Долговременная огневая… Стихотворения

Лаэрт Добровольский, 2015

Лаэрт Добровольский (родился в апреле 1941 г. в Ленинграде) весь период блокады находился в осажденном городе. Военную службу проходил на Северном флоте. Участник испытаний атомного оружия на о. Новая Земля (1961–1962 гг.) Окончил Лесотехническую академию (Ленинград, 1969 г.) Автор семи сборников стихов, участник ряда литературных, философских, краеведческих сборников и альманахов. Член Союза писателей России. Живёт и работает в Санкт-Петербурге. В настоящую книгу вошли стихи разных лет. Разделы книги: Долговременная огневая…, Новая Земля, Дом птиц и др. В стихах о Великой Отечественной войне и трагических страницах блокады Ленинграда отражены современные, во многом трансформированные, умонастроения участников этой войны, даётся попытка проникнуть во внутренний мир человека – победителя и побеждённого.

Невский пятачок

Берега Невы

В потёмках до утра

Мерещится подвох:

Вот взмоет ввысь «Ура!..»,

Вот гаркнет «Hande Hoch!»

И содрогнётся твердь

В который раз уже,

И понесётся смерть

В слепящем кураже.

Страшнее во сто крат

Летящего свинца

Поднявший руку брат

На брата-близнеца.

Сурова память-нить

В суровые века.

Ничто соединить

Не в силах берега —

Ни новые мосты.

Гуманности полны.

Ни новые кресты

На нивах той войны.

«Здесь слова замирают в теплынь на лету…»

Здесь слова замирают в теплынь на лету.

Здесь Нева замедляет движение.

Усмиряя свободной волны маету

И брожение.

Как враги друг на друга глядят берега,

В каждом взгляде — достоинство племени…

Расцепляет двух братцев сестрица-река

Столько времени…

Вот бы звон колокольный над гладью речной

Пробудил в берегах покаяние.

Но чека поржавевшей гранаты ручной

Вся — внимание.

Отойти бы гранате на вечный покой…

Жизнь — в бессмертии многообразия;

Не предложит гранате сапёр над рекой Эвтаназии.

И лежать ей занозой в подкорке земной.

Всею мощью своей нерастраченной

До последнего слова, до встречи — со мной

Предназначенной…

«Откопали и нас… Наконец-то…»

Откопали и нас… Наконец-то…

Словно выпал счастливый билет:

Перебраться на должное место

На ближайшую тысячу лет.

Нам не верится, что откопали;

Вздёрнут дёрн, перевёрнут пейзаж..

Распознают ли только? — едва ли

Тайну выдаст разбитый блиндаж.

Правда, что полегли миллионы.

Но в статистике правда не вся.

Рассыпаются в прах медальоны.

Наши правды в песок унося…

Крест немецкий и орден советский

Вот и всё, что осталось от нас…

Откопали и нас… Наконец-то…

Кем мы станем сегодня для вас?..

«Я замёрз… Не могу отогреться…»

Я замёрз… Не могу отогреться…

Я прогреться никак не могу…

Холодами блокадного детства

Я оставлен на том берегу.

Где метели, по-прежнему воя.

Обречённую жертву ведут

На голодную смерть — без конвоя.

Обходя за редутом редут.

Я на том берегу, на блокадном.

Где по-прежнему лютый мороз…

На пространстве пустом, неоглядном

Льдом и инеем город оброс.

Я на том берегу, на котором

По живому метель голосит

И угаснувшей жизни повтором

Ни в аду, ни в раю не грозит.

Я замёрз… Не могу отогреться.

Хоть тепло и листва молода…

Ледниковым периодом сердца

Отзываются те холода.

Ледоход на Неве

Ледовый панцирь сбрасывает Ладога —

В который раз пора оледенения

С её лица опять уходит надолго

В гремящей суете отъединения.

Где было поле ровное, единое.

Имперское, державно-монолитное —

Сообщество разноголосно-льдинное

В разорванности уз слезопролитное.

От каждой льдины слышно: — Будь по-моему!.

И каждая ведёт себя по-разному…

Что б им вглядеться в новую промоину.

Где бездна неизведанности празднует:

Её безмолвье злобное, утробное —

Не вяжется с мальчишеским речением,

И каждая из льдин — плита надгробная.

Губительным подхвачена течением.

Теснясь и споря, входят в русло невское.

Под ними дно останками усеяно —

А сколько их и чьи они — известно нам.

Глядящим в небо разными Расеями.

Толкутся льдины — плиты наднемецкие,

Надрусские, надшведские, надобщие,

Надкраснозвёздные и надсоветские.

Уготовляя души к разнородщине.

Как люди — льдины. Каждая — в отдельности.

И жизнь любой — Вселенная безбрежная.

Пустынница безликой беспредельности…

Из праха — прах. Из капли — капля прежняя.

«Не бродить по травам росным…»

Не бродить по травам росным.

Не плутать по их коврам —

Пестроцветным, медоносным.

Полевым, тонкоколосным.

По приземистым и рослым

И прохладным по утрам…

Не читать на небе синем

Тайных писем облаков.

Их над нами проносили

Ветры с севера России…

Мы месили-колесили

Грязь окопами веков…

Не стучаться в дом родимый

Ночью зимней, летним днём —

Здесь, где месяц нелюдимый

Ходит целый, невредимый —

В три наката в пласт единый

Уложило нас огнём…

«Истекающий кровью глядит в облака кучевые…»

Истекающий кровью глядит в облака кучевые;

Затухающим взором что ищет он за облаками?..

Истекающий речью всё ищет слова ключевые —

Уходящую жизнь заключить ключевыми словами.

Истекающий верой — гнездо потерявшая птица

На излёте закатного часа нелётной порою

Тоже ищет, к чему бы душой прислониться.

Но лететь невозможно, а солнце уже за горою.

Истекающий мыслью, свободный от веры и речи.

Ищет синее небо — как в детстве далёком, такое.

Где бы облако с солнцем без противоречий,

И вокруг — тишина, и сознанье покоя — в покое.

«Ни тебя, ни меня не отыщет…»

Ни тебя, ни меня не отыщет

Ни один поисковый отряд…

Старых сосен крепки корневища

И стволы красной медью горят.

Волей случая спаяны тем мы.

Что сроднил нас сраженья порыв;

Давят нас корневые системы

Всею мощью, как медленный взрыв:

Обвивая, как щупальцы спрута.

Наши соки безжалостно пьют…

Что там кроны о вспышках салюта? —

Не совместны война и салют.

Наших судеб слепые осколки

В купола поднебесья стучат.

От осколков и сосны, и ёлки

Чудодейственно смолоточат

И, о чудо, как в кинокартине.

Где за титрами близок конец.

Мы — противники — вечно едины

И единый над всеми Творец.

«На розовом носу — очки того же цвета…»

На розовом носу — очки того же цвета:

Оправа и винты, и дужки, и стекло;

На всём печать решений Розового Света —

Быть розовым во всём, пока не истекло

Быть розовым во всём отмеренное время;

Взор розовую розу в ризе криза зрит

И розоватость визы визави — не бремя.

Но ризеншнауцер так розово грозит.

Кто розов — резов тот. Визира зев изрезан.

За розовым штрихом — лишь розовый исход.

На розовом лугу гоняет Гитлер с Крезом

Песочные часы под розовый восход.

Победа KNAUF

До недавнего времени существовал в Колпино комбинат, выпускавший строительные материалы. Носил комбинат гордое и великое имя «Победа» и успешной работой вполне оправдывал его.

Но вот и до Колпино докатилась перестройка и задела своим чёрным колесом «Победу». Новые хозяева — из Германии вместе с нашими назвали предприятие по-новому, а именно — ПОБЕДА KNAUF. Приставленное к «ПОБЕДЕ» немецкое KNAUF прилепилось справа и чуть ниже, давая понять, что оно здесь не главное, как бы в гостях и встать вровень с ПОБЕДОЙ не собирается. По-видимому, г-н КНАУФ (новый со владелец) — человек, не до конца распростившийся со скромностью. А может быть, голос предка, поливавшего огнём кварталы Колпино семьдесят лет тому назад, воззвал к совести своего потомка — трудно сказать. Но что думают по этому поводу сами работники комбината — и рабочие, и служащие — доподлинно известно. Известно также, что думают по этому поводу ветераны Великой Отечественной войны…

Победа г-на КНАУФ над «ПОБЕДОЙ» и нашей общей Победой близка. И не только г-на КНАУФ.

Не кирпичной пылью красной

Здесь упитана земля,

Речью гневной, речью страстной

Расшумелись тополя,

Прислонившись кроной к кроне,

Словно в сговоре каком,

Или в тайной обороне

Ожидая бой с врагом.

У божественной святыни

Взор свободней и смелей,

Чем у выступившей ныне

Строчке блуда на стене.

Как в насмешку дням кровавым.

Отлетевшим в даль времён.

На стене ПОБЕДА KNAUF

Голубым горит огнём.

Не зелёным и не красным.

Никаким другим-иным:

Мирно-ласковым, прекрасным.

Безмятежно-голубым…

Я — и KNAUF. Третий — лишний..

Я — и надпись на стене…

Говорят, сегодня Ницше

Поднимается в цене…

Одичало ржавым ворсом

Травы с небом не в ладу.

Атакуемый вопросом.

Безответен, я иду.

А вопрос толкает драться

Или — в лестничный проём:

Как же так паскудно, братцы.

Мы Победу продаём?

Звуки траурного марша

Над могилами звучат.

Кирпичи, как пачки фарша,

В штабелях кровоточат.

Над Ижорой, по-над речкой

До сих пор руин не счесть…

Речь немецкая овечкой

Ходит нашу травку есть.

Щиплет травку вроде боком.

Сознавая, что в гостях —

Но пощипывает током

Дом, стоящий на костях:

В двадцати шагах отсюда

Спит Ижорский батальон,

И сигналит, словно зуммер,

Неистлевший медальон.

Медальонам счёт неведом?

Похоронкам счёт забыт?

В сочетании с Победой

Вводит KNAUF новый быт?..

В подворотне лает Жучка.

По реке плывёт топор.

В переводе KNAUF — «ручка»

Означало с давних пор…

Помнит горькое Победа,

Не укроет никуда —

Расстреляли людоеда

Здесь, на улице Труда…

Исстрадались в горе вдовы.

Смотрят в прошлое, назад.

Где ни дня без крови новой

Не держался сущий ад.

В царстве скверны и бедлама

Лишь осталось — позови! —

Стать прислугой в храме Хама

Храма KNAUF-на-Крови…

Не случайно веет кровью

С наступающей грозой…

Ветеран поводит бровью —

Совладать бы со слезой…

Кто печаль его измерит.

Кто узнаёт по глазам?

Эх, Москва слезам не верит.

Питер верит ли слезам?!.

«Имя Твоё в интернете искать ли…»

Конец ознакомительного фрагмента.