Наследники князя Гагарина

Лариса Королева

В 1917 году курсистка Алиса бежит из Санкт-Петербурга, прихватив из квартиры своего любовника князя Гагарина коллекцию русского авангарда. 60 лет спустя в Баку из-за этих картин убивают её детей-близнецов. Виновники наказаны, но коллекция исчезла.В 2003 году в Москве правнук князя предприниматель Таир выходит на след своего потерянного в детстве наследства и знакомится с филологом Ладой. Таир обретает в девушке помощника в поисках картин, но в это время кто-то начинает охоту на них самих.

6 АВГУСТА 2003, МОСКВА

Миленина поднялась на третий этаж и с недоумением уставилась на свою дверь: вместо служившей полвека дубовой панели красовался металлический лист, отливая серебром и маня сейфовыми замками, от которых у Лады не было ключей. Она кинула под ноги тяжелую сумку и на всякий случай нажала на кнопку звонка, тут же отозвавшегося переливчатой трелью. Ясное дело, бесполезно ждать, что кто-то откликнется, если там — за дверью — никого. И тут снизу послышалось:

— Бегу, бегу! Не думала, что ты так рано доберешься, хотела, наоборот, пораньше прибыть и попить у тебя кофейку на новой кухне.

Люсьена взбежала на площадку, поправляя растрепавшуюся стрижку каре, и протянула Ладе тяжелую связку ключей:

— На, открывай сама, привыкай.

Совместными усилиями они справились с замками. Люсьена, подтолкнув хозяйку вперед, вошла за ней следом и щелкнула выключателем. Просторную прихожую залили направленные в разные стороны яркие лучи многочисленных светильников.

— Ну? — требовательным тоном спросила гостья.

И Лада с вымученной улыбкой ответила:

— Ослепительно.

Подруга целый месяц занималась дизайном и ремонтом ее квартиры, и теперь, с гордостью демонстрируя плоды своих трудов, нетерпеливо ждала благодарственных похвал и безудержных восторгов, которые Лада в данный момент менее всего готова была проявлять. И все же она не могла не признать, что квартира неузнаваемо изменилась, и все проделанное в ней достойно восхищения.

Прошла в гостиную, заглянула в кухню, ванную комнату и спальню. Что и говорить, здорово! Все выполнено в едином современном стиле и окрашено в светлые пастельные тона. При всем буйстве фантазии дизайнера максимально учтены пожелания заказчика, а затейливость интерьера не исключала возможности комфорта. Правда, без занавесок даже после первого поверхностного взгляда оставалось впечатление пустоты и незавершенности.

Миленина сбросила короткий пиджак спортивного покроя прямо на бежевое ковровое покрытие и кинулась в мягкую упругость кожаного дивана. Противоположная стена, с потолка до пола, представляла собой единый стеллаж, пестрящий разномастными корешками старых и новых книг. Но тома соседствовали друг с другом вовсе не в соответствии с содержанием, как это было принято в этом доме. По-видимому, расстановка производилась в порядке плавного перехода от одной цветовой гаммы к другой. Ладе бросился в глаза оранжевый Плутарх, прижавшийся к алому «Скандинавскому детективу», и она, улыбнувшись про себя, вслух сказала:

— Ой, спасибо, Люлька, здорово! Если бы не ты, я всю оставшуюся жизнь так бы и прозябала в своей совковой берлоге.

— Я теперь не Люлька, а Люсьена Сергеевна, и не домохозяйка, а крутой коммерсант. Бизнес-вумен, — строгим голосом напомнила подруга, выпятив грудь и продемонстрировав при этом полное отсутствие полагающегося бюста. И тут же нарочито манерно «заакала»: — А ты еще и половины всего не осмотрела, а уже растеклась по дивану. Успеешь наваляться, вставай, пошли твою мечту смотреть.

Ладиной мечтой был вместительный зеркальный гардероб, «в который можно входить и выходить». Именно так она и заказала, и дизайнер рассмеялась, делая пометку в своем рабочем блокноте:

— Ну да, чтобы можно было прятать любовника.

— Чтобы прятать любовника, сначала нужно мужа завести, — отшутилась тогда Лада.

А теперь, катая влево и вправо легко скользящую по алюминиевым полозьям зеркальную дверцу шкафа-купе, подумала, что мужа у нее уже не будет, а вот любовников она себе штук сто заведет — столько, сколько успеет, и пусть это они от нее прячутся.

— Э, да ты, я вижу, хорошо погуляла, — хитренько прищурилась Люсьена, взглянув на зеркальное Ладино отражение и словно сейчас вспомнив, что подруга прибыла с курорта. — Загорела, похудела, под глазищами круги, а алкоголем разит так, будто все три недели не просыхала.

— Так и есть, — охотно призналась Миленина. — И в самолете еще приняла для храбрости, так что сейчас спать хочу, помираю.

— Понимаю. А я-то хотела с тобой кофейку попить, посплетничать, даже бутылочку коньячку прикупила по такому случаю, чтобы ремонт обмыть… Ну уж ладно, отдыхай.

— Не обижайся, Люлька, я, правда, очень-очень тебе благодарна. Может, вечером куда-нибудь выйдем посидеть? С меня кабак.

— «Перекресток»?

— «Перекресток», — согласилась Лада.

Она с большим облегчением закрыла за подругой дверь и отправилась в ванную. Хотела набрать горячей воды, взбить мощной струей пышную пену с хвойным ароматом и погрузиться в нее. Не для того чтобы помыться — просто понежиться. Но пенки для ванны не было, как и мыла, шампуня и всего остального, чему полагается находиться в ванных комнатах одиноких женщин, как, впрочем, и замужних. Стеклянные полки сияли новизной и чистотой (слава Богу, Люсьена позаботилась о том, чтобы хозяйка не начинала знакомства с обновленной квартирой с уборки строительного мусора и отмывания грязных разводов с кафеля и полов). Разбирать сложенные перед отъездом в картонные коробки предметы домашнего обихода не хотелось, и пришлось довольствоваться бутылкой шампуня, купленного, но так и неиспользованного в Сочи. Впрочем, при особой сноровке отличную пенку можно взбить и из него.

Лежа в ванне и потягивая через трубочку джин с тоником из недопитой в самолете пластиковой бутылки, в которую плеснула принесенного подругой коньяку, Лада раздумывала, что бы ей такое надеть вечером, ведь все привезенное с собой нестиранное, а больше ничего-то толком и нет. И вдруг осенила блестящая, как ей показалось, идея. Она шагнула из пенной ванны на холодную кафельную плитку, решив, что завтра же купит ворсистые напольные коврики, замоталась в оранжевое пляжное полотенце и вышла в прихожую. Ключи, кошелек, старые шлепки — и этого слишком много.

Миленина шла по Кутузовскому проспекту к ближайшему магазину женской одежды, провожаемая недоуменными взглядами встречных прохожих и довольная производимым эффектом: а вы смогли бы? Она прошла через турникет, и за ее спиной зашептались растерянные продавщицы. Не каждый же день, пусть и в разгар лета, к ним наведываются полуголые девицы с мокрыми волосами и в стоптанных тапках на босую ногу!

— Девушка, подберите мне что-нибудь нарядное. Видите, совсем нечего носить, — обратилась Лада к одной из молоденьких продавщиц, и та, догадавшись, что потенциальная покупательница изрядно пьяна, и боясь возможного скандала, принялась вежливо предлагать вечерние платья и элегантные костюмы подходящего размера.

— Пожалуй, вот это, — согласилась Лада на болотного цвета платье прямого покроя с глубоким вырезом на спине и короткими рукавами, буквально выхватила из рук продавщицы вешалку и двинулась в сторону примерочной. Полотенце свалилось с нее раньше, чем она успела до конца задернуть занавеску.

Вышла уже в новом платье, идеально облегающем ее стройную фигурку и, прихватив с полки комплект нижнего белья, направилась к кассе.

— Этикетку-то с платья снимите, — жалостливо посоветовала ей кассир, отсчитывая сдачу с девяти тысяч рублей. Каждую из небрежно кинутых странной покупательницей в блюдечко тысячных купюр девушка предварительно просмотрела на свет.

— Так пойду, — гордо ответила бесшабашная женщина и величественно прошествовала к двери.

— Ваше полотенце, — бросилась за ней продавщица.

— Дарю, — великодушно отозвалась красавица в платье на голое тело, унося с собой зачем-то извлеченные из упаковочной коробки белые кружевные трусики и лифчик.

Телефонный звонок застал Миленину спящей в новом платье поперек незастеленной кровати — единственного предмета в спальне, не считая встроенного в стенную нишу гардероба. Она не сразу сообразила, где находится, еще позже — где же теперь стоит телефонный аппарат.

— Все еще спишь? — раздался в трубке веселый голос Люсьены. — Вставай, собирайся, чисть перышки, крась глазки. В восемь у входа, а то позже не будет свободных мест.

— А куда идем? — тупо спросила Лада.

— Как куда? Не протрезвела еще, что ли? В «Перекресток»!

— Хорошо, Люлька, идем, — машинально ответила похмельная дама и подумала, что ничего хорошего нет. Ни в этом баре, ни в том, что с ней происходит.

Бедная Люсьена все пытается выдать ее замуж. Так уговаривала произвести ремонт в квартире, вызвалась выступать в роли дизайнера и прораба одновременно. Теперь вот тащит в заведение, в котором собираются в основном люди средних лет с целью завести серьезное знакомство с представителями противоположного пола. Женщины при этом даже рассчитывают на брак. И что на это сказать? «Спасибо, подруга, но можешь зря не стараться. И замуж я не выйду, и обстановкой твоей насладиться толком не успею, потому что жить мне осталось всего-то ничего, какой-нибудь там год, а может, и того меньше».

Разве можно произнести такое вслух? Разве возможно передать словами, что испытала в тот жуткий миг, когда обезьянничала в сочинском пансионате у зеркала и вдруг нащупала в правой груди твердое образование размером с крупный грецкий орех? Конечно, надо было сразу же кинуться к врачу-онкологу и проверить, является ли опухоль злокачественной, а если да, то решиться на немедленную операцию. Так бы она и поступила, если бы свято верила в то, что рак излечим, и не знала, чем все это кончается. Но, увы, все этапы этого безнадежного пути уже были ею пройдены рядом с матерью, которая прошедшей весной умерла от рака груди. Рада Владимировна умерла, несмотря на то что ее изрезали вдоль и поперек, удалив вместе с грудью еще целый ряд внутренних органов. Не выжила, хотя сначала мужественно переносила все мучительные процедуры и принимала дорогостоящие лекарства, а затем, когда официальная медицина расписалась в собственном бессилии, еще долго в одиночку боролась со смертью народными средствами и околонаучными методами. Как она радовалась малейшему улучшению самочувствия, веря в то, что ей удалось переломить ситуацию, и теперь дело пойдет на поправку! Но все поблажки и отсрочки, которые она выпрашивала у судьбы, оказывались незначительными и кратковременными, а поражений случалось больше, чем побед.

Лада подошла к зеркалу и принялась расчесывать волосы массажной щеткой. Вспомнилось, как однажды зашла в гости мамина знакомая:

— Ой, Радочка, как здорово ты похудела, а мне все никак не удается! Прекрасно выглядишь. И волосы такие густые и блестящие. Каким шампунем ты пользуешься?

Мать только улыбнулась в ответ — она совершенно облысела после химиотерапии и носила парик.

Нет, Лада не хотела сражаться с неизбежностью, лежать под капельницей и лелеять зряшные надежды. Тем более, начитавшись специальной литературы, успела усвоить: рак груди у молодых женщин приводит к летальному исходу чаще, чем у пожилых. Молодые и умирают быстрее, причем вне зависимости от срока, на котором выявлено заболевание. Так что лучше уж прожить, как последний, сегодняшний день, чем непрестанно бороться за завтрашний, который может и не наступить. Правда, собравшаяся умирать женщина толком не знала, как распорядиться своим «последним» днем.

Сначала она настолько испугалась, что помчалась сломя голову куда глаза глядят, пытаясь убежать от себя собой. Ушла из «Крутой горки» на целые сутки, в течение которых делала все то, чего раньше боялась, не хотела или просто не позволяла себе: пила в одиночку, каталась на аттракционах, тратила деньги без счета, купалась в ночном море, встречала на берегу рассвет… А потом пришло мрачное отрезвление и понимание неизбежности, и тогда захлестнули отчаяние и обида: за что?

Иногда Лада отчаянно восклицала вслух: «За что, за что?» — жалея маму, себя и оплакивая все то, что не свершилось и в жизни Рады, и в ее собственной, уже клонящейся к закату. Чем они так прогневали Бога, что умирать приходится во цвете лет? Или преждевременный переход в мир иной, наоборот, награда, а глупые смертные боятся пересечь черту, за которой как раз и начинается настоящая жизнь? Она не знала за собой грехов, достойных смертельной кары. Может, дело кроется в прошлом матери? Какая-то черная страница в ее биографии точно была. По крайней мере, Ладе иногда вспоминался эпизод, когда дед Владимир истошно кричал на неё, шестилетнюю девочку, не желавшую признаваться, кто подбил ей глаз:

— Молчишь? Давай, продолжай скрытничать! Своим молчанием ты множишь преступления! Ты такая же упрямая дура, как и твоя мать. Это она своим упрямством загубила десяток молодых жизней! Сначала позволила растоптать свою юность, а потом — и других ни в чем не повинных девчонок!

В детстве Лада общалась с матерью только один месяц в году, и потому образ Рады выкристаллизовался в сознании ребенка совершенно идеальным. Мама жила в Москве и казалась самой красивой и умной, а еще — печальной и загадочной. И она уж точно никогда не смогла бы сделать ничего плохого. От обиды за мать девочка разревелась:

— Это неправда! Мама не могла так поступить! Она никого не топтала, никого не губила! Ты злой, злой!

На крик прибежала бабушка Тоня и вступилась за внучку, но непонятные слова деда отчетливо врезались в детскую память, как стишки из «Мурзилки», и до сих пор еще она иногда гадала, что же такое имел в виду дед. Теперь-то она понимала, что он ничего не говорил просто так и никого не обвинял безосновательно.

С матерью разговоров на эту тему Лада не заводила. Только однажды решилась вдруг выяснить тайну своего рождения, спросила: «Может, ты хоть теперь поведаешь, от кого меня родила» — и тут же пожалела об этом. Рада взвилась:

— «Хоть теперь»? Когда теперь, когда я умираю? Не бойся, я не умру! По крайней мере, это произойдет не так быстро, как тебе хотелось бы.

И дочери пришлось успокаивать мать, извиняться и уверять, что она совсем не то имела в виду. Тема осталась закрытой. Как оказалось, теперь уже навечно.

К «Перекрестку» Миленина подъехала на такси, и все равно опоздала. Принаряженная Люсьена, с явным избытком косметики на узком лице, уже ждала ее за столиком, потягивая через полосатую соломинку спиртной коктейль. Лада заказала себе такой же, быстро осушила стакан и снова подозвала официантку.

— Двести граммов водки и лимон!

— Ты же раньше не пила водку, — удивилась Люсьена.

— Надо же когда-то начинать, — беспечно отозвалась Лада, оглядываясь по сторонам.

— Ты хоть расскажи, как отдохнула, — поинтересовалась Люсьена. — Мужика там себе на курорте не нашла?

— Нашла. Да ещё какого!

— Ну, и?

— А не сложилось!.. Знать, не судьба. Слушай, а денег после ремонта не осталось?

— Остались. Я же тебе говорила: в гардеробе, на верхней полке, в коробочке из-под чая лежат.

— Ты говорила? Я не помню. Надо мне телевизор купить, столик туалетный, белья нового…

— Купи, конечно, — бизнес-вумен, слегка прищурившись от начавшего распространяться по залу сигаретного дыма, озабоченно следила за действиями подруги, которая за какие-то десять минут наливала себе уже третью рюмку. — Да ты сегодня явно решила набраться. Что-нибудь случилось?

— Все ерунда. Суета сует и всяческая суета. Пошли, потанцуем, — и Лада, схватив подругу за руку, потянула ее в сторону эстрады.

— Подожди, рано еще, я не созрела, — отбивалась Люсьена. — Постой, чудачка, да у тебя же этикетка на спине висит!..

Разбудил Ладу телефонный звонок.

— Ну, как ты там, отошла? — раздался в трубке насмешливый голос дизайнера-оформителя.

— От чего?.. А, я вчера немного перебрала. Много танцевала и, кажется, с кем-то целовалась…

— Не с кем-то, а со всеми подряд!

— Разве?

— Ты что, вообще ничего не помнишь? Я тебя насилу оторвала от двух мужиков, которых ты обнимала и целовала обоих разом и требовала, чтобы тебя носили на руках! Еле в такси тебя упаковала, а потом тащила до самой двери!

— Серьезно, что ли? — удивилась Лада. Она совершенно не помнила, как попала вчера (или уже сегодня?) в свою квартиру. Впрочем, и не хотела ничего помнить — ей было все равно.