Кровавая месть

Леанон Сола, 2008

Два вечно враждующих континента борются за мировое господство, а в эпицентре этой борьбы стоит таинственный герой, на первый взгляд, простой капитан пиратского судна, но никто не знает, что с ним делать, ведь не считаться с ним нельзя. Кто он – тайна за семью печатями. Там, откуда он пришел, живые не ходят. Пределы его возможностей ужасают. Он самый опасный человек в этом мире… или нет? Кто сделал его таким? Кто породил его? Что таится за этим властным взглядом, от которого приходят в ужас враги и перед коим преклоняются его товарищи? Великая судьба и великие страдания ждут главного героя и тех, кто ему предан. Второй том в работе.

1. Травница

Единственным способом попасть в портовый городок Тульбрук по суше, была труднопроходимая полоса леса, росшая в ущелье между почти отвесными скалами Южно-Рендьярских гор. Близ города лес состоял в основном из кустарника, но, уходя вглубь материка, лес становился богаче, считаясь в Риндьяре первым по разнообразию редких видов растений. В этом лесу отчаянная, но уже состарившаяся и давно отошедшая от дел, пиратка Игрейна собирала травы для своих знаменитых среди всех корсаров чаев, настоек, лечебных мазей и бальзамов.

— Ох-ох-ох! Да, ноги уже не те, а ведь и поручить то травяной сбор некому. — Старушка уже несколько раз посылала местных девушек за травами, пыталась объяснить какие, с чем, да как. Но максимум что она получала — это два правильных растения из десяти, а всего их было больше пятидесяти различных видов. С тех пор она оставила попытки доверить это дело кому-то другому.

Во время походов в горы, травнице всегда составляла компанию старая лиса, живущая у подножия. Животное всегда безошибочно находило старушку, как только та приходила в лес. Игрейна всегда, зная что встретит свою давнюю подругу, приносила той гостинцы: то рыбешек, то сыру, иногда потроха, которые старая пиратка специально для нее покупала на городском птичьем дворе.

И в этот раз лиса неотступно следовала за старушкой, считавшей зверя лучшим собеседником, не спорящим, не возражающим, но внимательно слушающим. Игрейна поднималась по склону к перешейку между гор, где у границы непроходимого леса, была дивная поляна, изобилующая редкими, а порой и уникальным травами. Лес этот, как говорили, еще в древности вырастили колдуны, для защиты от какой-то страшной угрозы с материка, но какой — уже давно забылось, однако сам лес оставался непроходимым и по сей день. Деревья в нем черные, лишенные листьев, покрытые жуткими, острыми, как иглы шипами, а некоторые и ядовитые. Но Игрейна считала, что именно следы магии у луга рядом с лесом делали фауну этого места столь богатой и целебной, ибо природа требует равновесия, а такая большая территория смерти обязательно должна граничить с кладовой жизни.

Вдоль тропинки начала появляться обильная зелень, и Игрейна то и дело останавливалась и срывала то цветки, то листки, а иногда и выдергивала растение целиком, обтирала корешки об траву, и забирала их, а остальное растение выбрасывала.

— Да, теперь даже алоцвет с лиловым вереском не так легко найти, не говоря уж о фитофламе, трувьеле, мандрагоре и прочих редких травах. — Женщина разговаривала со своей мохнатой спутницей, а та слушала, будто понимала: растопыривала уши, то и дело смотря на Игрейну, и, то тявкала, то тихонько ворчала.

Наконец женщина достигла цели своего похода и с наслаждением вдохнула воздух. Не совсем высокогорье, но все же довольно высоко. Воздух здесь всегда был чистый и свежий, к нему примешивался слабый аромат моря и сильный запах всевозможных растений: пряный, сладкий амбровый, цветочный, травяной и сосновый, хотя сосны и росли выше по склону, аромат хвои доносился и сюда. Игрейна осторожно, чтобы бы не наступить ненароком на змею, которые водились тут в немалом количестве, начала пробираться вглубь поляны, тихонько напевая себе под нос какую то старую мелодию, руки старушки в это время проворно работали, раскладывая ингредиенты по десяткам отсеков в сумке, для каждой травы предназначался свой кармашек, ведь при смешении некоторых вместо лекарства, можно было получить яд. Лиса какое-то время покрутилась у ног пиратки, а потом шмыгнула в траву, видимо учуяла мышь или кролика. Но спустя мгновение лиса вернулась, шерсть ее встала дыбом, и она тихо ворчала, прижимаясь к ногам человека.

— Что случилось? — прошептала старушка, лиса уставилась на большой, усеянный маленькими светлыми цветками, куст барбариса, зарычала громче и попятилась. В кустах что-то шевельнулось. Травница попятилась вслед за лисой. Нечто в кустах снова зашевелилось, затем послышался слабый стон. Любопытство пересилило страх, Игрейна подошла к кустам и осторожно раздвинула ветви. В своей жизни она видела много жуткого и нелицеприятного, но при виде этой картины она вскрикнула. На траве между колючими кустами лежал человек, пол и возраст определить было невозможно; остатки чего-то, видимо когда-то бывшего одеждой, местами свисали жалкими лохмотьями, обнажая изуродованное тело. Во многих местах кожа была содрана до мяса. Весь в пыли и грязи, с жуткими ранами по всему телу, лежащий в луже собственной крови, к тому же ужасно исхудавший, казалось просто невероятным, что он еще жив.

— Ох! Что же нам делать, рыжая! — Пиратка была в замешательстве. — Если мы бросим этого человека, он точно умрет. Но я врятли его подниму, к тому же любое прикосновение причинит ему адские муки.

Человек пошевелился, поднял голову. Старушка сделала глубокий вдох с присвистом, и задержала дыхание. На нее смотрели синие, как морская глубь, глаза, такие ясные и, казалось знакомые, будто виденные ей в другой жизни, в них отражалась боль и мольба. Не думая больше ни о своих больных суставах, ни о преклонном возрасте, она бережно взвалила на себя раненого, оказавшегося не таким уж и тяжелым, судя по всему, от многодневного голодания, и осторожно понесла в сторону города.

***

— Ха, Дэнак! Глянь-ка, что там наша неуемная старуха тащит, не иначе как дичь какую подстрелила! — Два часовых, охраняющих ворота в горы и лес, лениво стояли, подпирая стены. Этот проход в основном, служил для спасения жителей во время ахшанских набегов, а охранялись от диких зверей и горных витр, которых, кстати, уж лет сто никто не видел, но боялись до сих пор. Бабки пугали непослушных детей этим маленькими, злобным человекоподобными уродцами, похожими на скелеты обтянутые серой, чешуйчатой кожей, в старые времена нападавшими на города, оставляя за собой изуродованные трупы.

Часовые стояли и с любопытством наблюдали за старушкой, тащившей что-то явно превышающее по весу ее возможности.

— Слухай, Боун, да это походу мертвяк! Старуха труп в горах нашла! — Сонливое состояние тут же их покинуло. Один страж сразу кликнул подмогу, прибежали двое здоровых солдат. Они были сильно удивлены, узнав что мертвый человек, на самом деле еще не совсем мертвый. А узнав, что старуха хочет, чтобы его отнесли к ней, где она будет его лечить сама, вместо того чтобы сдать в лазарет, удивились еще больше.

Когда стражники притащили раненого в дом к старухе, она без раздумий приказала положить его в комнату давно пропавшего сына. Когда все помощники ушли, Игрейна первым делом, сняла одежду с, оказавшегося мужчиной, раненного. Когда она отмывала его тело от грязи, крови, и гноя, раны оказались не смертельными, как она опасалась, хотя все же весьма ужасающими, левый бок был сильно распорот. Руки и ноги были покрыты отвратительными рваными ранами, хоть и не такими глубокими, но сулившие много проблем в лечении, а в последствии и весьма уродливые отметины. Но промывая кожу своего пациента, Игрейна заметила множество старых, давно заживших шрамов, имевших правильную, практически художественную форму, от мысли о том, что могло их оставить, по коже пиратки пробежали мурашки. После промывки ран, когда найденыша уложили в постель и перестали дергать, дыхание у него стало ровнее и спокойнее. Но худоба была страшная, щеки и живот ввалились. Без крови и грязи женщина увидела что мужчина довольно молодой. Он был без сознания и что-то бормотал, шевеля потрескавшимися и иссохшими губами. Промыв раны своими отварами, старушка смазала ему губы и наименее глубокие раны мазью, пахнущей мятой и лавандой, остальные повреждения должны были подсохнуть, перед дальнейшей обработкой. Слегка нажав на подбородок парня, травница влила ему в рот немного, чтоб он не захлебнулся, подслащенной медом воды. Смертельно уставшая, понимающая, что больше ничем ни в силах ему помочь, Игрейна отправилась спать.

Проснувшись, первым делом старушка отправилась навестить больного. Но войдя в комнату, где спал ее гость, она просто остолбенела, выронив поднос с отварами, мазями и перевязочными лентами. Мужчина, на вид годов тридцати, самостоятельно стоял у окна, глядя на море, одной рукой держась за бок, где, как помнила Игрейна, бала одна из самых неприятных ран. Услышав звон падающего подноса, молодой человек повернулся к ней, оторвав взгляд от окна. Он не был особенно красивым, скорее наоборот, из-за худобы лицо было слишком угловатым, скулы сильно выделялись. Прямые брови чуть сдвинуты, образовывая легкие морщинки и придавая пронзительному, гипнотизирующему, злому, но в то же время печальному взгляду решительность. Слишком светлая кожа выглядела немного неестественно на фоне темно-каштановых, спускающихся почти до плеч, волос. Но большие ярко-синие глаза, обрамленные густыми, темными ресницами, стократ компенсировали все внешние недостатки, делали его непохожим на остальных, они притягивали и завораживали, придавая внешности неповторимость. Он подошел и начал собирать с пола черепки разбитой посуды, Игрейна молча смотрела на него. Движения были правильные, говорившие об отсутствии внутренних повреждений. Юноша что-то сказал, она не расслышала и вопросительно глянула на него.

— Я спрашиваю, с вами все в порядке, мэм?

— Со мной? — удивилась она, — ты спрашиваешь, все ли со мной в порядке? Когда я вчера нашла твой еще живой труп в кустах, а теперь… — она замолчала, не зная что сказать и неуверенная что не сошла с ума. Он встал и грустно посмотрел на свою спасительницу.

— Не бойтесь, спасибо вам за все, я уже ухожу. — Бриджи, которые она вчера, сама не зная зачем, оставила на спинке кровати, висели на нем как на пугале. Немного придя в себя, старушка подбоченилась.

— Еще чего удумал! Уходит! Да кто ж тебя отпустит? Опозорить решил, чтоб потом говорили: «старуха Игрейна, выкинула голодного, больного парня на улицу»! От меня так просто не отделаешься! Поживи у меня пока не окрепнешь и не отъешься, а потом иди куда хочешь. — Он молча, непонимающе смотрел на нее, своими сапфировыми глазами. Игрейна, поняла этот взгляд, и уже совсем другим тоном добавила. — Нет, мальчик, я не боюсь тебя, несмотря на то где, и в каком виде я тебя нашла. Ты должен остаться. Я не прогоню тебя, как, видимо, до меня делали многие, и не попытаюсь, использовать тебя в своих целях. И не позволю остаться одному. — Он отвернулся, и совсем изменившимся голосом ответил.

— Вы много знаете, но при этом не знаете ничего. Я не мальчик и вообще не человек.

— Да? — Вновь рассердилась, будучи вспыльчивой, пиратка, — А, кто? Медуза, каракатица? А, нет знаю, ты шаловливый медвежонок, сбежавший от мамки!

— Вы ничего обо мне не знаете! Я… — Он говорил тихо, но тон голоса пронизывал холодом до костей. В его голосе читалась злоба, но еще и тоска, обида, он замолчал не окончив фразы, его грудь тяжело вздымалась, а глаза пылали яростью. Немного оправившаяся от удивления, старушка, задумалась, видя в этом юноше такую скрытую, внутреннюю силу. Даже она, затыкавшая за пояс самых отъявленных головорезов и лихих капитанов, годившаяся ему в бабки, пиратка, испуганно умолкла, чувствуя властность в голосе. Видимо, не так ее поняв, юноша продолжил, уже спокойней, и менее холодно. — Мне не нужна ваша жалость. Благодарю вас, никто не скажет, что вы меня выгнали. Но всем будет лучше, если я уйду. Мне не стоит злоупотреблять вашим гостеприимством. — Хорошо владея своим лицом, вспомнив молодые годы, тогда, если у нее не получалось добиться чего-то напрямую, действовала хитростью, решила тряхнуть стариной.

— Ох! Я так надеялась, что ты останешься! Я несчастная женщина, с тех пор, как пропал мой сын и муж, я так одинока! — старушка возвела очи горе, — Конечно, ты молод, красив, со мной тебе будет ужасно скучно. Иди мальчик, с моей стороны было слишком эгоистично просить тебя остаться, я… — Гость смотрел на нее, и с каждым словом его лицо смягчалось, на губах появилась сухая, ироническая улыбка. Наконец, надоев это выслушивать, он прервал монолог.

— Довольно. Я умею чувствовать фальшь, так же хорошо, как и выживать, а это, как Вы заметили, я умею как никто другой. — Игрейна опустила глаза.

— Значит, уйдешь?

— Нет, ваши слова были все-таки не совсем ложью, хоть вы сами это врятли признаете. Я только никак не пойму, почему вы хотите, чтобы я остался.

— Не знаю сама. Просто в тебе что-то есть, кажется, мы очень близки по духу… и так же как я лишился всего самого дорогого. Я думаю, мы поладим.

— Возможно. Спасибо, что спасли меня. — Старушка смущенно отмахнулась.

— Ладно, хватит уже болтать, поговорим за завтраком, я сама уже проголодалась, а ты… слушай, сколько дней ты не ел. — Юноша пожал плечами.

— Может неделю, может две. Не знаю сколько времени прошло, с тех пор как… — он вдруг умолк. Воспоминания, видимо приносившие много страданий, отразились у него на лице гримасой боли и ненависти.

— Можешь поделится, станет легче.

— Сомневаюсь…

***

— Ну так, где твои родные?

— Мать умерла когда мне было десять, а восемь лет назад умер и отец. Все два года жизни после того как ее не стало, он пил и болел, оставив меня ухаживать и кормить мою новорожденную сестру, которую я недавно потерял, ее убили ахшанцы, напавшие на Вульфстан.

— Так тебе всего двадцать? Видать жизнь тебя потрепала, я думала тебе лет тридцать. — Парень горько усмехнулся.

— Да, в последнее время в моей жизни, год шел за десять, да и тех каторжных. — Старуха сострадательно глянула на юношу, нежно дотронулась до темно-каштановой пряди волос, сквозившей сединой и тяжело вздохнула. Больше она ничего не спрашивала.