Глава 1
— Кому встали?
— Угадай с трех раз.
— Эээ…
— Молодец, угадал.
Гадать тут нечего. Слева по борту скамейка, на ней — две едва созревшие девицы, рядышком четверо молодых хлопкоробов. Хлопкоробы наперебой ухаживают, девицы явно не прочь: зазывно смеются и охотно демонстрируют розовые коленки.
— Слушай… Может быть, не стоит?
— Пожалел, что ли?
— Да ну, при чем здесь это! Я имею в виду… эээ… Как там у нас с графиком?
— Нормально.
— Ну, я не знаю… Может быть…
Перевожу с застенчиво-гусячьего на русский: «Слышь, ты, злюка-мегера — мы по делу едем или где? Может, ну их в гузку, этих гастарбеков-таджибайтеров, время-то не резиновое!»
— Что-то выпало из памяти: когда это мы подписывали контракт с комиссией Межэтнического Целомудрия? — пришел я на помощь Феде. — Мы теперь что, с утра до вечера будем раскатывать по столице и вмешиваться во все шалавско-кавказдючьи амуры?
— Ы-ы! — тихонько одобрили сидящие рядом Борман и Рома.
— Это хлопкоробы, — поправил объективный Федя. — За километр видно.
— Да просто словечко нравится, — Ленка едко хмыкнула. — Как же, сам придумал, гений этимологии — всем слушать, восхищаться и хлопать в ладоши. Верно?
— «Гений этимологии» — это зачет, — не стал спорить я. — Но суть от этого не меняется. Перефразирую: мы что теперь, будем пресекать все подряд таджибекско-шалавские связи?
— Все подряд — нет, — вроде бы вняла голосу разума Ленка. — Нас на это чисто физически не хватит.
— Ну вот, видишь! — обрадовался я. — Вот она и поперла-то, мудрость…
— Но тех, кто попадется по ходу движения, без внимания не оставим, — Ленка приторно улыбнулась мне в верхнее зеркало, потащила из бардачка видеокамеру и скомандовала: — Юнги — к машине!
Борман с Ромой безмолвными тенями выскользнули из салона и принялись разминать суставы, кровожадно поглядывая на хлопкоробов.
Хлопкоробы на опасность отреагировали неадекватно. Вернее сказать, не отреагировали вовсе: богатырями юнги не выглядят, кроме того, они остались у машины, а к скамейке пошла дама. У хлопкоробов, если кто не в курсе, дама — существо третьего разряда (первого — мужчины после 12 лет, второго — мужчины до 12), так что опасности здесь быть не может по определению.
Наведя камеру на девиц, плещущихся в потоке хлопкоробьего внимания, Ленка представилась:
— Здравствуйте, девушки. Русский молодежный канал «Антихач 111», Лена Дэ, репортер, позвольте задать вам несколько вопросов.
— Можно, — милостиво разрешил главарь хлопкоробов — рослый симпатичный юноша с едва пробивающимися усиками. — Задавай.
— Какой канал — «Антифа»? — живо уточнил хлопкороб номер два — шустрый востроглазый черныш, до крайности прыщавый, но с аномально-белозубой улыбкой. — Это который антифа — против фащщист, да?
— Ну нет, дорогие мои дети дюны, так дело не пойдет, — поморщилась Ленка. — Вы что, в уши долбитесь? Я русским языком сказала: «Антихач 111». И потом — я обратилась к девушкам. Вы что — девушки?!
— Зачэм так сказаль? — огорчился высокий. — Абидиш хочиш?
— Магу паказат, какой ми дэвушки, — находчиво предложил шустрый, кивая в сторону ближайшей подворотни. — Пайдом туда — пакажу! Тибе панравитса!
Хлопкоробы номер три-четыре до соучастия в беседе так и не снизошли: продолжали пялиться на коленки девиц и, синхронно оттопыривая нижнюю губу, сплевывали на землю вязкую зеленую слюну.
— Еще раз ляпнешь что-то в таком же духе — в натуре станешь девушкой, — вполне серьезно пообещала Ленка. — А сейчас закройте рты, стойте ровно и не мешайте работать. Итак, девушки, первый вопрос: знаете ли вы, что для того, чтобы выйти замуж за мусульманина, вам обязательно придется менять веру?
— Чего менять? — не поняла синеглазка в ситцевом платьице.
— Ислам принимать!
— А какая разница? — пожала плечами вторая девица — бледнолицая «эмочка» в джинсе с клепками, с радикально-черными волосьями и густо накрашенными глазищами. — Бога нет. Это все фикция. И все мы умрем.
— Да уж… А вы в курсе, что ислам позволяет мужчине иметь четыре жены? Если да — готовы ли вы делить своего мужчину с тремя другими женщинами?
— Четыре?! — удивилась синеглазка. — Это ж сколько ему придется работать, чтобы их содержать?
— А кто сказал, что он собирается работать? — хмыкнула Ленка. — Он будет валяться целыми днями — гашиш курить да шербет лакать, а вам вчетвером придется вкалывать с утра до ночи.
— Если богатый будет — не придется, — покачала головой «эмочка». — Вон, они все в золоте, на «Кайенах» раскатывают.
— Ну надо же… — Ленка выглядела слегка обескураженной: очевидно, рассчитывала, что перспектива отступничества и утраты индивидуальности заставит девиц призадуматься. — Ну, тогда вот вам еще информация для размышления…
Тут Ленка собралась с мыслями и залпом выпалила все прелести суровой исламской житухи, каковые, по ее мнению, должны были повергнуть девиц в состояние шока:
— Вы будете фактически собственностью своего мужа — выполнять все его прихоти и повиноваться ему во всем;
Вам придется вести затворнический образ жизни, вплоть до того, что в зависимости от региона проживания носить чадру и строгие одежды, регламентированные исламскими традициями;
Если вас застанут в одном помещении с посторонним мужчиной, вам первым делом сломают нос — как показывает практика некоторых наших звёзд;
Если вы быстро утратите привлекательность — а вы ее обязательно утратите, это уже сейчас видно, — вас просто выгонят вон, вместе со всеми вашими дочерьми, рожденными в браке. Всех мальчиков, рожденных в браке, у вас отнимут. А если попробуете качать права — вас искалечат или убьют.
— Зачем абманываищщ?! — укоризненно воскликнул высокий. — Нэт такой! Сабсэм нэт!
— А! — вспомнила Ленка, великодушно игнорируя порыв высокого. — И вообще, не факт, что вас возьмут замуж, совсем не факт. Все ведь может быть совсем по-другому. Ну, например, знаете ли вы разницу между понятиями «мухаббат» и «вахаббит»?
— Эээ… — задумалась синеглазка. — Это… Я какую-то песню слышала…
— Вахаббит — с бородой, — компетентно выдала «эмочка». — И с автоматом. Джихад — Аллах-Акбар — Бен-Ладен. Дарго или Тандо, не помню точно, куда там хочет мальчик. Вот. А мухаббат… Это, типа, че-то с мухами связано? Или с каким-то аббатством?
— Нет, это скорее с клиникой связано. В общем, дорогие девушки, если у вас ненароком получится мухаббат с вахаббитом — иметь вас будут всем джамаатом. У них так принято: в джамаате все общее. В том числе и женщины. Это понятно? Я доходчиво объяснила? — Ленка расчетливо кивнула в сторону шустрого. — Вы морально готовы к тому, что вас будет драть дюжина вот таких задроченых тараканов?
— Пайдом, пакажу, какой ми таракан! — шустрый схватил Ленку за руку и обозначил движение в сторону указанной ранее подворотни. — Пайдом, тибе панравитса!
Борман-Рома сделали шаг к скамейке и синхронно повели плечами.
— И зачем же ты, голубчик, меня за руку хватаешь? — неожиданно вполне по-бабьи запричитала Ленка. — Зачем больно жмешь, тащишь куда попало? Не боишься, что наши мужчины тебя накажут за такую грубость и дерзость?
— Это какой мущщина — вот эта? — шустрый пренебрежительно ткнул пальцем в наших юнг. — Это такой щщютка, да?
— Может, выйдешь, покажешься? — намекнул я. — Они не понимают опасности, думают — просто подростки, поэтому и ведут себя так развязно. Нет желания предотвратить кровопролитие?
— Да пошли все… — желчно буркнул Федя. — Пусть хоть вообще поубивают к бениной маме — мне по…
— Вот мне всегда было интересно — почему чурки считают всех наших мужиков чмошниками? — Ленка легко вырвала руку, отпихнула шустрого и, отступая на пару шагов, направляя камеру на Бормана, завершила тираду: — Нет, я понимаю — чморей у нас хватает. Но ведь есть и бойцы, верно, юнги?
— Это кто — «байсы»? — удивился шустрый, поворачиваясь к юнгам. — Это вот эта — байсы?
— Нет, «эта вот эта» — твой конец! — рявкнул Борман, резво подскакивая к шустрому. — Получи, Джамшут, прописку!
Шустрый выпал с первого удара — Рома не успел добраться до высокого, Борман мгновенно переключился на зеленослюнных хлопкоробов под номером три-четыре и в три приема втоптал их в грунт.
Рома возился с высоким чуть дольше: паренек попался крепкий, но совсем неподготовленный, и если и провел лишние пять секунд на ногах, то лишь благодаря хорошей физической стати.
Ленка, снимавшая действо, огорченно развела руками:
— Ну и куда спешим, реактивные вы мои? Пять секунд — это что, драка? Вон, су€чки даже не успели сообразить, что по сценарию как раз визжать надо.
Точно, девчата так и сидели на скамейке, дружно разинув рты — события развивались столь стремительно, что ожидаемая реакция просто запоздала.
— За что вы их? — синеглазка всхлипнула и склонилась над корчившимся от боли высоким хлобкопарубком. — Они хорошие…
— Все — клиника, — желчно бросила Ленка, выключая камеру и направляясь к машине. — Сплошной зверинец.
— Ну что, потешила душу? — спросил я.
— Скорее растравила, — Ленка досадливо поморщилась. — В очередной раз убеждаюсь — эта страна обречена на вырождение…
— В смысле, девкам тоже выписать? — уже усевшийся в салон Борман с готовностью высунулся обратно.
— Я те выпишу! — буркнула Ленка, заводя мотор. — Совсем одичал? Да, они дуры. Но это наши дуры. Так что побереги силы, нам еще работать…
* * *
Наша штатная «работа» на сегодня — некто Хусейн. Неплохое имечко, не правда ли? К нему-то мы и едем сейчас в гости. Это юное дарование со своей бандой обосновалось в Сквере Победившей Толерастии (если кто в Москвачкале слабо ориентируется — это почти что в самом центре столицы, возле помпезного сооружения, известного в народе как Чупол-Касы).
Ничем особенным этот Хусейн не примечателен: грабит гуляющую молодежь, подымает разовые «темы», помаленьку хулиганит — в общем, типичный мелкий проказник, как и большинство его взрослеющих соплеменников. От последних он отличается лишь тем, что делает все это в центре бывшей русской столицы и никто его не трогает: по слухам, Хусейн — родственник какого-то вельможного пройдохи, ловко скакнувшего с бараньей лужайки в высокое кресло на Старой площади. Неплохо, да? Этакое финальное па джигитовки: стартуем в высокогорном ауле, финишируем в элитном эшелоне номенклатуры — и тотчас же тащим в столицу весь свой тейп. Детишки горские нонче больно уж шаловливы, так вот, пусть они шалят где-нибудь поблизости, чтоб под присмотром-прикрытием были. А то на родине или на русской рабочей окраине убьют ненароком — и не спросят, кто там в какой позе и в каких креслах сидит и какого цвета у него «Ламборджини».
Возникает резонный вопрос: какое нам дело до этого младого чабанского дарования? С охотой отвечаю: вот нам с Федей — ровно никакого. Это Ленкина инициатива, впрочем, как и все остальные наши досуговые развлечения последних трех месяцев.
Здесь у нас все планово, никаких тебе экспромтов: в Ленкином черном списке персоны по мере «отработки» постепенно вычеркиваются, так что этот крендель теперь стоит у нас на первой позиции.
Справедливости ради стоит заметить — соответствующее место в списке он занимает вполне заслуженно. В последнее время шалости этого славного парубка приобрели заведомо нездоровый подтекст: он выбирает наиболее трусоватых русских пацанов, ставит на колени и заставляет громогласно вопить «славяне — чмо!» и «Чечня рулит». Вся эта благодать, как водится, снимается на камеру и потом запускается в Интернет.
Видели мы эти ролики. Безыскусные и однообразные, сценарий всегда один и тот же: выбирают жертву, Хусейн страшным голосом орет «на колени, а то порежу!!!» и заставляет скандировать вышеуказанные лозунги.
И знаете — ничего, встают на колени и послушно скандируют.
Реакция? Нет, не то чтобы все в сторону глядят — реакция есть, но слабенькая. Вот тут у нас сетевые люди местами возмущаются — по инерции, как-то вяло, без особой экспрессии, просто потому, что вроде бы положено на такие вещи реагировать.
Кроме того, некоторые аналитики предполагают, что развлекаться таким образом Хусейн и сотоварищи могут сколь угодно долго: доморощенные спецы от юридизма (не путать с мюридизмом, это грибы другой группы) утверждают, что криминала в этих шалостях нет. Они никого реально не режут и не бьют, а статья за ненасильственное принуждение к публичным высказываниям нейтрального характера в УК РФ отсутствует. «Славяне» — это обезличенно и расплывчато, так же как и «хачи», прямое оскорбление нации отсутствует, а «Чечня рулит» — ну так и на здоровье, пусть себе рулит куда угодно, какой здесь криминал? В общем, перспектив для судебного (а равно любого другого) преследования вроде бы нет.
Какая-либо внятная реакция широкой общественности отсутствует как явление. Наши бравые «скины» и иные экстремисты по существу вопроса загадочно отмалчиваются, остальная публика в недоумении пожимает плечами: непонятно вообще, зачем злой Хусейн это делает, какого результата добивается и что (кто?) за всем этим стоит.
В общем, Ленка сверилась со списком и решила это дело подкорректировать. И теперь мы едем в гости к младому чабану-московиту Хусейну, в его вотчинные владения в окрестностях Сквера Победившей Толерастии.
* * *
В квартале от сквера остановились, высадили Федю с юнгами. Этот момент обговаривали заранее, но сейчас Федя заканючил:
— Может, я с вами? Сзади, скромненько…
— Исключено, — покачала головой Ленка. — Если он тебя увидит, может в машину не сесть.
— Что-то мне не нравится такой расклад…
— И что тебе не нравится? — Ленка пожала плечами. — Столица, центр, полно народу.
— Ну, не знаю… В этой вашей нерусской столице постоянно всякая дрянь происходит…
— Да ладно тебе, — Ленка кивнула в мою сторону. — Я же не одна иду.
— Вот это и не нравится, — буркнул Федя. — Что-то хреново у вас получается, когда вы вдвоем куда-то ходите…
Верно подмечено. Федя, наверное, теперь до конца жизни будет напоминать мне об этом. Одно утешает: ждать недолго, если таким образом будем развлекаться и далее, конец этот наступит очень скоро.
— Короче, не переживай, все будет в пределах нормы, — пообещала Ленка. — Никаких эксцессов: «ведется» — везем, не «ведется» — резко обрываем общение, уходим. Ждите — мы быстро…
* * *
Мы припарковали машину на прилегающей к скверу улице и потратили двенадцать секунд на постановку ретроспекции «Когда-то я была женщиной». Нет, температура у меня в норме, на работе я не пью и за системной ловлей глюков ни разу пойман не был. Просто, в самом деле, так получилось, что сосредоточенная на предстоящем разговоре Ленка на какое-то время выпала из образа и, повинуясь рефлексам, попробовала прихорошиться: заученным движением достала из сумки пудреницу, вперила в зеркальце отсутствующий взор и пару раз провела по лицу губкой (я не в курсе, как там эта девайсина у них называется — такая кругленькая губчатая подушечка).
Перехватив мой взгляд, Ленка мгновенно вернулась в роль — сердито поджала губы, бросила пудреницу в сумку и вручила мне камеру:
— Будешь работать оператором. Объект — в фокусе. Снимай меня как можно меньше, его как можно больше и работай цирковым бибизьяном — корчи деловую рожу, короче. Понятно, почему так?
Нет, непонятно — но я на всякий случай кивнул, после чего мы закрыли машину и пошли по аллее к помпезному сооружению Чупол-Касы.
Пока мы туда топаем, я в двух словах объясню, какую роль в последнее время играет наша Елена Прекрасная: а то у тех, кто знал ее ранее, может возникнуть недоумение по ряду реплик, да и вообще, по манере поведения.
Ленка старательно втискивает себя в образ бойца и открещивается от всего женского. Джинсовый комбез на три размера больше нормы, максимально короткая стрижка (Федя ее стрижет — нехотя, сквозь слезы, в буквальном смысле из-под палки), ноль косметики, минус двенадцать кило за последние четыре месяца, осунувшееся личико, синяки под глазами, нарочитое сквернословие и постоянная физическая нагрузка наравне с мужчинами до полного изнеможения — вот такая сейчас наша красавица.
Встретил бы в апреле, ей-богу, не узнал бы. Ну все, буквально все в ней изменилось, причем отнюдь не в лучшую сторону.
Раньше Ленка смотрела на мир с ленивым превосходством — кто там копошится у моих ног, стоит ли снизойти? А теперь в ее глазах — черная пропасть, в которой отчетливо видны отблески полыхающего где-то на самом дне страшного пожара.
Любые попытки вернуть ее в привычный образ женщины неизменно терпят фиаско — она просто посылает всех открытым текстом и вполне истерично орет, что никому не позволит вмешиваться в свою личную жизнь.
Ладно, будет время, я вам расскажу еще кое-что об этой неприятной метаморфозе, а сейчас вернемся к «работе» — мы уже почти на месте.
Наслаждаться видами этого сквера мне доводилось бог знает как давно, уже и не скажу сейчас, сколько лет назад, но был я тогда ребенком, а страдающий припадками гигантомании Зураб здесь еще не отметился, это я помню совершенно отчетливо. А поскольку в недавнем прошлом я довольно много времени изучал достопримечательности столицы по злачным местам, где имеют обыкновение массово пастись вот эти самые приснопамятные кавказдюки, у меня под влиянием всего вышеизложенного созрело очень даже превратное представление, подогретое Ленкиными экспрессивными россказнями.
Виделось мне, что в совершенно пустом сквере будет сидеть на лавке под балдахином этот злой Хусейн (не факт, что в чалме и с автоматом — но отчасти такой вариант тоже рассматривался), а вокруг него выстроится в почетном каре целый взвод кавказдючьих спортсменов. Подступы к лавке просматриваются на километр, мы медленно идем туда…
И — гробовая тишина.
Ну и, чего греха таить, одолевали меня сомнения. Как все получится? Справимся мы, удастся выманить ворога из логова или нет?
Если оконфузимся и придется удирать с позором — ладно, это еще полбеды. Но ведь может сложиться и так, что мы отсюда вообще не уйдем живыми. Или, не дай бог, получится как в тот раз в парке. Знаю, что звучит это глупо и патетично, но «парковый» вариант — он хуже смерти. Второго такого позора я не вынесу: если не убьют, сам вскроюсь, как только смогу двигаться…
Оказалось, я был неправ. То ли парковый синдром сыграл со мной злую шутку, то ли богатое воображение, но на деле все было отнюдь не так печально, как расписывали Ленка с Лехой.
В сквере было по-субботнему многолюдно, публика гуляла: молодежь, туристы, коррумпированные милиционеры — пару нарядов я заметил. И вообще, было тут празднично, весело и совсем не страшно: музыка играла, люди болтали и смеялись, традиционно несло агрессивным ароматом нерусской етьбы — шаурмой и шашлыками, не хочешь, а слопаешь с голодухи.
Кавказдюки — да, были, группками по три-четыре человека, причем в зоне видимости друг друга — это я уже умею отличать, научился от Феди. То есть вроде бы и нет явной массовки, но если вдруг что — только свистни, моментом набегут табуном и затопчут. Насчет «раствориться в толпе» — это они правильно придумали, так что с первого взгляда и не заметно.
Но если присмотреться как следует — даже и безо всякого опыта наблюдения, — видно, что их тут хватает. И нетрудно сделать вывод, кто «держит» это место и как поведут себя наряды милиции, если мы своими неловкими телодвижениями спровоцируем конфронтацию.
Погуляв по скверу и присмотревшись к публике, мы по ходу дела заметили «пресс» и повседневную «работу»: кавказдюки жали в углы пацанов и отбирали деньгу. Тихо, грамотно, без скандалов и каких-либо мотивационных изысков, все тут было обставлено в соответствии с детской межрайонной логикой: хочешь гулять по нашей территории — плати дань. Много не просим, до нитки не обираем, но платить надо — так принято везде.
Короче, грабеж средь бела дня. Милицейские наряды, сами понимаете, — ноль внимания. Если кто-то не понял юмора насчет коррумпированной милиции, говорю прямым текстом — это отнюдь не юмор, а суровая реальность. Думаю, не надо напоминать, что без подобной спайки вот такой бизнес невозможен в принципе.
Хусейна мы отыскали довольно скоро, но узнали не сразу: таких, как он, там было сразу четверо — крепких, невысоких, коренастых и практически одинаково одетых. Они решали какие-то вопросы с иностранцами: то ли разводили на все подряд, то ли просто общались — нам понадобилось некоторое время, чтобы произвести идентификацию (до этого мы его видели только в роликах и на смазанных фото).
Мы подошли поближе, встали сбоку и стали демонстративно ждать. Ну и ничего там звероподобного, вблизи — вполне нормальный парень, приятное лицо, широко расставленные глаза, курчавый, по типажу — скорее итальянец, нежели кавказец. Одет в джинсы, темно-синюю футболку, бейсболку в тон. Другие трое джигитов, что были с ним, одеты так же — наверное, это у них униформа. Второстепенная экипировка тоже у всех однотипная: на шее цепь, на руке дорогие часы, на поясе борсетка.
Хусейн отметил наше присутствие, живо отреагировал:
— Вы ко мне?
— Вы Хусейн?
— Да.
— Тогда к вам.
— Погодите, я сейчас освобожусь…
Ух ты, начальник! Персона, тоже мне.
Свита — джигиты, что были с ним, наскоро просканировали нас взглядами и утратили интерес: я — дрищ (нет, я не склонен к самобичеванию — это в соответствии с гусячьей классификацией типов), а Ленка — отнюдь не секси.
Хусейн быстро свернул общение и распрощался с иностранцами.
— Итак, я вас слушаю. Кстати, откуда вы меня знаете?
— А кто вас здесь не знает?
— Тоже верно. Вы кто? Чего надо?
— Молодежный канал «Антихач 111», Лена Дэ, репортер, — Ленка завела привычную шарманку. — Мы хотим пригласить вас на передачу…
— Антифа? — перебил Хусейн и жестом велел мне опустить камеру. — Знаете, у меня к вам претензии! Ты погоди, пока не снимай — я скажу, когда можно будет.
Ленка кивнула мне — я послушно опустил камеру.
— Хорошо, — наша покладистость была принята одобрительно. — Нет, претензии не лично к вам двоим, а ко всему вашему движению. Вы как-то пассивно — со «скинами». Че-то они у вас распоясались, никакой работы не ведете! Вот смотрите — три дня назад в электричке… Кстати — теперь можешь снимать, я там скажу умные вещи…
Тут Хусейн поднатужился и выдал на-гора едва ли не месячную сводку известных происшествий, так или иначе связанных со скинхедами и прочими злыми славянами, которые неровно дышат в сторону кавказдючьего сословия.
Ленка — двуличная сволочь — не стала поправлять, как хлопкоробов давеча, кивала послушно, ждала, когда же оно изольется. Оно повелось, излилось и, похоже, привело само себя в прекрасное расположение духа. Как же — слушают, кивают, внимают всеми фибрами. Уважают, однако!
Меня эта нотация изрядно взбодрила: страх прошел, вернулась ирония и — злость, в первую очередь на себя, малахольного.
Тебя, дрищ ты наш впечатлительный, после Руслана никто из этой публики пугать уже не должен. Пора бы запомнить это, зарубить на носу и больше не впадать в панику по поводу и без. Руслан, да примет Аллах его шахаду (это я на одном вражьем сайте прочел — так они говорят про своих павших героев), так задрал планку, что никому из этих неандертальцев никогда не допрыгнуть, пусть хоть наизнанку вывернутся. Потому что тип, наделенный такой невероятной злобностью, харизмой и силой, встречается крайне редко, не всем и не в каждом столетии. Это, если хотите, анти-Федя. То есть тот же Федя — возможно, даже здоровее и круче, только с вражьей стороны.
Так вот, этого «анти» я собственноручно пристрелил на одной замечательной полянке, без сомнений и душевных содроганий — как бешеного пса. То есть, по идее, как трактуют некоторые сомнительные аспекты дзена, я убил вместе с ним свой страх. Надо бы это запомнить и внушить себе, потому что пока, в самом деле, только по идее…
Когда Хусейн наконец-то иссяк, Ленка приторно улыбнулась и сообщила:
— Здесь неподалеку монтируется передача «Проблемы кавказской молодежи в русской столице». Мы выбираем наиболее отличившихся представителей этой самой молодежи и даем им высказываться по существу вопроса. Не желаете ли поучаствовать?
— А это где? — живо заинтересовался Хусейн.
— В офисе. Десять минут пешком или две — на машине. Тут рядышком.
— Это надолго?
— Да как пожелаете. В принципе, хотелось бы обсудить одну основную проблему, но если захотите, можете высказаться по любому вопросу, который вас волнует или кажется вам жизненно важным.
— А что это за передача? Это сразу эфир, да?
— Нет, это монтаж, — терпеливо напомнила Ленка. — То есть можно посмотреть результат, если что-то не понравится — подредактировать, поправить…
— Я знаю, что такое монтаж…
Хусейн подумал маленько, посмотрел на меня — дрищ (еще раз: это не самобичевание, просто это легко читается во взгляде), на Ленку — нет, отнюдь не бомба, на часы — времени полно, все равно заняться нечем…
— Ладно, поехали. Кого-то еще взять с собой?
— Только без обид… — Ленка одарила своей фирменной приторной улыбкой свиту Хусейна. — Все, кто рядом с вами, вне всякого сомнения, заслуживают всяческого уважения, но… публику, увы, интересует только ваше личное мнение. Вы, если вы не в курсе, в некотором роде звезда, так что…
— Да я в курсе, — Хусейн мудро хлопнул ресницами. — Я знаю. Так что, пацаны, давайте тут пока сами — у меня съемка…
* * *
Как поведут себя большинство нормальных людей, оказавшись вместо обещанного офиса в проходном дворе, да еще и под прицелом у здоровенного злого мужика? Думаю, как минимум испугаются и вступят со злыднем в конструктивный диалог на тему «Забирай что хочешь и спокойно уходи — геройствовать никто не будет».
На ствол и прилагающегося к нему Федю Хусейн отреагировал как на неизбежное, но вполне привычное зло.
Зато на Ленку от всей души обиделся:
— Это что, вот такие «Проблемы кавказской молодежи», да? Значит, все это ложь и провокация?!
— Нет, это все правда! — возмутилась Ленка. — Проблема действительно есть, причем глобальная. Молодежь какая? Кавказская. Какого хрена она делает в русской столице? Почему она не у себя дома, где работы невпроворот? А проблема даже не в том, что она тут находится, а в том, что именно она делает в русской столице. Если бы она трудилась, прилежно училась, вела себя культурно и, вообще, не вредила — вопрос о пользе, заметь, даже не стоит — добро пожаловать! Но она, эта кавказская молодежь, занимается в основном тем же, чем и ты: грабит, хулиганит и глумится. Поэтому — проблема есть, и очень большая…
— Да-а-а, вот это ты меня развела, красавица, — огорченно покачал головой Хусейн. — Я-то думал, точняк снимать будут…
— Снимать будут точняк, — пообещал Федя. — Смотри сюда: ствол не травматический.
— Да понял уже, понял, не дурак, — бесстрашно пробурчал Хусейн. — Че делать-то? Че, вообще, вам надо?
— Снимай борсетку, выворачивай карманы.
В вышеуказанных местах у нашего гостя, помимо всего прочего, обнаружился травматический пистолет «Оса» и тяжелый складной нож с фиксатором. Что поделать, клиенты у нас такие — хлебом не корми, дай железо потаскать.
— Ребята, мне вас жалко, — посочувствовал нам Хусейн. — Вы даже представить себе не можете, что теперь с вами будет!
— С нами — да, это вопрос открытый, — Ленка стала осматриваться, выбирая место, откуда будет удобнее снимать. — А вот ты сейчас выступишь в роли груши для битья — коротко, но ярко. И через час ролик с этой благодатью будет висеть в Сети.
— Да кто бы сомневался! — зло усмехнулся Хусейн, втихаря принимаясь разминать плечи. — Насчет толпой помесить нашего брата вы всегда были мастера, тут вам равных нет. Вы «скины», да?
— Толпой тебя никто окучивать не будет, — успокоил Федя. — Будет чисто фэйр-плей. Ты будешь драться один на один. С Борманом.
Хусейн заметно вздрогнул: имя Бормана на слуху, как и наши, — Ленкина заслуга.
— А ты, значит, Федя? — во взоре нашего гостя проснулось трагическое понимание.
— Угадал.
— Вы что… Валить меня будете?
А вот это уже было сказано без всякой бравады, вопрос прозвучал вполне животрепещуще и с характерной хрипотцой.
— Ты каким местом слушал? Никто тебя валить не собирается. Ты будешь драться.
— Драться — понятно… А в чем фишка? Зачем все это?
Нет, ни фига ему не понятно — он теряется в догадках, зачем мы его сюда привезли.
— Объясни, — кивнул мне Федя.
— Ты там давеча трещал: русские — чмо, нация рабов и алкоголиков. Ролики писал, славян на колени ставил и так далее. Так вот: сейчас ты ответишь за свои слова, — деловито пояснил я. — Борман — ученик одиннадцатого класса. Не имеет никаких разрядов и званий. Ты будешь с ним драться. Правил нет. Биться будете до нокаута либо сдачи.
— И че потом?
— Когда он тебя сделает, придется взять свои слова обратно. Скажешь: я был неправ, как раз таки кавказдюки — чмо, а славяне рулят.
— Так… А если я его уделаю?
— Прессовать тебя никто не будет, — пообещал Федя. — Если так — получается, ты все правильно трещал.
— И че, вы, типа того, вот так просто меня отпустите?
— Конечно, — кивнул Федя. — Положишь Бормана — свободен. Ролик с боем в любом случае в Сеть выложим, скажем — да, правильно ты говорил.
— Да ладно!
— Слово.
— Ну…
— Но только смотри: если Борман тебя сделает, придется забрать слова обратно, — напомнил я.
— Понял, понял.
— Не просто забрать, а повторить все буквально наоборот: сказать, что кавказдюки — чмо, а славяне рулят.
— Да не вопрос! — во взоре Хусейна сверкнула затаенная усмешка. — Если победит — скажу.
— Слово? — уточнил Федя.
— Слово, — уверенно кивнул Хусейн.
— Ну все, быстро разминайтесь — и погнали.
Хусейн крепок, здоров и проворен, к тому же раза в полтора тяжелее Бормана. Он КМС по греко-римской, да и «ударная» у него поставлена, насколько я могу судить по тому, что нахватался за последние три месяца от наших фанатов рукопашки. Нет, как наш «объект» бьется живьем, я до сего момента не видел, но есть несколько роликов, где он дерется на улице (да-да, у нас все как у настоящих — Федя готовил братца для принципиального боя, добыли по противнику буквально все, что можно), если это не постановка, то получается довольно ловко.
В общем, его уверенность в победе вполне обоснованна: Борман, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, не более чем знаменитый сетевой персонаж, а вот фигурой не вышел — богатырем наш парень отнюдь не выглядит.
— Готовы?
— Да!
— Ну все, погнали.
Хусейн вошел в бой без рисовки, грубо и напористо: без подготовки пробил серию, ни разу не попал, с ходу обозлился и, присев в низкой стойке, стремительным тараном бросился на Бормана, намереваясь смести его в партер, либо произвести свой коронный поясной захват и раздавить худосочного негодяя в стальных объятиях.
Зря он так: надо было, наверное, хотя бы минуту погонять, прощупать противника.
Борман играть был не расположен — вопрос, как видите, очень принципиальный, поэтому работал жестко и без затей: молниеносно отскочил, высоко выбрасывая колено навстречу, и, не дослушав ужасного звука намертво сминаемой переносицы, со всей дури добавил локтем в лицо.
Все — финал.
На Хусейна было страшно смотреть. Он лежал на спине, задыхаясь от ярости и боли, лицо обезображено, кровища хлещет — зрелище, скажу я вам, крайне неприглядное: меня в какой-то момент даже на неприязнь к Борману проперло — понятно, что надо наказывать, но не так же!
Во взгляде Хусейна читалось безразмерное недоумение: вот ни фига себе, и как же такое вышло?! Это что у вас за доходяга такой реактивный?!
— Давай — как договаривались, — Ленка подошла поближе, присела, взяла лицо Хусейна крупным планом. — Кавказдюки — кто?
— Нахххх… — гнусаво просипел Хусейн. — Идитя… нахх…
— Э, ты слово дал! — напомнил Федя.
— Ппляяя… — Хусейн закрыл глаза и принялся осторожно трогать размозженный нос. — Фы чче стелали, тффари…
— Нет, я понимаю твое состояние, но ты что, хочешь на всю Сеть прослыть фуфлогоном? — вмешался я. — Мы это быстро устроим: через час вся Москва будет знать, что слову твоему — грош цена. Давай, быстренько забери слова обратно, и мы от тебя отстанем. Если термин подзабыл, я напомню: кав-каз-дю — ки!
— Кафффкасстюки ччмо, — Хусейн выплюнул кровяной сгусток и обреченно вздохнул. — Слаффяне — рулят… И ффызовите ушше мне «Скорую»…
— Снято, — констатировала Ленка, выключая камеру.
— Ну вот, видишь, как все просто, — похвалил Федя. — Молодец, потихоньку постигаешь истину. Еще немного — и на завод пойдешь. А там, глядишь, и домой захочется…
* * *
Возле кафе «Ушибленный Поэт» стоянка отсутствует как явление, поэтому машину припарковали на обочине, а Борман-Рому оставили сторожить и наблюдать за обстановкой.
— Опять мы в пролете, — грустно заметил Борман.
— Я вам пирожные с колой принесу, — пообещала Ленка. — Пицца здесь плохая, к кофе вы равнодушны, так что ничего не теряете.
— Ладно, — приободрился Борман. — Если есть что выбирать, хорошо бы — эклеры, и не с белком, а с маслом.
— Да, с маслом лучше, — поддержал Рома, метнув флюид затаенной укоризны в сторону Феди. — Нам надо массу наедать, а то от бега скоро совсем высохнем…
Вот этот долбанутый «Поэт» — не что иное, как молодежная забегаловка. Кормят здесь невкусно, но дешево, а в противовес подают вполне приличный кофе и съедобные пирожные. Вдобавок ко всему со второго этажа открывается прекрасный вид на Большую Сунжу (до недавнего времени известную как Москва-река). Все это привлекает московскую молодежь, так что по выходным здесь полно народу.
Мы уже не совсем молодежь и тем более не московская. И чего, спрашивается, приперлись? А у нас здесь деловая встреча с Народным Ополчением, или попросту — с Лехой.
Поднявшись на открытую террасу, мы протиснулись сквозь плотное скопление жующе-кофеинствующей и агрессивно курящей публики и сели под навесом в дальнем углу.
— Слышь ты, стратег, — буркнул Федя, недовольно осматриваясь и морщась от дыма. — Мы здесь уже третий раз… Не боишься засветиться?
— Все продумано, — важно приосанился Леха. — Работаем по графику.
— Ну-ну… — Федя, то ли желая поддеть Леху, то ли подыгрывая ему, уточнил: — Хвостов не привел?
— Все чисто, я проверялся, — заверил Леха. — Можете расслабиться, здесь вам ничего не угрожает. Вы же знаете: когда этим занимаюсь я — я занимаюсь этим основательно и скрупулезно.
— Гхм-кхм… Ну да, мы знаем…
Леха обожает конспиративные игры. Место встречи объявляет в самый последний момент, массу времени тратит на обследование прилегающей территории с целью выявления «засады-подставы-прослушки», в процессе общения с нами настороженно озирается и подолгу задерживает взгляд на кажущихся ему подозрительными субъектах.
Федя меня по этому поводу давным-давно просветил: если нами будут заниматься спецы — наблюдения мы не заметим. Так что все эти Лехины телодвижения не имеют никакой смысловой нагрузки. Мы, однако, не одергиваем его: товарищ полезный, регулярно снабжает деньгами — пусть и небольшими, так что пусть себе и дальше резвится на здоровье. Думаю, вы согласитесь со мной: каждый имеет право на индивидуальный подвывих, коль скоро это не причиняет окружающим неудобств. А уж природа подвывиха — дело сугубо личное. Одни могут часами восхищаться формой плавников Clupeonella cultriventris[1] или корявым профилем достославного негодяя на старинной марке, а другие впадают в эйфорию от встреч с находящимися в розыске особо опасными преступниками и черпают вдохновение в тайной деятельности, направленной на воплощение в жизнь неких утопических идей с выраженным национальным подтекстом.
— Что будете? — Леха, не переставая сканировать террасу пронзительным взором, раскрыл меню.
— Как обычно: людям пицца с кофе, детям — пирожные, — Ленка отняла меню, передала его Феде и достала из сумки камеру. — Думаю, они и без тебя угадают, какая пицца сегодня съедобная. Двигайся ближе, покажу, что мы наснимали…
Пока мы с Федей посредством анализа списка ингредиентов решаем шараду, какая из двенадцати заявленных в меню пицц наименее разрушительна для организма, а Ленка с Лехой смотрят арт-хаус, я, с вашего позволения, прокомментирую некоторые нюансы. А то мне неловко: возможно, кое-кто из публики может подумать, что все эти рейды по паркам, лекции о теории нравственности и прочая псевдомиссионерская активность — моя личная инициатива. Нет, я не отрицаю: моя вина в этом тоже есть, но весьма опосредованная.
Я всего лишь познакомил Ленку с Лехой. А дальше они — сами. И однозначно относить мой проступок к разряду глупостей тоже нельзя: еще неизвестно, что стало бы с Ленкой, если бы она не посвятила себя всей этой непродуктивной мышиной возне. Вполне возможно, сошла бы с ума. Или сотворила бы что-то страшное из серии «пластит-мечеть — курбан-байрам». Горит в ней неведомый огонь, негасимое пламя, зажженное не по ее воле в один проклятый майский день — полыхает без устали, сжирая ее изнутри и больно опаляя тех, кто находится рядом. И если этому пламени не давать выхода, никто не застрахован от спонтанных взрывов разной степени тяжести.
Леха мониторит Сеть, следит за вражьей активностью и подыскивает для Ленки материал. Ленка выбирает приглянувшиеся ей темы и организует «репортажи». Не зря ведь на журфаке училась.
Правда, деятельность ее от стандартной работы репортера несколько отличается. Она не просто фиксирует события и доносит их до зрителя. Она эти события провоцирует сама. И, надо заметить, получает от этого немалое моральное удовлетворение.
Следует отдать ей должное — к репортажам она готовится вдумчиво и основательно, старается учитывать специфику нашего положения и характер контингента, с которым приходится работать. Но по ряду объективных причин у нас регулярно случаются экспромты. Типа последнего диспута о нравственности из серии «мухаббат-ваххабит».
Помимо съемок «живой натуры», Ленка пишет статьи о нашей деятельности, злонамеренно при этом гиперболизируя (короче, врет и не краснеет). И нещадно пиарит нас как народных мстителей, русских былинных богатырей и патологических робин-гудов местечкового розлива. Эти статейки Леха редактирует в сторону реализма и размещает на разных ресурсах.
Вот такой славный получился тандем — с моей легкой руки.
Самое страшное — что нам за это платят деньги. Или, может быть, самое страшное, что мы эти деньги берем? Не знаю, короче, но Леха считает, что раз мы изгои, то обязательно должны нуждаться в деньгах. В принципе, деньги у нас есть, не бог весть какие, но на жизнь хватает (как мы зарабатываем, расскажу позже). Но мы не спешим разубеждать Леху и благосклонно позволяем ему оказывать нам финансовую поддержку. Насколько мы успели разобраться, для Лехи все эти шпионства, сетевая активность и протестные формы деятельности составляют смысл жизни. Ну так и зачем отнимать у человека этот смысл? Пусть себе и дальше развлекается, хуже от этого никому не будет.
Да, надо уточнить: сам по себе Леха — камрад с весьма средним достатком, а деньги нам платит РСС (Русское Сетевое Сопротивление). Это разные люди — в основном студенты, офисная молодежь, великовозрастные инфанты, сидящие до тридцати и далее на шее родителей, и прочие регулярные обитатели Сети, которым не нравится сложившийся порядок вещей. В силу слабой организованности и трусоватости на какие-либо активные действия — даже разового характера — против устоявшейся Системы они не решаются, но готовы платить изгоям и поддерживать их морально. В общем, негласные члены этого сообщества регулярно перечисляют на Лехины «веб-кошельки» небольшие суммы. Почти все эти деньги Леха отдает нам, а перед РСС отчитывается нашими видеозарисовками и Ленкиными пламенными статьями. И все получают от этого пользу: Ленка отчасти гасит сжирающее ее пламя, Леха тешит свою заговорщицкую сущность, а сетевые псевдофрондеры получают некую видимость борьбы против порочной Системы.
В общем, все довольны. Все, кроме нас с Федей.
Мы считаем, что вся эта борьба — не более чем ИКД (имитация кипучей деятельности) и мышиная возня, воспринимаемая Системой даже не как комариные укусы, а как низшей степени назойливости променад последних осенних мух, вялых и медлительных, уже даже не жужжащих, а просто по инерции летающих по кругу в силу заложенного в них Природой-Матерью механизма выживания.
Прошу понимать правильно: мы не против борьбы как таковой. Но борьба должна быть конструктивной и давать хотя бы минимальные результаты. В противном случае это не борьба и вовсе не сопротивление, а просто Несогласие, с которым каждый из участников РСС волен поступить по своему усмотрению. Хочешь — гордо носи его как знамя — Системе это совершенно по тулумбасу, хочешь — отправь по почте другу с разноцветной открыткой Яндекса. А лучше всего — затискай себе в самые потаенные глубины организма, возвращайся в свой теплый офис и продолжай прилежно вкалывать на Систему, с который ты так круто не согласен.
Предвижу вопрос: зачем в таком случае мы всем этим занимаемся?
Отвечаю: вы не поверите, но нашего согласия никто и не спрашивает.
У нас тут есть неуправляемая бомба замедленного действия под названием «Лена-мщу-всем-подряд», так вот, она рулит во всех отношениях. И машиной — это ее машина, точнее, ее родителей, и процессом, и нами заодно.
Почему так получается (нет, не надо ухмыляться — и вовсе мы не подкаблучники, просто так получается), мы выясним по ходу повествования. А сейчас самое время вернуться на мастерски задымленную террасу «Ушибленного Поэта» — нам принесли некое подобие пиццы, а Ленка с Лехой с минуты на минуту закончат просмотр материала.
Под пиццу обсудили сюжеты. Леха нашел, что в домашнем задании «народ против кавказдюков» резать ничего не надо, все там органично и к месту — даже левые Хусейнячьи реплики и собственно момент приглашения.
Ленка возразила: все места, где она мелькает, надо обязательно убрать. Леха спорить не стал, он в курсе Ленкиного пунктика.
Пунктик такой: Ленка старается не попадать в кадр.
Голос за кадром — это пожалуйста, а картинку — не надо. Делает она это вовсе не из-за опасения за свою жизнь, а в угоду здоровой целесообразности. По ее утверждению (и в этом есть рациональное зерно) — неузнанная, она будет гораздо более полезна общему делу, чем опознанная всеми подряд и намертво привязанная к нам визуальной цепью.
Экспромт Леха тоже взял, но, посовещавшись с Ленкой, решил избиение хлопкоробов потереть. Ввиду слабой мотивации оно как-то совсем неубедительно и даже жестоко, да и в формате высоконравственного диспута совсем не смотрится. Короче, это лишнее.
Вот такие двуличные сволочи. Что ложится в строку — покажем. Что не нравится — обрежем.
— Кстати, — вспомнил Леха, без энтузиазма дожевывая свою пиццу, — все забываю спросить: что это за «Антихач 111»? Почему не знаю? Это в самом деле есть такой канал?
— Пока нет, — Ленка доверительно подмигнула Лехе. — Но наверняка скоро будет.
— А, ну я так и понял, — Леха мудро кивнул. — А почему «111»?
— Три единицы, — терпеливо пояснила Ленка. — Общеизвестный постулат — триединая сущность интернационализма.
— Эээ…
— Ну ты тупица! Один вопрос. Одна секунда на размышление. Один ответ.
— А какой вопрос?
— «Нужны ли русским хачи?»
— Хороший вопрос! — с энтузиазмом одобрил Леха. — Очень актуальный, знаете ли. С ответом тоже все ясно. Не понял только: зачем секунда на размышление?
— Ну, это если респондент будет пьян. Чтобы было время собраться с мыслями.
— Понятно… Ну все, значит, так и определимся, — Леха важно кашлянул и приосанился. — Загоняю материал на три ресурса здесь, как статья будет готова — в блоги и на «Родина уже не зовет». Это тот самый австралийский филиал нашего движения — я говорил…
Леха напоминает об этом на каждой встрече — но сейчас мы дежурно-благодарно округлили глаза и со значением покачали головами. Да-да, не извольте сомневаться, камрад Леха: мы прониклись — это международный уровень, ни больше ни меньше. Мы в курсе, что в Австралии есть славяне, они по большей части заимообразно ненавидят «муслимов», и среди них, как водится, нашлось немало бездельников, которые всеми фибрами души поддерживают ваше великое Несогласие.
Догрызли пиццу, выпили кофе — все, деловой обед подошел к концу. Уже собрались было откланяться, но тут Леха, секретно сверкая глазами, выдал:
— Тут одна идея есть…
— Может, как-нибудь в другой раз? — деликатно рыгнул в ладошку Федя.
— Да, конечно — в другой так в другой, — Леха мгновенно обрел несчастный вид. — А идея — просто мега. Бомба. Просто — супер. Но если в другой…
— А чего откладывать? — заинтересовалась Ленка. — Давай, делись. Что там за идея?
— Нет-нет, надо все «пробить», довести до ума, упорядочить схему… — Леха быстренько принял донельзя интриганский вид. — Сегодня вечерком буду звонить людям, уточнять, потом уже, когда все устаканится — скажу. А пока…
— Нет, ну хотя бы в общих чертах?
— Да нет, в общих — это не то. Тут конкретика нужна, так что… У вас завтра — как?
— Завтра — заняты, — обиженно заявила Ленка. — У нас с утра интервью. В одиннадцать часов. Так что можешь все свои секреты свернуть в трубочку и…
— Погоди — а с кем интервью? — насторожился Леха. — Мы вроде бы ничего такого не планировали…
— Глупыш. Интервью берем не мы, — Ленка величаво-снисходительно вздернула подбородок. — Интервью берут у нас. Разницу улавливаешь?
Мы с Федей синхронно хлопнули глазами и переглянулись.
Ух ты, вот это новость! И не самая приятная, скажу я вам.
Ну-ка, вспоминайте, когда у преступников берут интервью? Если кто запамятовал, я подскажу: в основном это происходит в двух ситуациях: либо после поимки, либо когда они захватили толпу заложников и укрылись в каком-нибудь ДК или высотном отеле, где имеют обыкновение шляться всякие посторонние крепкие орешки и прочие псевдопродукты для мозгов.
В связи с этим очень хотелось бы узнать, что там у нас завтра по графику: сдача властям или захват заложников?
Я многозначительно кашлянул — Ленка досадливо поморщилась в мою сторону и дернула плечиком: типа не встревай, все доведу позже.
— Ну а после интервью? — не сдавался Леха.
— Да не знаю я, когда все кончится! — продолжала ломаться Ленка. — Может, это будет быстро, а может, наоборот, растянется. Понимаешь, специфика данного мероприятия такова, что никогда заранее нельзя предугадать, как все сложится…
— Короче, давай так: я позвоню ровно в полдень, — быстро нашелся Леха. — Если получится так, что вы к тому моменту управитесь, а у меня все уже будет готово — надо обязательно пересечься. Просто кровь из носу — дело такое, что вы даже представить себе не можете, что за дело…
— Ну, шпион, заинтриговал! — сдалась Ленка. — Ладно, давай так: я тебе сразу после интервью сама позвоню.
— Хорошо, — кивнул Леха. — А где будет интервью?
— А вот это тебе знать не обязательно, — Ленка надменно оттопырила нижнюю губу. — Ты ничего не забыл про нас? Ты на фига такие вопросы задаешь?
— Нет-нет, я же не адрес спрашиваю! — всполошился Леха. — Ты уж совсем за идиота меня не держи — неужели я не понимаю?! Но мне надо хотя бы приблизительно — ну, район, что ли… Мне ж надо подобрать место встречи, проверить там все, посмотреть…
— Ну, коли так — ладно. Это примерно в районе Клыкастого Бульвара.
— А, понял, — Леха разулыбался и подмигнул. — Я даже могу примерно назвать компанию, которая будет брать у вас интервью.
— Компания здесь совсем ни при чем, — покачала головой Ленка. — Это личная инициатива одного хорошего человека. Человек изрядно рискует. Так что это не должно нигде прозвучать…
— Все будет нормально, не волнуйтесь. Вы же меня знаете. Насчет места — понял, буду планировать. Минутку подождите, я сейчас…
Леха прогулялся к выходу, постоял с полминуты у перил, покрутил головой, придирчиво озирая окрестности, вернулся и доложил без малейшего намека на иронию:
— Все чисто. Можете спокойно уходить. Я рассчитаюсь.
Мы распрощались с нашим конспиративно озабоченным агентом влияния и двинули на выход. Все, надеюсь, на сегодня лимит приключений исчерпан.
Кстати, чуть не забыл!
Для тех, кто не в курсе: да, это понятно, что Леха — маньяк-заговорщик по жизни, но надо заметить, что его опасения в некоторой степени обоснованны.
Помните, мы упоминали про эйфорию от общения с преступниками? Так вот, преступники — это не какие-то там абстрактные личности или сетевые персонажи.
Это мы.
Нет, мы не крали сельдь из сельпо и к злостному уклонению от алиментов имеем самое отдаленное отношение.
Мы с Федей — в федеральном розыске за массовое убийство.
Для правильных мальчиков сразу поясняю: нет, это не судебная ошибка и не оговор. Мы действительно повинны в том, за что нас разыскивают.
Можно еще добавить, что, помимо правоохранительных органов, нас ищут девять кавказских родовых общин (тейпов), и за наши головы обещана весьма внушительная сумма в европейских рублях.
Вот такие, братцы, дела…
