотального кризиса благополучно упразднили до рядового отделения областной больницы имени Павлова. Умение разбираться в людях было составной частью их прежней работы, которая приносила нищенский доход: на нынешнем поприще они использовали это умение в полном объеме, поскольку получали за профессионализм весьма приличные деньги.

Требования, предъявляемые к «товару», были просты и незатейливы. Безусловная внешняя привлекательность. Определенный опыт в сексуальной сфере и наличие соответствующего психотипа, позволяющего «товару» быстро адаптироваться в нетипичных условиях, — не было смысла отлавливать недотрог, которые, очнувшись после ударной дозы хлороформа, мгновенно вскрыли бы себе вены от безысходной тоски по маме с папой. Независимость и даже некоторая «ненужность»: крайне желательно, чтобы пропавшую дамочку с первой же минуты отсутствия не бросились искать все правоохранительные органы, влиятельные родственники и могущественные покровители. Вот, собственно, и все.

Вышепоименованные требования диктовали стиль работы: прежде чем осуществить экстракцию объекта из общественного уклада, этот объект следовало тщательно изучить и подготовить почву для безболезненного перевода в новое качество. А еще объект необходимо было всячески запугивать и «мариновать» в невыносимых условиях — дабы любое последующее улучшение режима воспринималось как счастливое избавление от ненавистного плена и служило стимулом для хорошего поведения. Последнее требование персонал «сборного пункта» игнорировал как маразматическую крайность: несмотря на всю преступность своей деятельности, бывшие психиатры садистами не были, напротив, в повседневной жизни слыли покладистыми и добрыми мужиками, добропорядочными отцами семейств. Плетка, наручники и пара резиновых палок невостребованно висели в комнатушке Никиты — для поддержания относительного порядка в камерах подвала вполне хватало ежесуточной дозы аминазина, по два кубика которого Алексаныч педантично вводил всем без исключения пленницам ровно в 22.00. Инъекции производились вечером вовсе не из-за склонности прекрасных дам буйствовать в ночное время. Дело в том, что слабоумный горбун Никита после указанного срока оставался в подвале один на один с женщинами до самого утра, остальные члены «психбригады» отправлялись на охоту…

Покурив, Леха присоединился к вспотевшим картежникам, которые не замедлили перекинуться оживленными репликами по поводу отсутствия начальника охраны. Беспорядочные половые связи с временными обитательницами подвала были еще одним нарушением режима: работодатель такие штуки не приветствовал, поскольку прозорливо предполагал, что мужик без патологии, украдкой вкусив совместно с дамой большущую порцию плотского восторга, не сможет в последующем истязать эту даму и оказывать на нее психологическое давление. Он становится как бы соучастником непотребного акта ослушания, сочувствующим, сострадающим… Одним словом, выпадает из режима функционирования. А душ — это вообще из ряда вон. Объект должен как можно дольше купаться в собственном поту, ощущать запах своего немытого тела, полную зависимость и ничтожество — дабы потом любые послабления показались райской благодатью…

— А если они всем гамузом попросятся в душ? — в очередной раз обчистив до нитки незадачливых игроков, поинтересовался Алексаныч, поглядывая на часы — приближалось время введения вечерней дозы. — Ты их всех сразу будешь обслуживать?

— Я просто отступлю от принципа, — скромно признался Леха. — Пусть себе моются — жалко, что ли? На всех меня не хватит. Шура вон вообще систематически игнорирует мой принцип — за так в душ выпускает.

— Ясно с вами, сатрапы херовы, — благодушно буркнул Алексаныч, складируя листок с проигранными записями в карман и вставая. Существующее положение дел его вполне устраивало, поскольку парнями можно было легко управлять, шантажируя перспективой «сдачи» Вору. — Собирайтесь давайте. Сейчас уколю попки, и поедем работать…

Конец ознакомительного фрагмента.