Хроники Дерябино в трёх частях. Часть 1. Эффект Малевича

Лариса Сафо, 2015

Предложенная на суд читателей книга написана в жанре политической сатиры на канве детективного сюжета. В тексте намеренно используются устаревшие слова и выражения, дабы возбудить интерес читающей публики к утерянным связям с давно ушедшими поколениями.

Глава 2

Уже на закате перестройки спрятавший свой партийный билет в днище истерзанного временем дивана редактор легального дерябинского таблоида «Особый путь» Гудков Валерий Иванович руководствовался в своей редакционной политике единственным правилом: нет доли — нет вони. Оно находилось в естественном соитии с нормами царившего вокруг него хищнического бедлама, но Валерий Иванович придерживался оного не без риска познакомиться с Дим Димычем посмертно и в постоянной борьбе с самим собой. Борьба эта проходила с переменным успехом.

Когда на светлом дерябинском пути к торжеству рыночных отношений ему попадалась кочка со «звериным оскалом капитализма», он не без ехидства окучивал её в редакторской колонке. Но стоило только местному депутату от коммунистов выступить с какой-нибудь инициативой в духе попрания конституционных прав дерябинцев, Гудков нещадно клеймил его с пафосом сенатора Маккейна.

И этот дух внутренних противоречий давно вырвался из редакционных стен и злокозненно фланирует по Дерябино. Иногда проявляется в виде сожженной на стоянке вычурной машины или разбитых орудием пролетариата витринах магазинов, и всегда в майские дни в колоннах горожан с портретами Сталина, горой красных гвоздик у ног памятника Ильичу с последующим плавным перетеканием людских потоков к вратам местной церквушки. Лишённые собственности хамы выражали свой протест старорежимным образом, ибо точно знали — ни один либерал в здравом уме и твердой памяти не променяет хамон, шенгенскую визу и газету «Собеседник» на очередную передовицу газеты «Правда» о колосящихся полях, рекордных надоях, нацеленных куда надо правильных ракетах, дырку в железном занавесе не для всех, и без боя не сдастся. А выходить на баррикады дерябинцы не желали — каждому уже было что терять.

Кабинет барометра общественного сознания Валерия Ивановича Гудкова был выдержан в стиле «и нашим — и вашим». На всякий случай! В шкафу в самом запылённом углу сиротливо ютится бюстик вождя мирового пролетариата, сразу над головой редактора — всеми узнаваемый портрет с твердым взглядом из-под пшеничных бровей, на столе — ноутбук и письменный прибор в виде парящего орла с одним выбитым глазом, а на правой стене — суровый лик последнего императора Российской империи.

Но самое почётное место на кабинетном сейфе занимает лихо отрубающий головы «гидре капитализма» гипсовый Чапаев на коне. Одна из случайно избегших гибели гидр притаилась в углу кабинета. Оная имела вид дубовых напольных часов с исполненной вязью благодарственными словами за бережно культивируемые газетой ростки рыночных отношений на дерябинской ниве.

Гудков привычным движением распахнул усилиями местного рекламодателя облагороженное евростилем окно, впустил дерябинский воздух внутрь помещения и могуче захватил его полной грудью. Параллельно воздушному потоку через дверь влетел местный папарацци, а по совместительству фотокорреспондент газеты «Особый путь» Чижиков Владимир.

С видом только что откопавшего Трою Шлимана он подбежал к редакторскому столу, поместил крепкие жилистые руки на измождённую никотином грудь и заговорщически спросил:

— Вы в курсе трупа на Сиреневой полянке? Там, где полно сирени. Ну, вы знаете… Это Маринка Дробышева, дочь хозяина торговой сети «Медяк». Между прочим, на прошлой неделе я ей портфолио делал! Вот..

Профессиональным движением крупье Володька выложил веером на стол фотографии той, что ещё вчера была голубоглазой блондинкой пятнадцати лет от роду с претензией на Мэрилин Монро.

— Как?! Она же из этих, випов… Дробышев за неё весь город дробью «прошьёт»!

Предгрозовую атмосферу кабинета молнией пронзил звонок редакторского телефона. На правах снёсшей золотое яйцо курицы, папарацци схватил трубку и по-хозяйски «прокудахтал» в неё: «Занят!». Тут же в дверях появилась русая головка Люси с лицом японской гейши и потерявшей листву сакурой спросила:

— Вас не соединять?

Не услышав привычного воркования, она моментально скрылась. Валерий Иванович не пользовался мобильным телефоном из-за опасений прослушки и трепетно охраняемого личного пространства во времени. В виду этого уже никто и ничто не могло замедлить ход надвигающейся бури.

Редактор озлоблённо швырнул ручку на пол — подарок местных ветеранов за принципиальную позицию по вопросу реставрации музея боевой славы — и выскочил из-за стола. Засим схватил за руку Владимира с криком подбитой из рогатки галки:

— Зачем убили? Кто? И как ты в курсе?

Папарацци пойманным хулиганом на месте побития окон в женском отделении бани непочтительно отринул от себя верхнюю конечность Гудкова и ожесточённо ответил:

— По роду своей общественной деятельности. Вот как. Маринка не заплатила мне за фотосессию, «типа» не похожа она в ней на ту… Ну, вы знаете. Подружку Кеннеди. Я начал за ней следить…

Шокированный панибратским жестом сотрудника Валерий Иванович для восстановления статус-кво вернулся на завоёванное в политических боях рабочее место. По ходу следования к редакторскому столу резко закрыл открытое настежь окно, чуть не отломив ручку рамы. Хотя реклама местной сауны в следствии которой оно появилось, дорого обошлась его репутации блюстителя чистых нравов, и уже в силу этой причины могло рассчитывать на более нежное обращение.

Чижиков уселся в кресло перед младшим братом хозяйского стола два метра на два, навалился на него всей стеснённой грудью и интимно «прочирикал»:

— У меня такой принцип — каждый труд должен быть оплачен. Ну, вы знаете. Подловить Дробышеву у гимназии — никак. Папашины охранники её привозят — увозят. А они по габаритам не медяки, целые рубли. Отделают так, что и Дим Димыч не узнает. А тут Маринка выскочила около девяти утра из гимназии и куда-то «ломанулась». Я — за ней…

Утвердившись за редакторским столом, Гудков схватил фото с изображением распростёртого девичьего тела и потерянно воскликнул:

— Это вот она?

Володька взглянул на снимок в нервически дрожащих редакторских пальцах и с тактом скрывающей досаду от посаженного гостем пятна на белоснежную скатерть хозяйки ответствовал:

— Само собой — она… Это можно сказать её последнее, посмертное изображение. Между прочим — и при жизни, и после неё Маринка никак не тянет на эту… Ну, Вы знаете.

— Слушай, у тебя сердце есть? Молодая девушка зверски убита, а ты глумишься, — с укоризной в голосе учителя перед беснующимся младшим классом прокомментировал редактор слова Чижикова.

Владимир тут же со смешком парировал:

— А что тут зверского? Посмотрите, что у неё во рту. Большой, спелый банан. Орудие преступления, так сказать. Анекдот какой-то…

— Да, — протянул редактор и до крови прикусил губу, но в преддверии дополнительного тиража газеты мечтательно спросил:

— А ты уверен, что она мертва? Мы сейчас растрезвоним на весь свет, а Маринка с утра придет опровержение требовать! Может, это розыгрыш какой-то… Как-то картинно Дробышева выглядит, по-голливудски, а?

Володька вырвал фото из редакторских рук в явном раздражении и с негодованием красного комполка Гайдара в общении с правнуком в заоблачных далях стал тыкать пальцем в мятущийся в начальственных пальцах снимок.

— У неё руки за спиной замотаны скотчем. Видите? Задохнулась она! И Вы бы задохнулись при таком раскладе, — саркастически заметил папарацци, намекая на всем известную любовь Валерия Ивановича к этой экзотической ягоде.

Гудков напрягся заалевшим лицом и с непроницаемым видом убрал вазу с бананами со стола в сейф, код которого знали только двое — он и его незримая тень Люси. И тут Чижиков вороньим манером исподтишка наскочил на редактора словами:

— Так, вы меня дальше слушать будете или продолжите допрос? Кстати сказать, я вам сенсацию в «клюве» принёс, а вы мне перья «щиплите». Вы мне «лапы» целовать должны!

Валерий Иванович отложил фото на самый край стола и примирительно откинулся в редакторском кресле. Сложив пальцы рук вигвавом и уперев локти в стол, Гудков принял позу ожидавшего долгожданных известий от скво индейца. И они не замедлили явиться метко пущенной «стрелой» папарацци:

— Иду, значит, я за ней через весь город. Шифруюсь, конечно, но она ни разу не обернулась. Зашла Маринка в лесополосу, а я на пенёк уселся. Помните, от спиленного сразу после аварии дерева, когда дерябинский сноб автомобилем в него сына «учителки» впечатал. Ну, вы знаете…

Неожиданно для редактора местного таблоида разговор приобрёл дискриминирующий его характер. Валерий Иванович слегка поморщился, по-чиновьичьи широко развёл руками и обидчиво заметил:

— Между прочим, по призыву газеты мы всем городом деньги на похороны собирали, чтобы ты знал. Никто же не виноват, что там этот столетний дуб «нарисовался»! И чем мы могли ей помочь?

Володька отреагировал на мелкобуржуазные оправдания редактора традиционной русской фигурой из трёх пальцев и торопливо продолжил:

— Короче, где-то через час слез я с этого пенька и пошёл в лесополосу. Метров через триста она лежала. По звонкам мобильника, между прочим, нашел. Зря вы всё таки им не пользуетесь… Мало ли что! При вашей работе… Ну, вы знаете.

Заметив на редакторском лице линию Маннергейма в виде мгновенно утончившихся губ, папарацци по-товарищески закончил:

— Обещаю вас в кустах не находить. Шутка! Нашёл я Маринку и как увидел этот банан во рту, у меня в горле прямо мокро стало. Покоится она там как Барби после ночных утех… Вот, думаю, Дим Димыч обрадуется — он такие загадки любит. Знаете, если бы «кровища» вокруг была, не так жутко было бы! А так чистенько вокруг, и Маринка бирюзовыми глазами в небо смотрит… И этот спелый банан… Ну, как приходите вы в цветочную лавку, а там в самом центре мешок капусты стоит… Кстати, о «капусте»…

— Сочтёмся, — машинально ответил Валерий Иванович, потирая руки в предвкушении того, как дерябинцы будут рвать друг у друга из рук свежий выпуск «Особого пути». Но тут же себя одёрнул и принял скорбный вид.

«Кастрированный» утренним известием о первом смертоубийстве в Дерябино после раздела городских материальных активов «по понятиям» редактор всё же нашёл в себе силы взяться за ноутбук. На страничке Марины Дробышевой в социальных сетях Гудков обнаружил заставившее его поперхнуться набежавшей слюной нечто. Под жизнерадостным лицом трупа сияли: надпись «Помним, скорбим», а в уголке — чётко видимый голубой квадратик. Он резко развернул монитор к Чижикову и с неистовством Кургиняна вскричал:

— А это что? Кому информацию слил? Ах ты, аспид, а я ещё тебя на груди пригрел!

Всем своим видом демонстрируя неприятие «Парнасом» итогов последних муниципальных выборов, папарацци «выплюнул» в обезображенное гневом редакторское лицо тираду:

— Да вы что?! Клянусь будущей Пулитцеровской премией, никому. Кстати, на вашей груди целый серпентарий пригрелся… Вот, Ковалёва, к примеру… Баба, а строит из себя!

Кстати сказать, половой геноцид оной случился у Володьки из-за высокомерного отношения сочной девицы к нему, как к бесполому субъекту.

Валерий Иванович по-кавалерийски пресёк гендорную дискриминацию Чижикова взмахом ручки и «рубанул» ею по столу со словами:

— Об этом потом! Звоню Бессмертному, пусть почешется… Он ещё за сокрытие шашней с племянницей мэра не рассчитался! Вшей ему на голову!

Набрав номер телефона следователя дерябинской прокуратуры Бессмертного Петра Ефимовича, редактор таблоида «Особый путь» интригующе как бы пропел в трубку:

— Пётр Ефимович, сердечно и горячо приветствую. Как успехи на криминальном фронте? Враг бежит, жалобно скуля по дороге? Ладно, ладно, не до прикола. А ты что не на выезде? Как на каком? У тебя труп в кустах, а ты сидишь, как гвоздём прибитый. Марину Дробышеву убили! В трестах метрах от лесополосы на Сиреневой поляне. Или у тебя со смертью личный сговор?

В трубке послышались короткие гудки… Бессмертный философски относился к препарированию своей фамилии, давно уже пустил в расход все обиды на эту тему и посему гудковские «рулады» не произвели на него ожидаемого впечатления. Мстительно хохотнув, Гудков вернулся к «ноуту». Редактор легальной газеты ткнул испачканным красными чернилами пальцем в социальную страничку трупа и отцом родившегося пацана с чуждой ему группой крови вопросил:

— И как это понимать?

Это обращение грязной лужей растеклось по паркету редакторского кабинета и высохло только ближе к обеду, когда и папарацци след простыл, а сам Валерий Иванович уже полностью погрузился в дробышевское дело. Больше всего барометр общественного сознания напрягала классовая принадлежность жертвы. Если это происки злобных сил, дабы возбудить дерябинский бизнес на борьбу с существующим режимом, — быть беде, но не смертельной. А, если это принесённый пролетариатом на жертвенный алтарь агнец за бесстыдно изъятый общественный пирог, то со стола сметут всё, обильно поливая его вскипевшей кровью.

В смутной надежде снять с себя ответственность и за то, и за другое, редактор призвал к себе жертву мужского произвола репортёра криминальной хроники Алису Ковалёву. Свободная от фантомных болей распада страны Советов и не обременённая никакой собственностью, за исключением «мирового» бюста, она напишет убийственную заметку на радость прикормленному кровавыми телесериалами городскому люду.

Что, собственно говоря, от неё и требуется.

К вящему негодованию редактора газеты «Особый путь» Алиска не избегла тщеславного соблазна поместить своё бессмертное творение в социальных сетях. Предсказуемая реакция на него всего прогрессивного человечества нашла отражение в подкинутой к дверям дерябинцев нелегальной местной газете «Вилы». В ней писалось: «Ловящий рыбку в мутной воде Интернета Госдеп США разразился гневной отповедью в адрес руководства России с требованием незамедлительно прекратить варварское истребление достойнейших отпрысков дерябинского бизнеса. А по какому, спрашивается, праву?».