Ядовитый поцелуй

Лариса Соболева, 2008

Маргарите Спасской было семьдесят с хвостиком. Она считала, что испытала достаточно бед и лишений, бояться уже нечего, и спокойно доживала век. Но случилось так, что большую дружную семью ее единственного сына Глеба вырезали, не пощадив даже юных внуков. Неужели призраки прошлого смерчем ворвались в теперешнюю жизнь Маргариты Назаровны? И страшные события – вендетта потомков Василия Шестрюка, с которыми ее род враждовал еще с двадцатых годов? В те смутные времена мать Маргариты – красавица-дворянка – изуродовала красноармейца Василия Шестрюка, участвовавшего в расстреле ее семьи и попытавшегося обесчестить чудом уцелевшую девушку. Впоследствии судьбы злодея и жертвы тесно переплелись, породив новые трагедии. На помощь Маргарите приходит верный друг и сослуживец Глеба – капитан службы безопасности Сергей Лабутин… Ранее книга издавалась под названием «Поцелованный богом»

5

Наши дни. Первое столкновение

В низинах клубился туман. Одинокая фигура на дороге ранним утром, где не бывает пешеходов, потому что далеко от города, наверняка привлекала проезжающих водителей именно тем, что не останавливала их. Впрочем, на трассе было полно шизиков разных мастей, поэтому добровольно никто не остановится, редкий водитель затормозит, когда голосуют, ведь, кроме шизиков, на дорогах промышляют и отпетые разбойники.

Сергей сидел на камне, который сам прикатил к обочине, сидел и курил. Время от времени он смотрел на часы, потом ежился: утренняя свежесть проникала под куртку, искала на теле уязвимые места и пытала их холодом. Изредка Сергей зевал или встряхивался, чтоб взбодриться, иногда прогуливался взад-вперед. Часы ожидания тянутся медленно и тоскливо, но Сергей провел это время с пользой, разработал в уме стратегию. Зазвонила мобила, это был Зяблик:

— Подъезжаю.

— Я на месте, жду, — сказал Сергей.

Он встал с камня, потянулся и уставился на ровную линию дороги, уходящую к горизонту. Старый облезлый джип он увидел издали. Сергей упер руки в бока и ждал, когда подъедет Зяблик. Не виделись года два, это достаточный срок, чтобы измениться как внешне, так и внутренне. Тем не менее Зяблик приехал по первому его зову, значит, с ним полный порядок.

Открыв дверцу джипа, Сергей присвистнул. На пассажирском месте сидела такая птица — упасть не встать. Ног у нее оказалось слишком много, в смысле — длинные и бросающиеся в глаза, они заполнили все свободное место. И только во вторую очередь Сергей заметил смазливое личико, затерявшееся в копне волос, два ярко накрашенных глаза смотрели на него с любопытством. Не дождавшись от Сергея ни одного слова, она улыбнулась, как улыбаются женщины, знающие себе цену:

— Привет.

— Это кто? — спросил Сергей у Зяблика.

— Ирма, — представил тот девушку. — Она составила мне компанию…

Сергей забрался на заднее сиденье, захлопнул дверцу и скомандовал:

— Поехали.

— Куда?

— Пока прямо. Я покажу дорогу.

Зяблик уже не был похож на пацана, которому когда-то выпал нелегкий жребий попасть в ад, а потом из него счастливо выбраться. У некоторых крыша ехала, а он смог переступить черту, разделяющую то время и настоящее. Хотя, как говорится, ничем выдающимся он не отличался. Был субтильным интеллигентом, таким, кажется, и остался, но несколько возмужал и окреп. Зяблику не дашь тридцати двух лет — на вид ему много меньше, очки в роговой оправе солидности не прибавили, напротив, придали Зяблику трогательной незащищенности. И кто бы сказал, что в этом страусенке (рост под метр девяносто) силы больше, чем в кулаке? А сила заключалась в уме, крепком характере и упорстве. Недаром Зяблик добился таких успехов.

Приехали… в аэропорт. Сергей отдал команду выходить. Ирма, опустив свои длинные конечности на землю, поинтересовалась:

— Мы кого-то встречаем?

Сергей ни полслова, лишь махнул головой, мол, за мной идите. Он направился к кассе, Ирма с Зябликом остановились в сторонке, а Сергей склонился к окошку:

— Ближайший рейс до Москвы когда?

— В десять тридцать, — ответила кассирша. — Вам сколько билетов?

— Один. Ирма! — Девушка подошла к нему. — Дай паспорт.

— Зачем? — удивилась она, снимая ремешок сумочки с плеча.

— Давай, давай, — поторапливал он, протянув ладонь.

Ничего не подозревающая Ирма отдала паспорт, оглянулась на Зяблика, дескать, ты-то хоть объясни, что происходит. Тем временем Сергей, уточнив сумму, заплатил, взял билет и повернулся к Ирме:

— Ты летишь назад. Это твой билет.

— Как это?! — ощерилась та. — Ренат! Что этот мужлан себе позволяет? Да кто он такой, что тут командует?

— Сергей, правда… — начал было Ренат, но друг взял его за локоть и отвел в сторону.

Сергей говорил быстро. Ирма пыталась прочесть по артикуляции, о чем идет речь, но ни черта не поняла, однако увидела, что Ренат заметно побледнел и в растерянности потирал подбородок. Вернулся он к ней один, «мужлан» куда-то ушел.

— Ирма, ты летишь назад, — сказал Ренат.

— Что за номера? — громко возмутилась она. — Я разве напрашивалась? Ты сам предложил мне поехать с тобой, а теперь…

— Обстоятельства изменились.

— Плевать мне на обстоятельства. Я тебе не дешевка, которую подбирают дальнобойщики, чтобы развлечься в поездке.

— Ирма, так надо…

— Да пошел ты к черту! Тоже мне — плейбой недоделанный. И я кинулась на эту преснятину? Которая постоять ни за себя, ни за меня не может? Ночь тряслась в дырявом джипе! Да меня на смех подняли бы знакомые, если б увидели. О боже, я сошла с ума.

Психанув, она вырвала из его рук паспорт с билетом. К тому времени вернулся Сергей с ее сумкой, которую Ирма бесцеремонно выхватила у него и двинулась на регистрацию, не попрощавшись.

— Ты разбил мою будущую семейную жизнь, — глядя ей вслед, констатировал Ренат, правда, без сожаления.

— Значит, некрепкое твое будущее, раз его так легко разбить, — философски заявил Сергей. — Она точно улетит?

— Не сомневайся, — вздохнул Ренат. — Для Ирмы уже подвиг, что она села в непрезентабельный джип и проехала в нем целую ночь.

— Наверное, на романтику потянуло, — покосился на него Сергей, не имея сочувствия к оскорбленному и покинутому. — Где ты только их находишь?

— Сами находятся.

— Тем более, на фиг она тебе? За километр видно: дура.

— В постели мне ум не нужен.

— По жизни он нужен, уж поверь мне как старшему.

— Ладно, — махнул рукой Ренат, поворачиваясь к выходу. — Все, что ни делается, делается к лучшему. Поехали?

— Из-за твоей красотки мы потеряли время.

Они купили газету с объявлениями и до четырех часов гоняли по городу в поисках жилья. От гостиницы даже как от временного варианта Сергей категорически отказался, квартиры его не интересовали — только дома, причем из рода развалин и на окраине. Кто ищет, тот находит, а кто умеет шевелиться, тот находит быстро. Сергей облюбовал домик из трех комнат, где было не развернуться — настолько он оказался мал, зато какое преимущество: имелся въезд для автомобиля (без гаража), двор с собакой и сад с огородом — очень «нужное» приложение к дому. Его сдавала женщина, не вступившая в права наследства после смерти отца, следовательно, она не могла пользоваться им по своему усмотрению, о чем их предупредила. Соответственно, попросила, чтоб соседям квартиросъемщики представлялись ее родственниками. Сергей и Ренат расплатились за оставшиеся пять дней мая и весь июнь, мол, пока достаточно, а там видно будет. Оставив вещи в домике, забрались в джип.

— Куда? — заводя мотор, спросил Ренат.

— В больницу. Только бы она жива была.

— Считаешь, что ее попытаются убить?

— Уже пытались. А раз не удалось, попытаются еще, но изберут более надежный способ.

— Значит, она знает, за что убили ее семью?

— Надеюсь.

В половине шестого, а разрешено было посещать больных до шести, Сергей и Ренат вошли в палату на четверых с букетом цветов… а палата оказалась пуста. Койки разобраны, на тумбочках еда, чашки, лекарства, значит, обитатели где-то рядом. Выходя из палаты, они столкнулись с женщиной.

— Вы к кому? — спросила она.

— К Маргарите Назаровне, — ответил Ренат.

— Так ее только что санитары повезли на каталке…

— Куда?! — в унисон воскликнули оба.

— К лифту…

— Ей плохо стало? — осведомился Ренат.

— Да нет, — успокоила его женщина. — Ее куда-то переводят.

— Где лифт? — сунув ей букет, быстро спросил Сергей.

— У лестницы… Эй! Спасибо за цветы…

На «пожалуйста» не было времени.

— Что за санитары? — бубнил Ренат. — Куда повезли Маргариту Назаровну в конце рабочего дня? Ведь почти шесть вечера. Не кардиограмму же делать!

Эти же мысли мгновенно пронеслись и в голове Сергея, поэтому действовал он так же быстро, надеясь перехватить санитаров. Лифт ехал вниз, каталки с санитарами на площадке не было. Сергей рванул на лестницу, крикнув Ренату:

— Зяблик, вниз!

Пролеты они пробегали на скорости, которую вряд ли позволяют себе даже гонщики. Мелькали лица, повороты, сзади им вдогонку неслось:

— Ай! Ой! Чокнутые! Психи конченые! Идиоты!

Больные люди вышли на лестничные клетки покурить, пообщаться с родственниками и знакомыми, а тут несутся два ненормальных, нагло расталкивая всех без разбору. Зато проскочили они с пятого на первый этаж максимум за минуту.

Сергей распахнул дверь, а вот и санитары, выкатывающие каталку с Маргаритой Назаровной из лифта. Из-за худобы ее сразу и не заметишь, но голова с завитыми седыми волосами точно принадлежала матери Спасского. На миг Сергей замер, экипировка у санитаров — не придерешься: белые халаты, лица закрывают медицинские маски, на груди бейджики с именами. Тем не менее доверие подводит только доверчивых людей, Сергей к этой категории не относился, поэтому пропустил вперед Рената, шепнув:

— У тебя печать на лбу: врач. Иди. Я прикрываю.

Каталка слегка застряла, ее двинули назад, развернули…

— Куда везете больную? — Ренат подошел к санитарам с серьезной физиономией, по которой струился пот. Но что интересно — дыхание не выдавало, что минуту назад он бежал сломя голову.

Секунда растерянности в глазах санитаров. Очевидно, они готовы были к любым вопросам. Тот, что ближе, ответил:

— В реабилитационный центр ветеранов как мать участника войны. Для таких больных у нас разработаны специальные программы.

— Почему в конце рабочего дня? — спросил Ренат, понятия не имевший, существуют ли на самом деле подобные центры в этом городе.

— Машины были заняты.

— Покажите ее карту, — сообразил Ренат.

— А вы, простите, кто?

— Зам главного врача.

— Карту мы завтра заберем, — сказал тот, что стоял в лифте. — Сегодня некогда, машина ждет.

— Карту, — потребовал Ренат. — И направление. Или другой документ, в котором указано, на каком основании больная подлежит перевозке в другое лечебное учреждение. Кстати, кто ее лечащий врач? Он знает?..

— Знает, конечно, — не дал ему закончить первый. — Только его сейчас нет. Прошу простить, но наше дело маленькое. Сказали перевезти старушку, мы и везем. Не понимаю ваших претензий.

— Молодые люди, о чем вы спорите? — наконец подала голос и Маргарита Назаровна.

— Верните женщину в палату, — потребовал Ренат.

— Нам что, бензин жечь почем зря? — возмутился второй. — И так еле машину дали. Можно подумать, мы молоденькую девчонку решили выкрасть из больницы ради выкупа. Смешно, ей-богу!

— Повторяю: верните…

Ренат осекся на полуслове, так как первый «санитар» выхватил из-за пояса пистолет, зло и в то же время тихо прошипев:

— А ну пошел в лифт, придурок. И второй! Быстро, козлы!

— Господи, что здесь происходит? — потрясенно вымолвила Маргарита Назаровна.

— Бабуля, заткнись, — ласково сказал ей первый. Его глаза успевали бегать и по сторонам, и не выпускать из виду приставал. — Лежишь, бабуля? И лежи себе смирно. Пшли оба в лифт!

Ренат протиснулся между тележкой и проемом, Сергей в это время проходил мимо вооруженного санитара и чуть слышно прищелкнул языком, надеясь, что Зяблик поймет. Тот понял. Оба действовали одновременно. Сергей лихо выбил пистолет из руки первого и ударил его в солнечное сплетение. Ренат врубил второму ногой по плечу, у шеи сзади. И удар вроде был несильный, а парень просто врезался в стену лифта, глухо вскрикнув, затем свалился, как мешок. Каталка самостоятельно выехала, из лифта и вписалась в угол. Маргарита Назаровна ойкнула, села, схватившись за грудь, и пробормотала с ужасом, не имея сил кричать:

— Помогите… Здесь убивают… Помогите…

Тем временем Сергей затащил первого «санитара» в лифт и отдал пистолет Ренату:

— Подержи на мушке. — После этого кинулся к матери Спасского. — Маргарита Назаровна, не бойтесь, это я, Сергей Лабутин. А то Зяблик, Ренат Зябликов. Помните нас? Узнали?

— Сережа? Ренат? — не верила своим глазам старушка. — Ах, Сережа…

— Да-да! — обрадовался тот, что она вспомнила. — Мы пришли вам помочь. А это не санитары, они вас хотели выкрасть. Посидите тут, я щас…

Он ринулся в лифт, где Ренат держал «санитаров», сидевших на полу, под прицелом. Сергей присел перед ними, заговорил свирепо, скороговоркой:

— Не с теми вы связались, пацаны. Кто вас сюда прислал? — Первый «медбрат», уже без маски, зло сплюнул в сторону и молчал. — Вам, наверное, неизвестно, что на теле человека есть особые точки. Мягкий удар по такой — и на той каталке, что стоит в коридоре, вас отвезут в морг. Отвечать! Быстро!

Чтобы его слова не были пустым трепом, Сергей ударил в болевую точку всего лишь выпрямленными пальцами, можно сказать, изящно. Первый «медбрат» сморщился, застонал, но процедил сквозь стиснутые зубы:

— Кабан.

— Имя! Фамилия! — рявкнул Сергей. — Где его найти?

— Он сам тебя найдет и засолит частями в бочке, — пригрозил «медбрат».

— Я большой, соли не хватит. А тебя он, пожалуй, расчленит, когда узнает, что кормит зря. Так что советую придумать для него правдоподобную версию, как ты прошляпил старушку. Или смыться на Северный полюс и затеряться там во льдах. Имя!!!

— Жалыбин Илья Викторович.

— Где найти?

— У него игровые автоматы в городе…

— Точнее! — рявкнул Сергей.

— По вечерам в кабаке «Плавучий остров». Дебаркадер переделан в кабак и гостиницу, все принадлежит ему, находится за городом. Усек?

— Усек.

Времени действительно было в обрез, ведь везение не бесконечно. И, пока никто не зашел в этот закуток на первом этаже, Сергей вырубил «санитаров» по очереди, обыскал их, забрал оружие и запустил лифт наверх. Теперь главная проблема — как вывести Маргариту Назаровну. Ренат и Сергей подошли к перепуганной женщине.

— Идти можете? — спросил Сергей. — Вам нельзя здесь оставаться.

— Могу, — сказала она. — Я не лежачая больная.

— Как же выйти? Через приемную нежелательно, там много людей, охранник торчит, но опасность в другом. У входа наверняка ждут люди Кабана в машине, думаю, они вас знают.

— Есть еще один выход, — сказала Маргарита Назаровна, указав направление. — Им пользуются посетители, он с другой стороны.

— Зяблик, подгони тарантас, — приказал Сергей. — Ну, вставайте, Маргарита Назаровна, нам предстоит небольшая прогулка. О, да вы в пижаме. Нас не задержат?

— Пижама, Сережа, — это домашняя одежда. А здесь и не такое увидишь.

Маргарита Назаровна с его помощью слезла с каталки, достала из целлофанового пакета тапочки, сунула в них ступни и взяла Сергея под руку. К сожалению, пришлось пройти несколько длинных коридоров. Там, где никого не было, чтобы сократить время, Сергей брал старушку на руки и бежал вместе с ней, а у поворотов ставил ее на ноги. Так, перебежками и шагом, они достигли выхода и, степенно разговаривая (говорил в основном он), вышли из больницы. Джип стоял неподалеку, они добрались до него без проблем. Ренат крутанул руль, Сергей проследил, не едут ли за ними, но нет, никто не сел им на хвост. Сергей проверил пистолеты и, вынув обоймы, удовлетворенно хмыкнул:

— Стволами мы обзавелись.

— Эти штуки стреляют? — проявила любопытство Маргарита Назаровна.

— Еще как! — ответил Сергей, который на всякий случай смотрел на дорогу сзади.

— Стоило ли так рисковать ради меня?

— Стоило, Маргарита Назаровна, стоило.

— Зачем я им? Чего они хотят?

— Выясним. Позже.

Теперь можно и расслабиться. На короткое время. Не расслабилась только Маргарита Назаровна, она думала: «Откуда берутся такие напасти? Что мы плохого сделали?»

Тот же вечер. Египет

Солнце клонилось к закату, но прохладней не стало. Лежа в шезлонге у кромки воды, Майя повернула скучающее лицо к Ларисе:

— Наконец-то еще один день заканчивается. Нет, для Египта две недели слишком много. Как мне здесь надоело…

— А мне и месяца мало, — заявила подруга. — Ты не умеешь отдыхать с пользой для души и тела.

— Для души здесь ничего нет, а мое тело уже наелось солнца и моря.

— Для души тут полно экзотики, только слепые ее не замечают, а для тела… — Лариса приподнялась, чтоб лучше видеть Майю. — Между прочим, на тебя с первого дня положил глаз инструктор по дайвингу…

— Арабы не в моем вкусе.

— О… — протянула Лариса с жалостью. — Сколько ты теряешь в жизни. Я ж тебе не замуж за него предлагаю выйти, а окунуться в водоворот настоящей страсти с восточным привкусом. Многие женщины из нашей обнищавшей на мужиков России специально едут сюда в поисках любовных приключений. Ласковое море, пальмы, песок…

— На котором нельзя валяться, — заметила Майя. — Какая-нибудь сороконожка вцепится, потом будешь полгода по врачам бегать.

— Я ей о возвышенном, а она о низменном, — вздохнула подруга.

Лариса — полная противоположность Майе, что их объединяет со школьной скамьи, для всех неразрешимая головоломка. Речь идет не о внешних признаках, хотя и тут девушки разнятся диаметрально. Майя — тонкая, как стрела, смуглая, с точными чертами лица, с жаркими глазами цвета корицы, которые оттеняют каштановые волосы до плеч. Глядя в ее горящие глаза, можно предположить, что натура она страстная и любвеобильная. Ничуть не бывало. Майя сдержанная, решительная и властная. Возможно, на нее наложила печать работа, она ведь руководит риелторской фирмой, но многие считают, что Майка такая с рождения. Были у нее мужчины — прогнала. Последний не прогонялся, упрямый попался. Майя сбежала от него в Египет, чтобы определить, какое место он занимает в ее жизни. Привязалась она к нему, он, по его словам, тоже, но дальше привязанности дело не двигается, что стало ее раздражать.

Лариса… О, Лорик — другая. Пышненькая, белокожая, медлительная, со смазливым лицом Барби, но самое удивительное, что она умудрилась сохранить подростковый ум до тридцати лет. Не работает. А зачем такой хорошенькой работать? Обеспечивать ее должны мужчины, их у Ларисы немало. Разумеется, это состоятельные люди разных возрастов. Сказать, что она стремится замуж, — нельзя. Жизнь у Лорика — сплошной праздник без мужа, скучать ей некогда. На одни магазины уходит уйма времени. А сколько его забирают портнихи, салоны красоты, болтовня с приятельницами под чашечку кофе? Опять же, надо побаловать себя и отдыхом за рубежом, попробовать на вкус аборигенов. Зачем же обременять себя лишними заботами о муже? А если он сразу детей захочет? В роли мамы Лариса себя никак не представляет. При всем при том она отнюдь не акула, отгрызающая куски вместе с руками, которые их держат. Потрясает то, что ей удается вести такой образ жизни без напряжения и душевных затрат.

— Ладно, — Лариса снова вздохнула, — отставим араба. К тебе клеился англичанин. Мужчина, прямо скажем, видный, с деньгами. Одинокий! Я холостяков определяю с первого взгляда…

— У него нос длинный.

— Ну да. Итальянец ростом не вышел, ирландец не нравится тебе без причин, — перечисляла Лариса. — Ты безнадежна. Что ж, пусть тебя любит твоя работа.

Трубка Майи зазвонила, она посмотрела на дисплей, некоторое время раздумывала — отвечать или нет, но все же поднесла мобилу к уху:

— Слушаю… Алло! Говорите…

Не дождавшись ни звука, она захлопнула крышку мобильника и кинула его на пляжную сумку.

— Опять? — спросила Лариса.

— Опять, — вздохнула Майя. — Что за звонки по нескольку раз на день?

— Наверное, твой звонит, — зевнула Лариса.

— Вряд ли, номер не определен. Не понимаю.

— Это мужчина, — сделала вывод подруга. — И он где-то рядом.

— Надоел он мне своими звонками, — сказала Майя, собираясь.

— Да, это странный мужчина… Звонит и молчит… А вдруг это шейх хочет украсть тебя в гарем?

Майя звонко расхохоталась:

— Лорик, шейхи любят таких, как ты, — грудастых и бедрастых. Я для него слишком худая. Ты идешь в отель?

— Иду. — Лариса долго возилась, продолжая болтать: — Шейхи любят разнообразие. Я бы не отказалась от шейха и от гарема. Представь: тебя кормят, одевают, ни забот, ни хлопот.

— И держат взаперти, — дополнила Майя, стоя над подругой.

— Все-таки странные тебе поступают звонки. Хорошо, что мы уезжаем, а то похитят тебя, и что я буду делать? Не смогу объясниться с полицией, даже английского не знаю.

— Умишко надо тренировать, — назидательно сказала Майя. — Катаешься по заграницам, а до сих пор не соизволила выучить английский.

— Ой, — оттопырила нижнюю губу Лариса. — Примитивный набор слов я знаю, мне хватает. Это ты у нас ищешь, где бы потрудиться. Трудоголик. Не живешь, а…

— Лорик, ты с одинаковой скоростью собираешься на пляж, в ресторан и на самолет. Быстрее не можешь?

— Куда ты торопишься? — пожимая округлыми плечами, лепетала Лариса. — Не умеешь ты получать от жизни удовольствие. Можно подумать, что у тебя в запасе парочка жизней.

— Лорик, у нас разное понимание жизни и ее приоритетов. Ты скоро?

— Я готова.

1920 год. Мамаша

Выехав на пригорок, Яуров натянул поводья. Вдали змеилась неширокая река, искрясь лунными бликами.

— Кубань. А там, — указал Яуров рукой с нагайкой, — мой хутор. Пойдем шагом, лошади притомились.

У хутора он оставил Катю, велев ей держать коней, а сам растворился в темноте. Вскоре вернулся:

— Идем, там тихо.

Яуров знал каждый камешек на собственном подворье, поэтому ввел коней сразу в загон для скота, после чего постучал в дверь домика под соломенной крышей.

— Кто? — послышался испуганный женский голос.

— Это я, мамаша, — улыбаясь, сказал Яуров.

О, сколько радости было у престарелой матери! Ведь она не видела сына два года. Худенькая старушка в длинной белой рубашке и накинутом на плечи шерстяном платке, только приподнявшись на цыпочки, дотянулась до лица сына. Она обхватила его ладонями и целовала, плача и смеясь.

— Погодьте, мамаша, — мягко отстранил ее Яуров. — Да живой я, живой.

Он внес баулы в чистенькую хату, поставил у стены и еще раз обнял старенькую мать. А та вспомнила, что сына надо кормить, и засуетилась. И он вспомнил, что не один приехал, Кати в хате не было, он выскочил на крыльцо:

— Чего стоишь? Заходи.

— А це хто? — задержавшись с двумя мисками у стола и глядя на девушку, спросила мать.

М-да, это вопрос, который он не предусмотрел. Привести в дом чужую женщину, да еще на попечение мамаши, которая неправильно истолкует его поступок, если сказать, что это просто бездомная дивчина, — непорядок. Чужая женщина может войти в дом мужчины только в одном качестве…

— Жена, — солгал он, не думая, к чему приведет эта ложь.

У мамаши затряслись губы, в глазах заискрились слезы — младшенький образумился. Она слова вымолвить не могла, лишь пригласила обоих жестом к столу. И четверть самогона выставила, и на стол собрала, что имелось в запасе, — все ради праздника. А потом подперла ладонью скулу, обтянутую морщинистой кожей, да любовалась невесткой и сыном. Катя ела, давясь и стесняясь своего аппетита.

— Тебя не кормили? — поинтересовался Яуров, когда мамаша, вспомнив, что у нее еще и кусок кровяной колбасы остался, побежала за ней.

Катя отрицательно мотнула головой, ведь рот был занят, и покраснела, смутившись. Да, ей забывали принести еду, а воду она нашла в бочке, ею и питалась. Вернулась мамаша, снова уселась, изучая невестку.

— Гарна, — дала она оценку и обратилась к сыну: — Из якой же станицы вона?

— Из какой ты станицы? — перебросил он вопрос Кате.

— Из… — еле проглотила кусок девушка. — Из Москвы.

— Из Москвы она, — сказал Яуров, наливая себе самогона. — Но это не станица, а город. Слыхали, мамаша?

— Ой, слыхала, — улыбалась старушка.

— Кто на хуторе? Белые или красные?

— Уси буллы, — млела мамаша. — А зараз никого нема. У суседей теж нема.

— А в Варениковской, Темрюке кто? Мы тут недалече.

— Ой, не знаю, сыночек… це ж далеко. А ты уж и не по-нашему балакаешь, зовсим другий стал. Кажуть, Милька твоя с офицерами гуляла… да тоби вона уж не надобна.

Много говорили. Мамаше не нравилось, что сын на стороне красных, ведь сначала власть их приняли на Кубани, а они что творить стали? Бросила упрек сыну: мог бы в память о погибшем брате не воевать на стороне красных, но тот отмалчивался, давая матери высказаться. Пожаловалась она и на его старшую сестру, которая с белым офицером сбежала, а куда — никто не знает. Но все разговоры — так, ее внимание было приковано к невестке, вдруг она спросила:

— Венчаны?

Еще один неожиданный вопрос, поставивший Яурова в тупик. Солгать на этот раз — не дай бог, мамаша прознает, будет скандал. Он отшутился:

— Нынче у нас все по-другому, без венчания…

До этого умиленное лицо матери вдруг стало строгим, она нахмурилась, голос ее приобрел стальной оттенок:

— Як же це так? Без венца? Ты чого учудив? Шо ж я людям казать буду? Так… — она поставила ладони на стол, оттопырив костлявые локти в стороны. — Завтрева повенчаетесь.

— Не могу, — сказал Яуров. — Мне до утра вернуться в отряд надо.

— Цыть! — неожиданно рявкнула мамаша и поднялась. — Хиба ж так можна? Дивчину привиз, жинкой назвав, а вона тоби и не жинка?

— Мамаша… — попробовал остановить ее сын.

— Цыть! — ударила она ладонью по столу, Яуров втянул голову в плечи.

Мамаша заменила им отца, потому слово ее было законом. Часто воспитывала детей затрещинами, даже старший брат побаивался ее, а точнее, уважал безмерно за внутреннюю силу, за крепкий характер. Но она недолго возмущалась, быстро подобрела:

— До утра, кажешь?

И откуда взялась у нее скорость — на вид ведь древняя. Мамаша ушла в другую комнату, оттуда доносилась возня. Тем временем Яуров косился на Катю, стесняясь суровости матери и того, что он у нее в подчинении, но девушка была занята только едой. Вышла мамаша, одетая в праздничную одежду, расстелила белый платочек на столе, на середину положила кусок сала, яичек, кровяную колбасу, хлеб и кринку кислого молока поставила, все завязала в узел, после указала гостям на дверь.

— Куда? — вытаращился Яуров.

— До попа. Вин вас зараз повенчае.

Только этого ему не хватало! Яуров резко встал, задел головой полку, упал на табурет и стал возражать:

— Мамаша, времени нет… Я привез тебе невестку, чтоб не одна ты здесь маялась, а мне пора…

— Матери перечить удумал? А ну, геть из хаты!

Мамаша с узелком шла впереди, Яуров с сонной Катей чуть сзади. Он был зол без меры, но спорить с необразованной матерью, которая не понимала новых порядков, — себе дороже, все равно венчание ничего не значит, потому что бога нет.

Мать упрямая, разбудила попа, а жил он прямо в церквушке, заодно караулил ее от разорения. Тот удивился неожиданной просьбе:

— Кто ж это ночью венчается? Будто воры.

— А як дите родится? — канючила мать плаксиво.

— Мамаша, дите не родится, — заверил сын, но она ему сурово бросила через плечо:

— Цыть! — И елейным голосом обратилась к попу: — Як же дите буде жить? Воно ж незаконным буде.

— А кто венцы подержит? — не соглашался поп.

— Я, — сказала мамаша.

— Не положено…

— Батюшка, — со слезой произнесла она. — Ты глянь, шо вокруг робится. Разве ж положено, шоб батько с сыном воевали? А ты кажешь… Венчай! — рявкнула она напоследок.

— Кольца есть? — буркнул батюшка. Хоть и не по правилам, тайно, а отказать он не смел, дело-то богоугодное.

Мать сняла золотое кольцо со своей руки, второе, серебряное, достала из узелка.

— Мамаша, — робко подал голос Яуров, — это ж кольца ваши с папашей…

— Цыть! — Для сына у нее был один ответ. — Крепше брак буде.

— Уж и слова сказать нельзя, — ворчал сын. — От вас только и слыхать: цыть да цыть.

Батюшка переоделся в рясу, зевая, зажег свечи, подозвал молодых — записать в книге имена. Яурова он знал, ему не задал ни одного вопроса, только Кате:

— Как звать? Чья будешь?

— Екатерина, дочь потомственного дворянина полковника Леонарда Трегубова и польской баронессы Марии Холоневской.

Яуров косился на Катю с выражением, которое говорило само за себя: ну и вляпался я. Да и батюшка перестал писать, глядя поверх очков на девушку, как на сумасшедшую. Потом попросил повторить медленно, записал и начал обряд венчания.

Вдруг Катя, слушая первые молитвы, поняла, что выходит замуж за человека незнакомого, из другой, далекой среды, которого не знает даже, как зовут. И это навсегда. Это ее приговор, расплата за жизнь, которую она нечаянно получила и теперь обязана забыть все, что было до расстрела семьи…

— Обещалась ты кому другому? — долетел до нее вопрос батюшки.

Перед глазами возник каток, Кате тогда исполнилось пятнадцать. Коньки скрипели по льду, падал мокрый снег, много фигур рассредоточилось по белому скользкому полю. А она, впервые услышав «я вас люблю, Катенька», никого не видела, только юнкера Вадима, шепнувшего ей волшебные слова, изменившие в одночасье весь мир. Потом был январь семнадцатого, помолвка и счастье от того, что ее жизнь пройдет рука об руку с Вадимом. Поцелуи в темном углу…

Ее чуточку толкнул локтем Яуров, Катя очнулась:

— Что?

— Обещалась ты кому другому? — повторил батюшка.

Каток, «я вас люблю», помолвка, поцелуи — все это в прошлом, к которому нет возврата, значит, его и не было. Катя сказала:

— Нет.

Теперь ее ждала другая жизнь, которой она не знала, лишь чувствовала, что входит в нее голенькой, маленькой, абсолютно беззащитной.

— Венчается раб божий Назар рабе божьей Екатерине…

Итак, ее мужа зовут Назар, он — кубанский казак, борется за советскую власть, а она эту власть, уничтожившую родных и едва не растерзавшую ее саму, ненавидит.

— Венчается раба божья Екатерина рабу божьему Назару…

Из глаз Кати выкатилось по крупной слезе, когда она целовала венец, который батюшка потом надел ей на голову — держать-то некому. Расстаться с прошлым невозможно, его можно только оттеснить и учиться всему заново.

Яуров проводил мать и жену до дома, вывел коней, вскочил на своего, а второго взял за повод и был таков. Свекровь еще долго вздыхала, глядя в ту сторону, куда ускакал сынок, потом позвала невестку:

— Пишлы до хаты.

— Как вас зовут? — идя за нею, спросила Катя.

Свекровь остановилась, повернулась к ней, сверху донизу смерив взглядом невестку, с которой ей теперь предстояло делить хлеб и кров, и сказала строго:

— Так… хиба ж ты не знаешь, як зваты мать мужа? Мамаша я тоби, мамашей и кличь. А люди гукают мене бабой Фросей.

Мамаша выделила Кате комнату с настоящей кроватью, сундуком, полкой и столом. Катя улеглась на мягкую перину, в которой сразу утонула, и впервые за много-много дней уснула, не боясь проснуться завтра.