Скучно не будет

Лев Борисович Фадеев, 2020

Книга состоит из тридцати пяти весёлых необычных рассказов. Читателю действительно будет не скучно. Приключения, где читатель почувствует себя участником. Здесь вы не устанете от букв, вы здесь получите наслаждение от разговора с героями. А после прочтения вам будет жалко, что книга закончилась, и возникнет обязательное желание перечитать её снова. Читайте и забудьте такое слово, как скука.

Подарок

На опорном пункте раздался очередной тел. звонок.

— Алло, это милиция?

— Да, что вы хотите? — спросил майор полиции. По тембру голоса, рвущемуся из телефонной трубки, участковый определил не малый возраст звонившего.

— Сынок, тут ко мне пришли люди.

— И что, обижают?

— Не совсем. Предлагают подарки бесплатные. Я могу их взять?

— Что, совсем бесплатные?

— Говорят, что да — всё бесплатно.

— Ну, если дарят бесплатно, то чего ж не взять. (Здесь участковый прикинул ситуацию как бы на себя).

— Так я беру подарки?

— Дают — бери, бьют — беги, — закончил разговор участковый.

Минут через сорок на опорный пункт прибежал запыхавшийся мужичок лет тридцати.

— Милиция, помогите! Там… псих один. Забрал все наши товары, нас избил, а моего напарника взял в заложники.

— Так это, наверное, по ваши души звонил один дед?

— Может быть. Мы ему говорили, что если он купит утюг, то всё остальное бесплатно.

— А он всё забрал, а нас дубиной!

Пришлось Александру Петровичу надеть фуражку и идти разбираться с гражданами на его участке. Где на самом видном месте, у кинотеатра, висел его портрет — самого лучшего участкового.

На ступеньках лестничного пролёта панельной пятиэтажки нашли второго коробейника. Вид — не радостный, потирает то плечо, то шею. Увидев своего товарища с майором полиции, стал рассказывать, как ему удалось вырваться живым из бандитских рук сумасшедшего деда.

Участковый звонит в дверь.

— Чего надо?

— Откройте, полиция.

Дверь открывается на длину внутренней цепочки. Увидев настоящего майора полиции, дед открыл дверь. В руках дед держал бадик из суковатого дуба. В руках мастера — хорошее оружие.

Заметив за спиной участкового незадачливых бизнесменов, дед взвёл бадик в боевое состояние. Коробейники мигом взлетели на верх лестничного проёма.

— Тебя, сынок, пущу, а этих нет.

Дед — боец, был довольно крепенькой формы, в возрасте где-то за восемьдесят.

Одет в синие треники с вытянутыми коленями, на голом торсе — китель, увешенный медалями.

Участковый зашёл в квартиру. Недалеко от двери в виде двух больших пакетов находился объект спора — бесплатный подарок.

— Расскажите, что случилось? — спросил участковый.

— Сынок, сижу, звонят в дверь. Я открываю. Стоят двое, радостные такие, улыбаются до ушей. Спрашивают: «Вы ветеран войны?» Я говорю: «Да, ветеран». «Тогда у нас есть для вас подарки». «Какие, — говорю, — подарки?» Отвечают: «Бесплатные». Тут они и начали из своих мешков вытаскивать и приговаривать: «Но это ещё не всё, это ещё не всё…» Я их сто раз спросил: «Подарки бесплатные?» Вам в милицию звонил, а если подарки бесплатные, то почему они, когда их мешки опустели, мне счёт выставили?

— Это они за утюг деньги просили, — попытался объяснить участковый.

— Какой утюг? — Дед стал копаться в куче «подаренного» барахла и отыскал там электрический утюг. — Да, есть такой. Пусть забирают на хрен свой утюг! Остальное не отдам! — Судя по тому, как дед крепко сжал своё деревянное оружие, Александр Петрович понял, что точно не отдаст.

— Бесплатно — значит, бесплатно! — подвёл итог дед.

Вот так столкнулись две грани — из прошлого развитого социализма, когда подарки делали бесплатно, и недоразвитого капитализма, когда к подарку прикладывали ещё и счёт.

Ребята-коробейники ушли без навара и товара, но с утюгом. Да кому он нужен, за деньги.

Р. В. С., или Байки от участкового

Гражданка N, полный возраст 78 лет, принесла на опорный участок своё грустное лицо, к которому прилагалось заявление. Из написанного рассказа, который она прерывала эмоциональными словами глубокого смысла, картина вырисовывалась следующая.

Месяц назад одна любезная фирма в лице симпатичных молодых людей предложила и продала указанной гражданке прибор от всех болезней. Как говорит пострадавшая, прибор очень хороший и очень ей помогал.

Сумма согласно контракту составляла 25 т. р.

После месячного лечения гражданка N решила повнимательней прочитать договор и инструкцию, что она и сделала. Из всего вычитанного она узнала, что к прибору прилагаются не две насадки, а целых четыре.

Двух насадок явно не доложили.

Гражданка отыскала фирму и предъявила свою претензию на явную недостачу.

Те её внимательно выслушали и обещали прислать специалиста для улаживания конфликта.

Специалист приехал, осмотрел прибор, внимательно пересчитал количество насадок, согласился с тем, что их действительно две. Всё это аккуратно упаковал и уехал решать вопрос с упакованным имуществом.

Прошёл месяц. Прибора с дополнением так и не поступило. От фирмы также — никаких сигналов.

Можно сказать и по-другому — от фирмы не осталось ни слуху, ни духу.

И гражданка N решила, что только родная милиция, а по-новому — полиция, поможет ей решить затянувшийся вопрос.

На вопрос участкового: «А что за прибор?» — гражданка отвечала, что прибор хороший и очень ей помогал. Чтобы правильно понять суть заявления, участковый попросил принести инструкцию и договор или хоть какую-нибудь бумагу, где сказано (или нарисовано) об этом агрегате.

На следующий день гражданка N принесла договор и инструкцию. Участковый прочитал первую строчку, и стул под ним завибрировал от смеха. Инструкция прилагалась к прибору РВС-4 (ректальный вагинальный стимулятор)!

— Бабка, — начал разговор участковый по-простому, — а ты знаешь, что это за прибор?

— А то не знаю.

И шаловливо ткнула участкового в грудь.

— Хороший прибор. Он мне очень помогал.

Дело решили не открывать, так как в договоре была проставлена сумма за оказанные услуги. А так как услуги в виде двух насадок никто не отрицал, то в деле было отказано.

А о назначении ещё двух насадок остаётся только фантазировать.

Нет, мы, конечно, могли бы помочь. Есть у нас в четвёртой камере…, пятый день сидит.

Но он как максимум только на РВС-1 тянет. Да и то для такого объекта ему самому понадобился бы свой стимулятор — ТРР-04 (таль рычажная ручная).

Операция «Арсенал» (ко Дню милиции), или Байки от участкового

Показателями хорошей работы в органах правопорядка были «палки». Согласно приказу № 650 раскрытое преступление записывали в карточку формы № 1. Это называлось «срубить палку» (чисто милицейский сленг).

Больше палок, больше премий и почёта. На всё был план. И мы ещё помним, что такое плановая экономика.

Всё планировалось, сколько трусов надо человеку, чтобы чувствовать себя одетым, сколько квадратных метров жилья при жизни и сколько после. Всё знала плановая экономика. Милиция в этой части ничем не отличалась.

Выполнил отдел в июне план на сто палок, значит, и в июле должно быть сто палок. Но палки, согласно плану, были разные. То по раскрытию краж, то по отлову бомжей с каждого квадратного метра полезной площади участка.

И планка палок задиралась начальством всё выше и выше. Дело дошло до того, что стали требовать палки по предотвращению террористических актов!

Но как такую задачу выполнить без основной бесправной массы — бомжей?!

У каждого участкового среди этой бесклассовой армии были свои, «правильные» бомжи, золотой фонд. Без которых бороться с терроризмом было весьма затруднительно, а если говорить точнее, то просто невозможно. Был такой бомж и у майора Александра Петровича. Можно сказать, друг с другой стороны баррикад. Когда пришли холода, и бомжатская, без того не лёгкая жизнь усложнилась, правильный бомж пришёл к Петровичу с просьбой — определить его месяца на три, до теплой весны. Участковый добрый, гуманный, как не помочь такому же человеку, но с такой неудачливой судьбой. Петрович лезет в свою палочную картотеку. Не хватает палки по раскрытию кражи в магазине. Ставит правильному бомжу задачу, и идут в ближайший магазинчик, хозяин которого — хороший знакомый участкового. Где и должна состояться фиктивная кража имущества на сумму 800 руб., эквивалентная трёхмесячному содержанию в тепле и на довольствии.

Около магазина кто-то отвлёк участкового разговором на пару минут. Оглянувшись, Петрович увидел, что правильный бомж стоит рядом.

— Ну, ты чего не идёшь?

— Всё готово, — и правильный бомж предъявляет палку сырокопчёной колбасы.

Петрович прикидывает цену похищенного и говорит:

— Мало, иди ещё чего-нибудь на четыреста рублей (старые цены) принеси. — Через минуту правильный бомж показывает бутылку коньяка:

— Теперь хватит.

— Во, самый раз, — хвалит работу майор милиции.

Спускаются в магазин, где участкового радостно приветствует хозяин магазина — азербайджанец.

— Как дела, всё ли в порядке? — интересуется участковый.

— Всё хорошо, всё в порядке, — суетится хозяин.

— А как с хищением? Воруют?

— Не-е, что ты, дорогой. Разве у меня своруешь.

И тут участковый ошарашивает заявлением, что им задержан гражданин, совершивший хищение в данном магазине.

И предъявляет этого гражданина и похищенное имущество. Хозяин в немом удивлении. Довольны все!

Бомжу светит тёплое место. Участковому — палка по краже и отдельное спасибо от хозяина магазина. У хозяина — чувство уверенности, что он под надёжной защитой милиции.

Бомж — провокатор.

А теперь мы наш рассказ повернём к главной задумке начальства, к тотальной борьбе с терроризмом. Был спущен новый план. Задачи усложнились. Пришла пора замахнуться на боевые арсеналы злоумышленников.

И дело пошло, контора записала!

Был у участкового Александра Петровича, можно сказать, личный цинковый ящик с боевыми патронами.

Для охотника — то что надо. Вот из него с болью в сердце и черпал по горсточке «улики» участковый, майор милиции, Александр Петрович.

Основными поставщиками преступных замыслов были, по прежней схеме, всё те же бедолаги — бомжи.

Дело созревало так: заряжался правильный бомж. Ему выдавался набор с бутылкой водки, нехитрой закуской и маленькая горсточка (из трёх штук) боевых патронов от АКМ. Александр Петрович, как бывалый охотник, старался экономить.

«Экономика должна быть экономной».

Правильный бомж, назовём точнее, бомж-провокатор, пристраивался к своему бесклассовому сообществу и под предлогом, от которого трудно отказаться, склонял последних к нарушению общественного порядка, к распитию алкоголя в общественном месте. За это безнравственное мероприятие пьющую компанию и задерживали наши бдительные правоохранительные органы. Бомж-провокатор за минуту до задержания по известным ему признакам линял в неизвестность. А в отделении у задержанных вдруг обнаруживались боевые запасы.

Как правило, пострадавшие от операции «Арсенал» за честное признание — «что нашли» — отделывались условным наказанием.

Так был израсходован целый ящик, о чём Александр Петрович вспоминает с большой грустью.

А тут высшее начальство решило задачу «углубить». Хватит мелочами план выполнять!

Пришла пора замахнуться на В. В. — взрывчатые вещества.

На вопрос, где мы вам взрывчатку найдём, был ответ: «Выделим».

И правда, майор получил под расписку четвертушку от целого куска динамита.

Напарник Александра Петровича добавил из своего хрона настоящую боевую гранату.

Вытащили запал, собрали пакет продовольственной помощи, в который входили: бутылка водки, незамысловатый закусон, динамит и боевая без запала граната. После необходимого инструктажа бомж-провокатор был отправлен на диверсионное задание.

Подходящий объект, похожий на террориста, нашёлся быстро. Наш бомж-лазутчик без всяких усилий вошёл в контакт и легко склонил нового знакомого к нарушению общественного порядка.

Устроились на лавочке в удобном ракурсе для наблюдающей из машины группы захвата.

Бомж-провокатор приступил к самой приятной части операции, к розливу. Своему знакомому наш бомж налил четверть стакана, а себе — половину. Потом опять, новому четверть… И когда он себя опять ополовинил, операция вышла из-под контроля.

Новый бомж, видя, что дружба начинается с явного обмана, не выдержал обвеса. Схватил пакет, в котором были: нехитрая закуска, кусок динамита и всё та же боевая без запала граната, — и всем этим набором стал фигачить разливающего по голове.

У наших участковых при виде такого сюжета екнуло всё, что умеет ёкать. Не дай Бог сдетонирует! Кругом люди! Надо срочно вмешиваться, спасать людей!

Скандальную группу окружили. И грозным вопросом: «Что у вас здесь происходит?» — предотвратили потенциальный теракт.

Бомж-провокатор, получив спасительную паузу, подхватил недопитую бутылку и бочком, бочком покинул зону видимости.

А борец за справедливость, привычный к милицейскому вмешательству в свою личную жизнь, ответил:

— Всё нормально, командиры, так, поспорили немного.

— А куда делся потерпевший, которого ты мутузил?

— Да сбежал. Всё нормально, командиры.

— Нет, не нормально. А вдруг ты ему голову пробил, и он помирать пошёл, а когда очухается, придёт к нам и напишет заявление. Придётся тебе с нами проехать и написать объяснение. Твой пакет?

— Мой.

— Забирай, и поехали.

В отделении, как и полагается по закону, с привлечением понятых, которых взяли из ближайшей камеры, стали производить досмотр личного имущества задержанного. Из рук задержанного забрали пакет. И в определённой последовательности на столе стали появляться вещи из пакета:

— Полбуханки хлеба — ваше?

— Моё.

— Банка с килькой — ваше?

— Да моё там всё, командир!

Рука участкового нащупала главную последовательность, и на стол легла четвертушка…

— А это что?

— Да мыло.

— Что, хотел мылом закусывать?

— Да не-е, руки после еды помыть, — заулыбался бомж своему остроумию.

И тут рука участкового вытаскивает из пакета боевую гранату и как довесок, из собственного рукава, — запал.

— Опаньки, а это что?

У всех понятых, как и у самого задержанного, округлились глаза.

— Это не моё!

— Мы тут что, по-твоему, фокусники? Пакет твой?

— Мо-ой.

— Из рук ты его не выпускал, отдал при понятых.

Понятное дело, что такой поворот обстоятельств выбил бедного бомжа с и без того весьма кривой колеи.

Ну, милиционеры ведь не звери, такие же люди. За чистосердечное признание, «что нашёл и хотел сдать в милицию», обещали строго не наказывать.

После всех этих процедур Александр Петрович доложил начальнику, что операция «Арсенал» прошла успешно.

На что ему сказали: «Добро», — и послали в соседний район для получения экспертизы на предмет, похожий на мыло. Прибыв, Петрович сдал четвертушку динамита и хотел уходить. Но его попросили задержаться.

— А кого ждём?

«Кого ждём» появились почти одновременно. На стол эксперта легли ещё три четвертушки. Сложив всё это вместе по линиям отреза и убедившись, что всё сходится, эксперт сказал:

— Всё нормально, теперь можете идти.

Пострадавшего от операции «Арсенал» бомжа долго не мучили. Но строго предупредили, что если и в следующий раз он найдёт что-либо подобное, то должен сразу обращаться в правоохранительные органы, а не отвлекаться на всякие глупости в виде общественного нарушения, распития алкоголя в неположенном месте и мордобития.

Михалыч не врёт, Михалыч так видит

Поехал как-то Михалыч к себе на дачу, да по пути к другу в гости попал.

А Михалыч ведь какой! Кто у друга — друг, тот обязательно и Михалычу другом станет.

Вот и закрутило его по гостям.

Затерялся в застольных беседах, как во времени, так и по месту перемещения.

Кто-то из участников естественным образом убывал, кто-то менялся.

Одно не менялось — это центр внимания, Михалыч.

Но куда ехал, с кем разговор начинал, Михалыч уже и не помнит. А спросить неудобно.

Да тут неожиданно Гуттер появился. Есть на даче чудак один, из местных.

Редко кто Гуттера трезвым видел.

Одно было удобно. По атрибутике его одежды можно издалека узнать, трезвый Гуттер или гуляет.

И дальше строить маршрут по желанию своего настроения.

Если одет Гуттер, как все нормальные мужики, в телогрейку, — значит, трезвый. Но если на голове фуражка,

а ниже китель милицейский, — значит, Гуттер в загуле, и лучше его обойти. А не то замучает пустыми разговорами.

Но в этот раз Михалыч Гуттеру обрадовался. Хотя по виду Гуттер — гулял. И не слабо!

На одном плече погон с капитанскими звёздочками, а на другом — с майорской. Но не это главное.

А главное то, что если здесь Гуттер, значит, и дача где-то рядом.

И Гуттер, уловив родственное состояние Михалыча, тоже очень ему обрадовался.

Под козырёк взял. И, к удивлению, Михалыча, чётко выговорил:

— Товарищ Михалыч, за время моего дежурства никаких происшествий в деревне не произошло.

Михалыч, изобразив на лице трезвость:

— Безобразие, самогоноварение…

— Никак нет! Всё чисто!

— А что-о пьём?

— Чис-с-с-сый спирт!

Вот оно, заветное слияние города и деревни.

Тот, кто рядом за Гуттера держался, выпрямился и на ухо у Гуттера громко спросил:

— Кто это?

— Друг мой из Москвы.

— Из Моск-вы?! Да ну! А скажи нам, милый человек, ты Ленина видел?

— Конечно, — отвечает Михалыч. — Видел, сколько раз, как и он меня.

— А какой он — Ленин? — приставал собеседник. И значительный интерес на лице нарисовал.

— Как те сказать. Ну, росточка он небольшого, но шустрый. Бывало, приедешь на работу в Администрацию президента…

— А где это?

— Да там, где раньше Наркомпром был.

— А-а, — понимающе протянул новый знакомый.

— Только пройдёшь пропускную процедуру, только переоденешься. Смотришь, а тебе навстречу по коридору Ленин с чайником идёт. А чайник у него, как у Серёги. Ну ты, Сань, знаешь, — обратился Михалыч за подтверждением к Гуттеру, — какой у Серёги чайник.

— Да-а, знаю. Копчёный, как у шахтёра лампа.

— Вот-вот, — заручившись поддержкой своей правды, продолжал Михалыч. — Идёт, меня увидит и обязательно спросит: «Как дела, товарищ Михалыч? Не тяжела ли работа?» — «Да нет, — говорю, — не тяжела. Всё нормально. Справимся, товарищ Ленин». — «Не желаете ли горячего чая, товарищ Михалыч?»

— А какой у Ленина чай, «Ахмад»? — спросил кто-то из слушавших.

— Да нет, морковный, как всегда.

— Морковный — это хорошо. Это даже лучше рассола. Морковь оттяжку даёт, — и собеседник сделал важное лицо от своих значительных знаний.

— «Спасибо, — говорю, — Владимир Ильич, работа ждёт». — «Да-да. Работа, товарищ Михалыч, — это сейчас архиважная вещь. Я вот о чём вас попрошу. Здесь, я вижу, благодаря вам всё нормально. А вот в Кремле работы невпроворот. Так что вы, товарищ Михалыч, бросайте всё на… — и срочно в Кремль. Мы завтра ходоков из Украины ждём, а у нас зал Георгиевский без позолоты стоит. Какие-то гады всю ободрали». Только в Кремль приедешь, пока процедуру с пропусками пройдёшь, пер-р-раденешься, смотришь, а по коридору опять Ленин с чайником навстречу.

— И вправду шустрый, — уважительно вставил собеседник, — мы с ним точно жизнь наладим.

— Так вот, увидит — и опять ко мне: «Как хорошо, что я вас встретил, товарищ Михалыч. Ходоки из Украины отменяются. Наши службы телеграмму перехватили, из которой видно, что они с Сор-рисом связь налаживают. Нельзя нам, товарищ Михалыч, сейчас терять бдительность. Вот и партия Марин Ле Пен голову поднимает. Грозятся от евро отказаться. А к чему мы тогда будем свой рубль привязывать? У нас эти контрреволюционные штучки не пройдут. Так что, товарищ Михалыч, бросайте вы эту позолоту на… — и срочно на Старую площадь…»

— Где это? — перебил собеседник.

— Да там, где раньше Наркомпром был. «Кран там течёт. Журчит так, что работать мешает. А меня издательство вопросом замучило, когда, когда вы, Владимир Ильич, 57-й том в печать сдадите? Зажрался, тьфу ты, заждался народ. А народ, товарищ Михалыч, нам обижать нельзя»…

Только Михалыч в образ вошёл, Гуттер, как всегда, чуть всю обедню не испортил.

Хотел разговор на баб перевести. Не зря ему в деревне такую кличку дали — Гуттер.

И кто будет Гуттера слушать, кто его брехне поверит.

Но веру в сложившийся образ товарища Ленина спас неожиданно появившейся Серёга.

Местных в деревне мало. В основном, дачники, а вот Серёга, как и Гуттер, — самый что ни на есть местный пролетариат.

У Гуттера в том году дом сгорел, и сейчас он живёт в вагончике. А у Серёги крыша от снега рухнула, да ещё и печка развалилась. А свет он и забыл, когда за неуплату отключили. Вот Серёга со своим чайником за кипятком по добрым соседям и ходил.

А там попутно и накормят, а если повезёт, то и нальют.

Серёга росточком маленький, и всё на нём с чужого плеча. Кепка на ушах. Куртка-кожанка, как пальто, до колен.

Штаны подвёрнуты, пузырями. На ногах кроссовки больше нужного на шесть размеров.

Идёт Серёга уточкой, а в руке чайник держит. Было видно, что снаружи чайник с водой никогда не встречался.

И натерпелся он за свою чайную жизнь немало.

Ручка деревянная сгорела, и сейчас её функцию выполняла проволока.

И, как мы знаем из физики: абсолютно чёрный равняется абсолютно белому и является чем-то невидимым.

И чайник Серёги идёт к этому физическому опыту долгим, но настойчивым путём. Ещё чуть-чуть — и наша деревня первой увидит, что такое «абсолютно чёрное».

Народ, что вокруг Михалыча собрался, как увидел Серёгу с чайником, так рты все и раскрыли.

А когда отхлынуло… все с криком: «Ле-нин!» — бросились к Серёге. И давай его вместе с чайником подбрасывать.

Серёга сначала испугался. Подумал, что бить будут. Но потом понравилось. А уж когда наливать стали, чуть слезу не пустил.

Так расчувствовался. Ведь первый раз в жизни его так все любили.

— Чего только в нашей деревне не бывает, — продолжал Михалыч.

И ему Серёга Лениным показался.

— Владимир Ильич, как вы здесь!? А 57-й том дописали?

Серёга молчит, глазами моргает. И тут он вдруг говорит:

— Он же вроде помер.

Тут все как закричат:

— Как помер! Когда помер? Зачем помер?..

— Нам учительница в третьем классе говорила, что Ленин помер, — неуверенно пробормотал Серега.

Зря это Серёга начал. Тут его точно чуть не побили.

Но он вовремя одумался. И согласился, что Ленин жив и будет жить, и пока ещё «было» — быть Лениным до победного конца.

Ну, а как Михалыч потом на дачу попал, одной прозы маловато будет, здесь уже стихи нужны.

А вам спасибо, что дочитали. Дали выплеснуться грузу из души. Кажется, отпускать стало.

Прямо как от чая морковного.

Московский дворик

Петька родился голубем.

Это он понял, когда пух сменился на перо, и Петька встал на крыло.

Да, Петька родился обыкновенным голубем, даже не почтовым, не белым, а простым сизарём.

А кто ещё мог вылупиться из яйца на чердаке панельной пятиэтажки, если создатели яйца — сизари.

Кормили Петьку хорошо, с помойки. Так что грех ему было жаловаться на судьбу. Но что-то иногда ныло в районе зоба.

Не чесалось, не болело, а именно ныло. И это лишало Петьку покоя и комфорта. Точно так же ныло весной, но это было приятное нытьё. От которого хотелось кружиться, кружиться, как Васька. Тоже голубь. Но у Васьки в хвосте были два белых пера. И Васька весьма эффективно их использовал. Многим голу́бкам Васька заморочил головы своими белыми перьями.

Всем Васька пудрил мозги, что в его жилах течёт голубая кровь почтовых предков.

Ещё одной знаменитостью двора была ворона Катька. Летала Катька плохо, и на это была своя причина.

А вот прыгала хорошо, и на это тоже была своя причина.

Катька во дворе появилась недавно, можно сказать, салага по стажу. Но ведёт себя так, будто важнее и главнее её во дворе никого нет.

До этого Катька провела свою жизнь в клетке на балконе.

В детстве Катька неудачно сделала свой первый шаг из гнезда. И этот шаг стал роковым в другую жизнь.

Нашлись люди добрые, хотя и пьющие. Подобрал Катьку дядя Витя. Заядлый любитель животного мира.

У дяди Вити случилось большое горе. Умер любимый попугай. Попугай много курил, вот жизнь его и покинула.

А как ему было не курить, когда у дяди Вити курили все.

Клетка стояла пустая, что толкало дядю Витю в объятья грусти, и как причина этого — залить эту грусть.

Клетка была большая, высокая. Одна перекладина внизу, а другая вверху. Вот почему Катька научилась так хорошо прыгать и по той же причине хорошо летать не могла.

Кормили Катьку хорошо.

Хлеб и чёрный, и хлеб белый. Были и шпроты, и тюлька в томате, но это не всегда.

За время проживания обросла Катька привычками нехорошими. Стала пассивной курильщицей и большой любительницей пива. Что для птиц совсем неправильно и даже опасно. Пепельница дяди Вити, в виде консервной банки, всегда стояла рядом с клеткой, в дистанцию одного вороньего клюва.

Любил Дядя Витя после определённых дел прийти к Катьке покурить, поговорить по душам. Словам её всяким научил и фокусам.

А Катька умная. Всё на лету схватывала. И фразу: «А ну-ка, друг, дай прикурить», — выучила назубок.

Задача при этом была такая. Надо было выудить бычок из пепельницы и с этим бычком в клюве сказать дяде Вите, как приветствие:

— А ну-ка, друг, дай прикурить.

За это дядя Витя наливал Катьке пивка в чашечку из пластиковой бутылки. Вот Катька и подсела на эти дела.

На кухне у дяди Вити жил настоящий канадский скворец. Тот был вообще полиглот. Мог и по-собачьи, и по-человечьи.

Если Катька слышала через форточку:

— Муж-чи-на, что принёс? — значит, дядя Витя проснулся и сейчас придёт к ней на балкон покурить. И тут уже Катька должна приветствовать его с бычком в клюве.

А когда дядя Витя с балкона опять возвращался на кухню, то скворец встречал его другими словами:

— Пошёл вон отсюда!

Целых два года Катька проживала в этих райских условиях. Но однажды дядя Витя забыл закрыть балконное окно и зачем-то со словами: «Всё засрала», — открыл дверцу клетки.

Перед своим вторым роковым шагом с высоты Катька в последний раз услышала голос скворца-друга:

— Пошёл вон отсюда!

И тут Катька узнала, что есть другой мир, и что она умеет летать! И в этом мире Катька быстро освоилась.

Питалась вместе с голубями. Отчего те были не всегда довольны. А когда видела на скамейке мужика с банкой пива, то быстро находила бычок и с этим бычком в клюве запрыгивала нахально на скамейку и говорила своё коронное:

— А ну-ка, друг, дай прикурить. — Мужик бросал банку с пивом, а Катьке того и надо. Попьёт пивка и давай прыгать, да так высоко, смех один.

Так бы и жил двор со своими маленькими радостями и проблемами. Да вот пришла напасть откуда не ждали.

Поселился в подвале новый жилец. Серо-рыжий кот. Все наши коты и кошки жили со всеми в согласии. Изредка кто-нибудь из них похулиганит, разгонит гуляющих голубей. Но чтобы убийство! Такого не было. А у этого котяры в жёлтых глазах читалось — убийца!

У всех наших котов и кошек хвосты были длинные, а у этого — короткий, а на ушах кисточки, как у рыси.

Слух прошёл, что этот кот из леса и городские порядки не признаёт.

И однажды случилось то, чего все предчувствовали, но никак не ожидали.

Когда Васька кружил очередной голубке голову и ничего в своём танце вокруг не видел, на него сверху прыгнуло злобное чудовище. Расправа была быстрой и жуткой.

Все голуби одновременно хлопнули крыльями и одной большой стаей взметнулись вверх. И пошли кругами над двором.

Так они ещё никогда не летали. Как настоящие почтовые! И Петька чувствовал себя одной большой командой. И от этого опять приятно заныло в зобу. Один круг, второй… пятый. Голуби летали так, как будто отдавали честь тому, от кого на земле остались только два белых пера.

Прошли дни.

Ветер унёс всё то, что осталось от Васьки.

Куда-то пропал и бесхвостый бандюга.

А двор продолжал свою нехитрую жизнь.

Был солнечный весенний день. У Петьки приятно ныло в зобу. Чья-то добрая рука насыпала семечек и раскрошила целый батон хлеба.

Но Петька видел только её — небольшую, стройную голубку с изумрудной, переливающейся на солнце шеей.

А в хвосте у голубки были два белых пера.

Петьку закружило вокруг этого чудесного создания. Никогда Петька ещё так не танцевал. Молодая голубка его заметила и выбрала. И тут Петька увидел огромную, страшную тень.

Но чудо!

С криком:

— А ну пошёл вон отсюда! — на летящую тень набросилась другая. Все, кто присутствовал при этом, описывают это так:

— За пасущимися голубями из дырки цоколя наблюдал серо-рыжий кот. Он выбрал себе одного голубя и в момент любви выпрыгнул из своего укрытия. Но на летящего в прыжке кота сверху спикировала говорящая ворона. И с криком: «Пошёл вон отсюда!» — так долбанула кота по черепушке, что второй прыжок, но уже к отступлению, у кота был гораздо длиннее, чем первый.

Эту историю рассказывают, добавляя к ней всё новые и новые подробности.

Катька стала главной звездой двора. Но она это и раньше знала.

А на её: «А ну-ка, дай прикурить!» — ей сразу предлагали пиво. Катька стала разборчивой, «Старый мельник» не пила.

Предпочитала «Балтику 7».

Жаль Катьку, ведь сопьётся, дурёха.

А на чердаке панельной пятиэтажки появилось новое гнездо с сидящей в нём голубкой. Хвост голубки украшают два белых пера. Из чердака, как песня, звучит Петькино курлыканье. Ведь счастье для всех одинаковое — и для почтовых, и для обычных сизарей.

Кота больше во дворе никто не видел. Говорят, в леса подался.

Когда и к-а-р, не кара

Метельно.

Уборочные машины вышли на борьбу с зимними узорами на дорогах.

Кому узоры, а кому-то — план по валу.

Крутятся щётки, тараном идёт техника, оставляя после себя белую крошку реагентов.

Такой подлости от коммунальных служб падающий снег не выдерживал и в глубокой скорби таял.

Под ногами хлюпала зимняя гать.

Городская сырость с недавних времён стала неизбежностью и проникала не только через ботинки, но и через носки. Проникала не только снизу, но и сбоку, сверху… За возможность не скользить ногам страдал весь организм.

О санках можно было только мечтать.

Город боролся с таким временем года, которое называлось — зима.

И зима, видимо, осознав, что ей не рады, платила тем же. Меняла снегопад на дождь. Морозы на оттепель и наоборот.

Васькин шёл вдоль зелёного сетчатого забора. На заборе сидела нахохлившаяся ворона.

Сравнявшись с птицей, Васькин остановился и вылил на неё всю накопившуюся тяжесть постоянного бытия.

Уставившись на не улетающую ворону, Васькин задал ей прямой вопрос:

— Чего сидишь, скукожилась? Видишь, как хреново кругом, а ты сидишь и не каркаешь!

И Васькин стал сам каркать на ворону:

— К-а-р, к-а-а-р… ка-а-ар… — Васькин увлёкся, и ему даже показалось, что у него это неплохо получается.

— Чего раскаркался, дурак старый?!

Васькин оглянулся по сторонам, ища грубияна. Но никого рядом не было.

— Всё, — про себя сказал Васькин, — пора завязывать.

— Запутаешься узелки вязать.

Васькин сделал один оборот вокруг себя.

— Ну чего крути-с-ся!

Васькин уставился на ворону. Ворона смотрела на Васькина.

Васькин хотел что-то сказать, но ничего умного на ум не приходило.

И Васькин выдавил из себя:

— К-а-а-ар.

— Ну, ты пародист ещё тот. Чай не Галкин, чего каркаешь? И без тебя тошно.

— Ты чего, говорящая, — начал строить мысли в предложения Васькин.

— Да уж не как ты — каркающий.

Васькин выдержал длинную паузу, перепаузив великого Станиславского.

— А ты что, и мысли читаешь?!

— А ты бы, милок, свои мысли вслух не мыслил, я бы и не читала. Не те времена! Кругом уши и гады-дворники с реагентами. А если ты и про свои пин-коды будешь вслух думать, то считай, что сам себе накаркаешь дефолт. Нечем будет «бо-бо» в голове лечить.

— Слушай. Уж не Катька ли ты! Читал я про тебя что-то.

— Екатерина я.

— Васькин, — и Васькин по штабс-капитански, с достоинством козырнул головой.

— А не махнуть ли нам по баночке пивка за знакомство. Кать, как насчёт «Балтики-7»?

— Если будет по акции, не бери. Оно уже два срока в свой стаж записало.

— А что брать, Кать?

— Бери «Эффес», ему только четыре месяца. Вчера завезли.

Васькин принёс четыре банки пива. Три себе и одну Екатерине.

Согласно пропорции массы тела.

Через сорок минут парочка переместилась на скамейку у заснеженной клумбы.

Клумбу дворники реагентами не посыпали, и она выглядела, как белый искрящийся остров.

Здесь снег был не объектом борьбы, а украшением.

К уже выпитому прибавилось ещё столько же того же и одна чекушка другого.

Со стороны это общение смотрелось так: каркающему по-вороньи Васькину Катька отвечала на хорошем человеческом языке.

И было видно, что эти двое хорошо понимают друг друга.

Они успели обсудить личные проблемы, положение в стране и мире.

И приступили к главному — как дальше жить и что делать?

Васькин каркал без акцента, Катька сыпала метафорами, не путаясь в падежах и ударениях.

Эта встреча показала, что одиночество — это всего лишь самовнушение.

И если выйти за его границы, то всегда можно найти друга, который тебя поймёт и поддержит.

На предложение Катьки поразмяться Васькин ответил согласием.

Катька взлетела со скамейки. Вслед за ней без раздумий взлетел размахивающий руками Васькин.

С этого момента московское небо стало открытым не только для ворон, но и для Васькина.

Небо, где были белые-белые, чистые-чистые облака.

Где некого делить на тех, кто мусорит, и на тех, кто убирает.

Ведь чтобы взлететь, тебя должен хоть кто-то понимать.

Пусть даже это будет обыкновенная московская ворона.

Сказки деда Ничая. Пасеченские колдуны

Посёлок наш большой, дворов на пятьсот.

Стоит на пологом берегу реки.

А за рекой — бескрайняя пойма, упирающаяся в высокий склон старого правого берега.

Смотришь и никак не насмотришься на божественную архитектуру природы.

Называется правый берег лунёвским, по имени деревни Лунёвки, которая примостилась наверху.

Колдунов в Лунёвке — тьма, каждый третий. Но куда им против наших пасеченских! Наши как начнут колдовать, только держись. Это спереди у нас река, а сзади густой-густой сосновый лес — бор. Туда и войти-то невозможно, если только на коленях под нижними ветвями… Наши пасеченские детишки часто шныряли — колушек собрать, рыжиков и так… для баловства.

Живёт у нас на Пасечке Лёха-тракторист. Утром он в город на работу уезжал, а в обед обязательно на своём тракторе «Беларусь» приезжал. Очень удобно. Что где плохо лежит, Леха обязательно на «Беларуси» к себе во двор припрёт. Так все пасеченские делали. И всё добро, что «плохо» раньше лежало, у них укладывалось «хорошо» и надолго. Некоторые себе сараи стали трёхэтажные возводить. Первый этаж под гайки и шайбы да прочую мелочь, второй — под вентиля и трубы, ну а третий — для сена. Козу или корову кормить.

Была, говорят, у Лехи на том берегу когда-то любовь. Да уж больно невеста была высокой, хотя и красивой.

Ездил к ней Лёха на своём тракторе. Даже свадьбу готовились сыграть. Да в один день как отрезало. Говорят, это наши наколдовали.

И вот что однажды с ним произошло, с Лехой.

Получил он как-то аванс, да с соседом весь вечер под пиво и проговорил, посидели по-нашему…

Проснулся Леха ночью. Чувствует, надо ему выйти… во двор. Ну и пошёл. Все удобства на Пасечке только во дворах и были. Вышел он из хаты, встал на крыльцо, а крыльцо хорошее, высокое, в три ступеньки. И начал он с самой верхней высоты сливать накопившиеся излишки. Напор — что надо! А вверху луна горит полная, нарядная такая. Всё вокруг как из серебра.

Лёха свой фонтан прямо на луну направил.

Красота! Как будто хрустальный мост от крыльца на луну уходит.

И вдруг! Видит Лёха — идёт к нему высокая чёрная фигура. Идёт по дорожке, которую Лёха из транспортёрной ленты сделал.

Смотрит Алексей, а это баба!

Встала около него, а ростом-то на целых полголовы выше Лёхи и его крыльца с тремя ступеньками! Лицо белое-белое и глаза как издалека. Смотрит на Лёху, а тот остановиться не может. Держится за свой «мост» и льёт, и льёт, как из бездонной бочки.

А баба в чёрном ему и говорит:

— Что же ты, Алексей, небольшим делом на Великое замахнулся? Хочешь упереться в красивое, так упирайся. Хочешь смеяться, так давай и я посмеюсь…

И тут взмахнула чёрная баба рукой… блеснула чем-то… и отсекла половину Лехиной струи!

Льёт Леха, а половины струи-то, нет! И баба тут же исчезла…

Утром Лёха поехал в город на работу. На остановке в автобус входит дама — невысокая, чернявая. Тут и началось!

Чувствует Алексей, что сила у него в причинном месте не к месту разыгралась, аж пуговицы трещат, и тянет его к этой даме так, что терпежа никакого не хватает. Всё ближе и ближе притягивает магнит чувств… А когда расстояние кончилось, Лёха возьми да и ткни её своей «болезнью». Та аж вскрикнула на весь автобус… А Лёхе тут же легче стало.

— Извините, гражданочка, задел нечаянно.

И не стало Лёхе с той поры покоя. Шуточки он стал выкидывать по отношению к дамам, которые с ним в автобусе оказывались. Никого не уколотой не отпустит. А мужья тех дам спрашивают: откуда у них синяки в нерабочих местах. Те и рассказали про мужика странного, который в них постоянно в автобусе спотыкается и каменюкой острой тыкает.

Мужики, ясно дело, к Лёхе с претензиями… Претензия не медаль, на грудь не повесишь, только под глазом и помещаются.

Но стали мужики замечать, что и бабы к Лёхе интерес проявляют. Автобус, в котором он ехал, становился переполненным бабскими фигурами. Едут, как в салочки играют, которую осалили — визжит от радости, глазки блестят, на щеках румянец.

Ну, мужики обратно к Лёхе.

Тот им и рассказал про бабу в чёрном, про это чистое колдовство. Надо Лёху выручать из истории, да и баб своих… пока дело до греха не дошло, и интерес не перешёл за грани конкретного дела. Пошли всем миром к леснику. У него и бабка, и мать приколдовывали, да и сам мастер по этой части, и по травкам, и по заговорам — всё знал. Пивка свежего взяли, лещей вяленых и Лёху под белые ручки привели.

Выслушал лесник рассказ и говорит, что баба в черном — это старый трюк колдуний, которых женихи бросают. И пока с ней любви не произойдёт, так и будет человек маяться.

— Сегодня луна полная, пущай ваш Лёха опять на крыльцо прогуляется.

Так и сделали, накатили Лёхе ещё литровочку пивка для рывка и спать отправили с поставленной задачей.

Выходит Лёха на крыльцо. Луна аж горит, вибрирует, как медный поднос.

Смотрит, а на дорожке — баба высокая, вся в белом. А лица нет. Будто дыра чёрная вместо лица. Жуть охватила Алексея.

Забыл, зачем на крыльцо вышел.

Было у них там чего, никто не знает. И Алексей не рассказывает. Только стал он совсем седой и тихий.

Всё молчит и думает о чём-то.

А на лунёвском кладбище, на одной могиле, сирень расцвела белая. Да такая, какой никто никогда раньше не видел.

Это в сентябре-то!

Говорят, в той могиле пять лет назад первую красавицу Лунёвки похоронили. Высокая она была…

Сказки деда Ничая. Цыганский барон

Приходил дед Ничай в гости без приглашения. Придёт, голову в поклон… и молчит. Если видит компания подходящая, хорошая, то останется, по сторонам осматривается. Это у него ещё с тех времён привычка, взгляд по двору пустить, когда он ещё в бытность УЛИЧКОМОМ был. Начальник. А как же! И печать была — настоящая, круглая.

У кого печать, тот и начальник. А раньше без печати — никуда! Вот есть у тебя бумажка, хоть какой она будь золотой, но без печати она бумажкой так и останется. А с печатью — это уже документ. Дед Ничай кому попадя её не ставил. Сначала к дому просителя сходит. Посмотрит, нет ли около двора мусора или чего лишнего перед домом. Потом двор оглядит, не поленится и на чердак слазить.

С чердаков все пожары и начинаются.

И порядок на Пасечке был.

Самый большой начальник для пасеченских — дед Ничай. Всё про всех знал, не человек, а архив в валенках. Валенки дед Ничай любил, порой и летом в них хаживал.

Вот и сейчас, солнышко садится и краем цепляет Лунёвский холм-гору. Самое время для появления деда Ничая.

Ну, что я говорил — калитка скрипит. По тому, как скрипит калитка, я уже могу сказать, кто пришёл. У деда Ничая она скрипит протяжно и закрывается так же. Никогда не хлопает, ногой не толкает. Она ведь, калитка, человечьими руками сделана, значит, и открывать её надо руками, по-человечески.

— Здравствуй, дед Ничай.

Поклон.

По сторонам посмотрел, компанию оценил, сел на лавочку. Приглянулась компания. Помолчал и спросил:

— Всё пишешь?

— Да, вот пишу.

— А о чём?

— А куда душа завернёт, о том и пишу. Да вот хотя бы про Пасечку.

— Это хорошо. И на Пасечку чудеса приходят. Любят чудеса Пасечку.

Предлагаю деду Ничаю пива. От доброго пива он никогда не откажется, под пиво и рассказы у деда Ничая складные получаются. Он их сказками называет, но, как он говорит, всё в них чистая правда.

И вот какую сказку он подарил в этот летний вечер.

Лес наш пасеченский в ту пору ох густой был. По прямой, как сейчас, не пройдёшь. А сосны — как корабельные мачты.

Какому такому умнику из начальства пришла в голову блажь…

В общем, разрешили у нас на Пасечке поселиться цыганам. Раньше-то целое дело заводили, если кто без спросу сосну спилит.

А тут — на тебе… Цыганам в лесу место под жильё дали! Вон в Лунёвке целые страны полей не паханных, так нет, их в лес сосновый определили, душонки продажные!

И пошла тут рубка! Ох, одни слёзы. Что взять с пришлого, если наши, и то как временщики живут, то уж эти — басурманы…

Ишь до чего додумались, чтобы фундаментов не делать, они сосны по уровню, в метре от земли пилили. И эти пеньки как фундаменты использовали.

Целый посёлок цыганский на пеньках вырос. Ну и наши, конечно, под цыганскую вакханалию много сосны понатырили.

Да, что говорить, «перестраивать» — не строить. Вот и доперестроились! Одни пеньки кругом!

Знаю, тебе больше про колдунов интересно. Вот я тебе про колдунов и рассказываю. Был у них барон, начальник цыганский. Приходит он как-то ко мне печать на бумагу поставить. Ну я, по заведённому закону сначала к нему — с визитом. Дом у барона большой, с мебелью. А огорода нет и забора нет, да что забора… и туалета нет. Я его и спрашиваю:

— А куда, мил человек, добро своё деваете? Я извиняюсь, какаете куда?

А он мне говорит:

— А мы не какаем, мы говно в себе не держим, мы его людям дарим.

Я потом специально вокруг всё обошёл, нигде цыганского «подарка» не обнаружил…

Так вот, хожу, смотрю я его дом на предмет пожарной безопасности, и в одном чулане заметил я сундук, большой такой сундучище. А на сундуке лежит кто-то под лохмотьями, лежит и постанывает. Спрашиваю барона:

— Болеет кто?

— Да, мать вот расхворалась….

А из-под лохмотьев рука свисает. Старая рука, дряхлая, но на одном пальце вижу — кольцо. Богатое кольцо — целый перстень!

Я барахло от настоящей вещи сразу отличу… От настоящей вещи за версту историей пахнет. А от подделки, как её ни наряжай, а всё как от парникового овоща — ни вкусу, ни запаху, только вид один. И волосы из тряпок этих седые-седые свисают.

Лица не приметил, прикрыто… Ну да ладно. Посмотрел я, замечание про мелкий мусор сделал, печать на бумагу поставил и ушёл. Ты нашу продавщицу, Верку, помнишь?

— Помню, дед Ничай.

— Весёлая деваха была, жалко, что уехала… Она мне рассказывала, что когда ещё маленькой была, то очень боялась лягушек. И считала, что у них за шкафом живёт огромная жаба. И что эта жаба ночью из-за шкафа выходит и сидит, смотрит. И ещё эта жаба себе ходы под каждый дом роет, а когда она надувается, то становится такой большой, что может спокойно проглотить маленького ребёнка. Кто ей про эту жабу в детстве наплёл, Верка не помнит. Ну, у детей свои сказки… Но если бы кому-нибудь пришла бы в голову мысль Верку убить, то лучшего способа, чем сунуть лягушку ей за пазуху, и не придумаешь. А помнишь, какие у Верки волосы были, как вороново крыло, черные! У цыганок таких нет!

— Нет, такого не помню. Она у меня в памяти блондинкой осталась.

— Это она потом блондинкой краситься стала, чтобы седые волосы маскировать. Так вот, ухаживал за нашей Верой парень лунёвский. И какой парень! В плечах широк, а на гармошке играл, что соловей весной… Придёт, сядет на лавочку около магазина и ждёт, пока Вера работу закончит.

Приходит он как-то, а на лавочке кошка сидит. Старая, шерсть клочьями, белая, как лунь. Сидит и так жалобно на него смотрит и мяукает, будто жалуется. Зашёл Тимоха (парня Тимофеем звали) к Верке в магазин, взял рыбки мороженой, колбасы тогда было не купить, и дал этой кошке. Та рыбку эту в мах проглотила и вмиг исчезла.

На другой день приходит Тимофей к магазину, а на лавке опять эта кошка сидит. И так каждый день. Целую неделю он её рыбкой кормил. Шерсть у кошки не клоками, а уже гладкой стала и вроде темнее. Вот в очередной раз купил он ей рыбы, та не сожрала, как обычно, глотом, а деликатно съела и не исчезла. Подняла хвост трубой и пошла медленно.

Захотелось Тимохе узнать, чья это кошка, где она живёт. А та как зовёт. Обернулась, видит, что Тимоха за ней идёт, и повела по тропе через лес, который цыгане ещё вырубить не успели, и привела прямо к дому барона. Кошка в дом, а из дома — цыганка молодая выходит. С тех пор и повадился Тимоха мимо магазина по знакомой тропе к цыганам хаживать. Забросил Верку.

Той и не понять, что случилось…

А мне цыганское дерьмо всё покоя не даёт. А тут ещё письмо от санитарной службы пришло. Про колодцы и допустимые расстояния до туалетов. Мало того, что весь лес вырубили, так они еще срач тайный устроили! Выбрал день и пошёл. Бардака много, но того, чего искал, так и не нашёл. Решил у барона спросить напрямую, по-мужски, куда они свою «большую нужду» прячут.

Подхожу к дому, стучу. Никто не выходит. Спят, что ли. Толкаю дверь, открыто…

И что меня дернуло в тот чулан зайти… Те же тряпки, но уже никто не стонет, лежит и тихо дышит. Рука так же свисает, как в первый раз…. Но рука уже не старая, а кольцо прежнее, и волосы не белые, а тёмные…

Думаю, может, жена барона. Спрашиваю:

— Хозяйка, скажи, где хозяин?

Тишина.

Тогда я подхожу и приподнимаю тряпки с лица… А на меня злыми черными-чёрными глазами глядит старуха… и молчит. Жуть меня охватила… Какое уж тут говно, прости Господи, самому не… Даже не помню, как дома оказался…

Одно понял, что история у нас на Пасечке нешуточная, и колдовством воняет по-живому.

Махнул на ночь шкалик, с тем и уснул.

А Верка тем временем — как цветок сорванный без воды. Вянет прямо на глазах. Как-то в город её вызвали, на собрание по торговой части. А после собрания она решила в кино сходить, развеяться. А фильм интересный, индийский. У них там в Индии любовь в одну серию никак не умещается. Вот Верка и задержалась и опоздала на последний автобус. И чтобы три километра не идти, она и пошла наискосок, через лес. По той тропе всегда народ днём ходит, кому неохота по часу на остановке сидеть.

Луна аж горит. Светло, как днём.

Идёт — дрожит, боязно. Каждый шорох, как последний приговор в жизни. Палку нашла, для защиты… Выходит она на полянку. Свет — хоть газету читай. И видит: на пеньке, у самой тропинки, сидит большая черная кошка. Жуть ещё та…

Тут здоровый мужик сдрейфит. Идёт Вера, а сама про себя молитву читает:

— Отче наш, Иже еси на небесех!

Да святится имя Твое,

да приидет Царствие Твое,

да будет воля Твоя,

яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь;

и остави нам долги наша,

якоже и мы оставляем должником нашим;

и не введи нас во искушение,

но избави нас от лукаваго.

Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.

Спасибо, её бабушка научила.

А кошка вдруг на пеньке — дыбом. Хвост распушила. Да как заорёт на весь лес! Верка палку в сторону — и бежать куда глаза глядят. Да обо что-то споткнулась и покатилась кубарем… Наутро Верку нашли без сознания. Она почти добежала до Пасечки. Вызвали скорую, отвезли Веру в больницу, обнаружили у неё перелом левой руки и пальца. Гипс наложили, два дня продержали и отпустили домой. Дома сидеть — тоска ещё сильнее гложет. Так и вышла на работу с гипсом.

Конец ознакомительного фрагмента.