Чемодан

Лариса Майорова

СССР, 1942-й… В тыл тянутся нескончаемые составы с ранеными, врачи оперируют не покладая рук, но многие бойцы не выживают. Однажды в военно-санитарном поезде, идущем на Киров, появляется странная женщина. Она ничего не рассказывает о себе, но своим хирургическим искусством изумляет опытных докторов. Кто эта хрупкая незнакомка? Откуда и куда она едет? И что везет в своем огромном чемодане?

Глава II

Военно-санитарный поезд

В дороге

Вера на обходе.

— Да никуда вы не пойдёте. И вовсе не врач вы сейчас, а упрямый пациент, которого постоянно надо усмирять, — ругается Вера на Константина Гавриловича и осторожно удерживает в постели мужчину, который пытается встать.

— Вер, да я не буду ходить. В перевязочной буду осматривать тех, кто сам приходит. Да ты гля-я-нь, там девчушки с бантиками до сих пор. Они только после школы, с двухмесячными курсами, бинтовать даже не умеют, а я тут валяюсь. Вер! Пусти, — требует мужчина, отстраняя Верины руки.

— Хорошо. Завтра посмотрим, — она накрывает одеялом доктора и спешит в следующий вагон. Константин Гаврилович тянет в проход голову и окликает женщину:

— Как там Палыч наш? Кто вместо него поезд ведёт?

Вера возвращается, подходит к доктору и пытается сдержать слёзы — не выходит. Она говорит прерывающимся, надрывающим душу голосом:

— Пло-хо. Мучается. Ожоги слишком об-ширные. Он горел, но… продолжал расцеплять вагоны. Послезавтра прооперирую. Мне понадобится ваша помощь, поэтому вам и надо набраться сил. А машиниста нового нашли — шустрый дедок, — нервы женщины окончательно сдают. Она зубами вонзается в нижнюю губу и торопится к выходу из вагона.

Константин Гаврилович встаёт и медленно направляется в противоположную сторону. Он идёт в перевязочную.

* * *

Поезд сбавляет скорость, приближается к станции и тормозит. Медицинский персонал выходит из вагонов. Яркое жаркое солнце слепит глаза. Толпы детей бегут по перрону им навстречу. Они облепляют Веру, тянут к ней худые ручонки и просят хлеба. Она смотрит на истощённых детей, видит их глаза, в которых отчаяние сменяется надеждой получить хотя бы хлебные крошки. Навстречу женщине бежит военный комендант станции.

— У нас раненых 136 человек, — говорит мужчина, протягивая руку Вере поверх детских голов.

— Нам грузить их некуда. У нас люди в проходах лежат. В вагоне не продохнуть.

— Я знаю. Мы подготовили несколько порожних платформ с матрасами и сейчас организуем сцепку. Потом начнём погрузку.

— Хорошо! — кричит Вера убегающему начальнику станции.

Вера оборачивается. Через окна на детей смотрят раненые.

— Ребята, дайте пройти! Я сейчас принесу вам еды, — говорит она, но дети не расступаются и гурьбой идут вместе с ней к вагону.

Вера запрыгивает в поезд и бежит к укромному местечку, где прячет чемодан. Скидывает с него тряпки и открывает.

Она в нерешительности подносит руки к чемодану и на несколько секунд застывает.

— Господи! — шепчет женщина. По лицу бегут слёзы. Из чемодана, набитого продуктами, она выбирает печенье, сухари, конфеты, халву и укладывает всё в пакет. Из внутреннего кармашка вываливаются оловянные солдатики. Вера перекладывает их в свой карман, закрывает чемодан и заваливает тряпками.

* * *

Раненые бойцы передают из рук в руки миску. Они кладут свой паёк в общую тарелку — кто хлеб, кто кусочек сахара, кто картошку варёную. Набрав полную миску еды, солдат просит Акима отнести её детям. Санитар проходит в тамбур и закрывает дверь. Он в спешке выбирает сахар, хлеб и рассовывает по широким карманам. Руди сидит около входа. Он внимательно наблюдает за человеком.

— Опять ты. Пошёл! — отгоняет пса Аким.

Скрипит дверь. Аким вздрагивает и смотрит испуганными глазами на входящую в тамбур Веру. Руди рычит, косо посматривая на санитара.

— Я вот детям еду несу, а твой пёс не пускает, — говорит Аким.

Вера отгоняет собаку с прохода и выходит с санитаром на улицу, где их ждут дети. Среди толпы женщина находит мальчика постарше, отдаёт пакет и строго говорит:

— Это всё вы разделите между собой пополам. Даёшь слово?

Мальчик открытым взглядом смотрит на женщину и отвечает:

— Даю слово.

Аким отдаёт тарелку с едой подростку.

Дети уходят, а Вера бежит на погрузку раненых. Руди сопровождает хозяйку.

* * *

Восьмой вагон расформирован. Часть раненых из него переводят на открытую платформу. Вновь поступивших, нуждающихся в операции, размещают в восьмом вагоне. Состав к отправке готов. Люди спрыгивают с платформы и собираются в группу. Аким стоит в нескольких шагах от них. Руди стоит напротив него и, оскалив зубы, рычит. Его верхняя губа дёргается, того гляди, бросится. Вера молча наблюдает.

— Успокой свою нервную собаку, — с волнением просит Аким женщину.

— Руди! Нельзя! — командует Вера.

Собака продолжает скалиться.

— Пошёл, я сказал! — замахивается санитар на пса.

Руди начинает лаять, на холке поднимается шерсть. Аким отступает и машет рукой. Пёс бросается на санитара. Вера с криком срывается с места и не успевает схватить собаку. Огромная чёрная пасть впивается в карман брюк санитара. Испуганный Аким, отбиваясь от собаки, спотыкается и падает. Руди мощным рывком раздирает карман. Из него вываливается хлеб, сыплются куски сахара. Вера тянет пса к себе, успокаивает и наклоняется за сахаром.

— Ах ты гнида! У детей украл! — она широко замахивается, чтобы запустить кусок сахара в Акима, но сдерживается, понимая ценность продукта. — Я отказываюсь с тобой работать.

— А это решать не тебе! Здесь начальник поезда не ты! Здесь всё ещё принимает решения Константин Гаврилович! — орёт санитар.

— Так иди и пожалуйся на меня! — с отвращением бросает Вера.

Женщина уходит. Бойцы на платформе, кто ещё может приподняться на локоть, молча смотрят на происходящее. Стоит тишина. Коллеги с презрением смотрят на мужчину, разворачиваются и, не проронив ни слова, уходят за Верой.

Три бойца стоят около вагона. Курят. Солдат с перевязанным плечом глубоко затягивается, гасит сигарету и двумя пальцами откидывает окурок. Аким быстро шагает вдоль поезда. Мужчины преграждают ему дорогу. Их взгляды исподлобья наводят ужас на санитара. Он, как трясущаяся гиена, отступает назад. Солдат замахивается на Акима и со всей силы наносит удар. Мощный кулак бойца приходится в переносицу санитара. Он катится по склону. Солдат сплёвывает в его сторону и поднимается в вагон.

Прорыв

С вокзала бежит немолодой служащий. Он отводит начальника станции в сторону и, запыхавшись, говорит:

— Плохая весть, Леонид Егорыч. На следующей станции немцы, — мужчина пытается отдышаться, держится за сердце. Снимает фуражку и вытирает вспотевшую лысину и конопатое лицо. — Передали только что. Говорят, фрица отбили, но эти, видать, засланные, человек семь—восемь. Знают, что поезд идёт.

Комендант хмурится и становится чернее тучи. Он сообщает Вере и бригаде паровозного состава плохую новость.

— Будем пробиваться, — твёрдо заявляет старый машинист. — Закачайте воду в котёл под завязку, а ты, Гришка, раскочегаришь топку так, чтобы было жарче, чем в аду, чтобы черти вспотели.

— Хорошо, дядь Вась, — живо отвечает мускулистый парень.

* * *

Поезд трогается, набирает скорость. Вера с Константином Гавриловичем в девятом вагоне готовятся к операции. Красноармейца кладут на операционный стол. Доктора приступают к работе.

Состав несётся по рельсам, обгоняя ветер. Бойцы всё чаще и чаще посматривают в окна. Паренёк лет восемнадцати припал к окну, расплющивая нос о стекло.

— Гриб! Гриб! Во-о-от такой подосиновик проехали, — разведя в сторону руки, показывает парень.

Бойцы смеются.

— Разгляде-е-ел, — протягивает мужчина с ампутированной ногой. — Несёмся так, что сисястую бабу-то не разглядишь.

По вагону разносится смех.

* * *

В паровозе кочегар Гришка лопатой закидывает уголь в топку. Горячий воздух из печи обжигает тело. Он работает не останавливаясь. Полосатая майка на его теле мокрая, будто её держали в воде. Капли пота брызгами летят в стороны. Со лба стекают солёные струйки и попадают в глаза. Их разъедает, но времени вытереть пот с лица нет. Поезд приближается к станции. На перроне машинист замечает группу гитлеровцев.

— Давай, Гришка! Давай! — орёт он кочегару. — Проскочим! Не на того напали! Вы ещё дядю Васю не знаете! Петька!

Помощник машиниста кидает ведро с углём и бросается к главному.

— Открывай продувочный кран! — со всей силы орёт дядя Вася помощнику.

Навстречу поезду бегут фашисты. Из крана вырывается адская водопаровая смесь и окатывает немецких солдат. Они хватаются за лица и поочерёдно падают. От боли они катаются по земле, сучат ногами и издают дикие вопли.

— Прорвались! Прорвались! — бросает лопату Гришка и кидается обнимать машиниста. Хрупкие кости старика трещат.

— Ну ты, дядя Вась, Горыныч! Фрица спалил паром. Ну ты гений! — не может от радости успокоиться кочегар и продолжает сжимать в объятиях машиниста.

— Да будя тебе! Будя! — успокаивает его дядя Вася.

Поезд мчит дальше, а паренёк со сплющенным о стекло носом смотрит, как падают на землю фашисты. Он глядит и не может понять, почему они падают, ведь стрельбы не было.

С тех пор за дядей Васей так и закрепится прозвище Горыныч, а поезд будут называть — Русский Дракон. После войны жена дяди Васи однажды спросит: «Почему тебя так прозвали?» «Да было дело», — ответит старик.

Смерть

Вера бережно меняет накладку с лекарством на обожжённой спине машиниста.

— Потерпи, родной. Сейчас сделаю укол, тебе полегче станет.

— Вер, присядь, — еле слышно говорит Палыч.

Мужчина лежит на животе. Вера опускается перед ним на корточки, их глаза встречаются.

— Не надо, — шепчет Палыч. — Не трать на меня лекарства. Мне недолго осталось. Ты это, не серчай на меня.

— Да ты что, Палыч, — Вера кладёт ладонь на руку машиниста. Гладит. Невольно глаза становятся влажными. — За что же на тебя сердиться?

— Да, знакомство наше не по-людски получилось. А оно во как вышло, вишь. Ты говорила, собака особена. Расскажи, — просит умирающий.

Вера пытается улыбнуться, но её лицо искажается в гримасе страдания. Она смотрит в измученные глаза Палыча и предаётся воспоминаниям:

— Подо Ржевом это было. В самую мясорубку меня занесло. Лежу в лесу. Пули свистят над головой, сбоку, сзади. Всё, думаю, сейчас шальная дура настигнет меня. Неожиданно всё стихло, но я не поднимаюсь. Проходит время, и вдруг кто-то так часто дышит, прям в ухо. Глянула, собака возле меня стоит, а вокруг всё кровью залито. Трупов на земле больше, чем деревьев. Встаю, иду, собака за мной. Вдруг пёс резко останавливается и возвращается. Я за ним. Приводит он меня к тяжелораненому бойцу. Бросаюсь ему помощь оказать, а он говорит: «Сбереги собаку. Прошу тебя. Этот пёс особенный — пятьсот человек спас. Все собаки раненым бойцам полевую аптечку только доставляют, а этот зимой на санях-волокушах один притаскивал раненых в блиндаж. Белый, со снегом сливается, его и не видно. Пули свистят, а он ползти продолжает. И ничего его не берёт. Руди зовут». Я дала слово, что сберегу собаку, а к вечеру боец умер.

В теле Палыча настолько мало жизни, что Вера не слышит его дыхания, а потому не замечает и пропускает его последний выдох. Измученные глаза Палыча неподвижно смотрят куда-то вдаль. Вера видит застывший взгляд, но продолжает что-то невнятно бормотать, пытаясь понять, в какую секунду её рассказа оборвалась его жизнь. Она касается рукой его лица и закрывает мужчине глаза. Как врач Вера должна констатировать время смерти, но вместо этого она продолжает что-то лепетать и дрожащими пальцами сжимать его худую безжизненную руку.

Вера

Ночь. Вера заходит в свой закуток, огороженный простынёй с разноцветными заплатками. На полу стоят коробки с высушенным мхом сфагнума, который используют в качестве ваты. Лежат сложенные стопкой одеяла, а под узким спальным местом стоит чемодан, заваленный тряпками.

Конец ознакомительного фрагмента.