Личностно-профессиональное развитие учителя: стратегии, ресурсы, риски

Лариса Митина, 2018

В монографии представлено всестороннее исследование, включающее актуальные разработки и форсайт-идеи, направленные на решение важнейшей проблемы современной психологии образования – теоретико-методологическое обоснование и разработку концепции и технологии ресурсной и рискологической детерминации профессионального развития учителя с позиции системного личностно-развивающего подхода. Данный подход обращен к широкому культурному контексту профессиональной жизнедеятельности педагога. Он позволяет изучать профессиональную жизнь учителя целостно в единстве как личностно-профессионального развития, так и профессионального регресса, в единстве как «позитивной» стратегии профессионального развития, характеризующейся процессами созидания, наращивания творческого потенциала, трансформации вызовов времени и рисков в личностные ресурсы, так и «негативной» стратегии адаптивного функционирования, ведущей к расходованию своего креативного потенциала, к неудачам в профессии, невротизации и стагнации. Монография предназначена для широкого круга читателей: научных работников и аспирантов, педагогов и студентов, а также для специалистов, интересующихся проблемами ресурсной психологии и психологии развития.

Часть I

Методологические и концептуально-теоретические основы личностно-профессионального развития учителя

Глава 1. Психология профессиональной деятельности учителя: системный личностно-развивающий подход

Глобальной задачей XXI в. является гуманизация образования, определяющая поворот от технократических целей к гуманистическим, усиление внимания к личности ребенка как высшей социальной ценности, появление принципиально новых требований к педагогическим кадрам. Это связано прежде всего с той важнейшей миссией, которую выполняет учитель как носитель культуры в личностном развитии подрастающего поколения. Понятие педагогического профессионализма сегодня начинает рассматриваться в контексте того, в какой мере учитель может развить субъектный потенциал учащегося, обеспечить условия его личностного роста (А. Г. Асмолов, Л. М. Митина, А. Б. Орлов, В. В. Рубцов и др.). Это возможно лишь при условии изменения парадигмы образования.

Традиционная «познавательная» парадигма образования, в основе которой лежит дидактическая модель Г. Гербарта, утвердилась в России с XIX в. Отличительной чертой «германской» модели является фундаментальность, ориентированность на передачу обучающимся общественно-исторического опыта в виде социокультурных норм, сложившихся в ходе научного познания. Основная задача обучения как социального института состоит в обеспечении психолого-педагогических условий, позволяющих превращать общественное сознание в индивидуальное.

Процесс становления индивидуального сознания рассматривается в этой модели как присвоение обучающимся продуктов общественного сознания, задаваемых обучением. Обучение стремится оттеснить, игнорировать субъектный опыт как несовершенный либо насильственно переделать, втянуть в «прокрустово ложе» научных понятий. Картина мира просто «пересаживается» в голову ученика, следствием чего является формализм знаний, снижение, а подчас потеря познавательного интереса, отказ от самостоятельности и ответственности.

При этом учитель выступает лишь в роли транслятора новым поколениям культурных ценностей, выработанных в прошлом. Осознавая или интуитивно ощущая несопоставимость культурного богатства и собственных возможностей его передачи, а также возможностей его освоения учеником, педагог почти неизбежно оказывается в состоянии глубокого внутриличностного конфликта (Л. М. Митина, 1998, 2004, 2014) либо превращается в урокодателя, слугу предмета, где утрамбованное культурное содержание утрачивает свою изначальную связь с культурой (В. И. Слободчиков).

В результате — взаимное отчуждение, противостояние педагога и учащегося, в котором потерпевшей стороной, как правило, оказывается последний. Школа, призванная быть пространством, где созданы условия для саморазвития личности ребенка, часто становится источником психологической (а порой и физической) опасности для него, причиной антропогенных нарушений: дидактофобии, школьного невроза, субъектного дизонтогенеза. Носителем этих угроз порой оказывается учитель, что разрушительным образом отражается и на нем самом. Как профессиональная группа, учительство отличается крайне низкими показателями физического и психического здоровья, и эти показатели снижаются по мере увеличения стажа работы в школе (Л. М. Митина, 1999, 2005, 2015).

Можно утверждать, что попытки реформирования, модернизации системы образования окажутся малоэффективными, если не будут приняты меры к решению проблем основного субъекта всех этих преобразований — учителя.

Основные причины проблем можно обнаружить в двух слоях осмысления педагогической проблематики: эмпирическом и теоретическом. Первые связаны с тем, что восприятие фигуры учителя опосредуется бытующими до сих пор мифами, априори наделяющими педагога позитивными характеристиками, а его труд — преимущественно развивающими возможностями. Кроме того, моральной компенсацией за явно неадекватную оценку труда учителя со стороны государства выступают декларативные высказывания о его высокой миссии, о творческом характере педагогической профессии. Признание того, что многие учителя несут в себе риск деформаций учащихся, вступало бы в диссонанс с этими декларациями. Причиной теоретического характера мы считаем трудноразличимость должного и сущего в деятельности педагога, вследствие чего основное внимание в науке уделялось позитивной профессионализации учителя, т. е. рассмотрению его профессионального пути как трудного, не прямолинейного, но стратегически направленного на развитие и самоактуализацию.

Вместе с тем в наших многочисленных исследованиях показано, что профессиональное развитие характерно лишь для 12 — 20 % учителей, в то время как около 80% учителей функционируют в русле модели адаптивного поведения, характеризующейся сдерживанием профессионального роста и приводящей к стадии профессиональной стагнации (Л. М. Митина, 1999, 2008, 2014).

В последнее время образование активно переориентируется с передачи глубоких знаний (знаниевый подход) на формирование навыков и компетенций, т. е. конкретных умений применять усвоенное на практике (компетентностный подход). Вместе с тестовой формой проверки знаний этот подход типичен для американской модели образования, хотя, ссылаясь на вхождение России в Болонский процесс, этот подход предпочитают называть европейским.

Смену образовательной парадигмы закрепила глобальная тестовая проверка знаний и компьютеризация школ, что породило новые психологические проблемы. Одной из основных психологических проблем информационного общества является дистанцирование мира детства от взрослого мира. Современные дети, растущие в инфрмационном обществе, очень рано выходят за рамки контактов, ограниченных преимущественно своим ближайшим окружением (Д. И. Фельдштейн, 2012 и др.).

Два-три десятилетия назад ребенок развивался внутри конкретной социальной группы (родителей, учителей, сверстников). Сегодня он практически с детства попадает в огромный, развернутый социальный мир, где на его сознание обрушивается хаотичный поток информации, идущий прежде всего от телевизора и Интернета, перекрывая знания, получаемые от родителей, воспитателей, учителей. Это качественно иной тип информации, принципиально меняющий структуру мышления детей, их самосознание, миропонимание, вызывающий зачастую эмоциональный дискомфорт, чувства растерянности, одиночества, ненужности взрослому миру, тревожности. В результате другой центральной проблемой образования является сохранение психологического благополучия детей, их психологической безопасности (И. А. Баева, 2002; В. Н. Барцевич, 2015; Н. Г. Рассоха, 2003 и др.).

В последние годы резко увеличилось количество детей с пограничными психическими состояниями, возросло число детских суицидов, расширился диапазон объектоспецифических видов зависимостей у детей (алкогольная, наркотическая, никотиновая, игровая, компьютерная и иные). Возникновение и закрепление негативных психических образований на всех этапах онтогенеза связано с депривацией ведущих потребностей растущего организма, прежде всего потребности в «живом» общении. Многочисленные психологические исследования показывают, что технократизированная социальная среда разрушительно влияет на личность ребенка. Личность не развивается, не формируется, не существует вне социальной реальности, которая в настоящее время предстает в виде технократизированной социальной среды. Опосредованная компьютерными технологиями реальность воздействует уже не на отдельные функции и процессы личности, а затрагивает все ее сферы и, опосредуя современную культуру, значительно влияет на развитие социума (Ю. Д. Бабаева, Е. П. Белинская, А. Е. Войскунский).

Все эти тенденции и проблемы порождают новые предметы, задачи и вызовы для педагогической деятельности. Перечислим некоторые из них:

— развитие умения использовать информационно-коммуникативные технологии в качестве средства, а не цели жизнедеятельностти;

— информационно-коммуникативное операциональное развитие;

— формирование умения распознавать полезную и вредную информацию;

— формирование отношения к новым эталонам и формам жизни;

— развитие умения понимать Других и формирование толерантного отношения к ним;

— формирование личностной идентичности в системе национальной и мировой культурной и социальной идентичностей.

Отличительной чертой современного общества является появление все новых требований к педагогу, прописанных в профессиональном стандарте учителя:

— работа с одаренными учащимися;

— работа в условиях реализации программ инклюзивного образования;

— преподавание русского языка учащимся, для которых он не является родным;

— работа с учащимися, имеющими проблемы в развитии;

— работа с девиантными, зависимыми, социально запущенными и социально уязвимыми учащимися, имеющими серьезные отклонения в поведении.

Как следует из приведенного выше перечня, в нем отражены совершенно разные виды работы учителя, предполагающие разные технологии профессиональной деятельности.

Готов ли современный учитель не только овладеть различными технологиями профессиональной деятельности, но и применять их на практике при работе с такими разными категориями детей? Ответ однозначно отрицательный. Именно поэтому в последнее время появились принципиально новые формы обучения (например, дистанционные, экстернатные), вообще не предусматривающие материализованный образ педагога или снижающие и даже искажающие роль учителя (например, смешанное обучение, сочетающее традиционные методы обучения с участием учителя и элементы онлайн-обучения).

Анализируя процесс современного состояния российского образования, можно выделить три альтернативы его дальнейшего развития:

а) заменить «живого» учителя неким неодушевленным обучающим устройством;

б) при низкой квалификации учителя ограничить его роль консультационными и организационными функциями;

в) учителю с высокой квалификацией дать возможность обеспечить творческое управление педагогическим процессом в совместной деятельности с активно познающими новое знание учащимися (при соблюдении основных технологических принципов).

Первые два варианта обусловливают параллельное существование учителя и ученика, инфантилизм, иждивенчество, бездуховность последнего, а ведь именно духовность, культура, язык, образование и являются основой российской ментальности.

Отечественное образование, вне зависимости от приписываемой ему модели, в лучших своих проявлениях всегда было глубоко национальным и личностно-развивающим. Оно строилось с учетом духовных, ценностей, которые характерны для России. И великие педагоги России, и педагоги-подвижники, которые были, есть и будут в каждой школе, всегда нацелены на развитие личности ребенка, а обучение воспринимают как средство развития и раскрытия потенциала учащегося. Современная личностно-развивающая модель образования рассматривает систему «учитель — ученик» как постоянно развивающуюся духовную общность, где учитель не только создает оптимальные условия для развития позитивного потенциала каждого ученика, способен заинтересовать, увлечь, но и сам открыт новому опыту, новому знанию, постоянно развивается и получает удовольствие и удовлетворение от своего труда (Л. М. Митина, 2004, 2014).

Вместе с тем необходимо отметить, что наряду с появлением новых требований к педагогу неизмеримо расширились возможности учителя за счет дифференциации существующих и возникновения новых не только профессий, но и видов активности, новых (творческих) функций в рамках одной профессии, новых граней между смежными (и не только) профессиями.

Например, в широко цитируемом «Атласе новых профессий» утверждается, что в ближайшие 15 лет возникнут более 200 новых и исчезнут более 50 существующих профессий. Некоторые перспективные профессии в области образования, которые появятся в ближайшем будущем (после 2020 г.), перечислены ниже.

• Разработчик инструментов обучения состояниям сознания. Создает программы и оборудование (например, устройства биологически обратной связи) для обучения пользователей продуктивным состояниям сознания (высокая концентрация, расслабление, повышенные творческие способности и др.).

• Игропедагог — специалист, который создает образовательные программы на основе игровых методик, выступает игровым персонажем. В школах будет замещать традиционного учителя.

• Разработчик образовательных траекторий.

• Тренер по майнд-фитнесу — специалист, который разрабатывает программы развития индивидуальных когнитивных навыков (памяти, концентрации внимания, скорости чтения, устного счета и др.) с помощью специальных программ и устройств с учетом особенностей психотипа и задач пользователя.

Означает ли это переход образования, как и всего общества, к постиндустриальной эпохе? Ее контуры еще только вырисовываются, и те характеристики, которыми ее в настоящий момент наделяют, можно считать предварительными. Считается, что постиндустриальная эпоха будет основываться на наукоемких отраслях народного хозяйства, на высокоразвитой системе образования, которая будет обеспечивать общество высококвалифицированными специалистами, способными к творческой работе, к постоянному процессу обучения на информационных технологиях, пронизывающих все общество. Действительно, эта характеристика очень «привязана» к сегодняшнему дню, однако очевидно, что ввиду стремительных темпов развития информационных технологий уже через одно-два десятилетия эта характеристика будет выглядеть анахронизмом. По нашему мнению, сущностная характеристика новой эпохи сместится из технологической составляющей в личностную, ценностную и организационную. Система ценностей, очевидно, будет включать в себя представления о социальной справедливости, экологической безопасности, рациональности (в новой форме), а также конкретные ценности и личностные характеристики, ориентированные на образы желаемого будущего.

Условием успешной профессиональной деятельности педагога будет умение творчески перестраивать ее с учетом новых вызовов времени, ценностных ориентаций и жизненной философии.

Новый подход требует новых моделей профессиональной деятельности учителя и новых моделей подготовки педагогических кадров.

Если рассматривать такой показатель, как соотношение времени существования технологии педагогической деятельности и времени жизни специалиста, легко выделить несколько характерных значений этого параметра, каждому из которых, по нашему мнению, соответствует своя модель подготовки.

Предельно обобщая, остановимся на двух вариантах.

Первый вариант. Время существования технологии больше или соизмеримо с временем жизни специалиста. Складывается модель его подготовки, ориентированная на формирование вариативной системы научных знаний. Ведущей формой учебной деятельности является лекция, которая подкрепляется практическими занятиями, а главной целью — получение знаний, умение их использовать. Адаптация к меняющимся условиям профессиональной деятельности осуществляется путем пополнения знаний в условиях действия системы повышения квалификации учителей.

Второй вариант связан со случаем, когда время существования технологии меньше времени жизни специалиста. Условием успешной профессиональной деятельности становится умение ее перестраивать с учетом резкого изменения общественно-экономических отношений, ценностных ориентаций, жизненной философии. Цель подготовки педагога в этом случае должна быть связана не только с формированием навыков деятельности, но и, что принципиально, личностных характеристик будущих профессионалов. И здесь ведущим являются активные формы обучения, которые тем не менее не исключают традиционный стиль обучения.

Обращает на себя внимание, что движение в сторону второго варианта сопровождается переходом от цели обучения в виде знаний — умений — навыков (в их классическом понимании) к развитию личностных характеристик будущего профессионала, уровень сформированности которых во все большей мере выступает в роли непосредственных показателей профессиональной зрелости педагога. По сути, образовательная система должна становиться все более гуманитарной и гуманистической.

В русле гуманистической парадигмы образования становится очевидной возможность и необходимость интеграции лучших традиций педагогического образования — знаниевого и компетентностного подходов — с инновациями личностно-развивающего направления.

Учитывая тот факт, что очевидно определение проблемного поля развития современного инновационного общества, в котором существенная роль принадлежит профессионалам нового типа, современное педагогическое образование должно ставить задачу подготовки учителей, способных активно осуществлять инновационную педагогическую деятельность.

Профессионализм учителя и образующие его категории, такие как профессиональное развитие и профессиональная самореализация, приобретают сегодня определяющее значение и признаются одним из показателей качества образования и цивилизованности общества.

В педагогической психологии известны глубокие и содержательные исследования профессионального развития учителя (А. А. Бодалев, С. Г. Вершловский, Ф. Н. Гоноболин, С. Б. Елканов, И. И. Ильясов, В. А. Кан-Калик, С. В. Кондратьева, В. А. Крутецкий, Н. В. Кузьмина, Ю. Н. Кулюткин, Г. Н. Мальковская, Т. С. Полякова, П. А. Просецкий, В. А. Сластенин, И. В. Страхов, Г. С. Сухобская, Л. М. Фридман, А. И. Щербаков и др.). Они посвящены изучению характерных особенностей деятельности и личности учителя, его педагогических способностей и мастерства, мышления, такта, т. е. изучению феноменологии педагогического труда. Последние работы А. А. Вербицкого, И. А. Зимней, М. М. Кашапова, А. К. Марковой, В. Е. Орла, Ю. П. Поваренкова и др. открывают новую перспективу изучения профессионального труда учителя. Эти исследования подготовили переход от фрагментарного и статического рассмотрения педагогической деятельности к пониманию педагогического труда как целостной и развивающейся психической реальности. Подобный переход востребован и практикой школы, нуждающейся в преодолении (и предотвращении) таких негативных явлений, как ранние «педагогические кризы», «педагогическое истощение», «сгорание», профессиональная стагнация учителя. Их преодоление предусматривает замену авторитарной стратегии обучения личностно-развивающей. Последняя требует существенной перестройки сложившихся к настоящему времени взглядов на психологию учителя, его профессиональное развитие. Такая реализация требует реконструкции принципов психолого-педагогической теории, системы понятий, методов исследования, т. е. разработки нового методологического подхода и обобщающей психологической концепции личностно-профессионального развития учителя.

В психологической науке сегодня с разной степенью успешности существуют несколько научных методов познания. В 60–70-х гг. прошлого века особой популярностью пользовался системно-структурный метод анализа. Его особая привлекательность для исследователей была связана с главным принципом — принципом целостности системных объектов, который казался наиболее адекватным для изучения сложно организованных психологических реалий. Однако феноменологическое описание структуры объекта схватывает его статическое состояние и максимально продуктивно для характеристики относительно устойчивого функционирования объекта. Если же требуются достоверные и убедительные данные о динамике поведения системы, то внутреннее ограничение системно-структурного анализа довольно быстро становится очевидным.

Другой подход — процессуально-динамический — может включать в себя элементы системно-структурного анализа, однако главные акценты здесь ставятся на изучении динамики поведения системы, на определении его побудителей и регуляторов, функционального назначения отдельных психических явлений. Тем самым пространственно-структурные характеристики психического восполняются динамическими и функциональными характеристиками, что позволяет выработать целый ряд новых категорий описания психологической реальности, таких как «механизм», «движущие силы», «направленность» и др.

С помощью этих категорий структурное представление о психологической реальности превращается в действующую модель. Такая модель позволяет объяснить конкретные психологические реалии: действия, состояния, поведение человека. Однако, как правило, в исследовательской практике эти объяснения ограничиваются рамками конкретной ситуации, узким временным интервалом. В этом смысле объяснительные и предсказательные функции процессуально-динамического подхода также существенно ограничены.

Особое место в отечественной психологии занимает деятельностный подход, который воплотил в себе достоинства всех других подходов и во многом преодолел их недостатки и ограничения. Именно деятельностный подход заложил основы понимания феномена «развитие» не только как созревания или простых изменений во времени, но и как качественное преобразование в психологической системе. Наряду с разработкой разнообразных технологий развития психологических систем, деятельностный подход ввел «культ» формирующего эксперимента, основанного на утверждении о том, что успешное формирование какого-либо психологического свойства или структуры зависит от правильного подбора и организации определенного вида деятельности. В конечном счете это явилось одной из причин скатывания мощной по своей сути методологии на позиции социоморфизма, в котором не учитывалось, что общий ход развития человека слишком сложен, чтобы свести его к одному типу детерминации. Поэтому в последние десятилетия появились такие подходы, как субъектно-деятельностный, личностно-деятельностный и т. п.

Вместе с тем, чтобы рассмотреть профессионализм на современном уровне и в категориях современной психологии, важно обращение к новым методологическим подходам, представленным в науках интеграционно-синтезирующего плана, смысла и характера, которым принадлежит особая роль в понимании и изучении человека. Наиболее продуктивными в изучении профессионального становления человека являются т. н. «новосистемные» подходы: системно-эволюционный, системно-синергетический, системогенез и некоторые другие.

Таким образом, рассмотренные выше научные подходы существенно различаются между собой. В каждом из них выработан собственный класс представлений и соответствующих понятий, не выводящихся из какой-либо одной, общей для них категории. В то же время эти подходы взаимодополняют и взаимополагают друг друга и могут быть объединены в рамках единого системного личностноразвивающего подхода.

Системный личностно-развивающий подход к изучению психологических основ профессиональной деятельности человека (Л. М. Митина, 2012, 2014, 2017) вытекает из системы философско-психологических воззрений на фундаментальные представления о жизни и человека в мире, из теоретико-методологического и практического изучения человека с парадигмальных позиций философской антропологии, основным предметом которой является проблема творческой активности, саморазвития и внутренней детерминации жизнедеятельности человека. В русле этого подхода используются идеи культурно-исторической детерминации развития психики (Л. С. Выготский), в которой сформулирован принцип саморазвития личности. Идея субъектной детерминации жизненного пути человека обусловила выделение рефлексии в качестве основного механизма саморазвития (К. А. Абульханова-Славская, Б. Г. Ананьев, Л. И. Анцыферова, А. В. Брушлинский, С. Л. Рубинштейн и др.). Идея деятельностной детерминации (А. Н. Леонтьев, В. В. Давыдов, В. В. Рубцов, Д. Б. Эльконин и др.) основана на приоритетности деятельностно-преобразующего способа существования. Идея системной детерминации (Б. Ф. Ломов, В. А. Барабанщиков, В. Д. Шадриков и др.) позволила выделить такие модусы, как многомерность, многоплановость, многоуровневость, множественность детерминант психики.

Системный личностно-развивающий подход качественно расширяет объектно-предметное поле исследований в разных пространствах профессиональной жизнедеятельности учителя и делает возможным содержательное и экспериментальное изучение личностно-профессионального развития учителей и студентов педвузов. Новый подход с неизбежностью становится проектным, поскольку связан с построением сложных объектов, соединяющих воедино конкретные исследования и проекты образовательных систем, стратегию и технологию непрерывного образования педагогов.

В рамках системного личностно-профессионального подхода профессиональное развитие учителя понимается как рост, становление, интеграция и реализация в профессиональном труде профессионально значимых личностных качеств и способностей, профессиональных знаний и умений, но главное — активное качественное преобразование учителем своего внутреннего мира, приводящее к принципиально новому способу жизнедеятельности (Л. М. Митина, 1998, 2004). Вопрос о самой природе развития — активности личности — в самом общем смысле противопоставляет идеи механицизма в понимании природы человека и идеи организмического подхода. Согласно первой из них, одним из фундаментальных оснований развития является способность человека гибко реагировать на любые изменения (адаптироваться). Противоположная точка зрения акцентирует внимание не на факте реактивности человека, а на его способности вступать во всякого рода взаимодействия и тем самым проявлять себя активно.

Методологический плюрализм современной психологии выражается, ко всему прочему, в изменении и модификациях ее категориального строя. Это с необходимостью предполагает включение новых категорий в понятийный аппарат психологического знания и переосмысление старых, и прежде всего включение и обоснование содержания таких категорий, как «развитие» и «адаптация».

С теоретической точки зрения решение проблемы развития/адаптации как альтернативных стратегий жизнедеятельности, в т. ч. профессиональной жизнедеятельности учителя, актуально как для возрастной и педагогической психологии и психологии развития, так и для общей психологии и психологии личности — в силу прояснения вопроса активности и свободы выбора человека в условиях современного нормативного пространства. И в дальнейшем речь должна идти о поиске детерминант развития ресурсных возможностей учителя. Такие предельно общие категории, как «ресурсы» и «риски», были выработаны в разных подходах, но в совокупности своей они оказываются совершенно необходимыми при реализации принципов развития в парадигме системного личностно-развивающего подхода.

Глава 2. Ресурный и рискологический подходы в психологических исследованиях

2.1. Ресурсный подход

В русском языке слово «ресурс» имеет два основных значения: 1) запас, источник чего-нибудь (природные, экономические, трудовые ресурсы); 2) средство (от франц. ressource — вспомогательное средство), к которому обращаются в необходимом случае (С. И. Ожегов, 1964). В самом общем виде под ресурсом понимается некая совокупность ценностей, запасов, возможностей, которые потенциально могут быть использованы в случае необходимости. В психологии термины «психический ресурс», «личностный ресурс», «адаптационный ресурс» употребляются для обозначения широкого круга биогенетических, интеллектуальных, характерологических, волевых качеств человека.

Первоначально предметная область ресурсного подхода сложилась в экономических системах, в сфере моделирования процессов производства и потребления. В последнее время понятийный и исходный формально-методологический аппарат ресурсного подхода становится все более популярным среди исследователей, работающих не только в естественно-научных и технических областях знаний, но и в гуманитарных (Н. Е. Водопьянова, 2003; С. А. Дружилов, 2010; Г. П. Звездина, 2006; И. Б. Котова, О. Г. Власова, 2005; Т. Ю. Иванова, Д. А. Леонтьев, Е. И. Рассказова, 2016; С. Н. Толстов, Е. А. Шмелева, 2012 и др.). Постепенно приобретая статус междисциплинарного принципа, ресурсный подход распространяется главным образом в исследованиях характера взаимодействия объектов, различных по своей природе и объединенных в системные комплексы.

В ряде областей психологической науки ресурсный подход реализуется через исследование ограниченных психологических и психофизиологических возможностей человека, понимаемых в достаточно широком смысле (Г. М. Зараковский, В. В. Павлов, А. М. Волков, Д. Канеман, Д. Навон, Д. Гофер, А. Сэндерс). К примеру, в таком контексте «ресурсный подход» развивался у Д. Канемана (1973) в концепции внимания, используясь в качестве «умственного усилия», специфического «энергетического» ресурса. Основные постулаты этой концепции, позволяющие строить экспериментально проверяемые модели, состоят в допущении ограниченности ресурса внимания у человека и возможности его распределения по разным задачам, от чего зависит успешность их решения.

Аналогично, на наш взгляд, трактуется ресурс в компетентностном подходе, когда речь идет о совокупности свойств человека, обеспечивающих возможность успешного освоения деятельности и развития личности. Присвоение этих возможностей становится индивидуально-личностным ресурсом развития. Отсутствие компетенций принимается как истощение ресурса, его ослабление. Обновление или восстановление имеющегося ресурса рассматривается как приобретение нового опыта деятельности, отношений, взаимодействия и личностных проявлений (О. О. Киселева, 2002; Н. Б. Москвина, 2005).

Ряд авторов отрицают продуктивность ресурсного подхода в психологических исследованиях, подвергая сомнению тезис об ограниченности возможностей человека и утверждая, что снятие ограничений достигается обучением и тренировкой (У. Найссер, 1981; Б. М. Величковский, 1982).

В. П. Зинченко (2000) полагает, что противоречия между сторонниками и противниками ресурсного подхода могут быть сняты и возможности ресурсного подхода значительно расширены привлечением идеи об обменных отношениях, существующих во взаимодействующих системах. Особую методологическую роль ресурсного подхода автор видит в научном познании ограничений многообразных реально существующих структур. Предлагая понятие об обменных отношениях, автор имеет в виду не только традиционное представление об обменах, наблюдаемых на внешнем результативном уровне деятельности, а подразумевает также обменные отношения, протекающие в сфере психических процессов, свойств и состояний субъекта деятельности. Такие обменные отношения, посредством которых реализуется регуляторная функция психической деятельности, наблюдаются на всех уровнях психических явлений — от ощущений и перцепции до интеллектуальных, эмоционально-волевых и личностных свойств субъекта деятельности, а также на уровне социально-психологических феноменов, что неоднократно доказывалось в работах Ю. М. Забродина, К. А. Абульхановой-Славской, К. В. Бардина, О. А. Конопкина, Б. Ф. Ломова, П. В. Симонова, С. Стивенса. Объединяет данные исследования то, что в них не отменяются исходные ограничения, а их снятие включает в себя в подчиненном виде обменные отношения, обеспечивая диалектическое единство субъект-объектных взаимодействий.

Совершенно иной контекст задают реализации ресурсного подхода в исследованиях разного рода психологических потенциалов (личностного, профессионального, познавательного и др.), т. к. сама природа потенциального понимается: как ресурс и резерв личности (Б. Ф. Ломов, Б. Г. Ананьев); как спектр устойчивых возможностей, которые строго предопределены внутренними свойствами (С. Л. Курдюмов); как «зона ближайшего развития» (Л. С. Выготский); как незаконченные, фиксированные образования, которые в своей неопределенности таят различные возможности (С. Л. Рубинштейн); как количественное накопление качественно новых элементов (A. В. Запорожец, В. Г. Асеев); как качество личности, которое проявляется в отношениях или установках (Ю. Н. Емельянов); как проявление идентификационных характеристик личности, отнесенных в будущее (Е. П. Белинская), и мн. др.

Идея потенциальных возможностей, на наш взгляд, придает ресурсному подходу выраженную прогностическую направленность, принципиально значимую для психологических исследований. В контексте данной идеи психологический ресурс в широком смысле рассматривается как такой резерв личностных возможностей, который может быть востребован и использован для преодоления трудностей в достижении поставленной цели, если в использовании этого резерва возникнет необходимость перспективной реализации, в отличие от личностных возможностей, которые актуализируются «здесь и теперь», т. е. в момент их актуальной необходимости (Л. И. Анцыферова, Т. И. Артемьева, В. Г. Асеев, Е. Ф. Зеер, В. П. Зинченко, Б. Ф. Ломов, В. Н. Марков, Б. Д. Парыгин, К. В. Петров и др.). Ведущим свойством ресурса можно считать вероятность реализации личностных потенциалов и резервов в случае необходимости.

В исследованиях личностного потенциала понятие «ресурс», в силу его сложности и многоаспектной теоретической разработанности, относят к личностной категории. Данное обстоятельство определяет необходимость анализа понятия личностного ресурса в соотношении с категориями развития и деятельности.

Неразрывность связи личностного ресурса с категорией «развитие» обнаруживает его скрытую динамическую природу. Как правило, эту связь между понятиями представляют в исследованиях как соотношение потенциала и возможности.

Т. И. Артемьевой (1981) предлагается представление о ресурсе как о предпосылке развития, как о возможности явлений, под которыми будут подразумеваться намечающиеся тенденции развития, обусловливающие формирование психического образования и одновременно результат — сформированное свойство и качество, которое не проявляется и не функционирует в конкретных условиях, но образует резервы личности. Из сказанного следует, что ресурс динамически переходит в возможность личности точно так же, как перспектива переходит в реальность.

Кроме того, если наличие способностей и возможностей у личности можно объективно наблюдать, то наличие ресурса можно только предполагать до момента его реализации. При сравнении ресурса личности с ее возможностью ключевым свойством последней, вероятно, можно считать ее актуальность для личности в момент совершения акта целенаправленного действия. Это значит, что возможности личности проявляются в непосредственно наблюдаемой ситуации, а личностный ресурс формируется, накапливается, развивается в скрытой от наблюдения форме, существует именно как скрытая возможность, которая не проявляется до момента ее обнаружения, когда ресурс «вызывается» на поверхность бытия силой обстоятельств (К. В. Петров, 2008).

В ряде зарубежных теорий становление «ресурсного» человека рассматривается через раскрытие потенциалов в возможностях личности, а именно через обоснование понятия «проспективная идентичность». Так, в теории личности Р. Харре (1983) в качестве условий развития человека выделяется его способность репрезентировать более широкий спектр вариантов возможного будущего.

Неразрывная связь личностного ресурса с деятельностью определяется его деятельностной природой (Б. Г. Ананьев, Т. И. Артемьева, Д. А. Леонтьев, В. Н. Марков, С. Л. Рубинштейн, Д. Н. Узнадзе и др.). По убеждениям этих ученых, ресурсы личности связывают воедино деятельность с обнаружением, развитием и реализацией скрытых возможностей личности. Продолжая эту мысль, можно заметить, что ресурс, вероятно, непосредственно связан с механизмами овладения деятельностью, включая необходимые для этого навыки, умения и деятельностные компетенции.

Аналогичные взгляды В.-Ж. Келле (2001) убеждают нас в том, что ресурс не существует сам по себе как некая обособленная от деятельности сущность, а материализуется в разных видах человеческой активности. По В.-Ж. Келле, ресурс — это такая возможность, которая, реализуясь в деятельной активности, совершенствуется, оставаясь потенциальной/вероятностной возможностью, в то время как деятельность является только способом достижения поставленной цели.

С точки зрения В. А. Петровского (1992), механизм возникновения потенциального рассматривается через переживание человеком возможных действий, особенного состояния, которое воплощается в активности, когда личность выдвигает цель, избыточную по отношению к требованиям данной ситуации. Это может привести к тому, что личность начинает по-новому воспринимать ситуацию, выходит за пределы требований данной ситуации. В связи с данными рассуждениями автор предлагает рассматривать потенциальное как готовность, т. е. такое coстояние субъекта, которое характеризуется наличием мотивов и способностей для реализации целей деятельности личности. При этом В. А. Петровский использует понятие «ядро субъектной активности», представляющее собой средоточие внутренней активности, квинтэссенцию внутреннего мира человека. Оно может включать в себя проявления сознания и самосознания, неосознаваемые побуждения, которые обусловлены всем комплексом задатков и потребностей субъекта и направлены на раскрытие, реализацию его потенций.

Еще одним аспектом личностного потенциала является потребностный аспект, неотделимый от мотивации и смысловой структуры деятельности. По мнению Г. С. Тарасова (1991), деятельная сущность потенциала делает необходимым рассмотрение его с учетом психологии потребностей. Особое значение, по мнению исследователя, приобретают духовные потребности личности, во многом определяющие его духовный ресурс. Именно духовные потребности интегрируют личностный ресурс и обнаруживаются в виде уровня притязаний личности. Эти психологические образования, в свою очередь, обусловливают направленность личности с преобладанием определенных мотивов, смыслов и ценностей на достижение избранной цели. Отметим, что если направленность личности на определенную деятельность обусловлена мотивационно-смысловым конструктом, то личностный ресурс обеспечивает эффективность деятельности (С. Б. Каверин, А. Маслоу, К. К. Платонов, Л. М. Фридман, В. Н. Косырев, В. Н. Марков, К. В. Петров и др.).

В контексте деятельностного подхода О. Г. Власова (2005) утверждает, что ресурсный взгляд на психику человека смещает направление исследовательского поиска с простой констатации наличия тех или иных свойств индивида, значимых для его деятельности, на изучение человека как субъекта, выявление места и роли его отдельных свойств в общей системе психических ресурсов, а также прогнозирование их возможных качественных изменений в результате бифуркаций и рекомбинации.

У Б. И. Беспалова (2006) анализ понятия «личностный ресурс» также представлен в деятельностной концепции, характеризующей ресурс субъекта труда не его физическими и биогенетическими особенностями, не свойствами нервной системы и характера, не профессиональными знаниями и умениями, а их потенциально возможными личностными смыслами, которые эти свойства, особенности могут приобрести при их реализации человеком в его трудовых действиях. Мотивационно-ценностные отношения человека к миру, особенности его Я-концепции также относятся к личностным характеристикам и в своей потенциально возможной форме входят в личностный ресурс субъекта труда. Поскольку сформированные у человека знания и умения, его высшие психические функции, операциональные смыслы орудийных и знаковых средств удерживаются («запасаются») в памяти в виртуальной форме — как способы использования освоенных знаний, орудий и знаков, как способы (пути) реализации психических функций, то именно эти потенциально возможные способы можно рассматривать как психологические ресурсы человеческих действий. Такие ресурсы — это не беспредметные «потенциальные возможности», а освоенные человеком и в данный момент не реализуемые и не используемые (т. е. виртуальные) способы восприятия, мышления, памяти, пути использования знаний, способы реализации операциональных смыслов. Способности к усвоению новых умений и знаний также относятся к психологическим ресурсам, поскольку существуют в потенциально возможной форме и могут актуализироваться при обучении.

2.2. Рискологический подход

В массовом сознании распространено суждение о риске как о возможной опасности или неудаче. В некоторых случаях риск понимается как деятельность, совершаемая в надежде на удачный исход или просто ситуативная характеристика деятельности.

С. И. Ожегов (1964) определил риск как возможную опасность и действие наудачу в надежде на счастливый исход. Необходимыми элементами риска, по мнению С. И. Ожегова, являются: 1) опасность; 2) неопределенность; 3) случайность. Это означает, что феномен риска всегда сопряжен с опасностью, поскольку для существования риска необходима опасность, в которой заложена неопределенность.

Риск в качестве предметной области исследует как общетеоретическая, так и прикладная наука, которая входит в более емкую философию риска. Философия риска корреспондирует с физиологией риска, рискологией (интеллектуальной составляющей риска), социологией риска, экономикой и экологией риска. Такая ситуация позволяет выделить множество различных аспектов, в которых рассматривается категория «риск» (Н. Н. Асхадуллина, 2016; У. Бек, 2000; В. П. Буянов, К. А. Кирсанов, Л. М. Михайлов, 2003; А. А. Ушаков, 2016 и др.).

Наиболее существенные разногласия в представлениях о риске отражены в психологии. Существует точка зрения на риск как на объективную категорию, «которая позволяет регулировать отношения между людьми, трудовыми коллективами, организациями и другими субъектами общественной жизни, возникающие вследствие превращения возможной опасности в действительность» (А. П. Альгин, 1989, с. 25). Риск при этом рассматривается как понятие, представляющее собой возможную опасность случайного наступления отрицательных последствий. Не в меньшей степени распространена субъективная концепция риска. С этой позиции риск всегда субъективен, «поскольку выступает как оценка человеком поступка, как сознательный выбор с учетом возможных альтернатив… Субъективная концепция ориентирована на субъект действия, учитывает осознание последствий, выбор варианта поведения…» (Там же, с. 27). С этой точки зрения проявление риска всегда связано с волей и сознанием человека, «риск — это выбор варианта поведения с учетом опасности, возможных последствий» (Там же, с. 27).

Обобщенно психологический контекст понятия риска можно выразить в трех взаимосвязанных значениях, вокруг которых оформляются три самостоятельных исследовательских направления.

Первое направление определяет риск как ситуативную характеристику действий (деятельности) субъекта, выражающую неопределенность их результата для действующего субъекта и возможность неблагоприятных последствий в случае неуспеха.

К примеру, концепция мотивации достижения успеха изучает мотивационную сферу человека, отражающую «стремление личности к наилучшему выполнению деятельности в ситуации достижения». Ситуация достижения характеризуется наличием двух условий: задачи, которую необходимо выполнить, и стандарта качества выполнения этой задачи. В данной ситуации в деятельности личности проявляются две противоположно направленные тенденции: стремление достичь успеха и стремление избежать неудачи. Традиционно здесь выделяются два класса ситуаций, в которых: а) успех и неуспех оцениваются по определенной шкале достижений («уровень притязаний»); б) неуспех влечет за собой наказание (физическая угроза, болевое воздействие, социальные санкции). Важное различие имеется между теми ситуациями, где исход зависит от случая (шансовые ситуации), и теми, в которых он связан со способностями субъекта (ситуации навыка). Выявлено, что при прочих равных условиях люди обнаруживают более высокий уровень риска в ситуациях, связанных не с шансом, а с навыком, когда человек считает, что от него что-то зависит. В психологических исследованиях понятие «риск» раскрывается главным образом в аспекте принятия риска, т. е. активного предпочтения субъектом опасного варианта действия безопасному. Внимание исследователей привлекают также явления сдвига в сторону большего или меньшего уровня риска в условиях группового обсуждения деятельности (Т. В. Корнилова, 1997, с. 67).

Данное направление предполагает исследование риска в рамках концепции надситуативной активности, где риск всегда рассчитан на «ситуативные преимущества»; риск мотивированный, целесообразный. Это риск ради чего-то — самоутверждения, денег и т. п. Как отмечает Т. В. Корнилова, «надситуативный риск как особая форма проявления активности субъекта связан с существованием надситуативной активности, представляющей собой способность субъекта подниматься над уровнем требований ситуации, ставить цели, избыточные с точки зрения исходной задачи» (Там же, с. 71).

Кроме того, в рамках данного направления предлагается рассматривать риск и как специфический вид деятельности в условиях неопределенности.

Второе направление рассматривает риск с точки зрения теории принятия решений как ситуацию выбора между альтернативными или возможными вариантами действий. Эта позиция связана с оценкой вероятности ошибки или неуспеха выбора в ситуации с несколькими альтернативами, например двумя возможными вариантами: менее привлекательным, однако более надежным, и более привлекательным, но менее надежным.

Рассуждая в контексте данного направления, О. Renn (1999) полагает, что риск — это возможность того, что человеческие действия или результаты его деятельности приведут к последствиям, которые оказывают влияние на человеческие ценности. Здесь понятие риска включает последствия, которые воздействуют на человеческие ценности, а также возможность их возникновения (неопределенность). Автор приводит также формулу, объединяющую оба эти элемента.

А. П. Альгин (1989) определяет риск как деятельность, связанную с преодолением неопределенности в ситуации неизбежного выбора, в процессе которой имеется возможность количественно и качественно оценить вероятность достижения предполагаемого результата, неудачи и отклонения от цели. К элементам, составляющим сущность данного определения, автор относит: возможность отклонения от предполагаемой цели, ради которой осуществлялась выбранная альтернатива; вероятность достижения желаемого результата; отсутствие уверенности в достижении поставленной цели; возможность наступления неблагоприятных последствий при осуществлении тех или иных действий в условиях неопределенности для субъекта, идущего на риск; ожидание опасности, неудачи в результате выбора альтернативы и ее реализации; оценка сложившейся ситуации.

При рассмотрении вопроса о влиянии различных факторов на выбор субъектом рискованных альтернатив выделяется несколько точек зрения: 1) суть первой — субъективистской — заключается в том, что решения, которые выбирает человек, обусловлены его личностными свойствами и качествами, такими как темперамент, сила воли и др.; 2) ситуационная точка зрения предполагает, что поведением людей в ситуации выбора преимущественно управляет внешняя среда — организационная структура предприятий, средства массовой информации и т. п.; 3) третья позиция объединяет две предыдущие и потому является наиболее объективной, основываясь на «признании целесообразности различать среди факторов, влияющих на выбор той или иной рискованной альтернативы или на отказ от риска, социальные, психологические и социально-психологические, которые диалектически взаимодействуют, взаимовлияют друг на друга» (А. П. Альгин, 1989, с. 66).

Наконец, третье направление изучает взаимосвязь индивидуального и группового поведения в ситуациях риска и представляет собой социально-психологический аспект риска. Данное направление исходит из положения о том, что специфика отношения социальных субъектов к деятельности с элементами риска определяется рядом обстоятельств. Например, предпосылки для неодинакового поведения членов руководящего коллектива и исполнителей определяются тем, что именно первые принимают решения, которые исполняют последние. На отношение к принятию решений с определенной степенью риска оказывают влияние различия в социальном статусе — у руководящего коллектива он, как правило, выше, чем у исполнителей.

Кроме этого, различия в отношении к риску зависят и от того, какой субъект — индивид или группа — принимает решение, связанное с риском. Коллективные решения, как правило, менее субъективны, и вероятность их осуществления выше. А. П. Альгин отмечает, что «в ходе экспериментального изучения процессов группового принятия решений были обнаружены явления сдвига риска и групповой поляризации, свидетельствующие о том, что групповые решения несводимы к сумме индивидуальных, а выступают специфическим продуктом группового взаимодействия. Феномен сдвига риска означает, что после проведения групповой дискуссии возрастает уровень рискованности групповых или индивидуальных решений, по сравнению с первоначальными решениями членов группы» (А. П. Альгин, 1989, с. 57). Эта закономерность означает, что человек, действующий в группе, готов принять решения с большим уровнем риска, чем индивид, действующий в одиночку. Именно групповое давление играет значительную роль в изменении уровня рискованности принимаемых решений.

Общее у вышеперечисленных концепций заключается в том, что все они рассматривают ситуацию риска как ситуацию оценки. Риск выражает «прогностическую оценку вероятности неблагоприятного исхода развивающейся (еще не закончившейся) ситуации. Риск — не описательная (атрибутивная) характеристика ситуации, а оценочная категория, неразрывно связанная с действием человека, его оценкой — “оценкой себя”» (Г. Н. Солнцева, 1999). В соответствии с этим определением ситуация риска возникает только тогда, когда появляется субъект, действующий в этой ситуации. При этом важно отметить, что ситуация риска может оказаться опасной, если субъект вынужден действовать в ней, но опасная ситуация не обязательно является рискованной. Для разных субъектов, действующих в одних и тех же условиях, ситуация может оказаться различной — рискованной для одного и нерискованной для другого.

Следовательно, понятие «риск» неразрывно связано с представлением о действии субъекта и может быть определено как характеристика этого действия. Но характеристика действия как рискованного не атрибутивна, а оценочна. Риск является оценкой возможности осуществления действия, возможности достижения результата, соответствующего цели. Таким образом, риск по своему психологическому содержанию — «прогностическая, предваряющая действие оценка, формирующаяся на стадии организации или планирования действия» (Там же, с. 23).

Кроме прогностической оценки, необходимым условием ситуации риска является неопределенность. И если рассматривать риск в психологическом аспекте, то главные источники неопределенности находятся в самом действующем субъекте. Именно он «взвешивает» условия, в которых действие будет осуществлено, факторы, влияющие на действие и его будущий результат, и в этом плане все источники неопределенности субъективны.

Источники неопределенности могут быть как внешние, так и внутренние. Внешние источники уже были рассмотрены выше. Для психологического анализа основное значение приобретает выявление внутренних источников неопределенности. Если представить структуру деятельности как «четырехкомпонентную модель», то к внутренним источникам относятся:

— когнитивный компонент — содержание отражения в субъективном образе отдельных свойств и характеристик реальности, свойств целостных объектов или явлений, а также их связей и отношений;

— содержание субъективного опыта, например отсутствие необходимых для прогнозирования ситуации знаний, умений или навыков;

— мотивационный компонент — мотив деятельности, цель отдельных действий или задача;

— операционная составляющая деятельности — планы, стратегия и тактика.

Выявление внутренних источников неопределенности позволяет понять, как у субъекта формируется представление о ситуации, о будущем результате действия, что мешает ему действовать «наверняка» и получать требуемый результат, что создает ситуацию риска.

Резюмируя представленный теоретический анализ, можно сделать ряд обобщений. Прежде всего, следует отметить, что психологическое знание в области ресурсов и рисков находится в начальной стадии исследовательской разработки.

На сегодняшний момент ресурсный подход в психологии задан двумя направлениями исследований: с одной стороны, исследуется ограниченность психологических возможностей человека и осуществляется поиск путей преодоления этой ограниченности, с другой — предпринимаются попытки вскрытия потенциальных возможностей выхода за пределы требований ситуации. В свою очередь, рискологический подход в психологии оформлен тремя направлениями исследований, в которых риск рассматривается как ситуативная характеристика действий (деятельности) субъекта, как обязательный элемент ситуации выбора, как специфическая ситуация в контексте взаимосвязи индивидуального и группового поведения.

Несмотря на всеобщее признание значимости исследований ресурсов и рисков как психологических феноменов, можно констатировать, что эти конструкты пока еще не определены в качестве целостных психологических явлений. При этом уже сейчас можно выделить наметившиеся тенденции оформления их психологического содержания. Во-первых, ресурсы и риски обязательно характеризуются неопределенностью. Все концепции ресурсов и рисков имеют один общий элемент — разделение реальной и потенциальной действительности. Если будущее было бы предопределено или независимо от человеческой деятельности в настоящем, явления ресурса и риска потеряли бы смысл. Понятия «ресурс» и «риск» имеют смысл только тогда, когда признаются различия между действительностью и возможностью того, что в результате природных событий или человеческих действий может возникнуть желательное или нежелательное состояние действительности. Во-вторых, необходимым свойством ресурсов и рисков является альтернативность — возможность выбора из двух или нескольких вариантов решений, направлений, действий. В-третьих, ресурсы и риски всегда представляют собой ситуацию оценки вероятности улучшения или ухудшения положения. Таким образом, в психологических исследованиях понятия «ресурсы» и «риски», на наш взгляд, могут быть осмыслены в совокупности как субъективно воспринимаемые личностью вероятности своего проявления в ситуациях неопределенности.

Психологические исследования, раскрывающие влияние ресурсов и рисков на профессиональное развитие, в настоящее время представляются особенно актуальными, т. к. умение осознавать свои скрытые возможности и управлять ими является одним из базовых умений, обеспечивающих личности жизнестойкость, развитие и совершенствование.

2.3. Ресурсы и риски профессионального развития личности учителя: анализ психологических исследований

В поиске ресурсов и рисков профессионального развития учителя обратимся к теоретическому анализу положительных и отрицательных коррелятов, вероятностным образом обусловливающих овладение личностью педагогической профессии и реализацию себя в ней (Е. А. Багнетова, Е. Р. Шарифуллина, 2013; Ж. Н. Истюфеева, 2008; Н. А. Лызь, А. Е. Лызь, 2014; Н. Б. Москвина, 2005; Н. С. Пряжников, 2008; Н. Н. Сабинина, 2012; Е. С. Старченкова, А. Ю. Ячанова, 2011; Э. Р. Хабибуллин, 2008, 2017; Т. Н. Щербакова, 2014 и др.). Нами выделены три основных группы таких коррелятов — социальные, эмоционально-регулятивные и личностные. Остановимся подробно на каждом из них.

Одним из важнейших коррелятов профессионального развития учителя является современное состояние общества. Актуальным для понимания современной российской ситуации является замечание К. Хорни (1993) о распространении конкурентных отношений на все сферы жизни. Автор считает, что конкуренции оказывается подвержена не только экономика, но и такие, казалось бы, далекие от соревновательности сферы, как семья и школа. В результате этого формируется презрение к слабым и зависть к сильным. В этой ситуации со всей очевидностью проявляется противоречивость феномена социальной адаптации, которая выступает фактором сдерживания профессионально-личностного развития и снижения социально-психологического иммунитета учителя. В основе этого лежат процессы самоприспособления к среде и подчинения среды (учеников, их родителей) себе, своим интересам и требованиям. Учитель, стараясь порой продемонстрировать собственную адекватность царящим в обществе нравам, оказывает на учащихся «негативное преобразующее влияние»: бестактность, цинизм суждений, бесцеремонность и потребительство отношений подаются как торжество сильной личности, как норма социальных отношений, как основа психологической защищенности в обществе (Л. Н. Куликова, 2001).

Еще одним важным социальным коррелятом профессионального развития учителя является статус учительской профессии в обществе. По своему материальному положению учитель располагается на нижней границе среднего класса. Из этого следует, что социально и психологически он идентифицируется именно с этим уровнем (по образованности, по социальным нормам и пр.), что имеет существенное значение для профессионального развития учителя.

Принадлежность к определенной социальной страте находит в педагогической деятельности совершенно конкретные проявления. Исследования психологов показали, что наибольшее количество отрицательных оценок получают дети, чьи родители в социальной иерархии находятся либо выше, либо ниже самого учителя (Н. Б. Москвина, 2005). Подобные ситуации свидетельствуют об искажении ценностно-смысловых оснований педагогической деятельности, о преобладании в ней мотивов, чуждых природе педагогического труда. Усиливающееся противоречие между общепризнанным гуманистическим смыслом труда учителя и реальной ситуацией не может не сказываться на его профессиональном развитии. Поскольку преодоление данного противоречия практически не зависит от активности самого учителя, то оно выступает постоянным риском его жизнедеятельности.

В нынешней экономической ситуации учителя вынуждены увеличивать непосредственную учебную нагрузку, пытаясь хоть как-то решить свои финансовые проблемы. В исследовании А. К. Осницкого (1999) доказано, что загруженность учителя требует высокого нервно-психического ресурсного обеспечения. Недостаток этого ресурса приводит к срывам, к частным конфликтам с учащимися и с самим собой, к хроническому чувству неудовлетворенности работой, к состоянию эмоционального выгорания, в конечном счете деформирует личность и ее отношения с миром.

Противоречивость сложившейся социально-экономической ситуации продуцирует конфликт между образом учителя и ожиданиями общества относительно педагогической профессии. Конечно, риск или ресурс для профессионального развития личности учителя имеет не сам образ, господствующий в обществе, а то, во что он трансформируется в ходе его интериоризации, т. е. какой образ себя как профессионала выстраивает в своем сознании учитель.

Традиционно сложилось так, что учитель воспринимается как человек, на которого возложена важнейшая миссия, но который согласен, неся на себе моральный груз этой миссии, довольствоваться минимумом социальных и материальных благ. Можно говорить об определенном архетипе учителя, исторически сложившемся в коллективном бессознательном. Устойчивость такого образа объясняется тем, что учительская профессия, как никакая другая из разряда социальных, несет в себе судьбоносный заряд.

По нашему мнению, абсолютизация отношения к учительской профессии как к судьбе создает определенный риск для развития самого учителя. Дело в том, что подобное отношение вступает в серьезное противоречие с современной социальной ситуацией, постоянно требующей от личности профессионального пересамоопределения, гибкости и мобильности в поиске себя, своего жизненного и профессионального пути.

Ряд исследований позволяет утверждать, что необходимость соответствовать высокому уровню социальных ожиданий окружающих обусловливает высокий уровень внутренних конфликтов у педагогов, стрессогенность профессии, перенапряжение физических сил, необходимых для выполнения профессиональных обязанностей. Установлено, что с увеличением стажа работы и возраста педагога неизбежно происходит накопление усталости, нарастание тревожных переживаний, снижение настроения, могут возникать вегетососудистые расстройства и поведенческие срывы. Эти клинико-психологические проявления лежат в основе психологического феномена «выгорания» в виде эмоциональной и интеллектуальной истощенности, редуцированной работоспособности и депрессивных переживаний (О. Т. Ефименко, А. А. Хван, 1993).

Все ожидания от учительской профессии в большей степени связаны с будущим в ущерб настоящему. Ситуация принятия ответственности за будущее воспитанников таит в себе серьезную угрозу для личности учителя. В этой связи будут уместными слова Я. Корчака: «…Воспитатель не обязан брать на себя ответственность за далекое будущее, но он целиком отвечает за сегодняшний день… Обычно считают наоборот… Удобнее всего отсрочить ответственность, перенести ее на туманное завтра, чем уже сегодня отчитываться в каждом часе. Косвенно воспитатель отвечает и за будущее перед обществом, но непосредственно, в первую очередь он отвечает за настоящее перед воспитанником. Соблазнительно пренебрегать сегодняшним днем во имя возвышенной программы завтрашнего дня» (Я. Корчак, 1979, с. 27). Пренебрежение во имя будущего своими обязанностями, своим психологическим и физическим благополучием в настоящем может служить для учителя ширмой, оправданием своей бездеятельности, искажением восприятия ситуации.

Безусловно, что влияния извне могут лишь задавать позитивный или негативный фон профессионализации личности учителя, сами по себе не предопределяя его профессиональное развитие. Согласно общепсихологическому принципу внутриличностной детерминации более весомая роль принадлежит самой личности, выступающей «буферной инстанцией», опосредующей воздействие обстоятельств внешнего характера. Исходя из сказанного, различные социальные обстоятельства могут становиться по отношению к конкретной личности как ресурсом, так и риском ее развития, в т. ч. и профессионального.

Анализ ресурсов и рисков профессионального развития учителя проводился также на уровне высших личностных проявлений. Э. Фромм (1992) выделил три психологических ресурса, помогающих человеку в различных жизненных ситуациях. Первая психологическая категория — надежда — способствует жизни и росту. Это активное ожидание и готовность встретиться с тем, что может появиться на свет. «Надеяться — значит в каждый момент времени быть готовым к тому, что еще не появилось на свет, и, несмотря ни на что, не отчаиваться, если на том или ином участке жизненного пути это рождение не произошло». Еще одним ресурсом является рациональная вера как убежденность в том, что существует огромное число реальных возможностей и нужно вовремя обнаружить эти возможности. Вера — рациональная интерпретация настоящего. И, наконец, третий ресурс — душевная сила — мужество. Душевная сила — способность сопротивляться попыткам подвергнуть опасности надежду и веру и разрушить их, превращая в «голый» оптимизм или в иррациональную веру.

Н. В. Иванова (1994), изучая функционирование ценностно-смысловых ориентаций в сфере педагогической деятельности, выделила в качестве признака зрелости профессионально-ценностной сферы учителя «противопоставления разных ценностей или рассогласования ценности личности и инициируемой ею операционально-технической стороны деятельности». При этом переживание и осознание ценностного противоречия личностью имеет место в случае, если личность сталкивается с трудностью выбора, принятия решения, а разрешение противоречия имеет место в процессе особой ценностно-ориентировочной деятельности. Ценностная ориентировка запускается особым переживанием неудовлетворенности собой и включает работу по осознанию ценностей, их сопоставление и соизмерение, а также поиск адекватных психологических средств для реализации той или иной ценности в деятельности. Результатом ценностно-ориентировочной деятельности является определение личностной значимости определенных ценностей и установление их статуса. В результате проведенного эмпирического исследования Н. В. Иванова выделила три уровня ценностных противоречий у учителей. На первом уровне имеют место противоречия, возникающие внутри одной личностной ценности: а) в связи с выбором адекватных способов реализации данной ценности; б) противоречие между различными смысловыми содержаниями, заключенными в одной ценности. На втором уровне проявляются противоречия между двумя личностными ценностями внутри ценностной ориентации одной направленности: на себя, на другого человека, на деятельность. На третьем уровне противоречие проявляется как столкновение ценностей разной направленности.

Профессиональное развитие учителя в значительной мере зависит от его психосоматического состояния, однако, судя по многочисленным литературным данным, здоровье российских учителей требует серьезного внимания.

Так, по результатам широкомасштабных скрининговых исследований лаборатории клинической психологии института им. Бехтерева и Центра медико-психологической помощи работникам образования Челябинской области, было выявлено, что на 7 300 наблюдений зарегистрировано 4 389 фактов диспансерного учета по различным заболеваниям, среди которых преобладают сердечно-сосудистые, желудочно-кишечные заболевания и патологии опорно-двигательного аппарата. Авторами отмечены также различные формы коронарной патологии, патологии сосудов головного мозга, нарушения деятельности желудочно-кишечного тракта (Л. И. Вассерман, М. А. Беребин, 1997).

Проведенное Г. В. Митиным (2002, 2005, 2017) прицельное скрининговое обследование 450 педагогов средних общеобразовательных школ показало, что более половины из принявших участие в обследовании педагогов (56,8%) отметили постоянный характер и значительную интенсивность интеллектуальных перегрузок, а 95% педагогов считают, что их работа непременно связана с психоэмоциональными перегрузками. Более 61% учителей считают свою работу физически напряженной (связанной с большими нагрузками статического порядка). Комплексная оценка факторов риска свидетельствует об их сочетанном действии, что позволяет педагогам оценивать условия своей работы как весьма напряженные и неблагоприятно действующие на здоровье. Вместе с тем уже общее скрининговое исследование показало, что в число дестабилизирующих факторов входят и социально-фрустрирующие. Так, например, 47,3% педагогов отмечают неудовлетворенность результатами и перспективами своей деятельности, неадекватной оценкой труда со стороны общества (43,5%), неудовлетворенность материальным положением (59,4%) и др. Для уточнения этих результатов и более детального изучения социально-фрустрирующих факторов была применена методика УСФ.

Большинство педагогов (82,3%) сознательно выбрали профессию, следуя либо склонностям, либо продолжая семейные традиции. Тем не менее у каждого третьего педагога отношение к профессии в последние годы ухудшилось, причем среди наиболее профессионально мотивированных учителей этот показатель составляет более 60%. В числе причин падения интереса к профессиональной деятельности у 39,7% педагогов — неудовлетворенность взаимодействиями с администрацией, у 43,9% — неудовлетворенность взаимодействиями с родителями, 39,9% — неудовлетворенность взаимодействиями с учащимися.

Более половины обследованных (57,1%) высказывают полную или частичную неудовлетворенность работой в целом. Также почли каждый второй из обследованных (47,3%) в той или иной степени не удовлетворен своим образованием, причем большинство в этой группе составляют учителя со стажем работы в школе от 10 до 20 лет.

Подчеркнем и еще одну тенденцию, а именно: высокий уровень, неудовлетворенности работой в целом приводит к тому, что около 28% обследованных сменили бы профессию, если бы представилась такая возможность. Основную массу среди них (70%) составляют педагоги, чье отношение к профессии резко ухудшилось в последние годы. Среди них педагоги со стажем до 5 лет составляют 62%.

Анализ соотношения уровня социальной фрустрированности с заболеваемостью педагогов показал, что у лиц с отчетливыми проявлениями пограничных нервно-психических расстройств, а также у лиц с сердечно-сосудистой, вегетативно-дистонической и желудочно-кишечной патологией показатели УСФ достоверно выше, чем в группе практически здоровых. Этот факт отражает, прежде всего, существенную роль психологических и социально-фрустрирующих факторов (главным образом в сфере профессиональной деятельности) в генезе невротических, неврозоподобных и психосоматических расстройств.

Результаты диагностического исследования показали, что активное профессиональное функционирование педагогов в нестандартных ситуациях педагогического взаимодействия продуцирует повышенный уровень невротизации (68%), предрасположенности к стрессу (93,75%) и определяет затруднения коррекции механизмов психологической защиты из-за достаточно высокого уровня педагогической ригидности, а феномен «выгорания» отражает уровень социально-психологической дезадаптации и нездоровья более чем у половины учителей (69%). Индекс жизненной удовлетворенности у этих педагогов (суммарный балл 20,1) свидетельствует о том, что им нужна не только психологическая, но, возможно, и медицинская помощь.

Таким образом, проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы.

Педагоги общеобразовательных школ реально могут быть отнесены к популяционной группе лиц, работающих в условиях социальных и профессиональных фрустрирующих и стрессирующих факторов, оказывающих неблагоприятное влияние на уровень их психического и физического здоровья.

Комплекс выделенных факторов (ригидность, тревожность и невротизм, гиподинамия и контрактура) с полным основанием можно отнести к факторам риска, которые при длительном (хроническом) действии и низком уровне защитно-приспособительных механизмов личности педагогов приводят к различным нарушениям нервно-психического и соматического здоровья как учителей, так и учащихся, дестабилизируя систему педагогических взаимодействий.

Серьезным основанием для регресса в профессиональном развитии и здоровье учителя является синдром «эмоционального сгорания». С одной стороны, «горение» человека как «отдавание» себя — один из глобальных смыслов человеческого существования, т. к. именно таким образом человек проявляет себя для других. Такое отношение к педагогической деятельности давно утвердилось в российской традиции — как к подвижничеству, полной самоотдаче, самопожертвованию. Но никому не известно, сколько фанатично преданных своему делу учителей «упало на ходу, ушло из жизни, своевременно не обратившись к врачу. Всегда находились дела поважнее: премьера школьного спектакля, международная олимпиада и т. п.» (Е. А. Ямбург, 2004, с. 110).

Если истинная педагогическая деятельность предполагает «горение» во имя другого, то она неизбежно приведет к «сгоранию», «выгоранию дотла», т. е. к некомпенсируемому истощению эмоциональных, интеллектуальных, энергетических ресурсов — нарастанию физической и психической усталости. По разным данным, у 30% учителей наблюдаются выраженные признаки синдрома «выгорания», причем не обнаруживаются значимые зависимости их проявления от возраста, стажа, пола, региона проживания (Т. И. Ронгинская, 2002; Т. В. Форманюк, 1994).

При исследовании рисков психологического здоровья на фоне эмоционального «выгорания» А. Широм (A. Shirom, 1989) и Дж. Эзрахи (Y. Ezrahi, 1985) определили, что на ранних его стадиях люди пытаются преодолевать негативные состояния за счет интенсивного расходования личных ресурсов. Если их недостаточно, то люди перевозбуждены, тревожны и фрустрированы. Дж. Эзрахи отметил, что на этой стадии люди пытаются применить проблемно-сфокусированные стратегии поведения (затраты времени, личной энергии, поиск информации и других ресурсов, обращенных на поиск решения проблемы). Если этих ресурсов недостаточно, люди переключаются на защитное поведение.

Психическое «выгорание» — растянутый во времени стресс, цена которого — утрата психологического здоровья, проявляющаяся в эмоциональном истощении, чувстве деперсонализации, неудачах и сопутствующих негативных эмоциях и переживаниях, потере душевного благополучия.

Поиском психофизиологических ресурсов, помогающих в преодолении негативных последствий стрессовых ситуаций, занимался Г. Селье (1982). Ученый предложил различать два вида адаптационных ресурсов человеческого организма при стрессе: поверхностную адаптационную энергию и глубокую адаптационную энергию. Поверхностные ресурсы организма активизируются в стрессовой ситуации «по первому требованию», они достаточно легко восстанавливаются, например, после отдыха, полноценного сна и питания, психофизической релаксации и др. Если происходит восстановление психоэнергетических (адаптационных) ресурсов, то организм не переходит в состояние предболезни. Согласно гипотезе Г. Селье, поверхностная адаптационная энергия восполняется за счет глубокой адаптационной энергии, которая мобилизуется путем адаптационной перестройки гомеостатических механизмов организма. Активизация глубокой адаптационной энергии начинается тогда, когда человек долго находится в стрессогенной ситуации и у него израсходованы поверхностные энергетические ресурсы. Истощение глубоких ресурсов необратимо и ведет к старению и гибели организма.

Особую категорию коррелятов профессионального развития учителя представляют стратегии и модели поведения. Если риски профессионального развития личности, как правило, коррелируют с защитным поведением, то ресурсы — с преодолевающим, т. е. копинг-поведением.

Защитное поведение направлено на достижение целостности и непротиворечивости внутреннего мира, устранение тревоги, сохранение позитивной Я-концепции. Психологические защиты играют сложную и неоднозначную роль в поддержании психологического здоровья. Если психоанализ связывает силу Я со способностью к использованию защитных психологических приемов, то в отдельных исследованиях отечественных психоневрологов проявление признаков психологической защиты трактуется как неспособность личности преодолеть жизненное испытание, а это значит, что «невелики у них пределы выносливости нервной системы» (В. Н. Мясищев, 1966, с. 97). Р. А. Зачепицкий также отмечает, что «…эти приемы выражают попытки не сильной, а слабой или больной личности справиться с неблагоприятной ситуацией» (Р. А. Зачепицкий 1980, с. 26–27). И далее отмечается, что у большинства здоровых людей вырабатывается поисковая активность, обеспечивающая действенную позицию при встрече с трудностями, что уберегает их от невротических заболеваний и позволяет противостоять препятствиям без дезорганизации психических и невросоматических функций.

Копинг-поведение зависит от жизненной позиции, активности личности, от потребностей в реализации своих потенциалов и способностей. Например, с позиций когнитивно-поведенческого подхода преодоление (coping) рассматривается как совокупность когнитивных и поведенческих усилий, затрачиваемых индивидом для ослабления риска, или как стабилизирующий фактор, который помогает людям поддерживать психосоциальную адаптацию в течение периодов кризиса (R. Lazarus, S. Folkman, 1984). Концептуализация процессов преодоления занимает центральное место в современных теориях психологического здоровья личности, однако в настоящее время нет однозначного понимания многих механизмов преодоления, например, того, как преодоление соотносится с факторами психологического здоровья или как ситуационные (средовые) факторы могут опосредовать преодоление. Психологическое предназначение преодоления состоит в том, чтобы как можно лучше адаптировать человека к требованиям ситуации путем ослабления, смягчения этих требований или овладения ими, купируя тем самым стрессовое воздействие ситуации.

Большинство классификаций копинг-ресурсов построено на основе предложенных Р. Лазарусом и С. Фолкманом (1984) модусов психологического преодоления: проблемно-ориентированного (усилия направляются на решение возникшей проблемы) и эмоционально-ориентированного (изменение собственных установок в отношении ситуации). Обе стратегии представляют собой попытки справиться с требованиями проблемы или ситуации: в первом случае мобилизуются ресурсы поведения (они направлены на изменение проблемы), во втором случае мобилизуются ресурсы для регулирования переживаний. Усилия, ориентированные на регулирование эмоционального отклика (реакции) на ситуацию, по мнению Р. Лазаруса и С. Фолкмана, могут включать: усилия, направленные на уменьшение эмоционального дистресса (например, дистанцирование), когнитивное изменение события (ориентация на его положительные аспекты), намеренное усиление дистресса, чтобы мобилизоваться для действия, а также другие стратегии.

Аналогично приведенным выше авторам, проблемно-ориентированное и эмоционально-ориентированное преодоление (самообвинение, избегание, предпочитаемое истолкование) выделяет также П. Виталиано (P. Vitaliano, 1990). Другие исследователи подчеркивают, что можно говорить о двух основных моделях мобилизации копинг-усилий: усилия, сфокусированные на цели, и усилия, направленные на процесс (L. Medvedova, 1987). Модели, ориентированные на цель, представляют усилия по изменению («пересиливанию») тех или иных факторов среды или по преодолению (регулированию) собственных неприятных эмоций, возникающих в связи с определенным эпизодом. Модели, ориентированные на процесс, представляют собой стремление к поиску источника кризисной ситуации или избеганию его.

Л. И. Анцыферова (1994) выделяет в качестве стратегий совладания с жизненными трудностями преобразующие стратегии и стратегии приспособления (изменение собственных характеристик и отношения к ситуации). К вспомогательным приемам самосохранения в ситуациях трудностей и несчастий относятся «техники» борьбы с эмоциональными нарушениями, вызванными неустранимыми, с точки зрения субъекта, негативными событиями. Например, уход и бегство от трудной ситуации, которые могут осуществляться не только в практической деятельности, но и чисто в психологической форме — путем внутреннего отчуждения или подавления мыслей о ситуации. Эти приемы неконструктивны в том смысле, что не устраняют трудную проблему, но все же они адаптивны, поскольку облегчают психическое состояние индивида.

Одной из важных проблем исследования преодоления является изучение эффективности его различных стратегий, а также последствий для саморегуляции человека. Считается, что проблемно-ориентированные стратегии эффективны и положительно взаимосвязаны с показателями психологического здоровья, тогда как предпочтение эмоционально-ориентированных стратегий взаимосвязано с плохим психическим здоровьем. Однако в настоящее время подвергается сомнению предположение о том, что проблемно-ориентированное преодоление всегда более адаптивно, чем эмоционально-ориентированное. Современные исследования свидетельствуют о том, что эффективные усилия по преодолению должны быть конгруэнтны способностям человека контролировать ситуацию, т. е. проблемно-ориентированные стратегии преодоления будут более эффективными, если событие потенциально можно взять под контроль, в то время как эмоционально-ориентированный копинг будет более адаптивным в случае низкого контроля над ситуацией (С. К. Нартова-Бочавер, 1997).

Э. Э. Сыманюк (2004), развивая концепцию профессионального становления личности Э. Ф. Зеера, считает, что профессиональное развитие учителя во многом обусловлено стратегиями преодоления профессиональных кризисов, которые могут носить как нормативный, так и ненормативный характер. Первые порождаются сверхнормативной активностью личности (кризисы самоактуализации). В становлении личности наступает момент, когда человек перерастает возможности дальнейшего развития в рамках своей профессиональной деятельности и сознательно ввергает себя в кризис, выступающий как ресурсом, так и риском. Вторые вызываются случайными событиями, не имеют выраженного хронологического характера и сопровождаются сильными отрицательными эмоциями, провоцирующими негативные тенденции в профессиональном становлении личности.

В исследовании Э. Э. Сыманюк выделены три стратегии разрешения кризисных противоречий: инициативная, деструктивная и профессионально-нейтральная. Инициативная стратегия предполагает серьезную перестройку профессионального сознания и деятельности, переход личности на более высокий уровень развития. Данная стратегия — это активное и творческое преодоление кризисных противоречий, направленное на продолжение или восстановление прерванной кризисом линии профессионального становления. Автор отмечает, что только такое разрешение ведет за собой прогрессивное развитие. Деструктивный выход осуществляется в виде защитной или аффективно-агрессивной стратегии преодоления. Такой вариант может повлечь регресс личности, резкую смену профессии, отход от активной профессиональной деятельности. Это нерациональное, пассивное, неадекватное реагирование на кризисное противоречие или уход и возложение ответственности за разрешение противоречий на других людей или на обстоятельства. Профессионально-нейтральный способ разрешения кризисных противоречий обеспечивается пассивной стратегией преодолевающего поведения.

По мнению А. Л. Свенцицкого (1986), профессиональные стереотипы становятся настолько характерными для человека, что он никак не может и в других социальных ролях выйти за рамки сложившихся стереотипов, перестроить свое поведение сообразно изменившимся условиям.

Профессиональная типизация личности, имплицитно предполагая определенные отклонения от общепринятого поведения, имеет отношение к понятию «норма отклонения». Полноценное функционирование личности во многом определяется гармоничным сочетанием свойств различных уровней личностной организации: нейродинамического, психодинамического уровней и собственно уровня личностных свойств социального типа личности (Е. В. Шорохова, 1982). Механизм данного процесса заключается в том, что в ходе онтогенетического развития человека постепенно устраняется рассогласование между индивидуальными свойствами разных уровней (В. С. Мерлин, 1986). Интеграция или дезинтеграция уровней осуществляется в результате деятельности человека, выбирающего эффективные приемы поведения, соответствующие его личностным особенностям и требованиям социума. Альтернативой может служить выработка приспособительных форм активности на одном из уровней, что ведет к деформации всей структуры.

Г. С. Абрамова и Ю. А. Юдчиц (1998) рассматривают два основных компонента профессиональной деформации личности в системе профессий «человек — человек». Это синдром хронической усталости и синдром эмоционального «выгорания». Под хронической усталостью понимается специфический вид усталости, обусловленный постоянным эмоциональным контактом со значительным количеством людей. При синдроме хронической усталости человек страдает не от физического или нервного истощения, а от хронических стрессов нервной системы (Э. В. Боллз, 1995).

Наиболее вероятные изменения в психическом здоровье учителя вызываются присущими ему индивидуально-личностными особенностями, которые могут представлять собой почву для разворачивания ресурсов профессионализации, но также и для ее рисков.

Исследователи отмечают, что для многих учителей типична авторитарность, поскольку педагог должен четко управлять классным коллективом. Вместе с тем излишняя авторитарность приводит к профессиональной неэффективности: замечено, что это качество учителя замедляет становление коллектива учащихся и способствует развитию у школьников неадекватной самооценки, возникновению неврозов. Необходимость «держать класс в руках» формирует в характере учителя излишнюю властность и категоричность, не только мешает работе учителя, но и затрудняет его общение вне школы — в кругу близких людей (Р. М. Грановская, 1988).

По данным Р. М. Грановской (1993), если учитель распространяет ролевое поведение на все сферы жизни, то он неадекватно ведет себя в определенных ситуациях и общение с ним затрудняется. Согласно наблюдениям автора, многих учителей отличает поучающая манера речи. В определенной мере полезная в школе, она не всегда бывает уместна в сфере личных отношений. Кроме характерной манеры речи с профессией учителя нередко связана и привычка к упрощенному подходу к проблемам. Это качество необходимо в школе, поскольку помогает доступно излагать сложные вещи, однако вне профессионального общения оно порождает излишнюю прямолинейность и негибкость мышления.

Особое внимание следует уделить еще одному фактору, выделенному в исследованиях, — переструктурированию морали, психологическому оправданию жестокого поведения, когда считается, что наказание применяется во благо ребенку. По мнению К.-Г. Юнга (1994), многим свойственно идентифицировать себя с исполняемой должностью. С одной стороны, такая идентификация привлекательна, поскольку «предполагает легкую компенсацию личных изъянов», а с другой — она нарушает естественный порядок расширения собственной личности, узурпирует качества, не принадлежащие человеку, что в аналитической психологии именуется психической инфляцией. Психическая инфляция в педагогической профессии приводит к противоречию между сохранением индивидуального самосознания, личностной ответственности и предъявляемыми к учителю общественными требованиями.

Е. И. Рогов так определяет данный психологический феномен: «Выдавая себя не за того, кем он является на самом деле, вступая, по сути дела, в личностно-ролевой диссонанс, индивид ограничивает свою активность, проявляет раздвоенность, не может полностью самореализоваться в профессии. В таких случаях развитие личности переходит в фазу деформации и может проявляться в различных формах неадекватности…» (Е. И. Рогов, 1998, с. 77). По мнению автора, приобретение учителем в процессе деятельности тех или иных негативных изменений характера в значительной степени зависит от особенностей индивидуального стиля деятельности. В связи с этим автором предложена типизация стилей педагогической деятельности, основанная на таких личностных качествах, как общительность, доброта, внешняя привлекательность, высокая нравственность, высокий интеллект, общая культура. По этим показателям можно выделить четыре типа педагогов: «коммуникатора», «просветителя», «предметника» и «интеллигента». Представители каждого из перечисленных типов отличаются способами, механизмами и каналами передачи воспитательных воздействий.

Многие исследователи обращают внимание еще на одну достаточно распространенную особенность педагогов — их повышенную агрессивность и склонность к авторитарности и насилию. Проведенное Г. В. Митиным исследование (2017) было направлено на изучение особенностей школьных моббинг-действий. Анкетный опрос учащихся и учителей г. Москвы (n = 200) позволил выделить 5 групп школьных моббинг-действий: коммуникативное нападение, посягательства на социальные отношения, посягательства на социальный авторитет, посягательства на качество учебной и жизненной ситуации, посягательства на здоровье. Абсолютное большинство учащихся (74%) и значительная часть учителей (37%) показали, что во многих случаях учителя применяют моббинг-действия и сами провоцируют проявления асоциального поведения учащихся. Подобные учителя ставят психологические барьеры во взаимодействиях с учениками, не осознавая, что агрессивность подростков, как правило, представляет собой защиту собственной неприкосновенности и целостности своего «Я» и является ответной реакцией на разрушительные действия (как внешние, так и внутренние) учителей.

С. Г. Вершловский (1988) выделяет группу учителей, которых отличает авторитаризм, отрицание и игнорирование в учащемся субъектного начала (т. н. «самоутверждающийся» тип). Истинную педагогическую направленность автор характеризует ценностным отношением к личности ученика, ориентацией на взаимодействие с ним, эмпатией, сопереживанием, сочувствием, т. е. центральными качествами учителя должны быть именно психологические качества личности.

Одной из причин учительской агрессии выступает расхождение в когнитивной и эмоциональной самооценке педагогов, выявленное Е. Н. Волковой (1998) путем сопоставления результатов теста цветовых отношений и методики неоконченных предложений. В принятии себя на эмоциональном уровне, в высказываниях учителей обнаруживается высокая неудовлетворенность собой. Это порождает в одних случаях агрессивное, в других — неуверенное поведение учителя в отношениях с учениками.

Учительская жестокость — это еще одна индивидуальная особенность, часто встречающаяся среди представителей данной профессии.

Согласно моделям А. Милгрэма, А. Бандуры и С. Алтемеера, к факторам, повышающим вероятность проявления жестокости, относятся выученная предрасположенность учеников к послушанию, дегуманизация жертв педагогической жестокости, тенденция рассматривать их как заслуживающих наказания, а также такие личностные образования, как уважение к власти и боязливость.

Проявления агрессивности и жестокости очень часто являются признаком слабости. Еще В. А. Сухомлинский (1983) отмечал, что в крике учителя дети чувствуют его растерянность и бессилие. Они воспринимают крик либо как нападение на них, либо как боязнь, страх и защиту от них.

Л. В. Меньшикова (1981) в своем исследовании делит личностные проявления педагога на две сферы: пространство профессиональных ориентаций — то, что относится к профессиональной сфере деятельности человека, и собственно личное пространство, ядром которого являются ценности человека. Трудности в выделении этих сфер определяются различными вариантами их сочетания — от полного совмещения профессиональной и личностной сфер до их абсолютного непересечения.

Наиболее многочисленной является группа учителей, подчинивших свою жизнь требованиям профессии и профессионального сообщества (адаптивный тип поведения), отличающаяся ситуативными ценностными ориентациями и в силу этого невозможностью почувствовать и осознать основную цель и смысл своей жизни.

Пытаясь создать обобщенный психологический портрет пациентов-педагогов, И. П. Дмитроченкова и Н. В. Ланина (1973), используя личностный опросник MMPI, методику рисуночной фрустрации Розенцвейга, методику исследования самооценки Дембо — Рубинштейн, а также рисуночные проективные тесты и клиническую беседу, выделили у испытуемых такие общие черты, как высокая тревожность, беспокойство, склонность к экстрапунитивным реакциям. При этом социальный статус педагога выступает для них некой гиперкомпенсацией преморбидным особенностям, что выражается в их резистентности к психотерапии и отражается на успешности их профессиональной деятельности.

А. А. Ерошенко (1981) установлено, что при низком уровне педагогического мастерства (педагогической компетентности) в качестве фактора, затрудняющего адекватное принятие и преобразование сложных ситуаций общения, выступает ригидность³, которая способствует закреплению жестких стереотипов в выборе педагогического воздействия. В то же время с возрастанием педагогического мастерства снижается степень выраженности установок относительно дистанции и доминирующей роли учителя в общении, а также степень применения императивных способов воздействия на учащихся, нетерпимости к ошибкам и недостаткам в поведении детей, требования к их беспрекословному послушанию.

В этой связи весьма уместным представляется высказывание Ф. Н. Гоноболина, характеризующее позитивный образ учителя: «О хорошем педагоге не всегда можно сказать, что он всегда строгий или мягкий, активный или пассивный и т. п. Он обычно бывает и тем, и другим в зависимости от обстоятельств. Теплота в отношениях с людьми необходима, но бывает нужна и некоторая холодность, большая помощь ученикам сочетается с предоставлением им самостоятельности, первоначальная инициатива учителя должна затем переходить в руки учащихся» (цит. по: Н. Д. Левитов, 1946, с. 76).

Школьные учителя в большинстве своем женщины и, по определению, в их жизнедеятельности (и профессиональной деятельности) эмоционально-аффективная сфера должна играть решающую роль. Но это не так. Учителя-женщины усвоили и пропагандируют мужскую (исторически сложившуюся) систему образования, которая почти исключительно связана со словесными (вербальными) формами воздействия на учащихся и мужскими формами поведения (агрессивностью, властностью, жестокостью и т. п.). Использование мужских паттернов поведения приводит к тому, что учителя-женщины утрачивают женскую идентичность, что отрицательно влияет как на самих учителей-женщин, так и на половую самоидентификацию детей. Психологическая половая принадлежность учителя-женщины вступает в острый внутриличностный конфликт со способами поведения и общения, характерными для мужского пола, что приводит к невротизации личности и поведенческим срывам.

Таким образом, анализ психологических, педагогических и социальных исследований показал, что профессиональное развитие учителя в потенциале содержит целый спектр ресурсов и рисков, момент актуализации которых играет роль точки бифуркации — дальнейший ход профессионального развития может пойти по разным сценариям.

В психологических исследованиях ресурсы и риски профессионального развития учителя представлены полюсными социальными, духовно-ценностными, эмоционально-регулятивными и личностными коррелятами. При этом положительные корреляты рассматриваются в качестве ресурса, а отрицательные определяются как риски. В сгруппированном виде эти корреляты представлены в табл. 1.

Таблица 1

Сгруппированные корреляты профессионального развития учителя

Соотнесение между собой ресурсно-рискологических коррелятов профессионального развития учителя выводит нас на рассмотрение рисков как меры вероятности возникновения сложностей (болезней, деформаций и пр.), а ресурсов — как сформированности позитивных внешних и внутренних сил, обеспечивающих эффективность педагогической деятельности и реализацию личности в педагогической профессии.

Глава 3. Концепция личностно-профессионального развития учителя

Системная методология была использована нами для разработки системной теории (обобщающей концепции) личностно-профессионального развития учителя и понимания профессионального труда как целостного психологического образования, состоящего из взаимосвязанных элементов, взаимодействующих в плане общего назначения системы.

Идеи целостности, единства, системной организации профессионального труда учителя позволили представить эту сложнейшую психическую реальность в виде многомерного пространства, состоящего из трех взаимосвязанных пространств — личности, деятельности и общения — при превалирующей роли личности. Каждое пространство имеет свою систему координат, свою центральную системообразующую основу; они объединяются в общее многомерное пространство интегральными характеристиками личности, которые обусловливают оптимальное функционирование и развитие не отдельных сторон, а профессионального труда в целом.

Каждая из указанных составляющих профессионального труда задается разнообразными способами личностной (субъектной) реализации себя учителем. Педагогическая деятельность характеризуется такими альтернативными способами осуществления действий, как «система принуждения — система, направленная на развитие» в отношении себя и других, «система содействия — система противодействия». В системе педагогического общения как наиболее важную нужно выделить дихотомию таких способов реализации субъекта, как «принятие» и «непринятие» себя и других, «система приобщения — система разобщения». В отношении собственной личности учитель может реализовать либо «самостоятельность» в саморазвитии, либо «зависимость», т. е. подверженность внешним стереотипам.

Основные положения системной теории личностно-профессионального развития учителя заключаются в следующем:

• раскрытие структурных особенностей каждого пространства профессионального труда (личности, деятельности, общения), предполагающее установление его компонентного состава и механизмов структурирования компонентов в целостность;

• выделение качественной специфичности системообразующих факторов (интегральных личностных характеристик), обусловливающих в совокупности эффективность целостной системы;

• выявление динамических особенностей системы, т. е. установление закономерностей процессуальной, функциональной организации;

• выявление закономерностей видоизменения системы личностно-профессионального развития учителя, характеризующих альтернативные стратегии жизнедеятельности — развития или адаптации;

• определение комплекса психологических условий личностно-профессионального развития субъекта, обеспечивающих трансформационные процессы восстановления системы в целом, в которых формирующиеся потенциальности в виде рефлексивного ресурса самосознания личности обусловливают новый уровень и новое содержание психологических новообразований — интегральных личностных характеристик, посредством которых человек творит себя.

В рамках системного личностно-развивающего подхода нами (Л. М. Митина, 2010, 2012, 2017) проводятся исследования профессионального развития учителя по четырем основным направлениям: содержательном (разработка обобщающей концепции профессионального развития личности); динамическом (непрерывная временная динамика профессионального развития учителя с момента выбора профессии до творческой самореализации личности в профессии); технологическом (разработка технологий профессионального развития личности учителя и конструктивного изменения поведения специалиста), институциональном (институты личностно-профессионального развития учителя, включающие образовательные системы и конкретные социальные группы, характеризующиеся особым типом общности — полисубъектностью).

В результате теоретико-эмпирического исследования профессионального труда была разработана концепция профессионального развития личности учителя, в которой рассмотрены: в качестве объекта развития — интегральные характеристики личности (педагогическая направленность, педагогическая компетентность, педагогическая гибкость); в качестве фундаментального условия развития — переход на более высокий уровень профессионального самосознания; в качестве его психологического механизма — превращение собственной жизнедеятельности учителя в предмет его практического преобразования; в качестве движущих сил — противоречивое единство Я-действующего, Я-отраженного и Я-творческого; в качестве результата развития — творческая самореализация учителя в профессии, достижение неповторимости личности.

В качестве ведущего фактора при этом рассматривается внутренняя среда личности, ее активность. Вопрос о самой природе развития — активности личности — в самом общем смысле противопоставляет идеи механицизма в понимании природы человека и идеи организмического подхода. Согласно первой из них, одним из фундаментальных оснований развития является способность человека гибко реагировать на любые изменения (адаптироваться). Противоположная точка зрения акцентирует не факт реактивности человека, а его способность вступать во всякого рода взаимодействия и тем самым проявлять себя активно. Именно эта способность, по нашему мнению, оказывается сегодня наиболее решающей в профессиональном развитии личности. В определяющей степени это связано с известной сменой парадигм в рамках современного психологического знания, все более принимающего идею саморазвития как методологически центральную. Процесс профессионального развития тем самым становится процессом конструирования человеком своей субъектности, своего образа мира, своей Я-концепции, себя в профессии. Через отношение к проблеме субъекта осуществляется методологическое размежевание разных направлений в психологии. От того, как понимается человек: как субъект, обладающий способностью к выбору жизненного, профессионального, социокультурного пути развития, или как социальный индивид, «работающий» на соответствие социальным ожиданиям (стандартам успешности), выполняющий определенную социальную роль, зависит исследовательская позиция при разработке концептуальных положений. По нашему мнению, именно субъектность определяет способность и возможность преобразования реальности и выстраивания в окружающем мире своей собственной действительности как формы и средства самореализации человека в профессии.

Согласно концепции профессионального развития личности учителя, субъектность обусловлена высоким уровнем развития интегральных личностных характеристик — направленности, компетентности, гибкости.

Содержательное раскрытие психологической концепции личностно-профессионального развития учителя необходимо начать с анализа психологических основ труда учителя.

3.1. Концептуальная схема труда учителя

В педагогической психологии проблема изучения труда учителя как целостной системы является одной из важнейших научно-практических проблем. От продвижения ее фундаментальных разработок в значительной степени зависит успешность организации мероприятий по повышению эффективности работы педагога. Как уже отмечалось, многомерное пространство труда учителя состоит из трех взаимосвязанных пространств: личности учителя, педагогической деятельности и педагогического общения при превалирующей роли личности педагога. Эти три области объединены глобальной задачей развития личности учащихся. Вместе с тем они не повторяются, не дублируют друг друга, а вступают в сложные диалектические отношения, при которых каждая из них в процессе труда учителя выступает то предпосылкой, то средством, то результатом развития. Находясь в общем многомерном пространстве, каждая его часть имеет свою систему координат, свою центральную системообразующую основу.

Многомерное пространство труда учителя включает, помимо самого учителя, многих субъектов образовательного процесса (учащихся, их родителей, коллег по работе, администрацию и др.) в их взаимодействии друг с другом, которое следует рассматривать прежде всего как сосуществование личностных интересов, воплощенных в эмоциональных, волевых, когнитивных и коммуникативных аспектах поведения.

Таким образом, труд учителя является сложнейшей полисубъектной, полимотивированной, целостной психической реальностью.

В русле психологической концепции труда учителя нами разработаны структуры педагогической деятельности, педагогического общения и структурно-иерархическая модель личности учителя (Л. М. Митина, 1991, 1994, 1998, 2004, 2010, 2015).

Педагогическая деятельность включает в себя профессиональную активность учителя, направленную на решение задач развития и обучения подрастающего поколения. Учебный процесс, как по содержанию, так и по формам организации и проведения, сегодня следует строить как процесс развития, а обучение знаниям, умениям и навыкам рассматривать как составную часть развития, как его основное средство. В связи с этим структура педагогической деятельности учителя наполняется новым содержанием. Согласно современным теоретическим представлениям, в нее входят три основных компонента:

1. Постановка педагогических целей и задач.

2. Выбор средств и способов решения поставленных задач: кого учить, кому учить, чему учить, как учить.

3. Анализ и оценка педагогической деятельности.

Центральным, базовым образованием педагогической деятельности учителя, ее процесса и результата является его система действий. Мы выделяем две принципиально отличные друг от друга системы:

— систему принуждения (подавление личности и самостоятельности ребенка, принуждение учащихся в приобщении к знаниям, жесткий контроль и регламентация поведения);

— систему содействия развитию (создание оптимальных условий самостоятельного развития личности ребенка, его творческой самодеятельности).

В состоянии комфортного общения учитель и ученик образуют некое общее эмоционально-психологическое пространство, в котором разворачивается творческий процесс приобщения ученика к культуре, разностороннего познания окружающей его социальной действительности и себя самого, своих возможностей и способностей.

Противоположный процесс, процесс разобщения, обусловлен различного рода нарушениями в общении ученика и учителя, которые подавляют творческий саморазвивающийся потенциал ребенка, вызывают негативные чувства, асоциальные формы поведения школьников (Г. М. Бреслав, 1990), напряженные эффектные состояния учителей, сопровождаемые в наиболее острых случаях невротическими реакциями, соматическими и психическими заболеваниями (Л. М. Митина, 1992, 1998, 2005, 2013, 2015).

К основным функциям педагогического общения относятся информационная, социально-перцептивная, самопрезентативная, интерактивная, аффективная.

Центральным звеном функциональной структуры педагогического общения является, по нашему мнению, система отношений учителя и ученика. Поскольку субъект-субъектные отношения основываются прежде всего на принятии друг друга и предполагают ориентацию на уникальность каждого из субъектов, то можно рассматривать дихотомию, задаваемую понятиями принятие и непринятие, или другую, в основе которой лежит непосредственно «общение»: приобщение и разобщение.

«Принимающий» учитель никогда не отвергнет ребенка как личность, он может осудить лишь его отдельный поступок или высказывание. Отношения такого педагога к ученику всегда строятся на оптимистичности прогноза его развития и совершенствования.

Очевидно, что педагогическое общение во многом определяется личностью учителя.

Педагогическая профессия — профессия личностная. Педагог оказывает влияние на личность ребенка, «созидает его личность» прежде всего своей личностью, своей индивидуальностью.

Личность учителя развивается, формируется и проявляется прежде всего в процессе педагогической деятельности и педагогического общения, и каждая из сфер труда учителя предъявляет особые требования к его личностным качествам (Л. М. Митина, 1994–2013).

Показателем зрелости педагогической деятельности является сформированность ее компонентов. Так, в ходе постановки педагогических задач, их иерархизации по степени важности, перестраивания на уроке у учителя развивается педагогическое целеполагание (ПЦ). Овладение учителем системой средств и способов решения этих задач, умение проникать в суть явлений способствуют формированию педагогического мышления, а самоанализ развивает педагогическую рефлексию. В процессе организации оптимального педагогического общения формируется педагогический такт. Личность учителя характеризуется также педагогической направленностью — устойчивой доминирующей системой мотивов (убеждений, склонностей, интересов и т. д.). Каждое из этих качеств можно рассматривать как комбинацию более элементарных и частных личностных свойств, формируемых в деятельности и в общении и в той или иной степени зависящих от наследственных задатков.

Системно-структурную организацию личности учителя следует рассматривать в динамике, определяя ее побудителей и регуляторов, функциональное назначение отдельных психических образований. Тем самым структурные характеристики восполняются динамическими и функциональными показателями, о чем речь пойдет в следующих главах.

Мы вправе рассматривать учителя в определенном триединстве, в трех «ипостасях»: как индивида — биологический организм с присущими ему типологическими особенностями; как личность — носительницу профессионально значимых свойств и качеств; как субъекта, обладающего способностью превращать педагогический труд в предмет практического преобразования с целью достижения творческой самореализации в профессии и созидания главной духовной ценности своей жизни — развития личности ребенка. Понятно, что эти три «ипостаси» в реальной жизни каждого конкретного учителя существуют как нерасторжимое целое, и каждая из них, отличаясь своеобразием и неповторимостью, вносит свой вклад в подлинное внутреннее единство психологического облика педагога.

Центральным базовым образованием личности педагога мы считаем дихотомию, задаваемую понятием субъектности, а именно самостоятельность — зависимость.

3.2. Психологические факторы профессионального развития учителя

Определив функциональное назначение каждого из пространств труда учителя, оказалось возможным представить их в виде единой функциональной структуры, дающей целостное представление о закономерностях, существенных связях и зависимостях одних элементов от других (рис. 1). Многоаспектная (многокомпонентная) деятельность педагога, обусловленная развитием его личностных качеств, связывается многообразными отношениями, взаимодействиями с учениками и другими людьми.

Рис. 1. Трехмерная модель труда учителя

Эти связи и их иерархии образуют, по нашему мнению, интегральные характеристики личности и труда учителя, детерминируют его профессиональное развитие и сами по сути являются объектом развития.

Как подчеркивалось выше, многочисленные исследования, проведенные нами, дали возможность выделить три интегральные характеристики личности и труда учителя: направленность, компетентность и гибкость, которые по существу являются характеристиками его личности как субъекта жизнедеятельности и обусловливают не только эффективность педагогического труда в целом, но и профессиональное развитие учителя, понимаемое как динамический и непрерывный процесс самопроектирования личности. Перечисленные выше характеристики имеют многочисленные интерпретации в литературе, поэтому необходимо более подробно остановиться на понятийном (категориальном) аппарате, принятом в нашей работе.

3.2.1. Педагогическая направленность

Педагогическую направленность учителя целесообразно рассматривать в контексте более общей психологической проблемы — направленности личности. В общепсихологических теориях личности направленность выступает как качество, определяющее ее психологический склад. В разных концепциях эта характеристика раскрывается по-разному: как «динамическая тенденция» (С. Л. Рубинштейн), «смыслообразующий мотив» (А. Н. Леонтьев), «основная жизненная направленность» (Б. Г. Ананьев), «динамическая организация “сущностных сил” человека» (А. С. Прангишвили) и т. д. Однако во всех подходах ей придается ведущее значение.

С. Л. Рубинштейн под направленностью личности понимал некоторые динамические тенденции, которые являются мотивами человеческой деятельности и сами в свою очередь определяются ее целями и задачами. По мнению ученого, это понятие включает два взаимосвязанных момента, указывающие источник направленности: предметное содержание (содержательный момент) и напряжение (собственно-динамическая тенденция).

Следует признать, что вопрос о динамических тенденциях и порождаемых ими направлениях как необходимом компоненте подлинного объяснения психических процессов первым поставил в современной психологии К. Левин. В отличие от С. Л. Рубинштейна, он отделял динамический аспект направленности от смыслового, стремясь превратить его в универсальный механизм объяснения человеческой психики.

А. Н. Леонтьев, развивая идеи С. Л. Рубинштейна, считал ядром личности систему относительно устойчивых, иерархизированных мотивов как основных побудителей деятельности. Одни мотивы (смыслообразующие) придают деятельности личностный смысл и определенную направленность, другие играют роль побудительных факторов. Распределение функций смыслообразования и побуждения между мотивами одной деятельности позволяет понять главные отношения, характеризующие мотивационную сферу личности, т. е. увидеть иерархию мотивов (Л. И. Божович, 1968).

Л. И. Божович и ее сотрудники понимали направленность как систему устойчиво доминирующих мотивов, которые определяют целостную структуру индивида. В контексте данного подхода зрелая личность организует свое поведение в условиях действия нескольких мотивов, выбирает цели деятельности и с помощью специально организованной мотивационной сферы регулирует свое поведение таким образом, чтобы были подавлены нежелательные, хотя даже и более сильные побуждения. Структуру направленности составляют три группы мотивов: гуманистические, личные и деловые. Гуманистическая (общественная) направленность начинает формироваться в раннем детстве. Личная является не возрастной характеристикой, а следствием воспитательных ошибок. Главным механизмом формирования общественной направленности выступает воспитание. Вероятно, пришло время пересмотреть понятие «личная направленность». По нашему мнению, направленность человека на себя не так однозначна: она имеет не только эгоистический, эгоцентрический контекст, но и стремление к самореализации, а стало быть, к самосовершенствованию и саморазвитию в интересах других людей. И тогда следствием воспитательных ошибок будет не только концентрированность на себе, но и отсутствие таких личностных характеристик, как самоценность и самопринятие.

Направленность личности проявляет себя в различных сферах человеческой деятельности. В связи с целями нашего исследования интерес представляют особенности профессиональной направленности. Она появляется на определенном этапе развития личности (в юности) и становится в этот период жизни центральным личностным новообразованием, которое, с одной стороны, формируется в результате многомерного социально-нравственного, профессионального, личностного самоопределения и в процессе осуществления трудовой или учебной профессиональной деятельности, а с другой стороны, само обусловливает и самоопределение, и деятельность.

Профессиональная направленность проявляется в сферах разных профессий и в зависимости от их особенностей имеет соответствующие объектно-предметные характеристики. Е. А. Климовым (1986) была разработана схема таких характеристик, согласно которой объектом педагогической профессии является человек, а предметом — деятельность, направленная на его развитие, воспитание и обучение. Таким образом, педагогическая направленность, являясь разновидностью профессиональной направленности, отличается от других ее видов своим объектно-предметным содержанием.

Отечественные психологические исследования по проблемам педагогической направленности касаются определения ее сущности и структуры, изучения особенностей ее происхождения, этапов и условий становления, а также содержат анализ состояния и средств формирования педагогической направленности. В определении сущности и структуры педагогической направленности можно выделить три позиции: эмоционально-ценностное отношение к профессии учителя, склонность к тем видам деятельности, которые воплощают специфику данной профессии (Н. В. Кузьмина, Я. А. Коломинский, Г. А. Томилова, С. А. Зимичева и др.); профессионально значимое качество личности учителя или компонент педагогических способностей (Ф. Н. Гоноболин, А. И. Щербаков, В. А. Сластенин, А. Н. Леонтьев, А. А. Бодалев и др.); рефлексивное управление развитием учащихся (Ю. Н. Кулюткин, Г. С. Сухобская, С. Г. Вершловский, И. В. Фастовец и др.).

В рамках первого подхода исследования педагогической направленности группируются в основном вокруг теории отношений (В. Н. Мясищев, B. C. Мерлин). Так, Б. И. Додонов понимает направленность как систему активных отношений, задающих соответствующую их содержанию структуру ценностей личности и побуждающих индивида к их утверждению (Б. И. Додонов, 1987). Н. В. Кузьмина рассматривает сущность педагогической направленности как интерес и любовь к педагогической профессии, осознание трудностей в работе учителя, потребность в педагогической деятельности, стремление овладеть основами педагогического мастерства. Более узкое понимание педагогической направленности характеризуется большей однозначностью и конкретизацией ее определения. В данном случае педагогическая направленность рассматривается либо как положительное отношение к педагогической деятельности (В. Н. Голубева, Т. В. Дмитренко, А. А. Дергач и др.), либо как склонность и готовность заниматься ею (Г. А. Томилова, Л. Б. Спирин, М. А. Степинский, М. Л. Фрумкин и др.). Ряд авторов отождествляют сущность педагогической направленности с ведущим мотивом, доминирующим интересом (С. А. Зимичева, Е. М. Никиреев, Б. М. Ассадулин, Ю. Л. Воробьев и др.).

Необходимо также выделить исследования структуры педагогической направленность. Так, Л. М. Ахмедзянова (1972), понимая под сущностью педагогической направленности педагогическое призвание, включает в ее структуру неосознанное влечение к педагогической деятельности, осознание ее объекта и содержания, склонность к педагогической деятельности и стремление заниматься ею. Наибольшую эффективность педагогической деятельности автор связывает с потребностью в избранной профессии.

Н. В. Кузьмина, С. А. Зимичева, Г. А. Томилова называют параметрами структуры педагогической направленности: объект педагогической направленности (связь субъекта переживания с объектами или отдельными аспектами деятельности); обоснованность (характеризует объем класса объектов, к которым имеется направленность); осознанность; готовность к педагогической деятельности; валентность как степень связанности педагогической направленности с направленностью на искусство, литературу; удовлетворенность профессией учителя; сопротивляемость трудностям, гражданственность; целеустремленность; потребность в педагогической деятельности; продуктивность в работе, а также способность видеть и оценивать производительность своего труда. Таким образом, под склонностью и потребностью в педагогической деятельности исследователи понимают готовность заниматься преподаванием определенного предмета, что неправомерно завышает роль предметной направленности учителя в ущерб вниманию к ребенку.

В рамках второго направления сущность педагогической направленности определяется через профессионально значимые свойства и качества личности учителя.

Так, Н. Д. Левитов (1967) характеризует педагогическую направленность как свойство личности (некоторое общее психическое состояние учителя), которое занимает важное место в структуре характера и выступает проявлением индивидуального и типического своеобразия индивида. Близок к такому пониманию и Ф. Н. Гоноболин (1965), который в структуре личности учителя выделяет педагогические способности и общие личностные свойства, называя их направленностью. К последней он относит убежденность учителя, его целенаправленность и принципиальность. В. А. Сластенин (1997, 2008) включает в номенклатуру личностных и профессионально-педагогических качеств учителя профессионально-педагогическую направленность, представляющую интерес и любовь к ребенку как отражение потребности в педагогической деятельности; психолого-педагогическую зоркость и наблюдательность (прогностические способности); педагогический такт; организаторские способности; требовательность, настойчивость, целеустремленность, общительность, справедливость, сдержанность, самооценку, профессиональную работоспособность.

А. И. Щербаков (1981) связывает понимание сущности педагогической направленности с комплексом профессионально значимых качеств учителя (общегражданских, нравственно-педагогических, социально-перцептивных, индивидуально-психологических), а также умений и навыков. По мнению автора, профессионально-педагогическая направленность коррелирует прежде всего с индивидуально-психологическими качествами личности, к которым он относит высокие познавательные интересы, любовь к детям и потребность в работе с ними, адекватность восприятия ребенка и внимательность к нему, прогнозирование формирующейся личности школьника, определение условий и выбор средств ее всестороннего развития и др.

В русле третьего направления Ю. Н. Кулюткин, Г. С. Сухобская (1983, 1987) рассматривают педагогическую деятельность как метадеятельность. Основную задачу учителя они видят в организации такой деятельности учащихся, в процессе и в результате которой происходило бы развитие их нравственных убеждений, системы знаний и познавательных способностей, а также практических умений и навыков.

Продолжая это направление, И. В. Фастовец (1991) на основе профессиональных мотивов (с ориентацией на содержание учебного предмета, общение и совершенствование) и рефлексии учителя на мотивацию процесса и результаты своей работы выделяет несколько типов профессионально-педагогической направленности: деловую направленность (мотивы раскрытия содержания учебного предмета), гуманистическую направленность (мотивы общения) и индивидуалистическую направленность (мотивы совершенствования). Особое внимание автор уделяет исследованию гуманистической направленности учителя, а в иерархии мотивов ставит на первое место мотивы, направленные на предметную сторону профессии учителя.

Многие западные ученые рассматривают профессиональную направленность как сложный процесс, неотделимый от развития личности на самых ранних ее этапах. Так, сторонники структурной теории «стадий жизни» (Е. Гинзберг, В. Гинзбург, С. Аксельрадс, И. Херма) делают вывод, что процесс становления педагогической направленности распадается на стадии, каждая из которых определяется своими особенностями и имеет значение в последующем профессиональном самоопределении.

Д. Е. Сьюпер определяет профессиональную направленность как основной и необходимый фактор профессионального развития. А. Рое, опираясь на теорию «иерархии потребностей» А. Маслоу, определяет профессиональную направленность через интересы, установки и ценности личности, тесно связанные с профессиональной деятельностью. Ф. Генцберг, также исходящий из положений А. Маслоу, выделил в структуре профессиональной направленности две основные группы факторов: факторы «сохранения», действие которых сопоставимо с потребностью в безопасности и направлено на избегание страданий, неудобств, дискомфорта, и факторы-«мотиваторы», действие которых сопоставимо с потребностью в самореализации и направлено на достижение целей в рамках профессиональной деятельности.

Преобладание в структуре профессиональной направленности факторов первой группы обусловливает пассивную, консервативную профессиональную позицию. Преобладание факторов второй группы, напротив, обусловливает активную, творческую профессиональную позицию, что оказывает существенное влияние на эффективность деятельности.

В зарубежных исследованиях можно выделить три подхода в понимании сущности и структуры педагогической направленности: бихевиористический, когнитивный и гуманистический. В бихевиористически ориентированных работах направленность учителя понимается как «совокупность качеств, которые коррелируют с показателями эффективности педагогической деятельности» (Л. Амерсон, К. Эвертсон, 3. Бропли, Н. Гайг и др.). Исследования в рамках этого подхода можно разделить на теоретические и эмпирические. В первых конструировалась модель эффективного учителя, подбирались тесты, с помощью которых можно контролировать формирование такого типа педагога. В рамках эмпирического подхода изучались качества лучших учителей, и на основе этих данных создавалась концепция эффективного учителя и системы его подготовки (М. Дункин, В. Биддле, Д. Медлей). Показатели эффективности педагога основывались на изменениях в достижениях учащихся, которые измерялись с помощью стандартизованных тестов.

При таком понимании эффективности подразумевалась общность целей, задач и содержания программ во всех классах. Выполнение тестовых заданий приравнивалось к знанию предмета, что исключало из сферы исследования такие явления, как догадки, частичное знание, тестовые умения и др. Независимо от того, как были распределены результаты по выполнению теста в классе, в качестве показателя выбирался средний результат. Реальная картина взаимодействия педагога с учениками, таким образом, искажалась. Как правило, бихевиористически ориентированные исследования были направлены лишь на выявление внешних характеристик поведения учителя и на измерение достижений учащихся. Таким образом, учитывались только линейные связи и не предпринималось попыток построить какую-либо иерархизированную систему направленности учителя.

Процесс обучения в контексте когнитивной психологии понимается как принятие учителем разумных решений для помощи учащимся достичь значимых результатов в образовании (К. Кларк, А. Петерсон; Д. Кларк, С. Баргер).

К. Кларк (C. M. Clark) и П. Петерсон (P. L. Peterson) (1986) разработали модель мышления и действий учителя, которая облегчала понимание соотношения между различными исследованиями по педагогическому мышлению и их связи с эффективностью работы учителя. Анализ исследований педагогической направленности, проведенных в русле когнитивизма, позволил выделить несколько направлений. Одно из них включало процесс планирования, в понимании которого наметились два пути:

— взгляд на планирование как на набор психических процессов, в ходе протекания которых человек представляет будущее, подбирает средства для достижения задуманного и создает общую схему предстоящих действий;

— феноменологический путь, при котором планирование определяется путем анализа отчетов учителей.

Сущность другого направления состояла в построении модели, которая открывала бы взаимосвязь между планированием учителя и его последующими действиями в классе. Такая модель позволяла анализировать «пошаговый» ход принятия решений учителем — от наблюдения и оценки поведения учащихся до применения конкретных приемов воздействия на них. Достоинством когнитивного подхода является стремление к анализу явлений в динамике и взаимосвязи, к недостаткам следует отнести односторонность, стремление свести сложную и многоаспектную деятельность учителя к ее отдельным компонентам.

Особый интерес представляют исследования педагогической направленности в русле гуманистической психологии (А. Маслоу, К. Роджерс, Д. Дьюи и др.). Направленность личности понимается авторами как непреодолимое стремление личности к самоактуализации. К. Роджерс рассматривает проблему ценностей учителя как конституирующее образование его личности, совпадающее в этом смысле с педагогической направленностью. Анализируя противоречивую природу системы ценностей человека, ученый приходит к следующим выводам: общие для людей ценностные устремления гуманистичны по своей природе и заключаются в совершенствовании развития самого человека; система позитивных ценностей лежит не вне учащегося, а заключена в нем самом, поэтому педагог, по мнению К. Роджерса, не может задать, а может лишь создать условия для их проявления.

Среди зарубежных исследований наибольший интерес представляет работа Б. Шледера, который рассматривает направленность личности как систему ценностей, с одной стороны, характеризующих личность, а с другой — определяющих «выбор типов, средств и целей поведения» человека. Основываясь на данных К. Клакхона, М. Рокича, С. Инглехарта и Т. Олдермейера, Б. Шледер выделяет два подхода к типологизации ценностей. В первом случае ценности подразделяются на материальные (воплощенные в конкретных предметах и явлениях действительности) и постматериальные (воплощенные во взаимоотношениях человека и окружающей среды — природы и других людей). Вторая типология ценностей подразделяет их на группы по признаку отношения к различным сферам человеческой жизни:

— ценности межличностных отношений (Я — Ты, Мы — Вы);

— ценности в области «человек — природа» (Я — Оно, Мы — Оно);

— ценности, направленные на собственное Я (Я — Я, Я — Мы);

— ценности, направленные на высшие смысловые инстанции и смысловое содержание (Я — Мы, сверх Я — сверх Мы).

Вместе с тем многие отечественные исследователи подчеркивают, что понятия «ценностные ориентации» и «направленные мотивы» не тождественны. Система ценностей, по их мнению, — это выраженная в идеальной форме стратегия поведения, тогда как мотив — его тактика.

Так, В. А. Ядов отмечает, что «мотивы существенно отличаются от ценностных ориентаций… Мотивы неустойчивы, ситуативны, с трудом объединяются в систему и с трудом интерпретируются как признаки ценностных ориентаций» (В. А. Ядов, 1970, с. 18).

Ю. М. Забродин, Б. А. Сосновский (1986) поднимают вопрос о соотношении понятий «мотив» и «смысл». Авторы считают, что сугубо деятельностная трактовка направленности является очевидным упрощением этой важнейшей категории. Она фактически обращает мотив в образование объективное, но отнюдь не личностное, не субъектное. Главными же психологическими функциями мотива являются побуждение к деятельности, придание ей направленности, смыслообразование. По мнению авторов, психологическая сущность проблемы человеческой мотивации заключается не столько в том, что необходимо (потребно) субъекту, и не только в том, что и как делается, а в том, зачем необходимо человеку все ранее названное, во имя чего так или иначе срабатывают и побуждение, и направление деятельности, равно как и многие другие мотивационные явления, которые структурированы в целостной мотивационно-смысловой сфере направленности человека.

По мнению В. А. Ядова (1970), знание о ценностной системе — неплохой показатель для прогноза общей направленности поведения как целеустремленного или же сравнительно нецелеустремленного, как хорошо или трудно поддающегося «оперативной» социальной регуляции (т. е. как относительно самостоятельного и относительно несамостоятельного).

В исследованиях, проведенных В. А. Ядовым, М. Х. Титмой и др., было установлено, что степень совпадения ценностных ориентаций и реального поведения может колебаться, что ценностные ориентации не всегда становятся мотивами поведения.

По нашему мнению, недостаточная взаимосвязь системы ценностей и направленности личности (мотивов ее поведения) свидетельствует о низком уровне самосознания личности, который не позволяет ей направить тактические средства на реализацию стратегии поведения, на высшие смысловые инстанции — обретение смысла жизни.

Таким образом, анализ отечественной и зарубежной литературы по исследуемой проблеме показал, что не существует единого понимания, определения и общепринятой структуры педагогической направленности. Мы вводим собственное определение этого понятия и рассматриваем его как в узком, так и в широком смысле.

В более узком смысле педагогическая направленность определяется нами как профессионально значимое качество, которое занимает центральное место в структуре личности учителя и обусловливает его индивидуальное и типическое своеобразие. В более широком (в плане интегральной характеристики личности) — как система ценностных ориентаций, задающая иерархическую структуру доминирующих мотивов личности педагога, побуждающих учителя к ее утверждению в педагогической деятельности и общении.

В концепции профессионального развития учителя (Л. М. Митина, 1995, 1998, 2015) оптимальная («желательная») иерархическая структура педагогической направленности (доминирующих мотивов личности) учителя может быть представлена следующим образом:

— направленность на ребенка, связанная с заботой, интересом, любовью, содействием развитию его личности и максимальной самоактуализацией его индивидуальности;

— направленность на себя, связанная с потребностью в самосовершенствовании и самореализации в сфере педагогического труда;

— направленность на предметную сторону профессии учителя, содержание учебного предмета.

Психологическим условием развития педагогической направленности, по нашему мнению, является повышение уровня профессионального самосознания, т. е. осознание учителем системы ценностей и мотивов, которые необходимо реализовать в своей деятельности, поведении, общении.

Низкий уровень самосознания обусловливает ситуативный тип поведения учителя, при котором преобладают материальные ценности, а мотивы функционируют единичным образом, разнонаправлены, не создают системного качества — единой направленности мотивационных источников действий учителя. Они еще не приняты учителем, который в данном случае не выступает как субъект собственной мотивации, а подчиняется общепринятым требованиям — ориентацией на предметную сторону профессии учителя. Это и определяет его пассивную, несамостоятельную, адаптивную профессиональную позицию.

Высокий уровень самосознания обусловливает личностный тип поведения, когда учитель осознанно относится к своим внутренним и внешним побуждениям, принимает или отвергает их уже в качестве собственно мотивов поведения и деятельности, соотносит и согласует их с ценностями высшего порядка — духовными, нравственными, смысложизненными, что определяет активную, самостоятельную, творческую профессиональную позицию учителя.

Динамика педагогической направленности определяется:

— преодолением ситуативности поведения и мотивации;

— перестройкой мотивационной структуры личности учителя с предметной направленности на гуманистическую;

— осознанием системы ценностей и мотивов поведения, деятельности, общения.

3.2.2. Педагогическая компетентность

В психологии общепринята точка зрения, согласно которой понятие «компетентность» включает знания, умения, навыки, а также способы выполнения деятельности.

Компетентность можно рассматривать и в более широком плане. Так, по мнению Ю. Н. Емельянова, «компетентность — это уровень обученности социальным и индивидуальным формам активности, которая позволяет индивиду в рамках своих способностей и статуса успешно функционировать в обществе» (Ю. Н. Емельянов, 1991, с. 36). Это определение гораздо шире приведенного выше, в нем четко отражаются опыт, знания и умения человека.

По мнению Е. И. Огарева, «компетентность — категория оценочная, она характеризует человека как субъекта специализированной деятельности, где развитие способностей человека дает ему возможность выполнять квалифицированную работу, принимать ответственные решения в проблемных ситуациях, планировать и совершенствовать действия, приводящие к рациональному и успешному достижению поставленных целей» (В. И. Огарев, 1995, с. 10). Автор понимает компетентность как устойчивую способность к деятельности «со знанием дела».

Иной подход к трактовке данного понятия дает М. А. Чошанов (1996), который предлагает следующую формулу:

Компетентность = Мобильность знаний + Гибкость метода.

Ряд исследователей (Л. И. Анцыферова, Ю. В. Варданян, И. Г. Климкович, И.А. Колесникова, Н.В. Кузьмина, А.К. Маркова, Н.В. Матяш, Е. И. Огарев, Е. М. Павлюченков и др.) определяют содержание профессиональной компетентности, выявляя психологические, педагогические, социальные условия ее становления. Они рассматривают это понятие:

— как совокупность профессиональных свойств (Л. И. Анцыферова);

— как сложную единичную систему внутренних психических состояний и свойств личности специалиста, готовность к осуществлению профессиональной деятельности и способность производить необходимые для этого действия (Ю. В. Варданян);

— как способность реализовывать на определенном уровне профессионально-должностные требования (И. Г. Климкович);

— как профессиональное самообразование (А. К. Маркова);

— как устойчивую способность к деятельности со «знанием дела» (В. И. Огарев);

— как способность к актуальному выполнению деятельности (М. А. Чошанов).

Неоднозначно исследователи представляют и структурные компоненты профессиональной компетентности. Так, одни авторы подразумевают под ними иерархию знаний и умений (А. Г. Казакова, Л. В. Комаровская, Н. В. Кузьмина), другие (Ю. В. Варданян, А. К. Маркова, Н. В. Матяш, Е. М. Павлюченков) — ряд специфических способностей, предполагающих профессиональное мастерство.

Подводя итог, можно сказать, что в настоящее время не существует точного определения «формулы компетентности» (М. А. Чошанов), структуры профессиональной компетентности (И. А. Колесникова), критериев профессионализма (А. К. Маркова) и личностного профессионализма (Э. Ф. Зеер). Это связано с тем, что сам термин еще окончательно не устоялся в отечественной психологии и в большинстве случаев употребляется интуитивно для выражения достаточного уровня квалификации и профессионализма специалиста.

В зарубежных исследованиях разрабатывается модель «компетентности работника», в которой упор делается на ту часть спектра индивидуально-психологических качеств, в которую входят самостоятельность, дисциплинированность, коммуникативность, потребность в саморазвитии.

Так, американский психолог К. Доуле считает важнейшим компонентом квалификации способность быстро и бесконфликтно адаптироваться к конкретным условиям труда. Другой американский психолог Э. Шорт характеризует квалифицированного работника как человека, который обладает знаниями основ наук и умениями, с ними связанными, а также навыками, необходимыми для выполнения психомоторных функций, профессиональных ролей, когнитивной и аффективной деятельности, межличностного общения. При этом обращается внимание на развитие способностей, знаний, умений, мотивов, отношений, убеждений, ценностей, необходимых для компетентного выполнения социальных ролей и взаимодействия с миром.

В целом ученые относят компетентность к общей характеристике индивида и не связывают ее с разрозненными умениями. В основе западноевропейских моделей компетентности лежат такие качества, как умение самостоятельно находить пути решения комплексных задач, овладение новыми знаниями, навыками, положительное представление о своей личности, способность гармоничного общения, умение вести себя в коллективе.

Таким образом, можно сделать вывод, что отечественные и зарубежные психологи обозначают различные подходы к определению профессиональной компетентности. В зарубежных исследованиях акцент смещен на практическую ее сторону (профессиональное самосовершенствование), в работах же отечественных ученых наряду с практикой исследуется и теоретическая сторона освещаемого вопроса (методологические подходы, определения понятия, пути формирования).

Что касается компетентности учителя, то и в этом случае имеет место многообразие сходных по значению терминов: «профессиональная компетентность педагога» (Н. В. Андронова, Е. Н. Волкова, Э. Ф. Зеер, И. А. Колесникова, Л. В. Комаровская, Н. В. Кузьмина, М. И. Лукьянова, А. К. Маркова, Е. И. Рогов, А. И. Щербаков и др.), «психологическая компетентность» (А. Д. Алферов, Л. И. Белозерова, И. Ф. Демидова, Н. Е. Костылева, Я. И. Украинский и др.), «педагогическая компетентность» (И. А. Колесникова, Е. И. Рогов и др.), «психолого-педагогическая компетентность» (М. И. Лукьянова и др.).

Н. В. Кузьмина рассматривает профессиональную компетентность как осведомленность педагога, как свойство его личности, позволяющее продуктивно решать учебно-воспитательные задачи, направленные, ко всему прочему, и на формирование личности другого человека.

В работе Н. Е. Костылевой представлены следующие компоненты профессиональной компетентности учителя:

— личностно-гуманистическая ориентация;

— педагогическое восприятие;

— педагогические умения;

— педагогическое творчество.

Они связаны и образуют целостную систему профессиональной компетентности педагога, которую автор определяет как сложное индивидуально-психологическое образование на основе интеграции опыта, теоретических знаний, практических умений и значимых личностных качеств, обусловливающих готовность учителя к актуальному воплощению педагогической деятельности (Е. Н. Костылева, 1997).

В научной литературе довольно широкое распространение получило также понятие психологическая компетентность учителя, которое до сих пор не определено однозначно.

А. Д. Алферов (1988) рассматривает психологическую компетентность как совокупность знаний, умений и навыков по психологии, четкость позиции в отношении роли психологии в профессиональной деятельности учителя; умение видеть за поведением ребенка состояние его души, уровень развития его познавательных интересов, эмоциональной, волевой сфер, черт характера; способность ориентироваться, оценивать психологическую ситуацию в отношениях с ребенком или коллективом детей и избирать рациональные способы общения; педагогически грамотно воздействовать на психику ребенка в целях его гармоничного развития.

По мнению И. Ф. Демидовой (2006), психологическая компетентность представляет собой личностное образование в системе педагогической деятельности, представляющее собой совокупность психологических знаний и основанных на них психологических умений, способствующих успешному решению учебно-воспитательных задач.

Н. Е. Костылева (1997) относит психологическую компетентность учителя к частным характеристикам системы личностно-профессиональных качеств. Автор приходит к выводу, что наряду с методической и специально-научной компетентностями она является составной частью познавательных механизмов индивидуального характера.

В структуре психологической компетентности учителя Н. Е. Костылева выделяет следующие элементы:

— знание наиболее общих характеристик личности;

— знание особенностей протекания психических процессов;

— знание закономерностей обучения и воспитания;

— знание закономерностей и особенностей возрастного развития школьников;

— умение перенести психологические знания в реальную педагогическую практику;

— владение способами и приемами психической саморегуляции.

Я. И. Украинский подразумевает под психологической компетентностью умения учителя психологически грамотно выходить из трудных педагогических ситуаций и выстраивать взаимоотношения с коллегами, учениками, родителями и т. д.

Обобщая результаты изучения литературы по данному вопросу, можно заключить, что практически все авторы, перечисленные выше, понимают психологическую компетентность как знания по психологии (личности, деятельности, познавательных и когнитивных процессов и т. д.) и умение профессионально их использовать в педагогической деятельности.

Еще одним термином, часто встречающимся в научных работах, является педагогическая компетентность.

Н. А. Аминов (1997) соотносит педагогическую компетентность с социальными особенностями личности. Автор отводит ведущее место общению, полагая, что оно способствует успешной деятельности учителя в педагогической деятельности.

Ф. Н. Гоноболин (1965) рассматривает труд учителя как творческий процесс, где главным являются знания по предмету и умение эти знания использовать. Он считает, что в деятельности проявляются качества личности, особенности психических процессов и свойств человека, а ведущее значение имеют самосовершенствование и творчество. Творчество — это оригинальное решение какой-либо трудовой задачи, и если учитель, по мнению Ф. Н. Гоноболина, творчески мыслит, значит, он компетентен в своей профессиональной деятельности. Автор подводит нас к мысли о творческой педагогической компетентности.

И. А. Колесникова (2005), исследуя феномен педагогической компетентности, отмечает, что это интегральная профессионально-личностная характеристика, обусловливающая готовность и способность выполнять педагогические функции в соответствии с принятыми в социуме в конкретно-исторический момент нормами, стандартами, требованиями. Автор рассматривает это понятие как оценку, которую дают окружающие учителю в его профессиональной деятельности. С этой позиции педагогическая компетентность выражает то общее, что присуще исторически конкретному носителю профессии, делающее его сопричастным к педагогическому сообществу и определенной педагогической культуре.

Другая группа авторов (Н. В. Кузьмина, В. А. Сластенин, Е. И. Рогов и др.) рассматривают педагогическую компетентность как наиболее устойчивые свойства личности. Они считают, что развитие индивида в деятельности, общении обеспечивает более качественный подход к профессиональным задачам.

В. А. Сластенин (1997, 2008) определяет педагогическую компетентность через понятия педагогической рефлексии, эмоциональной устойчивости, учета индивидуальных особенностей, склонностей, характера педагога, положительного отношения к труду.

Е. И. Рогов (1996) рассматривает педагогическую компетентность как «профессионализм педагога». В это понятие он вкладывает такие совокупные характеристики, которые отражают психофизиологические, психические и личностные изменения, происходящие в работе учителя в самом процессе овладения и длительного выполнения деятельности, что обеспечивает качественно новый, более эффективный уровень решения сложных профессиональных задач в особых условиях.

Здесь необходимо отметить, что в наших исследованиях и в настоящей монографии в частности педагогическая компетентность и психолого-педагогическая компетентность употребляются как синонимы.

Нельзя не согласиться с М. И. Лукьяновой, которая считает, что психолого-педагогическая компетентность учителя — это согласованность (соуровневость) между его знаниями, практическими умениями и реальным поведением в педагогической работе.

Выделенные структурные компоненты позволили автору обозначить основной критерий психолого-педагогической компетентности учителя — направленность на ученика как ведущую ценность педагогического труда и потребность в самопознании и самоизменении.

Здесь уместно напомнить, что педагогическая направленность, по нашему мнению, действительно обусловливает эффективность труда учителя и его профессиональное развитие, однако, согласно нашим представлениям, она является самостоятельной (хотя и тесно связанной с компетентностью) интегральной характеристикой личности педагога.

М. И. Лукьянова (1996) также отмечает, что понятие психолого-педагогической компетентности — это интегративная характеристика уровня профессиональной подготовленности учителя, основанной на фундаментальных психолого-педагогических знаниях и выработанных коммуникативных умениях, проявляющихся в единстве с личностными качествами.

В зарубежной литературе психолого-педагогическая компетентность рассматривается главным образом в аспекте сопоставления личностей преподавателя и студентов.

По мнению Р. Либсона (1996), компетентный преподаватель должен владеть содержанием преподаваемого предмета и психологическими знаниями и умениями, к которым автор относит знания по возрастной психологии, умение адекватно реагировать на действия учеников, родителей, коллег, умение адаптироваться к новым ситуациям и инновациям.

Дж. Равен (1999) высказывает мысль и о «высших компетентностях», которые — вне зависимости от того, в какой конкретной сфере они проявляются, — предполагают наличие у человека высокого уровня инициативы, способности организовать людей для достижения поставленных целей, готовности оценивать и анализировать социальные последствия своих действий и т. п.

Ряд ученых (В. И. Журавлев, С. Б. Елканов, В. М. Мындыкану, Т. В. Новикова и др.) обозначают компетентность как одну из ступеней профессионализма, составляющую основу педагогической деятельности учителя. Социальная и профессиональная направленность, собственно педагогические способности, культура мышления и темперамент выступают, согласно данной теории, в качестве условий, факторов, обусловливающих уровень проявления профессионализма.

Другие исследователи (А. А. Вербицкий, А. К. Маркова и др.) определяют профессиональную компетентность как степень владения системой знаний, умений, навыков, способами деятельности, как совокупность психологических качеств, необходимых для осуществления педагогической деятельности.

Г. И. Саранцев, А. И. Мищенко, Л. Ф. Спирин и др. рассматривают профессиональную компетентность учителя с позиций уровневого подхода — как способность личности на разном уровне решать различные классы педагогических задач. При таком взгляде формирование профессиональной компетентности учителя может осуществляться через моделирование, например, задачной структуры педагогической деятельности.

В. И. Слободчиков, Г. А. Цукерман, Е. И. Исаев, Л. Н. Захарова и др. особо выделяют в структуре профессиональной компетентности ее психолого-педагогическую составляющую, в основе оценки которой лежит идея декомпозиции деятельности на ее основные части (ориентировочную основу, проектирование, реализацию, контроль, коррекцию) и определения их сформированности у субъекта на разных уровнях представленности содержания (предметном, адаптационном, рефлексивно-психологическом, коммуникативном и т. д.) и конкретных уровнях профессионального функционирования (информационном, технологическом, проблемном, преобразующем, концептуальном).

Что касается изучения профессиональной компетентности учителя в зарубежных психологических исследованиях, то они основываются на технологиях, соответствующих бихевиористской модели Б. Скиннера, когнитивной модели Д. Брунера, модели социально-когнитивной имитации А. Бандуры и др. По мнению этих исследователей, преподаватель, исходя из предшествующего обучения и собственной индивидуальности, делает выбор в пользу технологий, имеющих в основе ту или иную модель, и решает задачи, инвариантные для любого образовательного процесса: проведения эффективных уроков, управления процессами коммуникации, выработки и принятия решений.

Итак, на основании проведенного анализа можно констатировать, что:

1) общая феноменология педагогической (профессионально-педагогической, психолого-педагогической) компетентности и ее частных видов нашла отражение в большом количестве отечественных и зарубежных исследований;

2) в современной науке проблема педагогической компетентности не имеет однозначного решения;

3) концептуальное толкование данного понятия и специфика области его применения задают различное содержание и понимание этого феномена.

В русле концепции профессионального развития учителя понятие «педагогическая компетентность» включает, по нашему мнению, знания, умения, навыки, а также способы и приемы их реализации в деятельности, общении, развитии (саморазвитии) личности. Или, иными словами, под педагогической компетентностью мы понимаем гармоничное сочетание знания предмета, методики и дидактики преподавания, умений и навыков (культуры) педагогического общения, а также приемов и средств саморазвития, самосовершенствования, самореализации.

Данное определение дает возможность представить в структуре педагогической (психолого-педагогической) компетентности три подструктуры:

— деятельностную (знания, умения, навыки и индивидуальные способы самостоятельного и ответственного осуществления педагогической деятельности);

— коммуникативную (знания, умения, навыки и способы творческого осуществления педагогического общения);

— личностную (потребность в саморазвитии, а также знания, умения, навыки самосовершенствования).

Необходимо отметить, что в общую структуру педагогической компетентности, по нашему мнению, входит ряд ее частных видов. Особое место в ней занимает т. н. конфликтная компетентность, которая рассматривается нами вслед за Б. И. Хасаном как «уровень развития осведомленности о диапазоне возможных стратегий поведения в конфликте и умений реализовать эти стратегии в конкретной жизненной ситуации» (Б. И. Хасан, 1996, с. 65).

Основная цель работы в области практической конфликтологии — дать учителю возможность сформировать конструктивное отношение к конфликтам, снизить страх перед их возникновением, овладеть способами анализа и разрешения типичных их проявлений. Более того, следует создать условия для того, чтобы педагог смог использовать конфликты в целях обучения, воспитания и управления, иногда даже специально провоцируя для этого возникновение конфликтных ситуаций. Это, конечно, не отрицает необходимости постоянной профилактической работы, заключающейся в повышении культуры общения (культуры воздействия, речи, мышления, прогнозирования ответных реакций, слушания, поддержания общения, исправления ошибочного действия и т. д.) и совершенствовании системы эмоциональной саморегуляции учителя.

Еще одним частным видом педагогической компетентности является, по нашему мнению, компетентность учителя в области здоровья.

В исследовании О. А. Анисимовой (2003), выполненном под нашим руководством, было показано, что компетентность учителя в области здоровья является необходимым компонентом педагогической компетентности и обусловливает сохранение и укрепление профессионального здоровья учителя, психического и физического здоровья учащихся.

Психологическим условием развития педагогической компетентности является, на наш взгляд, осознание учителем необходимости повышения своей общечеловеческой и специальной культуры и тщательной организации общения как основы развития и обучения субъектов образования в школе.

Педагогическая компетентность требует от учителя осмысления широкого спектра педагогических, психологических, социальных, физиологических (здоровье), культурных и других проблем, сопряженных с образованием.

Динамика развития педагогической компетентности определяется сменой уровня выполнения действий и операций с репродуктивного на творческий; гармонизацией и усложнением деятельностных, коммуникативных и мотивационных компонентов педагогической компетентности.

3.2.3. Педагогическая гибкость

Перейдем к рассмотрению и анализу еще одной важнейшей интегральной характеристики личности учителя — гибкости.

Для обозначения этого понятия авторы используют разные термины: «переключаемость» (Т. В. Кудрявцев), «подвижность» (В. И. Зыкова), «отсутствие скованности», «динамичность» (А. П. Шеварев), «вариативность форм поведения» (Г. В. Залевский), «отсутствие косности привычек и суждений» (А. В. Мишин, А. И. Щебетенко) и др.

В. А. Петровский (1996) рассматривает личностную гибкость (флексибильность) как общепсихологическую характеристику индивида, связанную с изменчивостью параметров деятельности и подвижностью нервных процессов. Вместе с тем он отмечает относительную стабильность индивидуальных показателей, существенно изменить актуальный уровень развития которых довольно трудно. В результате проведенных экспериментов автор установил, что в присутствии флексибильного учителя у учащихся повышается гибкость мышления, а также усиливается мотивация «быть вариативным». Индивида с высокой степенью сформированности личностной гибкости В. А. Петровский называет высоковариативной личностью, включенной в систему межличностных взаимоотношений. Противоположные характеристики он относит к личностной ригидности (консервативности).

Отличительной особенностью зарубежных исследований категории «гибкость» является использование двух терминов для ее определения: flexibility — собственно гибкость и variability — вариабельность, многосторонность.

В некоторых работах гибкость определяется как способность отказаться от имеющегося способа действия в пользу другого, более эффективного (К. Шайе) и как быстрый, легкий переход от одного класса предметов и явлений к другому (С. Рубеновиц, Дж. Гилфорд). В это понятие ряд авторов включают также скорость перехода (Р. Кеттелл) и способность личности адаптироваться к неожиданным изменениям (Л. Хаскелл). Таким образом, исследователи в большинстве случаев, считая гибкость феноменом, зависящим от особенностей ситуации, считают неэффективным изучать его психологические механизмы и определяют как свойство, противоположное ригидности.

Ригидность (от лат. rigidus — жесткий, твердый) выражает неготовность к изменениям программы действия в соответствии с ситуационными требованиями. Развитие таких отраслей психологии, как психология мышления, мотивации, личности, социальная психология, привело к тому, что ученые стали различать когнитивную, аффективную и мотивационную ригидность, имеющие особые механизмы реализации, признаки проявления и корректирующие методы.

Зарубежные исследователи выделяют такую существенную черту ригидности, как неспособность к новой деятельности, стереотипность применения сформированных операций. В ситуации решения мыслительных задач этот феномен выражается в привязанности к привычному (отработанному) способу действия, в неспособности изменить установку. В поведенческом плане ригидность выступает как недостаточная адаптивность поведения. К. Левин выделяет в связи с этим ряд личностных характеристик: стереотипность, негибкость потребностей и воли. Некоторые зарубежные психологи рассматривают ригидность как интегральную характеристику личности (Р. Кеттелл, Л. Хаскелл).

Наиболее полным является определение этого понятия, данное в «Словаре психологических и психоаналитических терминов»: «Ригидность — это привязанность к ставшему неадекватным способу действий и восприятия или относительная неспособность изменить действия или отношения, когда этого требуют субъективные обстоятельства» (А. Инглиш, Х. Инглиш, 1959, с. 85).

Отечественные психологи представляют ригидность как состояние и свойство темперамента и характера, активное сопротивление изменениям, близкое к упрямству, которое проявляется как в мышлении, так и в поведении. Это фиксированная форма поведения, часто проявляющаяся в ситуации стресса.

По Г. В. Залевскому (1976, 1993), ригидность — трудность или неспособность корректировать программу, элементы деятельности и поведения в соответствии с требованиями ситуации при различной степени их осознания и принятия.

Результаты исследований К. К. Платонова (1978) позволяют рассматривать этот феномен как затрудненность, вплоть до полной неспособности, в изменении намеченной субъектом программы деятельности в условиях, объективно требующих ее перестройки.

Ригидные личности обычно авторитарны и очень консервативны в своих взглядах, привязанностях и привычках. Отдельную группу составляют социально-ригидные индивиды, которые плохо оценивают роли других и отличаются жестким ролевым поведением. Положительная сторона рассматриваемого феномена ригидности — малая подверженность человека отвлекающим воздействиям — не компенсирует те проблемы, с которыми вынужден сталкиваться партнер ригидного человека.

Во многих отечественных исследованиях подчеркивается значительное влияние профессии на динамику личностных черт. К. А. Абульханова-Славская (1991, 2009) придерживается мнения о тесной взаимосвязи и взаимовлиянии профессии и жизненного пути, рассматривает профессиональное самоопределение индивида как важнейший фактор, обусловливающий реализацию личностной перспективы.

Наибольшее изменение личностных характеристик (гибкость — ригидность) происходит у представителей профессии «человек — человек» и прежде всего у педагогов.

А. А. Ерошенко (1989) установлено, что при низком уровне педагогического мастерства ригидность выступает в качестве фактора, затрудняющего адекватное принятие и преобразование сложных ситуаций обобщения и способствует закреплению жестких стереотипов в выборе педагогического воздействия. В то же время с возрастанием профессионального мастерства учителя снижается степень выраженности установок относительно дистанции и доминирующей роли педагога в общении, применения императивных способов воздействия на учащихся, нетерпимости к ошибкам и недостаткам в поведении детей, требования их беспрекословного подчинения.

Ригидность поведения учителя препятствует успешному овладению педагогической деятельностью и в конечном итоге негативно влияет на психическое здоровье личности, поскольку становится фактором деструктивной профессионализации.

В нашей концепции профессионального развития учителя (Л. М. Митина, 2004, 2010, 2014) выделяется ригидность, которая охватывает когнитивную, эмоциональную и поведенческую сферы личности.

Интеллектуальная ригидность (ригидность в когнитивной сфере) отражает нарушение способности принимать чужую внешнюю оценку, что приводит к трудностям осознания собственных психологических проблем, актуального состояния, мотивов и потребностей.

Эмоциональная ригидность снижает возможность гибкого от-реагирования эмоций и приводит к проявлению неадекватных фиксированных эмоциональных реакций, которые обусловливают психологические механизмы формирования синдрома «эмоционального выгорания».

Поведенческая ригидность приводит к функционированию довольно ограниченного числа стереотипов, к неадекватному применению имеющегося арсенала поведенческих стратегий и отказу от расширения их за счет новых.

Прежде чем перейти к анализу психологического содержания педагогической гибкости, дадим самое общее ее определение. Под педагогической гибкостью мы понимаем сложное многомерное психическое образование, сочетающее в себе содержательные и динамические характеристики, обусловливающие способность учителя легко отказываться от несоответствующих ситуации и задаче способов поведения, приемов мышления и эмоционального реагирования и вырабатывать или принимать новые, оригинальные подходы к разрешению проблемной ситуации при неизменных принципах и нравственных основаниях жизнедеятельности.

Таким образом, гибкость как интегральная характеристика личности педагога обеспечивает ему возможность успешного разрешения широкого спектра профессиональных и жизненных проблем в изменяющихся условиях среды.

Структура педагогической гибкости включает три ее вида:

— эмоциональную;

— интеллектуальную;

— поведенческую.

Совершенно очевидно, что в реальной жизни учителя эмоциональная, интеллектуальная и поведенческая гибкость тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены, а разработка структуры педагогической гибкости необходима в целях научного анализа с последующим определением конкретного пути развивающей работы с учителем.

Педагогическая гибкость вне зависимости от вида представляет собой гармоничное сочетание двух психологических характеристик, одна из которых обеспечивает стабильность и устойчивость системы, вторая, наоборот, — ее изменчивость, спонтанность.

Эмоциональная гибкость

В современной отечественной и зарубежной психологии отмечается особый интерес к изучению эмоциональной сферы учителя (Е. А. Анищук, А. А. Баранов, Р. Бёрнс, Л. В. Варначева, Т. А. Гусева, Р. Б. Джузенова, Н. В. Клюева, B. C. Мерлин, А. А. Реан, К. Роджерс, А. Я. Чебыкин и др.).

Долгое время исследования эмоциональных аспектов обучения и воспитания основывались на представлении о значительной роли эмоциональной сферы в интеллектуальном развитии, восходящем к пониманию аффективных переживаний человека как форм познания им окружающего мира (Платон, Аристотель, Декарт, Спиноза и др.), получившем свое развитие в работах Л. С. Выготского и С. Л. Рубинштейна в контексте идеи единства «интеллекта и аффекта», экспериментальных работах О. К. Тихомирова и его учеников, свидетельствующих о единстве познавательных и эмоциональных образований.

В исследованиях, посвященных изучению влияния эмоциональных проявлений учителя на интеллектуальную сферу учащихся и их познавательную деятельность (Ф. Н. Гоноболин, Б. И. Додонов, Н. В. Кузьмина, Н. Д. Левитов, Н. Г. Полехина, М. М. Рубинштейн, А. С. Шафранова и др.), показано, что эмоции играют большую роль в общении учителя с учащимися, в создании у них положительного эмоционального состояния для усвоения учебного материала.

В современной педагогике и педагогической психологии осознается необходимость развития, одновременно с интеллектуальной, нравственной, эмоциональной сферы ученика. Принципиальными являются положения о том, что школьное образование, наряду с познавательной функцией (передача ученику системы научных знаний об окружающей действительности и вооружение его методами научного познания), должно выполнять психологическую функцию — создавать условия для формирования внутреннего субъективного мира личности с учетом уникальности и ценности психологических возможностей каждого ребенка (М. С. Каган, А. М. Эткинд, 1989).

Личностный опыт ученика, его ожидания, реакция на поведение учителя, в целом психологическая атмосфера в школе являются важнейшими компонентами воспитательно-образовательного процесса. Известный психолог Р. Бёрнс отмечал: «Во все времена подлинные педагоги подчеркивали значение эмоциональных аспектов в воспитании и общении. Однако если раньше внимание обращали прежде всего на отрицательные эмоции, такие как страх перед наказанием или неудачей, то нас больше интересуют возможности положительного воздействия эмоциональных переживаний в воспитательно-образовательном процессе» (Р. Бёрнс, 1986, с. 28).

Иногда говорят, что учитель может себе позволить лишь положительные эмоции. Да, к этому нужно стремиться. Однако дело не только в знаке эмоциональных переживаний, но и в их подлинности. Это должно быть, прежде всего, личностное переживание, а не внешняя реакция. Учитель должен верить в учеников, быть искренне заинтересованным в каждом из них. В поведении учителя совершенно необходимо гармоничное сочетание наиболее важных компонентов эмоций: переживания и экспрессии.

В исследовании А. А. Бодалева показано, что состояние спокойного удовлетворения и радости гораздо чаще возникает у детей в тех классных коллективах, во главе которых стоит педагог, придерживающийся демократических принципов в своем общении с учениками, т. е. гармонично сочетающий требовательность и доверие (А. А. Бодалев, 2009). В то же время состояние подавленности и страха чаще наблюдается у школьников, воспитателем которых является личность авторитарного склада, а переживания гнева и злобы — когда учитель непоследователен в своих отношениях с ними.

Еще в 1927 г. М. М. Рубинштейн — великий русский и советский педагог, психолог и философ — подчеркивал важность личности учителя во взаимоотношениях с детьми, а не «рассудочного влияния» и не «эмоционально-волевой окраски материала». В описании «структуры учителя» он выделял такие противоположности, как: волевую устойчивость и последовательность, с одной стороны, и терпение — с другой; требовательность со строгостью, с одной стороны, и необходимость смягчения их личным благоприятствующим отношением — с другой, и т. п. Противоречивость сочетаемых личностных качеств М. М. Рубинштейн объяснял тем, что эмоционально зрелый индивид в состоянии справиться с трудностями педагогической деятельности. Поэтому, предупреждал он, начинающий учитель должен развивать прежде всего эмоциональную устойчивость.

Одной из наиболее актуальных научно-практических проблем педагогической психологии является проблема эмоциональной устойчивости, поскольку профессия учителя относится к разряду стрессогенных, требующих от него больших резервов самообладания и саморегуляции.

Низкий уровень психологической культуры, недостаточное развитие коммуникативных способностей, навыков саморегуляции приводят к тому, что значительная часть педагогов страдают многочисленными соматическими и нервно-психическими болезнями, вызванными стрессом (Л. А. Китаев-Смык, 1983, 2009). Это в свою очередь является основной причиной прогрессирующей невротизации школьников, которые значительное время своей жизни проводят в невротизируюшей среде, обусловленной многими факторами, но в т. ч. и действиями учителей. В этой связи эмоциональная стабильность (эмоциональная устойчивость) выделяется рядом исследователей как профессионально важное качество личности педагога.

По мнению Ю. Н. Кулюткина (1985), эмоциональная устойчивость проявляется в том, насколько терпеливым и целенаправленным является педагог при осуществлении своих замыслов, насколько характерны для него выдержка и самообладание даже в самых неблагоприятных (стрессовых) ситуациях, насколько он умеет держать себя в руках в условиях отрицательных эмоциональных воздействий со стороны других людей.

Анализ психологической и педагогической литературы по данной проблеме (Г. Б. Заремба, Р. П. Мильруд, Н. Й. Наенко, О. А. Прохоров, С. В. Субботин и др.) свидетельствует о влиянии эмоциональной устойчивости учителя на эмоциональное состояние и познавательную деятельность учащихся, однако для этих работ характерен «фрагментарный» подход, при котором рассматриваются лишь отдельные аспекты проблемы. При этом исследователи, не давая определений понятию «эмоциональная устойчивость», рассматривают его наряду с понятиями «психическая устойчивость» (Р. И. Хмелюк, З. Н. Курлянд, Н. А. Шевченко) и «эмоциональная регуляция» (Р. П. Мильруд).

Р. И. Хмелюк, 3. Н. Курлянд, Н. А. Шевченко используют термин психическая устойчивость, который обозначает синтез свойств и качеств личности, позволяющий в различных эмоциональных условиях уверенно и самостоятельно выполнять свою профессиональную деятельность. Обладать психологической устойчивостью в педагогической профессиональной деятельности — это значит уметь быстро ориентироваться в изменяющихся условиях школьной жизни, находить оптимальные решения в сложных нестандартных психолого-педагогических ситуациях и сохранять при этом выдержку, самообладание.

По мнению авторов, психологическая устойчивость зависит от:

— умения сознательно управлять своей деятельностью, создавать оптимальный режим работы, что в свою очередь обеспечивает эмоциональную устойчивость;

— умения дозировать и поддерживать психическую нагрузку на том уровне, который обеспечит каждому индивиду оптимальную работоспособность;

— характера деятельности и успешности ее выполнения;

— умения правильно оценивать свои силы и находить тот оптимальный стиль поведения, который обеспечит успешность деятельности;

— стабильности возбуждения в сочетании с сознательным управлением эмоциональным состоянием;

— уверенности в своих силах.

В работах других исследователей отмечается зависимость эмоциональной устойчивости от: индивидуально-типологических особенностей человека (В. С. Мерлин, С. А. Изюмова, Н. А. Аминов, Я. Рейковский); мотивации профессиональной деятельности учителя (А. А. Реан, А. А. Баранов, Я. Рейковский); уровня самооценки (Н. И. Наенко, Р. И. Хмелюк, З. Н. Курлянд, Н. А. Шевченко, А. А. Реан, А. А. Баранов); социальной активности педагога (А. А. Реан, А. А. Баранов, О. П. Санникова); чувства защищенности в коллективе (А. С. Макаренко); благоприятного психологического климата (Г. Б. Заремба, А. О. Прохоров); условий труда (Г. Б. Заремба); знания закономерностей саморегуляции, владения ее приемами (И. М. Аболин, А. О. Прохоров, Р. И. Хмелюк, 3. Н. Курлянд, Н. А. Шевченко, В. И. Чирков); знания закономерностей педагогического общения (Р. И. Хмелюк, З. Н. Курлянд, Н. А. Шевченко); умения предвидеть ситуацию, вызывающую те или иные эмоции (Р. И. Хмелюк, З. Н. Курлянд, Н. А. Шевченко).

Р. П. Мильруд (1987) установил статистически значимую связь между эмоциональным реагированием учителя и субъективным отношением к целям, задачам и содержанию педагогической деятельности. Динамические изменения корреляционных зависимостей эмоциональности учителей показали, что в педагогической деятельности формируется способность сдерживать свои эмоции в сложных ситуациях. Эта способность связана с умением быстро принимать правильное решение. Данное образование в механизме эмоциональной регуляции отрицательно коррелирует с неуравновешенностью и тревожностью, состоянием растерянности в сложных ситуациях и переутомлением. Развитие субъективных отношений учителя к себе, педагогической деятельности и учащимся в целом повышает эмоциогенность труда педагога. Неадекватные субъективные отношения отдельных респондентов выражаются именно в их эмоциональной неадекватности.

Обращает на себя внимание множественность и нерядоположность выделенных отмеченными выше исследователями факторов эмоциональной устойчивости. Нами было осуществлено комплексное исследование данного феномена, при этом проблему эмоциональной устойчивости учителя мы рассматривали как проблему фрустрационной толерантности (Л. М. Митина, 1992, 2004).

Вслед за Н. Д. Левитовым под фрустрационной толерантностью мы понимаем способность человека противостоять разного рода жизненным трудностям без утраты психологической адаптации, в основе которой лежит способность адекватно оценивать реальную ситуацию, с одной стороны, и возможность предвидеть выход из ситуации — с другой (Н. Д. Левитов, 1967).

Формы фрустрационной толерантности могут быть различными:

1) наиболее «здоровым» и желательным следует считать психическое состояние, характеризующееся, несмотря на наличие фрустраторов, спокойствием, рассудительностью, готовностью использовать случившееся как жизненный урок;

2) толерантность может быть выражена в известном напряжении, усилии, сдерживании нежелательных импульсивных реакций;

3) толерантность может быть типом бравирования, которым в ряде случаев маскируется тщательно скрываемое озлобление или уныние;

4) фрустрирующая ситуация может интерпретироваться как своего рода благодеяние, выгода, приносящая удовлетворение.

Способность противостоять трудностям формируется в процессе жизнедеятельности, она теснейшим образом связана с отражением собственных возможностей человека, опытом разрешения аналогичных ситуаций, выбором способа преодоления препятствий, который во многом определяет поведение человека. При конфликтах учителя и учащегося, которые могут возникнуть в самых разнообразных педагогических ситуациях, выбор преподавателем адекватного способа реагирования в значительной мере определяет его дальнейшее взаимодействие с учеником.

В педагогической психологии показано, что фрустрации учителя оказывают преимущественно деструктивное влияние на ход учебно-воспитательного процесса (Г. Б. Заремба, 1982). И наоборот, фрустрационная толерантность как необходимое личностное качество педагога определяет его способность противостоять разного рода трудностям и конфликтам.

Таким образом, учителю необходимо особое внимание к воспитанию в себе устойчивости к воздействию фрустрационных факторов. Такого рода работа должна проводиться в двух направлениях: как за счет предупреждения или снижения частоты возникновения эмоциогенных ситуаций, так и путем повышения уровня фрустрационной толерантности учителя. В первом случае необходимо повышение психолого-педагогической культуры учителя и расширение специальных знаний о возрастных и индивидуальных особенностях учащихся.

Особый интерес представляет вопрос о развитии эмоциональной устойчивости учителя, т. к. до последнего времени в психологических исследованиях это качество личности представлялось как наименее поддающееся развитию. В то же время Л. М. Аболин (1989) указывает на возможность становления (развития до определенного уровня) эмоциональной устойчивости путем формирования приемов саморегуляции, соответствующих индивидуальным особенностям человека. Этому должно предшествовать усвоение человеком общих знаний о целостном процессе эмоциональной саморегуляции, а становление ее развитых форм должно осуществляться в процессе активного включения индивида в специально созданные эмоциогенные ситуации.

О. А. Сиротин (1987) также указывает на возможность развития эмоциональной устойчивости. По его мнению, это качество формируется и совершенствуется под влиянием социальных условий и воспитания в процессе деятельности человека.

По мнению Ю. Н. Кулюткина (1985), эмоциональная устойчивость является индивидуально-типологической характеристикой личности, и достаточно высокая степень ее развития свойственна не всем людям, однако без обладания этим качеством невозможно успешное осуществление учителем своих функций.

Учителю, постоянно сотрудничающему с детьми в педагогическом процессе, кроме эмоциональной устойчивости необходимы эмоциональная чуткость, отзывчивость, подвижность, артистизм. Эмоционально богатый педагог, владеющий приемами вербального и невербального проявления чувств и целенаправленно их применяющий в общении с учениками, оживляет урок, делает его эмоциональным, экспрессивным и более соответствующим естественному общению. Именно эти характеристики входят, по нашему мнению, в понятие «экспрессивность учителя», которую мы рассматриваем как одну из двух взаимосвязанных и взаимодополняемых подструктур эмоциональной гибкости учителя. Экспрессивность способствует повышению интереса к учебному предмету, эффективности обучения, улучшению взаимоотношения педагога с детьми.

Таким образом, под эмоциональной гибкостью в нашем исследовании понимается оптимальное (гармоничное) сочетание эмоциональной экспрессивности (отзывчивости) и эмоциональной устойчивости учителя. В исследовании Е. С. Асмаковец (2000), проведенном под нашим руководством, были получены экспериментальные данные, которые позволили выделить основные факторы развития эмоциональной гибкости учителя, представляющие собой сочетание личностных качеств, объединенных в блоки: эмоциональная устойчивость (удовлетворенность жизнью, отсутствие склонности к переживанию страха, отсутствие склонности к переживанию гнева, парциальная эмоциональная устойчивость), позитивная эмоциональная экспрессивность (склонность к переживанию радости, сензитивность к себе, спонтанность проявления своих состояний).

Психологическим условием развития эмоциональной гибкости является, по нашему мнению, осознание педагогом роли и значения аффективной сферы личности в оптимизации деятельности, общения, психического и физического здоровья и учителя, и учеников. Ее динамика определяется гармонизацией и усложнением аффективных проявлений педагога: способностью «оживлять» подлинные эмоции в многократно повторяющемся учебно-воспитательном процессе, вызывать положительные эмоции, контролировать отрицательные, т. е. проявлять гибкость поведения, нестандартность, творчество.

Интеллектуальная гибкость

Как уже отмечалось, еще одним компонентом структуры педагогической гибкости является интеллектуальная гибкость. Эта характеристика личности учителя является наименее изученной. Мы считаем, что ее проявлениями являются способность быстро и легко переходить от одного класса явлений к другому, а также возможность отказаться от скомпрометировавшей себя гипотезы, идеи и найти способ конструктивного решения проблемы. Нами интеллектуальная гибкость рассматривается как качество, характеризующее уровень не только когнитивного, но и целостного личностного развития, как оптимальное условие, необходимое для профессионального становления педагога в целом.

Изучение феномена интеллектуальной гибкости востребовано практикой школы, свидетельствующей о том, что учитель зачастую не готов к большим интеллектуальным нагрузкам, с трудом перестраивает свое мышление. Со стажем работы в школе у педагога возрастает стереотипность мышления, закрепляются защитные психологические реакции, ведущие к снижению критичности, повышению авторитарности, неспособности принять иную точку зрения (Л. М. Митина, 1994, 2004). Все это препятствует взаимопониманию учителя и ученика, снижает эффективность педагогической деятельности, не позволяет учащимся стать самостоятельными, самореализующимися, конкурентоспособными.

Педагог, у которого не развита интеллектуальная гибкость, испытывает трудности в своей работе, отличается инертностью, ригидностью, консерватизмом, что может привести к негативным явлениям профессиональной стагнации, а также к ранним педагогическим кризам.

Прежде чем перейти к рассмотрению интеллектуальной гибкости учителя, проанализируем кратко обобщенные представления об интеллекте, сложившиеся в отечественной и западной психологии.

В отечественной психологии интеллект рассматривается в русле исследований общих способностей.

Общепризнано, что в отличие от специальных способностей (например, математических, лингвистических, художественных и пр.) интеллект проявляется в эффективности решения разнообразных интеллектуальных задач, в адекватности поведения человека в различных проблемных ситуациях. Поэтому по формальным признакам (проявление не в одном, а в нескольких или многих видах деятельности) интеллект иногда рассматривают как общую способность в противоположность специальным, каждая из которых обусловливает эффективность выполнения одной специфической деятельности (С. Л. Рубинштейн, Н. С. Лейтес, В. А. Крутецкий). Некоторые исследователи называют интеллектом общий компонент одаренности (В. С. Юркевич, Т. И. Артемьева).

Одним из современных направлений в исследовании этого феномена является изучение соотношения когнитивных стилей и общих интеллектуальных способностей. Так, М. А. Холодная (2002, 2012) предлагает изучать интеллект через интегральные понятийные структуры, что позволяет, по ее мнению, пересмотреть традиционное представление о понятийном мышлении и подойти к рассмотрению механизмов интеллектуальной зрелости.

Автор выделяет следующие базовые свойства интеллекта:

1) уровневые, характеризующие достигнутый уровень развития отдельных познавательных психических функций;

2) комбинаторные, определяющие способность к выявлению и формированию разного рода связей и отношений;

3) процессуальные, характеризующие операциональный состав, приемы и стратегии интеллектуальной деятельности;

4) регуляторные.

При описании процессуальных характеристик интеллектуальной деятельности М. К. Акимова (1999, 2008) выделяет «индивидуальный интеллектуальный стиль» и «интеллектуальную стратегию». По мнению автора, интеллект — «это динамическая система, характеризующаяся взаимодействием сформированного стиля интеллектуальной деятельности и стратегий, разрабатываемых для решения отдельных проблем. Проявляясь в интеллектуальном поведении, интеллект обеспечивает выбор определенной стратегии решения задачи, релевантной как условиям и характеру последней, так и сложившимся индивидуально-своеобразным стилевым характеристикам деятельности субъекта» (Там же, с. 56).

Таким образом, авторы выделяют мобильные (Р. Фюрштейн), динамические (М. К. Акимова) и процессуальные (М. А. Холодная) свойства интеллекта, основополагающие и близкие по значению понятию «гибкости мышления».

В качестве основного критерия гибкости интеллектуальной деятельности выступают такие показатели, как целесообразное варьирование способов действий, а также смена способов действий, перестающих быть эффективными. Однако такой подход не дает возможности судить о психологической сущности интеллектуальной гибкости, наметить пути ее развития. В силу этого целесообразно обратиться к анализу исследований, посвященных изучению продуктивного и творческого мышления, затрагивающих проблему гибкости как его необходимого компонента.

Исторически сложилось так, что интеллектуальная ригидность была обнаружена в исследованиях влияния установки на способ решения задач.

Прошлый опыт решения задач приводит к возникновению у человека определенной направленности, или установки, влияющей на процесс решения новой задачи, которую он субъективно относит к тому же классу задач, которые решал прежде. В случае соответствия реальным условиям это может привести к быстрому нахождению решения, однако в случае их несоответствия существенно затруднит данный процесс, что было описано в ряде исследований (Н. Майер, К. Дункер, А. Лачинс и др.).

Гештальтпсихологи в своих исследованиях показали наличие особого свойства продуктивного мышления, которое заключается в умении отказаться от стереотипного способа действия и выделить новые, необычные свойства и отношения объектов. Такое свойство мышления связывается нами с гибкостью интеллектуальной деятельности как возможности переоценить, перестроить ситуацию. Для этого субъекту необходим как прошлый опыт владения способами решения, так и умение преобразовывать их в условиях проблемной задачи.

М. Вертгеймер (1987), изучая особенности продуктивного мышления школьников, а также анализируя особенности мыслительной деятельности выдающихся ученых, отмечал, что прошлый опыт, воспроизведение неизменных, заученных знаний и формальное оперирование ими являются тормозом для продуктивного творческого мышления.

Еще O. Selz (1922) утверждал, что в мышлении имеют место как продуктивные, так и репродуктивные моменты. С его точки зрения, сущность творческого мышления состоит в умении выделять новые связи, используя комбинации уже известных операций. Признанные зарубежные психологи — Р. Кеттелл, Д. Гетцельс, Дж. Гилфорд — определяют творческое мышление как естественное, присущее каждому человеку, однако если в процессе обучения дети сталкиваются с задачами «закрытого типа», имеющими заданный набор элементов и единственное правильное решение, у них формируется нетворческий тип мышления, базирующийся на ранее усвоенных знаниях и операциях.

Наиболее полным, на наш взгляд, является определение гибкости мышления, предложенное Н. А. Менчинской (1966). По мнению ученого, это качество проявляется в целесообразном варьировании способов действий, в легкости перестройки уже имеющихся знаний и перехода от одного действия к другому, в преодолении инерции предыдущего действия, в формировании обратных связей, в свободе перестройки в создаваемых в соответствии с условиями задачи образах, выдвинутых гипотез. Результаты исследований Н. А. Менчинской позволяют рассматривать этот феномен не только как умение переходить от одного действия к другому, но и как возможность многопланового отражения условий задачи, что существенно расширяет характеристику гибкости. Автор выделила следующие проявления гибкости мышления:

1) подход к задаче как к проблеме, целесообразное варьирование способов действия;

2) легкость перестройки знаний или навыков и их систем в соответствии с изменившимися условиями;

3) способность к переключению, или легкость перехода от одного способа действия к другому.

З. И. Калмыкова (1981) определяет гибкость (динамичность) как разрешение противоречий между актуализированными знаниями и требованиями проблемной ситуации, оригинальность решений, их своеобразие.

В. А. Крутецкий (1968, 1971) рассматривает это явление как компонент математических способностей, вытекающий из основных характеристик математического мышления. По мнению автора, гибкость мышления выражается в легком и свободном переключении с одной умственной операции на другую, качественно иную, в многообразии аспектов в подходе к решению задач, в свободе от сковывающего влияния шаблонных и трафаретных способов решения, в легкости перестройки сложившихся схем мышления и схем действия. На основе данных исследований можно сделать вывод о том, что для проявления гибкости мышления необходимо наличие у субъекта определенных знаний, овладение им способами действий, системами умственных операций.

Подход к психологической сущности гибкости мышления намечен также в исследованиях, посвященных творческому мышлению, в которых гибкость рассматривается как его необходимый компонент, хотя и не изучается специально.

Представления С. Л. Рубинштейна (1958) о том, что творческий характер мышления проявляется в способности увидеть проблему в новом свете, рассмотреть ее с разных точек зрения, соотнести с уже известными знаниями, подводит к пониманию гибкости мыслительной деятельности как возможности многопланового отражения субъектом исходных условий задачи, позволяющим выделить свойства, связи объектов, изменить функциональные соотношения элементов ситуации.

А. М. Матюшкин, Я. А. Пономарев, Ю. Н. Кулюткин, Г. С. Сухобская вычленяют компоненты творческого мышления, которые являются показателями проявления гибкости мышления. К ним относятся умения: видеть проблему в привычных условиях, отказаться от неверной гипотезы, найти новые связи и отношения между объектами, вырабатывать новые способы действия или творчески использовать старые.

Индивидуальные особенности, связанные с характером принятия решений, проявляются как гибкость мыслительных действий или, наоборот, как их инертность. Этот параметр «гибкость — инертность» отражает изменение прежних способов действия, смену старых гипотез и планов, если они перестают соответствовать реальным условиям деятельности. Исследования, проведенные Ю. Н. Кулюткиным и Г. С. Сухобской (1990), позволяют выявить непосредственную связь между общей эмоциональной лабильностью, проявляющейся в темпераменте, характере человека, и стилем мыслительной деятельности (гибкости, подвижности). Например, резкие эмоциональные сдвиги, происходящие у неуравновешенных людей в моменты конфликта, вызывают ригидные способы действий, затрудняют переход к новым программам поведения.

В работах А. Ньюэла, Д. Шоу, Г. Саймона, Д. Андерсона выделяются факторы творческого мышления, среди которых отмечаются и различные виды гибкости мышления:

— оригинальность, способность производить «необычное»;

— способность к переосмыслению функций объекта, использование этих функций в новых условиях;

— адаптационная гибкость, способность к неограниченному изменению направления действия в связи с проблемной ситуацией;

— находчивость;

— независимость суждений;

— интуиция;

— высокая работоспособность;

— легкая обучаемость;

— инициатива, настойчивость в достижении цели.

Несмотря на то, что авторы употребляют термин «гибкость», они не разъясняют психологические условия и факторы формирования этого явления.

Своеобразным подходом к изучению рассматриваемого феномена является исследование О. Н. Гарнец (1979), которая связывает гибкость со свойствами личности индивида. Автором выделены два качественно различных уровня гибкости:

— уровень вызванной гибкости, при котором индивид должен выходить за рамки адекватной реакции на стимул;

— уровень спонтанной гибкости, когда обращение к новому способу действия происходит вне тупиковой ситуации по инициативе самого индивида, поведение которого детерминируется свойствами его личности — критичностью, инициативностью, постоянной нацеленностью на творческую реализацию осуществляемых действий.

В экспериментальном исследовании Н. С. Ефимовой, выполненном под нашим руководством, показано, что интеллектуальная гибкость представляет собой сочетание двух групп психологических характеристик личности учителя, объединенных в блоки:

— интеллектуальной вариативности, обеспечивающей многообразие идей, легкость перехода от одного класса явлений к другому (социальная смелость, активность, склонность к экспериментированию, поиску, исследовательской деятельности);

— интеллектуальной стабильности, обеспечивающей устойчивость проявляемых признаков (автономность, способность иметь собственное мнение, независимость от группы, устойчивые познавательные потребности, наличие ценностей, присущих самоактуализирующейся личности).

Таким образом, анализ литературы дает нам возможность дифференцировать понятия «гибкость мышления» и «интеллектуальная гибкость».

Под гибкостью мышления мы понимаем процессуальное свойство интеллекта, обеспечивающее его операциональную деятельность, характеризующееся наличием у субъекта определенных знаний, способов действий, системы умственных операций.

Интеллектуальная гибкость — инвариантная личностная характеристика, представляющая собой оптимальное сочетание интеллектуальной вариативности и интеллектуальной стабильности.

Психологическим условием развития интеллектуальной гибкости является повышение уровня самосознания учителя, главным образом его когнитивного компонента — самопознания.

Поведенческая гибкость

Поскольку педагогическая деятельность современного учителя осуществляется в условиях динамичных, неожиданных, неоднозначных и полифункциональных ситуаций, учитель сталкивается с проблемами, связанными с противоречием между необходимостью мыслить и действовать по-новому и недостаточной сформированностью определенных личностных структур. Речь идет, прежде всего, о развитии поведенческой гибкости, т. е. способности отказываться от не соответствующих ситуации способов поведения и вырабатывать новые оригинальные, творческие подходы к разрешению проблемных ситуаций при неизменных целях и нравственных основаниях профессии.

Как известно, под поведением в современной психологии принято понимать такие проявления психической деятельности человека, как:

— отдельные движения и жесты;

— внешние проявления физиологических процессов, связанных с состоянием, деятельностью, общением людей (поза, мимика, взгляды и т. п.);

— действия, передающие определенный смысл;

— поступки, имеющие социальное значение и связанные с нормами поведения.

Необходимо отметить, что окружающий человека мир бывает и постоянным, и изменчивым, поэтому к поведению человека предъявляются двойственные требования: с одной стороны, оно должно быть устойчивым, а с другой — динамичным. Это в полной мере относится к профессиональному поведению учителя, в котором должны гармонично сочетаться как устойчивые стереотипы, основанные на фиксированных представлениях, так и нестандартные и оригинальные действия в проблемных педагогических ситуациях. Гибкость поведения учителя зависит также от внутренних психических процессов. Поэтому под поведенческой гибкостью мы понимаем разнообразие проявляемых внешних и внутренних форм активности, адекватных актуальным ситуациям.

К сожалению, широко известно и эмпирически доказано, что поведение, правила жизни и общения значительного числа учителей отличаются консерватизмом, авторитаризмом, пронизаны условностями, лишены непосредственности, спонтанности, творчества, что приводит к профессиональным деформациям личности педагога и многим психосоматическим заболеваниям, о которых говорилось выше.

Поведенческая гибкость непосредственно связана с саморегуляцией. Умелая, осознанная и целенаправленная деятельность учителя может быть обеспечена только достаточной сформированностью системы произвольной регуляции действий, т. е. умений саморегуляции, используемых для координации «багажа» психических средств при осуществлении деятельности (О. А. Конопкин, 1980, 2011; А. К. Осницкий, 2007). В противном случае возникают трудности в профессиональной деятельности педагога и его личностном развитии.

Поведенческая гибкость формируется и развивается вместе с совершенствованием как системы саморегуляции в целом, так и ее отдельных взаимодействующих между собой компонентов, к которым относятся определение цели деятельности, анализ и выявление значимых условий; выбор лучшего способа и последовательности действий, оценка результатов и их коррекция. Эти составляющие подчинены осознаваемому человеком процессу целеполагания и целеосуществления (А. К. Осницкий, 1991, 2007).

Благодаря развитию и совершенствованию системы саморегуляции у педагогов формируется совокупность частных, но не менее важных умений саморегуляции: умение ставить цели, длительное время связывая их с организацией собственных усилий; анализировать условия и выделять наиболее значимые для достижения поставленной цели; выбирать способы действий и организовывать их последовательную реализацию; оценивать промежуточные и конечные результаты деятельности, подбирая для этого наиболее подходящие критерии оценки; исправлять допущенные ошибки. Как и все формируемые умения, они могут быть предметом сознательного контроля. На основе осознанной психической саморегуляции складываются социально опосредованные механизмы управления индивидуально приобретаемым арсеналом непосредственно-чувственного и опосредствованного опыта. У педагогов эти механизмы могут стать действенным средством развития поведенческой гибкости.

В исследовании К. А. Аветисян, выполненном под нашим руководством, было показано, что поведенческая гибкость является характеристикой личности учителя, представляющей сочетание индивидуальных паттернов поведения и вариативных способов ролевого взаимодействия. Психологическим условием развития поведенческой гибкости учителя является повышение уровня поведенческого компонента самосознания — возможностей саморегуляции, а организационно-педагогическим условием — специально разработанный психологический тренинг.

3.3. Повышение уровня самосознания как фундаментальное условие профессионального развития учителя

Основу развития внутреннего мира человека составляют процессы, связанные прежде всего с самосознанием личности как фундаментальным условием творческой реализации человеком его собственных целей и ценностей. Это — высший, личностный уровень бытия человека в обществе и истории. Вот почему в качестве основополагающего условия профессионального развития учителя следует рассматривать его профессиональное самосознание.

Анализ современных исследований по проблемам самосознания в отечественной психологии показывает, что они затрагивают в основном три группы вопросов:

— философско-методологические, историко-культурные аспекты самосознания (личностную ответственность, моральный выбор, моральное самосознание) (А. Г. Спиркин, А. И. Титаренко и др.);

— общепсихологические аспекты в контексте проблемы развития личности (Л. И. Божович, И. И. Чеснокова, Е. В. Шорохова и др.);

— социально-перцептивные аспекты (особенности самооценок, их взаимосвязь с оценками окружающих, с самопознанием и познанием других людей) (И. В. Вачков, А. В. Захарова, А. И. Липкина, В. В. Столин и др.).

Наибольший интерес у отечественных психологов вызывают проблемы возникновения самосознания, его структуры и уровневой организации. Так, И. И. Чеснокова (1977, 1997) предлагает различать два уровня самосознания (по критерию тех рамок, в которых происходит соотнесение знаний о себе).

На первом уровне оно осуществляется в рамках сопоставления Я и Другого, когда некое качество воспринимается и осмысляется сначала в другом человеке, а затем переносится на себя. Соответствующими внутренними приемами самосознания являются преимущественно самовосприятие и самонаблюдение.

На втором уровне это соотнесение происходит в процессе аутокоммуникации, т. е. в рамках Я — Я. Человек оперирует уже готовыми знаниями о себе, в какой-то степени сформированными, полученными в разное время и в разных ситуациях. В качестве специфического внутреннего приема самосознания указываются самоанализ и самоосмысление. На этом уровне человек соотносит свое поведение с той мотивацией, которую он реализует, а также оценивает с точки зрения общественных и внутренних требований и сами мотивы. Высшего развития самосознание достигает при формировании жизненных планов и целей, жизненной философии в целом, своей общественной ценности, собственного достоинства.

Несколько иначе уровневую концепцию образа Я формулирует И. С. Кон (1978, 1984). Автор основывается на теории диспозиционной регуляции социального поведения В. А. Ядова, согласно которой образ в целостном Я понимается как система установок, состоящая из когнитивного, аффективного и поведенческого компонентов. Нижний уровень образа Я составляют «неосознанные, представленные только в переживании установки, традиционно ассоциирующиеся в психологии с “самочувствием” и эмоциональным отношением к себе; выше расположены осознание и самооценка отдельных свойств и качеств; затем эти частные самооценки складываются в относительно целостный образ; и наконец, сам этот образ Я вписывается в общую систему ценностных ориентаций личности, связанных с осознанием ею целей своей жизнедеятельности и средств, необходимых для достижения этих целей» (И. С. Кон, 1978, с. 72, 73).

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

О ригидности как качестве личности и характеристике поведения более подробно говорится в разделе 3.2.3. — Прим. авт.