«Венона». Самая секретная операция американских спецслужб

Лев Давыдович Лайнер, 2022

В ходе операции под кодовым названием «Венона», начавшейся в 1943 году и продолжавшейся почти 40 лет, американские спецслужбы сумели прочесть в общей сложности более трех тысяч шифрованных сообщений, которыми в 1940-е годы Москва обменивалась с советскими дипломатическими и торговыми представительствами за рубежом. Книга детально рассказывает об этой операции, которая стала основным источником сведений о советских разведывательных операциях в США в ХХ веке.

Правда или вымысел?

После рассекречивания операции «Венона» нашлось немало людей, которые поставили под сомнение истинность преданных гласности документов. Они назвали дешифровки «Веноны» подделками, состряпанными американскими спецслужбами. Одни объявили эту акцию частью заговора, имевшего целью расширить возможности АНБ по сбору разведывательной информации за счет урезания прав американских граждан на невмешательство в их частную жизнь. Другие просто отказывались верить всему, что исходит от разведывательных агентств, которые, по их мнению, не гнушались никакими методами при достижении своих узковедомственных целей.

Однако сомнения в истинности обнародованных документов, касающихся операции «Венона», выглядят беспочвенными. Известны случаи, когда во время Второй мировой и холодной войн американские разведывательные ведомства изготавливали и распространяли фальшивые документы. Целью этих операций было навязывание противнику ложной информации, которая лишала его возможности принятия правильных решений в критических ситуациях. Документы «Веноны» были обнародованы в 1995 году, уже после окончания холодной войны, и поэтому здесь эти рассуждения неприменимы.

Изготовить фальшивые исторические документы значительно труднее. Слишком велика вероятность совершить ошибку, которая в конечном счете приведет к разоблачению фальшивки. Бывали случаи, когда достаточно было ошибиться в гарнитуре используемого шрифта, терминологии или языковом обороте, и тайное становилось явным. Следует также учесть, что, в отличие от политиков и военачальников, ученые-историки не ограничены во времени и могут обстоятельно исследовать любой документ и соотнести имеющиеся в нем сведения с тем, что уже известно из других проверенных источников. Таким образом, можно подделать один-два документа, но когда речь заходит о фальсификации порядка пяти тысяч страниц текста, как в случае с операцией «Венона», то здесь вероятность разоблачения слишком велика, чтобы ее можно было не принимать во внимание.

Обычно авторы фальшивых исторических документов всячески стараются замаскировать их источник, чтобы избежать критического анализа событий, сопутствовавших появлению этих документов на свет. Что касается «Веноны», то здесь все яснее ясного. Известны имена криптоаналитиков, лингвистов и следователей, которые сделали возможным успешное проведение операции. Некоторые из них, к сожалению, уже умерли, однако многие еще живы и готовы лично засвидетельствовать все исторические факты, связанные с «Веноной». Если бы операция «Венона» была просто мифом, то это означало бы существование массового заговора, в который оказались бы вовлечены сотни людей. За более чем 30 лет ее проведения большинство участников этой операции покинули правительственную службу. Трудно поверить, что кто-нибудь из них не проговорился бы о существовании заговора, имевшего целью исказить реальное положение дел путем подделки исторических документов.

Подлинность дешифровок «Веноны» можно было бы доказать или опровергнуть, если бы был открыт доступ к документам той поры из архивов КГБ. Однако есть и другие архивы, которыми можно воспользоваться для этой цели. Например, архив организации под названием Коммунистический интернационал (сокращенно — Коминтерн). Штаб-квартира Коминтерна с 1919 года до его роспуска в 1943 году находилась в Москве. Оттуда руководство Коминтерна осуществляло контроль за деятельностью коммунистических партий по всему миру.

Конечно, Коминтерн никогда не был филиалом советской разведки. Тем не менее после того, как материалы «Веноны» были преданы гласности, оказалось, что в коминтерновском архиве имеются документы, которые напрямую связаны с этими материалами. Взять, к примеру, дело некоего Анвара Мухаммеда.

В одной из телеграмм, отправленных резидентом КГБ из Нью-Йорка в Москву в июле 1943 года, говорилось, что нью-йоркской резидентуре не удалось собрать какую-либо информацию о Мухаммеде. В подстрочных замечаниях, которыми сотрудники АНБ и ФБР снабдили дешифрованный текст этой телеграммы, было сказано, что они не смогли найти Мухаммеда и не имели представления, почему русские заинтересовались им.

Однако в архиве Коминтерна есть документ, который проливает свет на этот эпизод. В 1943 году в Коминтерн поступил запрос от чиновника по фамилии Шария. В каком именно государственном ведомстве служил Шария, неизвестно. Возможно, это был КГБ. Шария утверждал, что его ведомство получило уведомление из Кабула о том, что директор одной из кабульских школ Анвар Мухаммед желает посетить Москву. Шария хотел знать, насколько обоснованно утверждение Мухаммеда о том, что он коммунист со значительным стажем и вступил в Коммунистическую партию по рекомендации некоего Альберта Блумберга, еще будучи студентом Балтиморского университета. Также Мухаммед заявил, что его жена является гражданкой США и состоит в КПА. Таким образом, документ, найденный в архиве Коминтерна, помог прояснить вопрос о том, почему в КГБ заинтересовались Мухаммедом: одновременно с запросом, направленным в Коминтерн, резиденту в Нью-Йорке послали из Москвы шифровку с приказом проверить историю, рассказанную Мухаммедом.

Еще один довод, которым оперируют люди, сомневающиеся в истинности дешифровок «Веноны», состоит в том, что с целью произвести впечатление на свое начальство советские разведчики могли сообщать в Москву о якобы произведенной ими удачной вербовке американских граждан, которые в действительности никакими агентами становиться не собирались. Этот довод не выдерживает никакой критики. Сотрудник КГБ не мог просто так сообщить в Москву о том, что он завербовал некоего Джона Смита в качестве агента. На этот счет существовали строгие инструкции, определявшие правила вербовки.

Найдя подходящую кандидатуру на роль агента, разведчик должен был обсудить ее с резидентом и получить от него разрешение на дальнейшие вербовочные действия. Прежде всего необходимо было произвести так называемую «обработку» потенциального агента — получить подтверждение его биографическим данным из независимых источников и оценить его пригодность для выполнения агентурных заданий. Часто для «обработки» кандидата в агенты привлекались люди, работавшие связниками между КГБ и КПА. Иногда случалось так, что предложенная кандидатура не выдерживала проверки и отклонялась. Если этого не происходило, резидент запрашивал разрешение Москвы на вербовку.

В Москве к этому запросу относились со всей серьезностью. Зачастую оттуда следовал ответный запрос в резидентуру с целью уточнить некоторые данные. Время от времени Москва проводила собственную проверку и обращалась за дополнительной информацией в КПА. Так случилось с американским дипломатом Мэрион Дэвис, которую КГБ наметил для вербовки в качестве своего агента. В рапорте, отправленном резидентом в Москву, говорилось, что Дэвис одно время работала в американском посольстве в Мехико и имела контакты с советскими дипломатами. Руководство в Москве не только обратилось в Коминтерн за данными на Дэвис, но отказалось санкционировать ее вербовку до тех пор, пока не получило отчет резидента КГБ в Мехико.

Коль скоро Москва давала добро на вербовку, кадровый офицер КГБ назначал кандидату встречу, на которой объявлял ему о принятом в Москве решении привлечь его к работе в качестве агента^[23]. По итогам встречи советский разведчик отправлял в Москву донесение, в котором подтверждал факт вербовки. Впоследствии от него требовалось посылать в Москву регулярные отчеты о работе с агентом. А резидент время от времени поручал курировать этого агента другим своим подчиненным. Отсюда следует, что любые попытки составить отчет, в котором упоминался бы несуществующий агент, или значение какого-либо агента было бы сильно преувеличено, или имелись бы другие не соответствующие действительности «факты», были бы очень скоро пресечены с самыми суровыми для обманщика последствиями.

В большинстве случаев Москва требовала от сотрудников резидентуры отправки копий документальных материалов или отчетов, написанных самим агентом, дипломатической почтой. В случае их отсутствия куратор должен был дать письменное объяснение этому факту. В особых случаях разведчику разрешалось ограничиваться изложением устной беседы, проведенной с источником. Однако чаще всего это было не так. Например, в 1945 году Москва была очень недовольна тем фактом, что работа с таким ценным источником информации в правительстве США, как помощник президента Лочлин Керри, ведется исключительно через посредников. Кроме того, свои данные Керри предоставлял им только в устном виде. Москва в категоричной форме приказала резиденту КГБ выйти на прямой контакт с Керри. Поэтому весьма маловероятно, чтобы сотрудники американской резидентуры специально «пудрили мозги» своему руководству в Москве, в массовых количествах поставляя туда не соответствующую действительности информацию.

7 августа 1943 года директор ФБР Эдгар Гувер получил анонимное письмо, написанное по-русски^[24]. В нем перечислялись офицеры КГБ, работавшие под дипломатическим прикрытием в советских представительствах в США, Канаде и Мексике. В письме утверждалось, что всей разведывательной работой КГБ в США руководил Василий Зубилин (настоящая фамилия — Зарубин^[25]). Согласно письму, его жена Елизавета также была офицером КГБ. Среди других офицеров КГБ, названных в письме, были Павел Кларин и Семен Семенов, сотрудники советского консульства в Нью-Йорке, Василий Долгов, работник советского посольства в США, Григорий Хейфец, советский вице-консул в Сан-Франциско, Леонид Квасников, инженер Амторга, Андрей Шевченко и Сергей Луканов, сотрудники Советской закупочной комиссии, Владимир Павлов, второй секретарь советского посольства в Канаде и Лев Тарасов, работник советского посольства в Мексике.

Ознакомившись с письмом, сотрудники ФБР совершенно растерялись, а когда пришли в себя, то первым делом подумали, что это фальшивка. Однако последовавшее расследование деятельности сотрудников советского посольства и консульства в США подтвердило многое из того, о чем было сказано в письме. Спустя годы, благодаря «Веноне», были получены дополнительные подтверждения правильности изложенного в этом письме.

Мотивы, которыми руководствовался автор анонимного письма Гуверу, были ясны: он ненавидел Зарубина и обвинял его во всех смертных грехах, включая шпионаж в пользу Германии и Японии. В письме содержался призыв довести информацию о предательстве Зарубина до сведения советских властей. После этого, по мнению автора письма, Зарубин будет расстрелян на месте Василием Мироновым, еще одним офицером КГБ, работавшим в США под дипломатическим прикрытием.

В ФБР предположили, что автором анонимки был какой-то из сверхбдительных подчиненных Зарубина, недовольный своим начальником, но «вычислить» его так и не смогли. Впоследствии стало известно, что им, скорее всего, был Василий Миронов. В 1943 году этот человек написал в Москву письмо, в котором утверждал, что Василий Зарубин и его жена Елизавета были завербованы ФБР. Такой вывод Миронов сделал на основе негласного наблюдения, которое он вел за своим начальником, когда тот встречался со своими агентами. Проверка Зарубиных в Москве заняла полгода. Все обвинения, выдвинутые Мироновым, были отметены. Миронов же предстал перед судом за злостную клевету, и от тюрьмы его спасло лишь заключение судебно-психиатрической экспертизы, признавшей его невменяемым. Тем не менее, если исключить надуманные обвинения Зарубина в предательстве, практически все, изложенное в его письмах в ФБР и в Москву, нашло документальное подтверждение из других источников, в частности — из дешифровок «Веноны».

Важным является также вопрос о том, когда в Москве узнали об операции «Венона». Там, похоже, возлагали слишком большие надежды на абсолютную стойкость одноразового шифрблокнота. В конце 1941 года советский агент в Берлине сообщил в Москву о том, что немцы получили копию кодовой книги, которую финны захватили в Петсамо. Учитывая сложное положение, в котором Советская Россия оказалась после нападения на нее Германии, а также уверенность советских криптологов в том, что дополнительное шифрование кодированных сообщений с помощью одноразового шифрблокнота надежно защищает их от глаз противника, неудивительно, что русские не удосужились сменить код вплоть до 1943 года. А первую информацию о самой операции «Венона» в Советской России получили только примерно через полтора года после ее начала. Согласно свидетельским показаниям Элизабет Бентли, весной 1943 года помощник американского президента Лочлин Керри сообщил русским, что США вот-вот вскроют какую-то из их шифрсистем. Об этом событии он мог узнать, например, из отчета о ходе операции, который АНБ отправило в Белый дом.

Тогда в качестве ответной защитной меры Москва распорядилась с 1 мая 1944 года сменить индикатор. Отныне вместо номера страницы шифрблокнота, использовавшейся для зашифрования донесения, надлежало задействовать первую пятизначную группу, располагавшуюся в левом верхнем углу страницы. Эта незначительная поправка, скорее всего, должна была послужить для того, чтобы можно было быстрее отрапортовать столичному начальству о принятии необходимых мер, призванных повысить стойкость применявшихся шифрсистем. Однако вне зависимости от причин, побудивших русских сменить индикатор, это решение привело к катастрофическим последствиям для советской разведки.

В ноябре 1944 года 19-летний криптоаналитик из АНБ Сесил Филлипс, недавно подключившийся к участию в операции «Венона», заметил изменение формата советских шифровок и тщательно изучил пятизначные цифровые группы, стоявшие в начале и в конце нескольких сотен шифровок. Выяснилось, что в них преобладала цифра 6. Если бы эти группы были чисто случайными, то количество шестерок составляло бы примерно одну десятую часть от суммарного числа цифр в группах. Филлипс пришел к выводу, что пятизначные цифровые группы в начале и в конце каждого сообщения не были зашифрованы, то есть вставлялись туда непосредственно из одноразового шифрблокнота. Криптоаналитики АНБ так и не смогли найти разумное объяснение такому явному преобладанию шестерок — ведь последовательность цифр в одноразовом шифрблокноте по определению должна быть случайной.

Филлипс предположил, что первая пятизначная группа шифрованного сообщения служила указателем используемой страницы шифрблокнота. Совпадение индикаторов у двух сообщений означало, что для шифрования этих сообщений использовалась одна и та же страница. Открытие, сделанное Филлипсом, позволило его коллегам быстро найти пары телеграмм, зашифрованных с помощью повторяющихся страниц. Более того, выяснилось, что такие телеграммы отправлялись в Москву как резидентурой КГБ, так и советским торговым представительством в США^[26].

Примерно в это же время полковник Кларк получил из Белого дома приказ приостановить операцию «Венона». Аналогичное распоряжение поступило из Белого дома и начальнику УСС генералу Уильяму Доновану: от него потребовали прекратить сбор информации обо всех советских разведывательных операциях. Кларк полученный им приказ по поводу «Веноны» попросту проигнорировал. Донован же отнесся к распоряжению, поступившему из Белого дома, гораздо более серьезно, и вскоре его подчиненные в качестве жеста доброй воли передали русским их кодовые книги, которые незадолго до этого приобрели по случаю у финнов. Никаких документальных свидетельств, которые позволили бы однозначно идентифицировать должностное лицо в вашингтонской администрации, инициировавшее эти приказы, до наших дней не дошло. Однако свидетельские показания Элизабет Бентли относительно Лочлина Керри позволяют обоснованно предположить, что этим лицом был именно он.

Вскоре после окончания Второй мировой войны русские получили еще два предупреждения, касавшиеся слабости их шифров. Первое поступило от Уильяма Вейсбанда. Этот человек очень редко упоминается в книгах, посвященных советским разведывательным операциям в США. Тем не менее Вейсбанд сыграл значительно более важную роль, чем многие советские предатели и перебежчики, чье имя у всех на слуху. По мнению экспертов АНБ, он и Маклин являются наиболее важными советскими агентами, о которых говорится в дешифровках «Веноны».

Владимир Вейсбанд родился в 1908 году в Одессе, хотя в его американском паспорте в качестве места рождения был ошибочно указан город Александрия в Египте. В 1924 году Володя с родителями эмигрировал в США. Там он сменил имя на Уильям и в 1938 году получил американское гражданство. В 1942 году его призвали в армию. Благодаря своим лингвистическим способностям, Вейсбанд попал в АНБ. Сначала он проходил службу в Италии и Северной Африке. В конце 1944 года Вейсбанд вернулся обратно в США, где в начале 1945 года стал переводчиком в АНБ. К Вейсбанду обращались за лингвистическими консультациями криптоаналитики, участвовавшие в различных операциях, в том числе и в операции «Венона». Мередит Гарднер, возглавлявший группу криптоаналитиков АНБ, которые занимались вскрытием советских шифров, позднее вспоминал, что нередко обращался к Вейсбанду за разъяснениями по поводу сложностей грамматики русского языка. Гарднер также припомнил, что Вейсбанд был среди сотрудников АНБ, которым он зачитал открытый текст шифровки, где резидент КГБ сообщал в Москву о проекте создания атомной бомбы в США. И хотя прямого участия в операции «Венона» Вейсбанд не принимал, он имел о ней некоторое представление благодаря занимаемой им должности. Другой криптоаналитик из АНБ, Сесил Филлипс, припомнил, что Вейсбанд умудрялся легко находить предлог, чтобы всегда быть где-то поблизости. Он дорожил своей дружбой с информированными людьми и очень часто просиживал рядом с секретаршей начальника, которая печатала отчеты о ходе операции «Венона».

В дешифровках «Веноны» нет прямого указания на Вейсбанда как на советского агента. В трех из них упоминается агент «Факел». Две были прочитаны лишь частично и содержали мало полезной информации. В третьей, датированной 23 июня 1943 года, резидентура КГБ в Нью-Йорке сообщала в Москву, что «Факел» закончил курсы итальянского языка в Арлингтоне в штате Вирджиния и в ближайшее время должен отправиться за границу. Там же был указан пароль, который следовало довести до сведения лондонской резидентуры КГБ, чтобы ее сотрудники могли связаться с «Факелом», когда он будет проездом в Лондоне. Все это соответствует известным фактам из биографии Вейсбанда: тот закончил армейские языковые курсы в Арлингтоне в июне 1943 года и отбыл в Англию в июле того же года. Однако шифртелеграмма от 23 июня 1943 года была прочитана только в 1979 году и не сыграла никакой роли в разоблачении Вейсбанда.

ФБР вышло на Вейсбанда благодаря 14 другим сообщениям, дешифрованным в ходе операции «Венона». В них содержались сведения о еще одном агенте КГБ в США — «Шлице». Этих сведений оказалось достаточно, чтобы выяснить настоящее имя «Шлица». Им оказался Амадей Сабатини. ФБР взяло Сабатини на заметку, когда во время слежки за советским дипломатом Григорием Хейфицем было замечено, как тот обменялся какими-то свертками с Сабатини. Хейфиц был офицером КГБ, который работал под дипломатическим прикрытием в советском консульстве в Сан-Франциско. Однако достаточных оснований для задержания Сабатини и предъявления ему обвинений у ФБР в то время не было.

Сабатини вступил в КПА в 1930 году и вскоре был избран в бюро одного из районных комитетов КПА в Сан-Франциско. В 1935 году Сабатини был привлечен к работе на Коминтерн в качестве курьера. Затем он принял участие в гражданской войне в Испании, а вернувшись с войны, стал штатным агентом КГБ. Сабатини занимался, в частности, слежкой за Вальтером Кривицким^[27].

Дешифровки «Веноны» показали, что в 1940 году Сабатини служил связником между советской разведкой и ее агентами в США. КГБ выплачивал Сабатини командировочные, а также ежемесячное жалованье и ему, и его жене. Кроме того, Сабатини работал в металлургической компании, которая производила комплектующие части для американской авиационной промышленности. Там по заданию КГБ он установил контакты для ведения промышленного шпионажа в пользу Советской России. Первый допрос Сабатини сотрудники ФБР провели в 1949 году. Сначала он все отрицал, но затем под давлением улик сознался и выдал другого агента КГБ — авиационного инженера Джоунса Йорка, который фигурировал в дешифровках «Веноны» как «Шприц».

На допросах Йорк сознался, что работал на советскую разведку, с которой поддерживал контакт через нескольких связников. Об одном из этих связников Йорк сумел поведать довольно интересные детали. Звали его Билл. Он десять раз встречался с Йорком, причем четыре встречи происходили на квартире у Йорка. У них успели сложиться довольно дружеские и теплые отношения. Йорк припомнил, с каким восхищением Билл высказался о сочиненном им стихотворении, посвященном героическому сопротивлению, которое русский народ оказал вероломно напавшим на него нацистам и их прихвостням. Кроме того, в одной из задушевных бесед с Йорком Билл назвал ему свою фамилию — что-то вроде Виллесбэнд.

В 1950 году сотрудники ФБР показали Йорку мужчину, шедшего по улице, и попросили идентифицировать его. Йорк опознал мужчину как Билла, своего связника, которому он передавал секретные сведения. Это был Уильям Вейсбанд. На последовавших допросах Вейсбанд категорически отрицал свое участие в шпионской деятельности, однако отказался подписывать заявления на этот счет. Он также проигнорировал повестку с вызовом в суд, где должно было слушаться его дело. За это правонарушение Вейсбанд был приговорен к тюремному заключению сроком на один год и уволен из АНБ. На одном из повторных допросов в 1950 году Вейсбанд признался, что был знаком с Йорком, но отказался пояснить, при каких обстоятельствах состоялось их знакомство. Он снова заявил, что никогда не занимался шпионажем против США. Несомненно, Вейсбанд обладал информацией о ходе операции «Венона» в 1944–1945 годах. Однако он был отстранен от работы, прежде чем криптоаналитикам АНБ удалось добиться своих основных успехов во вскрытии советских шифрсистем. В 1967 году Вейсбанд умер от сердечного приступа за рулем своего автомобиля.

Вторым источником сведений об операции «Венона» для русских стал их агент в английской разведке Гарольд Филби. В 1949 году он был командирован в Вашингтон в качестве ответственного за связь с американскими спецслужбами. Филби регулярно получал отчеты об операции «Венона» и посещал Арлингтон-Холл для участия в проходивших там совещаниях. Филби незамедлительно проинформировал советскую разведку об успехах американских и английских дешифровальщиков. Одно из донесений, отправленных лондонской резидентурой КГБ в Москву в феврале 1950 года, гласило:

«Стэнли»^[28] попросил сообщить, что американцы и англичане сконструировали дешифровальную машину, за один день выполняющую работу тысячи человек, которые непрерывно трудились в течение тысячи лет. Работа по дешифрованию ускоряется за счет трех факторов: (1) шифровальный блокнот использовался дважды; (2) наш шифр напоминает шифр, применяемый торговым представительством в США; (3) наполовину сгоревшая кодовая книга была найдена в Финляндии, передана англичанам и используется ими для дешифрования наших сообщений. Они получат результат в течение ближайших месяцев. Дело «Чарльза»^[29] продемонстрировало контрразведке всю важность знания прошлого государственных служащих… «Стэнли», «Пол»^[30] и «Ян»^[31] полагают, что ситуация внушает опасение».

Эта информация, полученная от Филби, хотя и была вполне пригодна для того, чтобы предупредить русских о чтении их шифртелеграмм американцами и англичанами, отражала дилетантизм Филби в том, что касалось криптоаналитической стороны дела. Здесь слишком преувеличена роль, которую при вскрытии советских шифрсистем играли компьютеры, чрезмерное значение придается наличию у противника (кстати, вовсе не у англичан, а у американцев) поврежденной огнем советской кодовой книги (она лишь помогла американским криптоаналитикам понять общие принципы, которыми пользовались русские при построении своих кодов). Нет у Филби и ясного понимания того, как шифртелеграммы советского торгового представительства в США помогли при вскрытии других шифрсистем.

Однако ситуация действительно внушала опасения. Филби прекрасно это осознавал, знакомясь с отчетами по «Веноне», которые показывали, что его собственное разоблачение не за горами. Сам Филби, а также Дональд Маклин, Гай Берджесс, Джон Кернкросс и Энтони Блант были прозваны в КГБ «великолепной пятеркой», поскольку являлись самыми ценными советскими агентами на Западе. Первые четверо окончили в 1930-е годы Кембриджский университет, а пятый был профессором этого университета и по совместительству вербовал для советской разведки агентов из числа его студентов. После окончания учебы Филби стал высокопоставленным сотрудником разведки, Маклин — крупной фигурой в дипломатическом ведомстве, Берджесс занимал различные посты то в разведке, то в Министерстве иностранных дел, Кернкросс работал на разведку и на Министерство финансов. Что касается Бланта, то кроме вербовки агентов для советской разведки во время войны он успел поработать на военную контрразведку (МИ-5), а после ее окончания стал главным королевским советником по вопросам искусства и одновременно служил посредником между Берджессом и КГБ.

Филби прибыл в Вашингтон в 1949 году. На первом же совещании в ФБР, в котором он принял участие, обсуждалась личность агента КГБ по кличке «Гомер»^[32], упоминавшегося в дешифровках «Веноны». Про «Гомера» было известно только, что с 1945 по 1946 год он работал в английском посольстве в США. Таких людей набралось около 300, однако Филби сразу понял, что речь идет о его друге и напарнике по шпионской деятельности Маклине, и предупредил об этом Москву.

Сын известного английского политика Дональд Маклин стал коммунистом в 1933 году и вскоре после этого был завербован КГБ. В 1935 году он блестяще сдал экзамен, которому подвергались все желающие поступить на дипломатическую службу. На собеседовании Маклин заявил, что старается избавиться от своих радикальных политических взглядов, но сделать это полностью ему пока не удалось. Экзаменаторы поверили в искренность слов Маклина. В 1944 году он был переведен на службу в английское посольство в США, где по большей части исполнял обязанности первого секретаря. В этом качестве он имел доступ ко всем посольским документам.

Куратором Маклина был Владимир Правдин, офицер КГБ, работавший под журналистским прикрытием. 28 июня 1944 года нью-йоркская резидентура КГБ сообщила в Москву о том, что Правдин встретился с Маклином три дня назад и собирается снова увидеться с ним в Нью-Йорке, где в тот момент проживали жена и теща Маклина. Хотя сам Маклин жил и работал в Вашингтоне, его беременная жена обитала в Нью-Йорке, и у Маклина был хороший предлог, чтобы, время от времени навещая ее, встречаться там с Правдиным.

В материалах «Веноны» имеется 12 телеграмм, в которых излагается разведывательная информация, добытая Маклином. Благодаря ему КГБ получил доступ к секретной переписке между президентом США Рузвельтом и премьер-министром Англии Черчиллем, в которой обсуждались совместные англо-американские военные планы, и к краткому изложению беседы между ними на встрече в Квебеке. Маклин также проинформировал КГБ о том как Англия собиралась поступить с Грецией, территория которой контролировалась немцами вплоть до конца 1944 года. После того как немцы ее покинули, там воцарился хаос вследствие яростного противоборства, в которое в борьбе за власть вступили различные политические группировки. Англичане ввели в Грецию войска с тем, чтобы не позволить прийти к власти коммунистам. В шифровке, отправленной из Нью-Йорка в Москву, в частности, говорилось: «Гомер» надеется, что мы воспользуемся этой ситуацией с тем, чтобы сорвать планы англичан».

Одна из этих 12 телеграмм датирована августом 1944 года и выделяется среди остальных своей длиной. Она служит хорошей иллюстрацией разнообразия сведений, которые Маклин поставлял КГБ. В телеграмме сообщалось о том, что США и Англия учредили совместную комиссию для решения вопросов, связанных с послевоенным политическим и экономическим укладом в странах Западной Европы, в которые вступали американские и английские войска. В ней, в частности, было сказано, что в этой комиссии «всю работу выполняет «Гомер», который присутствует на каждом заседании. В связи с выполняемой работой «Гомер» получает доступ к секретным документам […], включая телеграммы, которыми лично обмениваются «Кабан»^[33] и «Капитан»^[34] […]. «Гомеру» было доверено шифрование конфиденциальной телеграммы «Кабана» «Капитану», в которой говорится, что Вильсон^[35] и другие генералы «Острова»^[36] настаивают на внесении изменений в план вторжения на юге Франции, предлагая взамен вторжение через Адриатическое море, Триест и далее в северо-восточном направлении. «Кабан» поддержал этот план. Из телеграммы следует, что «Кабану» не удалось преодолеть принципиальные возражения со стороны «Капитана» и генералов «Страны»^[37]. Вчера «Гомер» узнал об изменении в планах […], и «Наковальня»^[38], возможно, начнется в середине августа».

Еще одной обязанностью Маклина в 1944–1948 годах была координация работ по созданию атомной бомбы, которые велись в Англии и США. Он неоднократно участвовал в совещаниях, которые проводились американской Комиссией по атомной энергии. На одном из них, например, обсуждался вопрос о том, какие данные относительно атомного оружия не подлежали рассекречиванию. Вплоть до сентября 1948 года Маклин также регулярно снабжал КГБ информацией о политических планах Англии и США.

Хотя первая прочитанная в АНБ шифровка, в которой упоминался агент КГБ «Гомер», содержала мало данных, которые могли бы помочь его идентифицировать, с ростом числа таких шифровок круг подозреваемых начал неуклонно сужаться. Вскоре, благодаря сотрудничеству между ФБР и английской контрразведкой в лице МИ-5, их число уменьшилось сначала до 35 в 1950 году, а на следующий год — до 10. В апреле 1951 года в одной из дешифровок «Веноны» было сказано, что в июне 1944 года «Гомер» совершал частые поездки из Вашингтона в Нью-Йорк и обратно, чтобы проведать свою беременную жену. В результате в списке ФБР и МИ-5 остался всего один человек. — Дональд Маклин. Узнав об этом, Филби немедленно предупредил Маклина об опасности. Гай Берджесс, в то время работавший в английском посольстве в Вашингтоне, должен был возвращаться в Лондон, и Филби попросил его там немедленно связаться с их куратором КГБ, чтобы организовать бегство Маклина. 25 мая 1951 года Маклин и Берджесс отбыли в Москву с фальшивыми документами.

После того как Маклин и Берджесс скрылись, в ФБР и МИ-5 задумались над вопросом о том, кто мог их предупредить. Подозрение пало на Филби, который поддерживал дружеские отношения с обоими. Улики против Филби были косвенными, однако их оказалось достаточно, чтобы отозвать его в Лондон, где в декабре 1951 года он был отправлен в отставку. Филби стал работать журналистом, но оставался под подозрением, которое росло по мере того, как продолжали накапливаться улики против него. В 1961 году Филби нашел себе убежище в Москве. Доступа к материалам, полученным при проведении операции «Венона», Филби лишился летом 1951 года. Таким образом, как Вейсбанд, так и Филби смогли сообщить русским только о том, что АНБ добилось успеха в чтении шифртелеграмм, перехваченных в 1944 году, и что более ранние шифртелеграммы, а также шифрпереписку ГРУ и военно-морской разведки там прочесть пока не удавалось.

Русские не внесли никаких существенных изменений в свои шифрсистемы. Да это было и необязательно. Слабость этих шифрсистем заключалась в массовом повторном использовании страниц шифрблокнотов, изготовленных в 1942 году. К 1946 году, когда русские узнали об этом факте от Вейсбанда и Филби, почти все «дефективные» шифрблокноты были уже использованы, хотя некоторые продолжали применяться вплоть до 1948 года. Благодаря информации, полученной от Керри, Вейсбанда и Филби, КГБ смогло послать своим агентам предупреждения о грозившей им опасности, чтобы те подготовились к возможным допросам и прекратили заниматься шпионской деятельностью, из-за которой они могли быть арестованы и признаны виновными в американском суде.

Например, Филби уведомил Москву, что американские и английские контрразведчики идентифицировали английского ученого-атомщика Клауса Фукса как одного из советских агентов, упомянутых в дешифровках «Веноны». Это позволило КГБ вовремя отозвать нескольких своих нелегалов, которые работали на Западе и могли быть пойманы в случае ареста Фукса^[39]. Также Москва сумела предупредить некоторых своих агентов в США, которые так или иначе были связаны с Фуксом. Одни из них сбежали в Москву (Моррис и Леонтина Коэн, Джоэл Барр, Альфред Сарант), другие были арестованы при попытке к бегству (Мортон Собелл), третьи задержаны в процессе подготовки к нему (Юлий и Этель Розенберг), четвертые попытались перехитрить допрашивавших их следователей (Давид и Руфь Грингласс, Уильям Перл).

Даже когда в середине 50-х годов до АНБ наконец дошло, что сведения об операции «Венона» через Вейсбанда и Филби просочились к русским, там продолжали держать эту операцию в строжайшем секрете. Во-первых, АНБ не хотело, чтобы в Москве узнали, что американским криптоаналитикам удалось добиться успехов в чтении шифровок ГРУ и военно-морской разведки, а также более ранней шифрпереписки КГБ. Во-вторых, Москва должна была пребывать в неведении относительно того, какие сообщения АНБ удалось прочесть, а какие нет. Степень осведомленности американской контрразведки относительно операций и агентуры советских спецслужб в США должна была оставаться тайной для последних. Завеса неопределенности позволяла американским разведывательным и контрразведывательным агентствам использовать материалы «Веноны» в качестве эталона для оценки того, насколько соответствует действительности шпионская информация, полученная ими из других источников.

Итак, в КГБ довольно быстро стало известно о том, что АНБ читает шифровки зарубежных резидентур КГБ и информирует о прочитанном ФБР, которое идет по следу агентов, упомянутых в этих шифровках. Однако в КГБ столкнулись с той же дилеммой, с которой ранее уже успело столкнуться ФБР. Нельзя было, чтобы противник понял, что его секреты стали известны, и в то же самое время ничего не предпринимать тоже было невозможно. КГБ требовалось решить, кого из своих агентов следовало предупредить о грозившей им опасности, а кто должен был продолжать оставаться в неведении. Ведь в ФБР, заметив, что контрразведывательные операции по разоблачению агентов, информация о которых была получена из дешифровок «Веноны», перестали приносить результат, сразу бы заподозрили утечку данных. И такое решение, судя по всему, в КГБ было принято. В результате, например, семейная пара агентов Коэнов, относительно использования которых в КГБ строили большие планы на будущее, была спасена от провала и своевременно вывезена за пределы США. А члены разведывательной группы Юлия Розенберга, к которым в конце 40-х годов советская разведка потеряла интерес из-за второсортности поставляемых ими данных, угодили за решетку и на электрический стул.

В 1990-е годы ветераны советской разведки с большим недоверием отнеслись к публичным заявлениям об успехах, достигнутых американскими криптоаналитиками в ходе проведения операции «Венона». По мнению Судоплатова^[40], в АНБ удалось дешифровать переписку советских зарубежных резидентур в значительной мере потому, что в 1992 году Россия сама передала американской стороне ряд материалов Коминтерна, включая полный текст шифртелеграмм на русском языке, отправленных по каналам внешней разведки КГБ. А ФБР, как считает Судоплатов, в стремлении скрыть свои агентурные источники специально раздуло историю о дешифровании переписки КГБ и ГРУ. Судоплатова поддержал другой бывший советский разведчик, Прелин^[41], который заявил, что и он сам, и многие его коллеги пришли к твердому заключению о том, что у американцев был в советском посольстве в Вашингтоне агент, который передал им кодовую книгу, позволившую читать шифрованную переписку КГБ. В свою очередь, Яцков^[42] и Феклисов^[43] припомнили историю о перехваченной шифртелеграмме, отправленной в Москву из советского консульства в Нью-Йорке и послужившей основанием для выхода американской контрразведки на Клауса Фукса. По их мнению, сотрудники ФБР попросту сфабриковали текст этой телеграммы, в которой якобы докладывалось в Москву о встрече Фукса и его связника Гарри Голда в январе 1945 года в доме сестры Фукса Кристель. Сделано это было с единственной целью — заставить Фукса во всем признаться.

Примерно в том же духе, что и Судоплатов, Прелин, Феклисов и Яцков, высказался Чиков^[44]. Он напомнил, что, начиная с 1939 года, американцы перехватили несколько тысяч разведывательных сообщений КГБ и ГРУ, но вскрыть советские шифры, как ни бились, так и не смогли. И вдруг судьба преподносит им такой щедрый подарок — шифровальщик советского посольства! Лейтенант Гузенко был сотрудником ГРУ и к побегу подготовился заранее, накопив значительный материал, чтобы предстать перед своими новыми хозяевами не с пустыми руками. С собой он даже захватил записную книжку начальника резидентуры ГРУ в Канаде Заботина^[45].

На допросах Гузенко подробно рассказал о том, как была организована шифрованная связь между резидентурой ГРУ в Канаде и Москвой. По словам Гузенко, он занимался зашифрованием и расшифрованием сообщений в одиночку в крохотной комнате, окна в которой были зарешечены и закрыты ставнями. Через узкую прорезь в двойной стальной двери он забирал телеграммы, предназначенные для отправки в Москву, от своего коллеги по фамилии Алексашин. Гузенко рассказывает: «Полковник Заботин писал текст телеграммы по-русски, и я кодировал ее, сначала на черновик, который затем перепечатывал на телеграфный бланк и передавал Алексашину, чтобы он отнес этот бланк на телеграф. Написанный Заботиным текст помещался в сумку, запечатывался и передавался Алексашину».

Даже Заботину не разрешалось входить в шифровальную комнату до тех пор, пока Гузенко не завершал процесс шифрования донесения в Москву. Оригиналы всех донесений подлежали отсылке в Москву вместе с другой почтой, которую забирали курьеры, два-три раза в неделю отправлявшиеся в Советскую Россию на морских судах, отплывавших от берегов Северной Америки. В условиях военного времени на это путешествие иногда уходило до пяти месяцев.

И хотя Гузенко заявил, что дезертировал по политическим мотивам, основной причиной его бегства стала допущенная им оплошность, в наказание за которую его было приказано отозвать обратно в Москву. Опасаясь возможных последствий и не желая менять относительный комфорт, к которому он привык в Канаде, на трудности и лишения, характерные для жизни в советской столице, в ночь на 5 сентября 1945 года Гузенко бежал, прихватив с собой из шифровальной комнаты самые ценные, по его мнению, документы.

Вклад, внесенный Гузенко в операцию «Венона», был двояким. Во-первых, для американских криптоаналитиков значительный интерес представляли украденные им материалы, среди которых были открытые тексты более ста шифртелеграмм, отправленных канадской резидентурой ГРУ в Москву и полученных ею оттуда. Во-вторых, Гузенко был довольно хорошо знаком с шифрсистемами, которые использовала резидентура ГРУ в Оттаве.

Однако знания, которыми поделился Гузенко, мало помогли сотрудникам АНБ при криптоанализе шифрсистем ГРУ. А среди шифртелеграмм, перехваченных при проведении операции «Венона», американским криптоаналитикам не удалось найти ни одной, которой можно было бы поставить в соответствие какой-то из открытых текстов, похищенных Гузенко. В этом не было ничего удивительного, поскольку в распоряжении АНБ были только шифртелеграммы канадской резидентуры КГБ, к переписке которой с Москвой у Гузенко не было доступа^[46].

Таким образом, предательство Гузенко не позволило американцам существенно продвинуться в решении проблемы вскрытия советских шифров. Поэтому соотнесение масштаба потерь, понесенных советской разведкой в 1940-е годы, и реальной значимости рядового шифровальщика заставило Чикова заподозрить неладное. Внимательно изучив документы и сопоставив факты, он пришел к выводу о том, что, помимо Гузенко, был еще один предатель, причем в иерархии советской разведки этот изменник явно занимал не самую низшую ступень. Но вычислить его не удалось до сих пор…

Примечания

23

В очень редких случаях вместо офицера КГБ эту встречу поручалось провести одному из особо доверенных штатных агентов.

24

См. приложение 4.

25

Зарубин Василий Михайлович (1894–1974), советский разведчик. В 1941–1944 гг. возглавлял резидентуру КГБ в США. Принимал активное участие в вербовочной работе.

26

Непосредственное участие Филлипса в операции «Венона» продолжалось вплоть до середины 50-х гг. После этого он занимал ряд руководящих должностей в АНБ. Выйдя на пенсию в 1980 г., Филлипс установил своеобразный рекорд, проработав в АНБ 56 лет. После предания гласности дешифровок «Веноны» он с удовольствием раздавал интервью журналистам и историкам, делясь воспоминаниями о своем участии в этой операции.

27

Кривицкий Вальтер (Гинзберг Самуил), в 1930-е гг. являлся главой резидентуры КГБ в Западной Европе. Дезертировал в 1938 г., находясь во Франции. В 1941 г. был найден мертвым в номере одного из нью-йоркских отелей.

28

Филби.

29

Клаус Фукс.

30

Гай Берджесс.

31

Энтони Блант.

32

Гомер (между XII и VII вв. до н. э.), легендарный древнегреческий поэт. По преданию, был слепым странствующим певцом.

33

Черчилль.

34

Рузвельт.

35

Английский генерал Генри Вильсон.

36

Англия.

37

США.

38

Высадка англо-американских войск на юге Франции в 1944 г.

39

Уведомление Филби относительно Фукса, переданное Берджессу в сентябре 1949 г., попало в Москву только в феврале 1950 г., когда английские контрразведчики из МИ-5 уже установили слежку за Фуксом. Задержка произошла целиком по вине Берджесса, который страдал от алкоголизма и психического расстройства.

40

Судоплатов Павел Анатольевич (1907–1996), генерал-лейтенант КГБ. В 1945–1951 гг. руководил отделом, занимавшимся добыванием и обобщением разведывательных данных о создании ядерного оружия в США.

41

Прелин Игорь Николаевич (1937), полковник КГБ, более 20 лет прослужил в органах советской внешней разведки.

42

Яцков Анатолий Антонович (1913–1993), советский разведчик. С 1941 г. на оперативной работе в резидентуре КГБ в Нью-Йорке. Благодаря его работе были получены ценные данные о строительстве в США заводов по получению оружейного урана и плутония, о создании американской атомной бомбы.

43

Феклисов Александр Семенович (1914–2007), советский разведчик. В 1941–1946 гг. на оперативной работе в резидентуре КГБ в Нью-Йорке. Выполнял ответственные задания по получению секретной научно-технической информации, в том числе — по атомной тематике.

44

Чиков Владимир Матвеевич, профессиональный контрразведчик, полковник КГБ.

45

Заботин Николай (?–1946), полковник, резидент ГРУ в Канаде (1943–1945). Прибыл туда вместе со своим подчиненным, шифровальщиком Гузенко. Курировал деятельность канадской агентуры ГРУ, добывавшей секреты создания атомного оружия в США и Англии.

46

Сам Гузенко фигурирует лишь в одной дешифровке «Веноны» как «Кларк». В депеше от 25 января 1945 г., отправленной резидентуре ГРУ в Оттаве из Москвы, говорится о какой-то технической ошибке, которую Гузенко допустил при шифровании предыдущего сообщения.