Голь на выдумки хитра. Фантастическая повесть

Лариса Малмыгина

Что делать, если исчез муж, а на руках малолетние дети и больные родители, к тому же совершенно нет денег, чтобы их прокормить? А тут появилась возможность попасть в прошлое и наладить там торговый бизнес. Почему бы и нет? И главная героиня повести Машенька Серова начинает действовать, а в прошлом встречает большую любовь – князя Григория Оболенского.

Глава 3. Хижина дяди Прохора

Длинная юбка мешала, но я все же закинула ногу в огромное дупло и подумала, что могла бы в нем поместиться, несмотря на свои сто шестьдесят пять см и пятьдесят семь кг. Макси я носила с удовольствием не потому, что у меня кривые ноги. Ноги были красивыми и на них слишком часто заглядывались. Это напрягало. Под мужскими взглядами я чувствовала себя неуютно.

Сунув голову внутрь, я отпрянула от спёртого, едкого воздуха. В носу защекотало, я чихнула. Перед глазами повисли сорвавшиеся с верха многочисленные тенёта, исследовать дерево расхотелось, Я уже надумывала ретироваться, как гул резко прекратился, и я явственно услышала странные звуки. Сладко колеблющиеся в воздухе аккорды незримого незнакомого инструмента прекрасно сочетались с мужскими голосами. Пели дуэтом.

«Чёрт побери, — усмехнулась я. — Машу Серову галлюцинациями не испугать».

Я верила в провидение и не теряла надежды, что когда-то мне крупно повезёт, например, найду клад, а потому решительно смела паутину и, подтянувшись, опрокинулась всем телом на дно чьего-то дубового жилища.

Плюхнувшись на моховую подстилку, я огляделась. Полумрак. Наверху и по обе стороны стены были черны от гнили, но впереди зияла круглая дыра. И в дыре этой виднелся белесый свет.

— Ты изюминка, наша ягодка,

Наливной сладкий яблочек,

Он по блюдцу катается,

Сахарком рассыпается.

Раздольная русская песня неведомых вокалистов проникла не только в мое тесное прибежище, но и сердце.

«Вперед»! — приказала я себе и решительно вывалилась из дупла.

Луг с дикоросами простирался до хвойного леса, посреди луга расплескалось серебристое озеро, возле него сидели два человека. Пьянящий аромат цветов, среди которых лидировал донник, ударил в нос, закружилась голова. Никогда не подозревала, что бывает такой чистый, свежий, полный здоровой энергии воздух!

Музыка прервалась, мужчины встали с травы и уставились на меня.

Я не боюсь сильный пол, тем более тот сильный пол, который так задушевно поёт, я не боюсь оказаться слабой, потому что когда-то занималась каратэ. Но я боюсь ненормальности. А ненормальность незнакомцев была видна даже невооруженному взгляду.

Окладистые чеченские бороды, стрижки под горшок, свободные багряные рубашки с поясами, серые широкие штаны и лапти делали парочку неповторимой. К тому же, у одного, того, что повыше и постарше, на груди висела бельевая веревка с привязанной к ней продолговатой доской. У ног молодцов лежали обструганные, потемневшие от времени, палки.

— Ты кто? — перекрестившись, выступил вперед тот, что пониже и помоложе, светловолосый, плотный, с круглым добродушным лицом.

— А вы кто? — нервная улыбка скользнула по моему лицу. — Артисты или популисты?

Мужики непонимающе переглянулись.

— Свят, свят, — тоже перекрестился второй, худощавый черноокий брюнет лет сорока пяти, и показал пальцем на дуб. — Ты оттудова?

По их испуганному виду я поняла, признаваться, что я, словно белка, вылезла из дупла, ни в коем случае нельзя. Надо что-то придумать.

— Заблудилась, — моё внутреннее Я в кои века пришло мне на помощь. — Оттуда пришла.

Молодцы повернулись в направлении моей руки и уткнулись взглядами в лес.

— Из Кирилловки? — поинтересовался светловолосый.

— Ага, — не моргнув, соврала я. — Из Кирилловки. Давайте знакомиться.

— Савелий, сын Иванов, — улыбнулся светловолосый.

— Прохор, сын Ефремов, — представился второй. И добавил. — Черносошенные мы.

Что такое «черносошенные» я не знала, но на всякий случай соорудила на лице восхищение.

— Как величать-то? — отмерли мужички.

— Мария, дочь, — немного подумав, я решила изменить ник. — Дочь Петрова.

— Не Василья девка? — поинтересовался Савелий.

Слово «девка» покоробило, но я его проглотила.

— Василия, — согласилась я.

— Дык мы тебя вспять проводим, — провозгласил Прохор.

Перспектива оказаться в неведомом селе меня не порадовала.

— Это вы пели? — сменила я тему разговора. — Спойте ещё, пожалуйста.

— А давай! — махнул рукой Иванов сын.

Ефремов уселся на траву, положил себе на колени доску и начал щипать её сильными, поросшими волосами пальцами. И тут я увидела, что на доске прибиты струны.

— Федосей, Федосей, не паси гусей,

Ты себе, Федосей, наливай по всей!

Уж как наш Федосей наловил карасей.

Сам по воду сходил, сам печку затопил.

Карасей наловил! Ииииииих!

Залихватская музыка преобразила артиста. Он разомлел, на щеках появился румянец, очи засияли. А я во все глаза смотрела на струнно—щипательный инструмент и думала, что его можно будет дорого продать на аукционе какому-нибудь богатому коллекционеру. Откуда Прохор взял его? Украл из музея? И прикиды они стащили оттуда же! В таком случае, преступников ищут, и я явлюсь в полицию, чтобы сдать их. Возможно, меня наградят и дадут премию. Только бы не посмертно.

— Уж как наш Федосей, — продолжил выводить Савелий, — наловил карасей. Сам по воду сходил, сам печку затопил, карасей наварииииииил! И-э-эх!

«А что если я попала в прошлое, — неожиданно осенило меня. — Следовательно, я нашла золотую жилу в виде антиквариата. И его в их деревне не меряно. Только надо быть осторожной и не потерять из виду дуб».

Певуны примолкли.

— Хочу есть и пить, — моё второе Я импровизировало. Видимо, оно тоже жаждало нажиться на ситуации. — Можно я переночую в вашем селе?

— В Ефремовке? — дуэтом поразились артисты, но спустя минуту, пожав плечами, изрекли. — Аки не шуткуешь, тады пойдем.

Они встали, взяли длинные обструганные палки, похожие на шесты и, по-стариковски опираясь на них, тяжело потопали вдоль озера, я последовала за ними. Обогнув его, мы удалились по тропке меж лиственного леса к незнакомому селению. Шли недолго, минут пятнадцать, а я всё время оглядывалась, запоминая дорогу к дубу. Время от времени появлялась трусливая мыслишка, что дупло может исчезнуть, но тут же вспоминались лишенные летнего отдыха, оставшиеся одни дома мои несчастные дети.

«Обязательно надо заработать, а Стасик и Яночка, если меня долго не будет, позвонят по стационарному телефону Лидушке и отцу, — убеждала себя я. — Лидушка на время перестанет умирать, а дед приедет к внукам и переночует в нашей квартире».

За высокой березой дорожка прервалась и уступила место зеленой лужайке. За лужайкой стояли дома. Вернее, низенькие, вросшие в землю, избушки, обычно такие показывают в сказках, но там они щеголяют на курьих ножках. Черные бревна, затянутые чем-то полупрозрачным крохотные оконца, одно на весь фасад, вогнали в тоску.

«Настоящие трущобы! — ахнула я. — Разве можно в них ночевать»?

Лачуг было, наверное, штук тридцать — целая улица. Возле них пристроились крохотные надворные постройки, важно прохаживались гуси и кудахтали куры.

— Айда, — велел мне Прохор и свернул к крайней хижине.

— Покеда! — махнул рукой Савелий и, опираясь на палку, пошёл дальше.

Вблизи изба без фундамента оказалась еще страшнее. У неё не было печной трубы, а значит…. Значит, она топилась по-чёрному или обогревалась конвекторами. Конвекторы, по причине дороговизны и отдалённости объекта от цивилизации, я тут же исключила, а пока исключала, мы, минуя низкую одностворчатую дверь, вошли в сени, а из них, перешагнув порог, в гостиную.

На минуту я ослепла, а когда тьма, благодаря двум оконцам, второе обнаружилось в торце, рассеялась, увидела, что комната примерное в двадцать пять — тридцать квадратов в доме одна-единственная и обставлена допотопной самодельной мебелью.

По периметру стояли сплошь лавки и сундуки, посередине стол, на когда-то побеленных стенах висели полки с глиняной посудой, такие же полки, только шире, расположились наверху, по правую сторону примостилась большая печь, по диагонали от неё, в углу, висели иконы. Задрав голову, я обнаружила, что прокопченный потолок, скорее всего, залеплен глиной. Но еще большее разочарование ожидало, когда я взглянула вниз. О, лучше бы туда не смотрела — полы в жилище были земляные, от них веяло сыростью.

«И как же здесь спать! — мысленно ахнула я. — Заключенные в тюрьмах живут в лучших условиях»!

— Оседай, — кивнул на длинную лавку слева хозяин дома. — Погоди чуток, сичас насыщу.

Он отвернулся, а я стала пристально вглядываться в рассеянный полумрак в надежде увидеть раритетные вещички. От глиняной посуды я тотчас отказалась, её можно разбить при побеге, а вот струнно-щипательный инструмент плюс иконы самое то, надо только найти рынок сбыта. Нет, я не такая уж коварная, хоть и зарюсь на последнее бедняка Ефремова, я обязательно вернусь и притащу ему…. Притащу ему что-нибудь нужное. Себе, разбогатев, поменяю посуду, шторы, тюль, одежду, обувь, тапочки, наконец, а пожитки отдам Прохору. К тому же, у меня есть…..у меня есть… бижутерия, которой он сможет одаривать местных красоток. Обстановку в своей квартире тоже поменяю, только протащить старую мебель через дупло, чтобы презентовать Ефремову, не получится. Жаль!

— Ешь, — повернулся ко мне Прохор, и его борода, будто прочитав мои мысли, угрожающе приподнялась.

Я встала, подошла к столу, на отскобленных досках красовались большая кошачья миска с неопределенного цвета кашей-размазней и потрескавшаяся деревянная ложка. Возле этого мрачного великолепия вальяжно шевелил усами большой чёрный таракан. Почувствовав рвотные движения, я выбежала наружу и судорожно втянула в себя солидную порцию пропитанного донником воздуха.