Девушка без имени

Лариса Петровичева, 2020

Соня Тимофеева в один миг лишилась всего: собственного имени, друзей, родины. Теперь она попаданка, заброшенная мужем-психопатом в другой мир и ставшая там злонамеренной ведьмой. Что выбрать: вернуться домой или попробовать выжить там, где на тебя ведется охота, преодолев путь к трону через клетки человеческого зоопарка и застенки инквизиции? И сможет ли новая любовь спасти там, где не осталось места для надежды?

Глава 2

Артефакт

Проснувшись, как всегда, до восхода солнца, Лефевр решил, что Алита ему просто-напросто приснилась. Он слишком много времени потратил, высматривая карие глаза у всех, кого встречал на пути, чтобы понять: вряд ли в столице появится еще одна гостья из иного мира, тем более землячка его матери. Это было нереально. Некоторое время Лефевр лежал в постели, глядя на почти неразличимую фреску на потолке, слушая, как за окном шуршит дождь, и прикидывая дела на сегодня. В полдень в кафедральном соборе Всех Святых начиналась месса во славу Рождества святой Агнес, и Лефевр не собирался опаздывать: инквизиторам не положено пропускать службу. После мессы можно было зайти в один из многочисленных ресторанчиков в центре города, пообедать и полистать свежую газету: Лефевр любил сидеть где-нибудь в углу возле окна, читать последние новости и сплетни и наблюдать, как кругом бурлит пестрая столичная жизнь. Остаток дня можно было провести в доме терпимости — Рождество святой Агнес, в отличие от многих других праздников, не накладывало ограничений плоти. Обычно Лефевр выбирал самых дорогих и красивых шлюх. Ему нравилось наблюдать, как сквозь профессиональную страсть на лицах фееподобных девушек проступает отвращение.

Поднявшись, Лефевр подошел к окну и долго смотрел, как просыпается город. По мостовой бежали ручьи — свет фонарей превращал дождевые потоки в бурлящее золото; в домах горели редкие огни, горожане еще спали, но приказчики магазинов уже поднимали жалюзи витрин и принимались раскладывать на прилавках свежие товары. Извозчик, стоявший под фонарем, хлестнул унылую мокрую лошадку и покатил в сторону конюшен: его смена закончилась, и, похоже, за ночь он почти ничего не заработал. Лефевр отошел от окна и потянул за шнурок колокольчика, подавая знак дворецкому.

Через десять минут Бланк постучал в дверь и, дождавшись разрешения войти, заглянул в спальню.

— Доброе утро, милорд, — сказал он и поклонился. — Ванна готова. Миледи Алита проснулась два часа назад.

Лефевр чуть не споткнулся на ровном месте. Миледи Алита. Значит, это был не сон и рыжеволосая девушка действительно появилась в его доме. Лефевр ощутил невольное прикосновение живительной радости — Алита была тут, он спас ее из клетки зоопарка, и она его не боялась. Что ж, это было замечательно. Насвистывая какой-то незатейливый мотивчик, Лефевр отправился приводить себя в порядок: день обещал многое.

Когда он, по обыкновению тщательно выбритый и одетый с иголочки, спустился в столовую, Луиз, накрывавшая на стол, сделала быстрый реверанс и затараторила:

— Миледи Алита сейчас спустится. Она такая бледная, сколько же пришлось пережить ей, бедняжке! Амина сказала, что Бланк ей сообщил, что миледи едва спаслась от этих южных еретиков, буквально из-под ножа выскочила! Спасла святая Агнес, не иначе. И все молчит, бедная. Так жалко ее, ведь сердце разрывается, как подумаешь, что…

Болтовня не мешала Луиз идеально сервировать завтрак: фарфоровые тарелки с зерновыми хлопьями, аккуратные стопки блинов на подносе, хрустальные креманки с желе и джемом, блюдца с изящно нарезанными ломтиками фруктов — и все это было выстроено на белоснежной скатерти с таким изяществом, что и королеву не стыдно пригласить.

— Я не отрезаю тебе язык только за отличную работу, Луиз, — сказал Лефевр, усаживаясь за стол.

Луиз запнулась на полуслове, прижала ладонь ко рту в жесте покорности и, поправив вазу с белыми орхидеями, убежала на кухню. Лефевр невольно похвалил себя за вчерашнюю выдумку. Работа в разведке инквизиции была отличным прикрытием для человека ниоткуда.

Послышались легкие шаги, и в столовую вошла Алита. Она действительно была бледной, но сегодня на ее лице почти не было следов страха и затравленности. Девушке удалось отдохнуть, и спокойный сон в чистой постели помог ей хотя бы немного прийти в себя. Сегодня ее глаза блестели, словно Алита выпила бокал вина, уголки губ едва заметно приподнимались в улыбке, а старое платье Бригитты, голубое с отделкой браменским кружевом, превращало девушку в первую красавицу столицы. Алита действительно была красива — в очередной раз признав это, Лефевр ощутил укол неожиданной тоски.

— Доброе утро, Алита, — улыбнулся он, поднявшись со стула. Девушка подошла к нему и, взяв за руку, неожиданно всхлипнула и уткнулась лбом ему в плечо, как вчера, в экипаже, когда услышала родную речь.

— Спасибо, Огюст-Эжен, — разобрал Лефевр ее сбивчивый шепот. — Спасибо вам. Я только сейчас поняла…

— Все хорошо, — промолвил Лефевр, осторожно направляя Алиту к стулу. Когда она села за стол и, шмыгнув носом, взяла салфетку, Лефевр заботливо погладил ее по плечу и сказал, усевшись на свое место: — Нас сегодня ждет много дел, так что предлагаю позавтракать как следует. Обычно Бланк прислуживает мне за столом, но сегодня я решил, что нам лучше побыть без посторонних.

Несколько минут они молчали: каша и блинчики сегодня были особенно вкусными. Алита ела с завидным аппетитом; Лефевр задумчиво смотрел на нее и размышлял о том, что нужно сохранять здравомыслие и крайнюю трезвость ума, чтобы не принять благодарность за любовь. Наконец, после того как был выпит кофе со сливками, сваренный по особому семейному рецепту, Алита спросила:

— Так что там с речевой магией?

— Строго секретная совместная разработка инквизиции и разведки, — сообщил Лефевр. — Это особые чары, которые объединяют разумы двух людей и позволяют передать речевые конструкции и вокабуляр, — он помедлил, решив, что напрасно говорит слишком заумно. Все-таки не в суде. — Одним словом, если вы готовы, то мы можем начать.

Алита как-то нервно улыбнулась и сказала:

— А разве вам можно использовать магию? Простите, я не совсем поняла…

— Ничего страшного, — улыбнулся Лефевр. Поднявшись из-за стола, он протянул Алите руку, и они пошли к его кабинету. — Видите ли, в магии как таковой нет ничего противозаконного. Господь сотворил магию и дал людям для того, чтобы они делали свою жизнь легче и лучше. Но вот когда волшебство ставят на службу силам тьмы, используют с дурными целями, то появляется злонамеренное колдовство, с которым и борется инквизиция. Поверьте, в том, чем мы собираемся заняться, нет ничего предосудительного.

Заперев дверь кабинета изнутри, Лефевр подвел Алиту к окну и некоторое время пристально всматривался в ее глаза. Карие с прозеленью, наивные, широко распахнутые, смотревшие на него со страхом и надеждой; подавив внутреннее волнение, Лефевр произнес:

— Постарайтесь расслабиться. Больно не будет, уверяю.

Он не до конца понимал, как работает эта методика, но, в конце концов, иногда бывает достаточно знать основные принципы, чтобы пользоваться той или иной идеей. Подняв руку к голове, Лефевр надавил пальцами на висок и, отведя руку в сторону, увидел, как за ней потянулась длинная сверкающая прядь, энергетический канатик, который должен был соединить их разумы. Алита потрясенно ахнула.

— Не шевелитесь, — предупредил Лефевр и осторожно прикоснулся к виску девушки. Та вздрогнула всем телом и попыталась отпрянуть в сторону, но канатик надежно прилепился к ее виску, и Алита покачнулась и оперлась на подоконник. Лефевр поддержал ее, не позволяя упасть, и шепнул на ухо: — Тихо, тихо. Полдела сделано. Надо немного потерпеть, самую малость.

Когда заклинание начало действовать, Лефевр ощутил колючую головную боль: она возилась и скреблась под черепом, словно мелкий свирепый еж. Глаза Алиты закатились, и она, пробормотав что-то неразборчивое, обмякла в руках Лефевра — он и сам едва удержался на ногах. На какое-то мгновение очертания кабинета расплылись и растаяли, и он увидел большую комнату, заставленную книжными шкафами и полками, стол, за которым сидел толстый старик совершенно отвратительного вида, и раскрытую книгу перед ним. Старик расчехлил темное перо и, придвинув к себе книгу, проговорил:

— Итак. Дорогой Со… На добрую память.

Боль стала настолько невыносимой и жгучей, что Лефевр едва не завыл. Тряхнув головой, он закусил губу и крепче стиснул руки, не позволяя Алите упасть. Видение растаяло бесследно: они снова были в его кабинете, Алита все еще была без чувств, а ее глаза судорожно метались под веками, словно девушка видела страшный сон. Лефевр резко втянул носом воздух и запрокинул голову назад — это испытанное средство всегда помогало, вот и теперь он окончательно пришел в себя и увидел, как канатик, прежде сверкающий и золотой, сейчас наливается зловещим темно-красным свечением, словно по нему текла кровь. Лефевр обрадовался: все шло правильно. Алита вздрогнула, один из гребней вывалился из прически, и волнистые рыжие пряди упали на плечо.

«А ведь в прежние времена ее сожгли бы, — подумал Лефевр. — Просто за красоту и цвет волос».

Он ведь почти разобрал ее имя. Солия, Сокия… Девушка прерывисто вздохнула, и канатик растаял с легким хлопком. Обряд завершился; вздохнув с облегчением, Лефевр осторожно опустил девушку в свое кресло и мягко похлопал по щекам.

— Алита, — негромко позвал он и сказал по-валеатски: — Алита, вы меня слышите?

Веки девушки дрогнули, и она откликнулась:

— Да. Да, слышу… Что-то меня тошнит.

Лефевр рассмеялся: Алита ответила ему по-валеатски и без малейших следов акцента.

— Это сейчас пройдет, — радостно сказал он и, выдвинув один из ящиков стола, достал шкатулку, содержимое которой составляли пузырьки из темного стекла.

Открыв самый маленький, Лефевр поднес его к носу Алиты, и ей хватило одного вдоха, чтобы прийти в себя, зажмуриться и воскликнуть:

— Гадость какая!

Лефевр снова улыбнулся. Он давно не чувствовал себя таким счастливым и таким… живым, что ли.

— У нас все получилось, — сказал он. — Мои поздравления, Алита, вы прекрасно говорите по-валеатски.

Девушка с сомнением во взгляде посмотрела на него и спросила:

— Точно? — и осеклась, поняв, что говорит не по-русски. На мгновение она замерла, словно вслушивалась в слова, звучавшие в ее голове, а потом на ее лице расцвела удивительная улыбка: мягкая и немного смущенная.

Лефевр поймал себя на том, что тоже чувствует непривычную робость, и, чтобы сменить тему, сказал:

— Алита, во время ритуала я заглянул в ваше прошлое, — девушка изумленно посмотрела на него, и Лефевр продолжил: — В момент вашей встречи с Винокуровым в магазине. Я видел, как он подписывал книгу и почти рассмотрел ваше имя.

Радость покинула лицо Алиты. Она поднялась с кресла и, подойдя к окну, с задумчивой печалью уставилась вниз, на шумную праздничную улицу. По мостовой шли гуляющие, коробейники предлагали засахаренные фрукты и кульки с цукатами, возле магазинов размахивали флажками зазывалы.

— Если вы назовете его, — промолвила Алита, — я вернусь обратно?

Лефевр пожал плечами. Он вдруг понял, что его гостья испытывает не грусть, а самый настоящий страх — ей одновременно хочется вернуться домой и остаться здесь. Дома ее ждал муж: если Никитос додумался до того, чтобы выкинуть опостылевшую жену в другой мир, то страшно представить, что еще он может выкинуть, если Алита вернется.

— Я не знаю, — признался Лефевр. Приблизившись к Алите, он дотронулся было до ее локтя, словно хотел успокоить и утешить, но тотчас же опустил руку. — Если хотите, то могу назвать то, что мне удалось рассмотреть.

— Ничего не помню, — призналась Алита. — Я же вижу перед собой эту надпись в книге. А имени не могу разобрать…

Она обернулась и посмотрела на Лефевра так, что он почувствовал невольную дрожь.

— Назовите, — сказала Алита, и Лефевр вдруг понял, где видел такое выражение лица, как у нее: у колдунов, идущих на казнь, понимающих, что ничего уже не исправить, и готовых принять свою судьбу. — Назовите его, Огюст-Эжен, и будь что будет.

— Там было написано: «Дорогой Солии», — промолвил Лефевр. — Или «Дорогой Сокии». Я не уверен точно.

Он был готов ко всему — например, к тому, что Алиту подхватит черный смерч и унесет прочь или же она просто растворится в воздухе: только что была тут, а теперь исчезла. Но ничего не произошло. Алита по-прежнему стояла возле окна, только теперь обреченность и горе стремительно покидали ее лицо.

— Значит, это не те имена, — сказала она с явным облегчением. — Должно быть, вы не рассмотрели надпись четко, потому что я ее не помню.

— Может быть, — ободряюще улыбнулся Лефевр. Ощущение было таким, словно с плеч свалился мешок, набитый здоровенными булыжниками. — Но знаете, что самое интересное? Перо этого мерзавца Винокурова. Это артефакт, причем очень сильный. И артефакт из нашего мира — я различил несколько несомненных деталей.

— Что же нам делать? — спросила Алита, и Лефевр отметил для себя это «нам».

— Я сегодня съезжу в гости к старому знакомому, — ответил он. — Бьорн Гундеготт, профессор кафедры артефакторики. Думаю, он даст ответы на мои вопросы. Видите ли, Алита, — Лефевр взял девушку за руку, и она не вздрогнула и не отстранилась. — Неизвестно, сколько еще человек Винокуров выкинет из вашего мира. Он негодяй, и я должен его остановить.

— Это ваша работа, — вздохнула Алита.

Лефевр кивнул.

— Да. Служить людям, защищать слабых и преследовать зло везде и всюду, — произнес он. — А Винокуров — зло. И я его достану.

⁂

Алита не пошла на мессу: Лефевр решил, что пока ей лучше посидеть дома. Бланк, слушая распоряжения хозяина, заметил, что для молодой леди можно вызвать куафера и портного — благородной даме все-таки не пристало носить старые, да еще и чужие вещи. Лефевр согласился: обновки и прическа наверняка порадуют Алиту, а он очень любил делать подарки. Правда, в последнее время дарить их было почти некому…

Народу в кафедральный собор набилось столько, что Лефевр едва смог пробраться к скамьям, зарезервированным для инквизиции. Гербренд Гуле, его коллега и давний приятель, подвинулся, освобождая место, и поинтересовался:

— Говорят, у тебя личная жизнь налаживается?

Лефевр закатил глаза. Гуле был хорошим человеком, но обожал слухи и сплетни. Иногда казалось, что он знает о каком-нибудь щекотливом событии за полчаса до того, как оно произойдет. Впрочем, к чести своей, он никогда и никому не передавал того, о чем ему рассказывал Лефевр, — это и делало их друзьями.

— Ты о чем? — ответил Лефевр вопросом на вопрос, попутно решив, что вся прислуга сегодня получит выволочку.

Гуле посмотрел на него чуть ли не обиженно: мол, скрываешь, а я-то думал, что мы друзья и братья по оружию.

— О рыжеволосой миледи, конечно, — заговорщицки промолвил он.

— Это мой агент, — сухо сказал Лефевр. — Помнишь дело Ятти Яааппи?

Гуле прищурился.

— Это когда в страну ввозили наркотики с югов под видом пряностей? — уточнил он. — И маскировали заклинанием Тени?

Лефевр кивнул.

— Совершенно верно. Миледи Алита была моим внедренным агентом. Схизматики вычислили ее и приговорили к смерти, она бежала, долго скрывалась и только вчера смогла выйти со мной на связь. — Гуле слушал с приоткрытым от удивления ртом, и Лефевр добавил: — Представь себе, она пересекла границу в клетке человеческого зоопарка.

Гуле уважительно покачал головой.

— Иногда ты меня просто потрясаешь, Огюст-Эжен, — признался он. — А я-то уж было решил, что скоро мы всем отделом будем есть салаты на твоей свадьбе.

Лефевр натянуто улыбнулся и решил сменить тему.

— Кстати, что ты знаешь о Ползучих артефактах? — спросил он. Гуле, несколько лет сотрудничавший с кафедрой артефакторики, знал о магических предметах если не все, то очень многое. Возможно, и в университет не придется ехать.

Приятель пожал плечами.

— Ну, во множественность обитаемых миров ты веришь… — задумчиво произнес он. Лефевр кивнул, и Гуле продолжал: — Ползучие артефакты способны перемещаться между мирами. Есть мнение, что, попадая в иной мир, они во много раз усиливают свои свойства. Но это, как ты сам понимаешь, исключительно философское утверждение. В университете есть несколько предметов с довольно специфическими свойствами, но, конечно, никто тебе не скажет наверняка, есть ли другие миры или нет. И действительно ли эти предметы там побывали. А кстати, с какой целью интерес?

— Мне скинули дело Мороженщика, — сказал Лефевр. — У меня есть подозрение, что он использует нечто вроде Ползучего артефакта.

Священник, облаченный в белое с алым одеяние, вышел из алтарной части храма. Служки несли за ним жертвенных животных и фрукты. Люди, собравшиеся в соборе, встали и склонили головы в знак смирения перед волей Небес.

— Чувствую, что Мороженщику не поздоровится, — негромко проговорил Гуле. Лефевр усмехнулся, чувствуя, как презрительно каменеет лицо.

— Не поздоровится, — откликнулся он. — Это уж точно.

⁂

Алита и подумать не могла, чем закончится ее желание просто прогуляться по улице. До сих пор она успела познакомиться только с крошечным уголком столицы и решила не терять времени даром, тем более что приглашенный парикмахер подстриг и уложил ее волосы по здешней моде, а портной, сняв мерки, что-то прикинул по записям в крошечном блокноте и сказал:

— В моей мастерской есть прекрасное готовое платье по меркам миледи. Если желаете, я принесу.

Конечно, благородные сузианки дождались бы портного с платьем, сидя в собственной гостиной, но Алите показалось неприличным гонять человека туда-сюда, и она отправилась с ним в мастерскую, откуда вышла через полчаса уже в новом наряде — восхитительном светло-зеленом платье с такими искусными вышивкой и отделкой, что Алита невольно почувствовала себя принцессой. В прежней жизни она предпочитала джинсы и кроссовки, но сейчас, когда корсет бережно обнимал талию, мягко приподнимая грудь и придавая осанке истинно дворянскую горделивость, Алита не просто шла, а плыла по мостовой, и губы сами собой изгибались в улыбке: эх, увидел бы ее Никитос — точно бы язык проглотил и подавился своей любимой «обезьяной».

Мысль о бывшем муже не испортила ей настроения, тем более что день выдался пусть и пасмурный, но теплый, а архитектура города оказалась очень интересной — так что Алита чувствовала значительный душевный подъем, любуясь стройными силуэтами дворцов и особняков, останавливаясь возле клумб с пышными осенними цветами и рассматривая афиши на пузатых тумбах. Спустя пару часов она почувствовала легкую усталость и, прикинув обратный маршрут, решила возвращаться в дом Огюста-Эжена. Он, вероятно, уже вернулся с мессы и с кафедры артефакторики. Думая о своем новом друге, Алита не могла не улыбаться от счастья — Огюст-Эжен, судя по всему, был очень хорошим человеком. Напрасно его называют Страховидом: во время ритуала речевой магии Алита поймала обрывок воспоминаний инквизитора — крошечный кусочек прошлого, в котором была какая-то привычная грусть, понимание, что всем понравиться невозможно, и обреченность на одиночество. Вопреки стереотипам, Огюст-Эжен не озлобился: он просто принял свою судьбу и стал жить дальше — Алита не могла не уважать такой подход к жизни. Впрочем, она не считала инквизитора ни страшным, ни уродливым — его внутренняя сила была отличным заменителем внешней привлекательности: жаль только, что остальные не хотели этого понимать. Но у жителей Сузы, насколько Алита успела разобраться, был настоящий культ физической красоты: гуляя по столице, девушка насчитала около пятидесяти магазинов модной одежды, а уж парикмахерских и салонов красоты вообще было понатыкано на каждом углу.

Задумавшись, Алита не заметила, как случайно наткнулась на молодого мужчину, выходившего из дверей парикмахерской и благоухавшего парфюмерией на всю улицу. Мужчина был по меньшей мере принцем: во всяком случае, он раскричался так, словно Алита не просто нечаянно наступила ему на башмак из синей замши, а переехала его экипажем, причем несколько раз.

— Простите меня, милорд, — она обворожительно улыбнулась, стараясь свести все не к обиде, а к легкому недоразумению. — Уверяю вас, я не нарочно.

— Под ноги смотри, животное! — рявкнул на нее щеголь. Кругом уже начал собираться народ: скандал привлек внимание гуляющих, и они поспешили посмотреть, в чем дело. — Тончайшая замша, сшито на заказ самим Витуаром Монтенем, а ты истоптала все своими копытами, дрянь!

Алита почувствовала, как щеки заливает горячей краской стыда и обиды. Не потому, что франт орал на нее, а потому что он был похож на Никитоса. Муж точно так же раздувал скандал на пустом месте, Алита была виновата во всем: в плохой погоде, в скачках валют, в пылинках на подоконнике, а если она пыталась извиняться и оправдываться, то скандал разгорался с новой силой. Это было настолько горько и обидно, что Алита ощутила резкую боль в груди: там словно взбух тяжелый нарост, в котором таилось нечто, рвущееся на поверхность.

Оно действительно вырвалось: Алита увидела алую вспышку, а скандалящий франт на мгновение захлебнулся воплями и рухнул на мостовую, схватившись за горло. Толпа замерла, а потом люди разразились испуганными и нервными криками, и кто-то схватил Алиту за руку, призывая полицию и инквизицию.

— Ведьма! — орала тоненькая леди эфемерной, почти ангельской красоты. Ее крики больше подошли бы торговке овощами. — Ведьма! Злонамеренная ведьма!

— Ведьма!

— Держите ее!

Ноги подкосились, и Алита свалилась на мостовую. Вопли зевак на мгновение усилились, а потом растаяли, и стало темно.

⁂

— Нежные какие ведьмы пошли, — сказал мужской голос, спокойный и холодный. От слов веяло стылостью прозекторской и январским морозом. — Прибила человека и свалилась.

Рука, затянутая в гладкую перчатку, поплыла от груди к животу и ниже. Алита вдруг поняла, что холодный голос говорит о ней, и чужая рука по-хозяйски оглаживает ее тело. Это было настолько гадко и отвратительно, что Алита дернулась в сторону и тотчас же закричала от боли, пронзившей запястья.

— Не так быстро, дорогуша, — хохотнул второй. — А то покалечишься до начала потехи.

Тьма перед Алитой рассеялась, открыв небольшой, ярко освещенный зал и двоих молодых мужчин в темно-серых форменных сюртуках с белыми шнурами на груди. В такую же форму был одет Огюст-Эжен, только шнур у него был один, золотой. Переведя взгляд в сторону и вверх, Алита увидела, что ее руки пристегнуты к каким-то деревянным перекладинам. Липкий мерзкий страх, зародившийся в груди, стал расти и крепнуть. Помещение было слишком похоже на пыточную, а эти двое в форме — на тех, кто не церемонится с попавшими к ним в руки.

— А она крепкая, — обладатель холодного голоса, тощий и бледный тип с неприятным цепким взглядом, деловито похлопал Алиту по бедру.

«Я голая вишу на дыбе, — подумала она. — И меня собираются допрашивать и пытать. Либо насиловать и пытать. Ничего хорошего».

— Ну еще бы, — второй, светловолосый крепыш, сунул перо в чернильницу и поднялся из-за стола. — Хороший нам подарочек к празднику, правда? Ведьма, да злонамеренная, да еще и хорошенькая. Скоротаем дежурство, да?

Алита прикрыла глаза, стараясь совладать с собой. В памяти всплыл орущий франт на мостовой — если она действительно каким-то образом убила его, то дела очень плохи. Тут никто не станет проявлять доброту и понимание к злонамеренным ведьмам. Впрочем, один вариант все же был.

— Руки убери, урод, — процедила Алита, презрительно глядя поверх голов инквизиторов. Первый, который по-прежнему водил ладонью по ее бедру, посмотрел на Алиту так, словно с ним заговорило животное. — Руки убери и отвяжи меня. Я из ваших. Работаю со Страховидом Лефевром. Так что отвяжи меня и принеси мои шмотки. Холодно тут.

Светловолосый ухмыльнулся и покачал головой. Похоже, слова Алиты не произвели на него никакого впечатления — в отличие от его коллеги, на лице которого проступило сомнение.

— Да мы с товарищем не брезгливые, — спокойно сказал он. — Под кем ты там валяешься, нам без разницы. А вот за грубость… За грубость надо отвечать, — и он хлестнул Алиту по щеке, сильно и резко, так что она отшатнулась, ударилась головой о деревяшку дыбы и обмякла, бессильно повиснув на оковах. Сквозь волну вязкой беспомощности, охватившую тело, Алита почувствовала, как светловолосый с каким-то привычным спокойствием патологоанатома скользнул ладонью по ее лобку и вниз и резким, отработанным движением запустил пальцы внутрь. Алита взвизгнула и снова рванулась в сторону и получила еще одну пощечину.

— Ну, виргинального состояния и в помине нет, — прокомментировал светловолосый, отводя руку. — Собственно, неудивительно. А поэтому…

— А поэтому вы сейчас снимаете ее с дыбы, — прозвучал в допросной новый голос. Вскинув голову, Алита увидела, что на пороге стоит Огюст-Эжен собственной персоной и его вид не сулит коллегам ничего хорошего. Он смерил присутствующих презрительным взглядом и рявкнул: — Быстро, мать вашу!

Недавние истязатели кинулись к дыбе, и через несколько минут Алита уже сидела на низенькой скамье, подтянув колени к животу и прикрыв грудь руками. Лефевр прошел к столу и, взяв исписанные листки, пробежался по ним взглядом. Незадачливая парочка вытянулась во фрунт поодаль: по их побледневшим лицам было понятно, что их не ждет ничего хорошего.

— Она сказала, что является сотрудником инквизиции? — Лефевр говорил спокойно, но Алита чувствовала тяжелую волну его внутренней ярости, медленно катившуюся по допросной.

— Да, говорила, что работает с вами, — хмуро признался светловолосый.

Лефевр развернулся от стола и посмотрел на него так, что белесый истязатель явно собрался бежать застирывать портки.

— И?

— Ну вы же не говорили, что она с вами работает, — подал голос второй инквизитор.

Ноздри Лефевра дрогнули.

— Не понял, — с обманчивой мягкостью сказал он. — Я должен перед вами отчитываться? Она просто оглушила этого придурка и правильно сделала. Будет знать, как себя вести. В конце концов, по протоколу это просто устное разъяснение на месте, не более того.

Инквизиторы дружно опустили взгляд в пол. Если бы они могли, то наверняка растаяли бы в воздухе. Шмыгнув носом и смахнув со щеки слезинку, Алита притянула к себе ворох своей одежды и принялась одеваться. Ее знобило, и она по-прежнему чувствовала в себе чужие пальцы. Это было невыносимо. За время, проведенное в зоопарке, она успела смириться с тем, что ее личные границы может нарушить любой, что у нее нет прав даже на собственное тело, но вот надо же — расслабилась, размякла, поверила, что все будет хорошо, и жизнь тотчас же снова кинула ее в грязь.

Платье застегивалось на спине. Еще один повод ощутить себя полностью беспомощной.

— Пошли вон, — произнес Лефевр так, что Алиту стало знобить еще сильнее.

Инквизиторы покинули пыточную практически на первой космической скорости: только что были тут — и уже нету. Только дверь хлопнула.

Лефевр подошел к Алите и принялся застегивать крючки платья. Алита стояла неподвижно, чувствуя себя сломанной марионеткой в руках кукольника. Осторожные прикосновения заставляли Алиту задерживать дыхание от непонятного тянущего чувства, наполнявшего грудь.

— Я очень испугался за вас, — признался Лефевр. — Как вы себя чувствуете?

Его забота казалась совершенно искренней, но Алита ощущала, как между ними возникает стена, мешающая поверить в эту искренность. Потому что она до сих пор чувствовала чужие прикосновения на своей коже. Служить людям, защищать слабых, преследовать зло — что ж, она на собственном опыте убедилась, как именно здешние инквизиторы делают свою работу. Интересно, сколько ни в чем не повинных женщин Лефевр пропустил через эту пыточную, собственноручно проверяя их виргинальное состояние? И что он делал с ними после этого? Многим ли удалось уцелеть?

Негодяи не всегда выглядят таковыми. Никитос тоже поначалу создавал впечатление приличного человека.

— Неважно, — выдохнула Алита и сделала несколько шагов в сторону, не оглядываясь на Лефевра. — Спасибо за все, что вы для меня сделали, Огюст-Эжен. Прощайте.

— Подождите, — Лефевр придержал ее за руку и встревоженно произнес: — Я никуда вас не отпущу в таком состоянии.

От нарастающей боли в груди Алите хотелось кричать. Она попробовала вырвать руку, но проще было бы освободиться из капкана. Лефевр развернул ее к себе, и Алита, взглянув в его лицо, поняла, что он растерян. Причем растерян всецело.

— По крайней мере, объясните, — негромко сказал он.

— Вы инквизитор, — выдавила Алита. Боль в груди подступала к горлу, стискивала его жгучими пальцами, и слова превращались в предсмертный хрип. — А методы работы инквизиции я только что испытала на своей шкуре. Я признательна вам за помощь и всегда буду благодарна за то, что вы для меня сделали… Но вы такой же, как и эти уроды. Профессия обязывает.

Пальцы Лефевра разжались, и он опустил руку. Несколько мгновений Алита стояла молча, не в силах взглянуть ему в лицо, а потом сказала:

— Прощайте, — и пошла к выходу.

Она не видела, куда идет, и не понимала, что происходит вокруг. Голову наполнял странный шум, и Алите казалось, что она вот-вот упадет где-нибудь. Она прекрасно понимала, что вырвалась в новую жизнь, не имея ни документов, ни денег, что сама отказалась от единственного человека в Сузе, который был к ней добр, что… Выйдя из здания инквизиции, Алита долго шла по темнеющим улицам вечернего города, расцветающего огнями фонарей и реклам, и ей было все равно, куда она идет. Она не испытывала ничего, кроме горечи и ненависти к себе и своему телу. Ничего больше.

Потом она пришла в себя — сознание прояснилось, и Алита обнаружила, что сидит на лавочке возле входа в маленький парк, а напротив веселый круглый фонарь над гостеприимно распахнутыми дверями особняка освещает большой плакат. Изящные буквы с легким наклоном извещали о том, что «Дому мадам Бьотты требуица прикащица». Вздохнув и мысленно исправив орфографические ошибки, Алита поднялась со скамьи и направилась к особняку.