Сага о солистах Большого театра

Лариса Титова

Писатель живет скучно, тягостно, ему плохо. И вдруг происходит событие, которое он замечает! Ужасное, прекрасное, безразличное. Писатель потрясен! Пресный мир сверкает, оживает, и перо тянется к бумаге

В интересах российской пехоты

по произведениям Саши Черного

Авторы: Лариса Титова,

Александр Староторжский

комедия в двух действиях

Действующие лица первого действия:

КУЧЕРЯВЫЙ, солдат

КАБЛУКОВ, солдат

ЛУКАШКА, солдат

ИПАТИЧ, фельдфебель

ОФИЦЕРЫ МЕДПЕРСОНАЛ госпиталя СЛУГИ БАРЫНЯ ТЕЩА ротмистра ТОЛПА на улице СОЛДАТЫ ТАРАКАНЫ

Действие первое

Картина первая

Войсковая часть русской армии начала двадцатого века. Действие происходит в одной из казарм, в которой расположена мастерская по пошиву и ремонту солдатского обмундирования. Главный мастер — ЛУКАШКА, сидит в груде тряпья и, напевая, шьет фуражку. В дальнем углу мастерской лежат сваленные в кучу шинели, оттуда доносится храп. Это спят пьяные Каблуков и Кучерявый.

ЛУКАШКА (поет).

Дело было за Дунаем,

В семьдесят шестом году…

(Посмотрел в окно и подскочил в ужасе). Ребята! (Подбегает к шинелям и пинает их ногой. Храп прекращается). Ипатич идет! Тихо!

ГОЛОСА ИЗ-ПОД ШИНЕЛИ. Ты че, Лукаш? Че дерешься?

ЛУКАШКА. Тихо, я сказал! Ипатич на подходе! (Стрелой летит на свое место и продолжает работу).

ЛУКАШКА (напевает). Дело было за Дунаем, в семьдесят шестом году…

Шумно вваливается фельдфебель ИПАТИЧ. Это огромный толстый дядька с двумя «Георгиями».

ЛУКАШКА (вскакивает). Здравия желаю, ваше благородие!

ИПАТИЧ. Где Каблуков и Кучерявый?! Не ври!

ЛУКАШКА (смело врет Ипатичу в глаза). Не могу знать, ваше благородие!

ИПАТИЧ. Стоп, Лукаш, я знаю, ты мужик хороший, своих не продашь, но тут дело серьезное. В части сейчас их высокопревосходительство генерал Колбасин. Вдруг они кушать захочут и пойдут в офицерское собрание, а там кукушка из часов не выскакивает. Я уж ее и так и сяк — а она не кукует и все. Понял?

ЛУКАШКА. Никак нет.

ИПАТИЧ. В прошлый раз их превосходительство похвалить ее изволили: сказали, что птичка мелодичности необычайной. А теперь спросит про нее: где мол? Что я ему отвечу?

ЛУКАШКА. Не могу знать.

ИПАТИЧ. Лукашка, не играй с огнем, не то время выбрал! Говори, где эти паразиты?

ЛУКАШКА. Ваше благородие, простите, в толк не возьму, зачем они вам? Кучерявый по столярной части, а Каблуков… Ну пушку может починить или сенокосилку, а часы — механизм тонкий, это для него недосягаемо…

ИПАТИЧ. У меня, Лукаш, часовщика нет, а эти двое самые толковые в части, может вместе что и сообразят. Ну ладно, давай их сюда.

ЛУКАШКА. Ваше благородие, разрешите мне посмотреть. Может я справлюсь?

ИПАТИЧ. Лукаш, ну ты конечно мастер, но ты пойми: часы чинить — не кальсоны шить… Третьим в дело тебя возьму, но сначала мне этих гадов сюда подай.

ЛУКАШКА. Ваше благородие, у них сегодня выходной. Они сейчас черт знает где могут быть… Не угадаешь…

ИПАТИЧ. Я проверял, они из части не уходили, значит сейчас где-нибудь пьяные валяются… Скорее всего у тебя. Не ври!

ЛУКАШКА (горячо). Да как я могу, ваше благородие, видел от вас одну доброту… Как же я могу в такой ответственный момент вас…

ИПАТИЧ (почуял что-то). Можешь, можешь… (Нюхает воздух). Ты ведь не пьешь вроде?

ЛУКАШКА (все понял). Никак нет, ваше благородие.

ИПАТИЧ. Тогда объясни, почему у тебя здесь пахнет «Рябиновой»? Или может я забыл, как солдатские портянки пахнут?

Принюхиваясь, идет к шинелям, как собака по следу. Разбросал шинели, увидел Кучерявого и Каблукова. Кучерявый и Каблуков медленно, неуклюже поднимаются и безуспешно пытаются вытянуться во фрунт.

КАБЛУКОВ, КУЧЕРЯВЫЙ. Здравия желаем, ваше благородие!

ИПАТИЧ (отчаянно). Гады ползучие! Черти окаянные! Вы были моей последней надеждой! Кто теперь кукушку вытащит? Как я теперь их высокоблагородию в глаза смотреть буду? А?!

КУЧЕРЯВЫЙ. Ваше благородие, мы сейчас себя либеритируем, без труда. Сейчас пойдем и все сделаем: пушку, кукушку… Что хотите…

ИПАТИЧ. Куда же я вас в таком виде поведу?! Осрамите, шельмы, на весь полк!

В мастерскую вбегает СОЛДАТ.

СОЛДАТ. Ваше благородие, их высокопревосходительство, генерал Колбасин, изволили из части отбыть. В офицерском собрании быть не изволили. Водку им прямо в автомобиль подали… Они с аппетитом выкушали и укатили… Только удивляться изволили, что вы проститься не пришли.

ИПАТИЧ. Господи! Со мной знаменитейший генерал попрощаться хотел! А я тут с этими подлецами рассусоливаю! Все на гаупвахту на десять суток, шагом марш! (ЛУКАШКЕ). И ты с ними тоже. (Идет к двери. Останавливается). Черт с вами, отсидите трое суток. А потом я вам придумаю другие воспитательные меры. С пользой для части.

Уходит. Вслед за ним уходит СОЛДАТ.

КАБЛУКОВ. Прости, Лукаш, подвели мы тебя. (Запнулся о шинели, падает. Говорит лежа). Лукаш, я у тебя за тумбочкой полбутылки «Рябиновой» припрятал, дай мы с Кучерявым выпьем, а то не дойдем.

ЛУКАШКА (подает ему водку). Да вы в любом случае не дойдете.

КУЧЕРЯВЫЙ. Не дойдем, так доползем… Русского солдата какой-то «Рябиновой» не сломать. (Выпивает несколько глотков водки и падает лицом в пол).

ЛУКАШКА (выкатывает тележку для белья, укладывает на нее Каблукова и Кучерявого). Ну как, удобно?

КУЧЕРЯВЫЙ и КАБЛУКОВ мычат и пытаются петь русскую народную песню «Пойду ль я, выйду ль я да…»

Поехали!

Уходит с тележкой.

Картина вторая.

Гаупвахта. Утро следующего дня. Перед нами три маленькие камеры. В них спят и ужасно храпят КАБЛУКОВ и КУЧЕРЯВЫЙ. ЛУКАШКА, прильнув лицом к решетке, пересвистывается с какой-то птичкой. Появляется часовой караульной службы ВОРОНОВ.

ВОРОНОВ (грубо). Хватит свистеть! Не на гулянке… До подъема еще две минуты — живо спать!

ЛУКАШКА (смеется). Ты особо-то не лютуй, Воронов. Тебя сменят через двадцать минут, отоспишься и гуляй, а нам тут три дня перловку хлебать.

ВОРОНОВ (хмуро). Кто сменит-то? Градусов… Он всегда минуты на три-четыре опоздает. Ненавижу его, такой необязательный… Так бы и дал ему прикладом промеж глаз!

ЛУКАШКА. Совсем ты спятил, Воронов, сходи в санчасть, может тебя в канцелярскую переведут, а то ты с недосыпу и правда беду натворишь.

ВОРОНОВ (злобно ухмыляясь и закуривая). А что, я могу… (Смотрит на часы. Орет страшным голосом). Подъем! (Курит).

КАБЛУКОВ и КУЧЕРЯВЫЙ с трудом поднимаются.

ВОРОНОВ. Живей, живей, арестанты… (Смеется).

КУЧЕРЯВЫЙ. Воронов, я знаю, что ты гад последний, но будь другом, дай затянуться.

ВОРОНОВ. Другом я тебе, Кучерявый, буду, а вот затянуться не дам. Избалуешься!

КУЧЕРЯВЫЙ. Ну и гад же ты!

ВОРОНОВ (КАБЛУКОВУ). Хочешь затянуться, Каблуков?

КАБЛУКОВ. Обойдусь. У тебя, Воронов, табачок горчит.

ВОРОНОВ. Ошибаешься, табачок мой хорош, ростовский.

Появляется ПЛЯСКИН. Это худой, сутулый блондин, сероглазый, невзрачный. Форма сидит на нем мешком. Это вновь прибывший солдат караульной службы.

ВОРОНОВ (ПЛЯСКИНУ). Ты че, новенький?

ПЛЯСКИН. Новенький… Рядовой Пляскин.

ВОРОНОВ. Смотри Пляскин-Матраскин, когда я дежурю, опаздывать нельзя! А то получишь… фейсом об тейбл… (Уходит).

ПЛЯСКИН (презрительно). Моветон…

КАБЛУКОВ. Родной, иди сюда.

ПЛЯСКИН подходит.

Достань нам где-нибудь по глотку, а то сгорим… Я тебе за этот подвиг на воле ведро поставлю.

ПЛЯСКИН. А зачем мне ведро? Я не лошадь… употребляю благоразумно. (Достает из кармана блестящую фляжку, отвинчивает крышку и делает глоток). Вот мне и довольно. (Прячет фляжку в карман).

КУЧЕРЯВЫЙ (осипшим голосом, ошалело). Пляскин, что у тебя там?

ПЛЯСКИН. «Рябиновая».

ЛУКАШКА (посмеиваясь). Какое совпадение…

КАБЛУКОВ. Пляскин, поди сюда!

ПЛЯСКИН. А чего это ради мне к вам подходить? У нас с вами сейчас разное социальное положение. Вы лишены всех прав, а я человек полноценный.

КУЧЕРЯВЫЙ. Ты чего плетешь, дурак… дай водки!

ПЛЯСКИН. Ну, относительно «дурака», я без внимания… А если выпить хотите, то заработайте…

ЛУКАШКА. Ну и фрукт.

КАБЛУКОВ. А чего мы тут можем-то?

КУЧЕРЯВЫЙ (визгливо). Ты, вообще, чего хочешь-то от нас?! Солдатской крови хочешь?! Пей, гад! (Протягивает к нему руку).

ПЛЯСКИН. Кровь ваша, господа, мне и даром не нужна. У меня к вам предложение интеллектуального плана…

Пауза.

КАБЛУКОВ. Тебя как зовут, Пляскин?

ПЛЯСКИН. Сергей.

КАБЛУКОВ. Так вот, Сережа, когда я отсюда выйду, я тебе уши оторву и в разные стороны разбросаю… Ты говори толком. (Заорал). Что тебе надо?

ПЛЯСКИН (садится на стул). Успокойтесь, господа, я не так сложен, как кажусь… Родился я в городе Обояни, в тысяча восемьсот восьмидесятом году, в семье служащего. Матушка моя была женщиной образованной…

КАБЛУКОВ (дико ревет). Зверь! Убийца!!! Ты что не понимаешь в каком мы состоянии?! Доконать нас хочешь?!

ПЛЯСКИН. Что вы, господа, и в мыслях не было! Я же — христианин. (Достает из-за пазухи толстую потрепанную тетрадь).

КУЧЕРЯВЫЙ. Вы видали христианина?! Видали? Даже Воронов — уж какая сволочь, а и то больше христианин, чем ты!

ПЛЯСКИН (открывает тетрадь). Вот здесь, господа, собрано пятьсот шестьдесят пять рассказов из солдатской жизни. По совершеннейшему невежеству солдаты называют их сказками. А вы сами знаете — сказки вещь несерьезная…

КАБЛУКОВ. Водки дай!

ПЛЯСКИН (спокойно). Минуту! (Торжественно встает). Но не для пустяков живет Сергей Александрович Пляскин! (Поднимает тетрадку над головой). Вот этой книжечкой, я всему миру докажу, что русский пехотинец не какой-то там дурак маринованный, а самый что ни есть Орел! Пусть себе морячки клеши да ленточки распускают, кавалеристы чубами трясут, летчики загадочностью своей дамское воображение распаляют… пусть! А мы — пехота — умом да сметкой свое возьмем! Вот издам эту книжечку, и все поймут, какой у нас род войск самый интеллектуальный… И вы, господа, мне в этом поможете…

Пауза. Арестанты потрясены.

Каждый из вас расскажет мне историю, чтобы всем стало ясно: русскому пехотинцу фитилек без масла не вставишь!

КАБЛУКОВ (тяжело). Поясни…

ПЛЯСКИН. Вы мне рассказ, я вам — водки. Чем интересней рассказ — тем больше налью, а если будете мне чушь всякую молоть, не дам ни капли.

КАБЛУКОВ. Сережа, неужели ты на это способен?

ПЛЯСКИН. Конечно! А как иначе? Кто из вас способен понять всю колоссальную важность дела, которое я поднимаю? Водка — единственный стимул для творческого содружества. (Достает фляжку, отпивает глоток и прячет ее обратно). До подлости иногда докатываться приходится… Не поверите, господа, печень величиной с утюг от чрезмерного употребления, а оно мне надо? Я без вашей родимой проживу, как без прошлогоднего снега… Но я всего себя положил на алтарь искусства! Без колебаний.

КУЧЕРЯВЫЙ. Пока ты нас положил на алтарь своего искусства!

ПЛЯСКИН. Ну так в чем дело? Условия, я надеюсь, ясны — начинайте, я весь внимание…

КУЧЕРЯВЫЙ, КАБЛУКОВ (орут, перебивая друг друга). Мы согласны на твои условия, злодей! Но ты пойми, что в таком состоянии ничего путного в голову прийти не может, потому что она болит! Дай хоть по глотку, в себя прийти, а потом этих историй мы тебе на ведро водки расскажем… Только успевай записывай…

ПЛЯСКИН. Ну, если только авансом. (Достает фляжку и в крохотную крышку наливает немного водки). Прошу вас.

КАБЛУКОВ и КУЧЕРЯВЫЙ выпивают по глотку.

ЛУКАШКА (ПЛЯСКИНУ). Мне не наливай, я молоканин, нам нельзя. Но ради такого дела рассказик у меня найдется.

ПЛЯСКИН. В первый раз встречаю человека бескорыстного и с понятием.

КАБЛУКОВ. Хорошая водка.

КУЧЕРЯВЫЙ. Да, проникает…

КАБЛУКОВ. Еще есть?

ПЛЯСКИН. Естественно. (Вытаскивает из-за голенища огромную фляжку золотистого цвета).

КАБЛУКОВ (КУЧЕРЯВОМУ). Начинай…

КУЧЕРЯВЫЙ. Было это прошлым летом. Посылает меня фельдфебель к полковому адъютанту, чтобы на карточный столик дорогого дерева глянец навести. Поскольку столик этот на именинах водкой залили. А мне что-ж: с лагеря от занятий почему не освободиться; работа легкая — своя, задушевная, да и адъютант не такой жмот, чтоб солдатским потом пользоваться. Полтинничек всегда отстегнет.

Ну вот, сижу я у него в гостиной на полу лаком-сандараком столик натираю, упарился весь, разогрелся, гимнастерку на пол бросил, рукава у нижней рубашки засучил. Только дух перевел, ладонью пот со лба вытер, поднял глаза — барыня в дверях стоит — молодая вдова, у которой адъютант по сходной цене фатеру сымал. Из себя аккуратненькая, личико тоже — не отвернешься. Ужели адъютант у корявой жить станет.

Гостиная в доме. КУЧЕРЯВЫЙ сидит на полу, за ним наблюдает БАРЫНЯ.

БАРЫНЯ. Упрели, солдатик?

Увидев барыню, КУЧЕРЯВЫЙ вскакивает и пытается надеть гимнастерку.

БАРЫНЯ. Нет, нет, гимнастерку не трожьте! (Осматривает Кучерявого). Как сложен чудесно! Ну просто Антиной! Этот мне подходит. (Уходит).

КУЧЕРЯВЫЙ. Ишь ты, с жиру перила грызет… Мало ей адъютанта…

Входит АДЪЮТАНТ.

АДЪЮТАНТ (посмеивается). Ну что, Кучерявый, справился?

КУЧЕРЯВЫЙ. Так точно.

АДЪЮТАНТ (осматривает работу). Ловко насандалил, молодец! Блестит, как новенький.

КУЧЕРЯВЫЙ. Рад стараться, ваше скородие. Только извольте приказать, чтобы до завтрева окон не отпирать, пока лак не окреп. А то майская пыль налетит, столик затомится… Работа деликатная. Разрешите иттить?

АДЪЮТАНТ. Нет, братец, постой. Одну работу справил, другая прилипла. Барыне ты очень понравился, барыня лепить тебя хочет, понял?

КУЧЕРЯВЫЙ (вздрогнул). Никак нет.

АДЪЮТАНТ. Ну ладно. Не понял, так барыня тебе разъяснение даст. (Дает Кучерявому рубль).Спасибо тебе за работу. Хороший ты мастер. (Уходит).

КУЧЕРЯВЫЙ берется за гимнастерку. В этот момент появляется БАРЫНЯ.

БАРЫНЯ. Как тебя зовут, солдатик?

КУЧЕРЯВЫЙ. Иван Кучерявый.

БАРЫНЯ отодвигает портьеру и открывает внутренние покои дома. Это большая полукруглая комната, заставленная статуями греческих и римских богов. Кое где на полу лежат фрагменты работ: руки, ноги, головы.

БАРЫНЯ. Вот, посмотрите. Все кругом — мои работы. Вот вы, Кучерявый, по красному дереву мастер, а я из глины леплю. Только и разница. Ваша, например, политура, а моя — скульптура… В городе монументы, скажем, понаставлены, те же самые идолы, только в окончательном виде.

КУЧЕРЯВЫЙ. Как, сударыня, возможно? На монументах герои в полной парадной форме на конях шашками машут, а энти, без роду без племени, ни к чему. Разве таких чертей в город выкатишь?

БАРЫНЯ (улыбаясь). А вот и ошиблись. В Питере не бывали? То-то и оно. А там в Летнем саду беспорточных энтих сколько угодно. Который бог по морской части, которая богиня бесплодородием заведует. Вы, солдат, грамотный, следует вам знать.

КУЧЕРЯВЫЙ. Как же возможно, погань такую, меж деревьев ставить? Столичный сад — там же начальство ходит!

БАРЫНЯ (смеется). Скажите, как вы за начальство беспокоитесь… (Достает из сундучка белую мохнатую простынь, по краю обшитую кумачовой лентой. Подает солдату). Вот вам заместо крымской епанчи. Рубаху нательную сымайте, мне она без надобности.

Ошалел КУЧЕРЯВЫЙ, стоит столбом, рука к вороту не поднимается.

Ну что же вы, солдатик? Мне ж только до пояса — одуванчик какой монастырский… Простынку на правое плечо накиньте, левое у Антиноя завсегда в натуральном виде.

Не успел КУЧЕРЯВЫЙ опомниться, БАРЫНЯ простынь у него на плече огромной бляхой скрепила. Посадила его на высокий табурет. КУЧЕРЯВЫЙ сидит ни жив, ни мертв, злой и красный. БАРЫНЯ рассматривает его со всех сторон.

БАРЫНЯ. В самый раз! Вот только стригут вас, солдат, низко — мышь зубом не схватит. Антиною беспримерно кудельки полагаются… Мне для полной фантазии завсегда с первого удара модель по всей форме видеть надо. Ну, этой беде пособить не трудно. (Вынимает из сундучка парик с белыми длинными локонами и надевает его на Кучерявого. А сверху закрепляет парик золотым обручем. Оглядывает его). Ох, до чего натурален! Известкой бы вас побелить, да в замороженном виде на постамент поставить — и лепить не надо… (Замешивает глину. Работает).

Конец ознакомительного фрагмента.