Суд и право на Кавказе в XIX – первой трети ХХ в.

Лариса Геннадьевна Свечникова

Рассматривается эволюция судебной системы на Северном Кавказе, ее трансформация под влиянием российских управленческих стратегий, которые находили свое выражение в созданных российской властью судебных и административных органах, начиная с момента вхождения Северного Кавказа в состав Российской империи и заканчивая первой третью ХХ века, временем окончательного введения в регионе советского права.

Составитель Лариса Геннадьевна Свечникова

ISBN 978-5-0053-9682-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I. СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ В СОСТАВЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

1.1.ВХОЖДЕНИЕ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В СОСТАВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Северный Кавказ с древнейших времен привлекал многочисленные народы. Известный исследователь А. И. Першиц так писал по этому поводу: «Кавказ еще с глубокой древности известен был разноплеменностью своего населения»¹. А Я. П. Дуброва отмечал, что «В незапамятные времена уже привлекшего к себе искателей золотого руна, достаточно беглого взгляда на географическое положение кавказского перешейка, лежащего между двумя морями и между юго-восточной Европой и юго-западной Азией — двумя главными путями, которыми азиатские народы совершали свои передвижения в Европу, чтобы понять тот фатум, который неизбежно рано или поздно приводил русский народ к столкновению с Кавказом. Недаром владычество под ним попеременно искали и оспаривали друг у друга многочисленные народы и государства: с запада — греки, македоняне, римляне, византийцы, наконец, турки; с юга — персы, арабы, монголы; с севера — скифы, аланы, готы, хазары, гунны, авары, половцы, печенеги, наконец, русские. Кавказ был ключом, без которого невозможно было овладеть обширными равнинами и запереть их от вторжений все новых и новых племен и народов»². Таким образом, Северный Кавказ имеет богатейшую историю, начало которой положено еще во II тысячелетии до н.э.

Фактическое, но не юридическое вхождение территорий Северного Кавказа в состав Российской империи начинается еще с XV—XVI вв. С середины XV века народы Кавказа подверглись нашествию со стороны Османской империи и Крымского ханства. На берегу Черного моря возникает ряд турецких крепостей — Матрега (Тамань), Темрюк (Суджук-кале), Новороссийск, Анапа, Копыл, в которых располагались гарнизоны янычар.

Попытки крымских ханов и турецких султанов закрепиться в землях черкесов, абазин, кабардинцев и других народов Северного Кавказа встретили ожесточенное сопротивление со стороны последних. Генуэзский автор конца XV в. Георгий Интериано отмечал, что черкесы каждый день бились с татарами, причем «несколько человек гонят перед собой большую татарскую толпу, потому что они [черкесы] поворотливее, храбрее и лучше вооружены и лошади у них лучше»³.

С завоевателями вела борьбу и Россия. В середине XVI в. Русское правительство совершило ряд крупных походов против Казанского ханства и утвердившегося там ставленника крымских ханов Сафа-Гирея и его сына Утемыш-Гирея. В результате этих походов в 1552 г. было завоевано Казанское ханство. В те же годы Россия овладела всем волжским путем и его конечным пунктом — Астраханью (1556 г.), благодаря чему Русское государство получило выход к Каспийскому морю⁴. Все это привело к дальнейшему расширению русско-кавказских отношений⁵. Через астраханских воевод, как и через воевод г. Терки русское правительство смогло вступить в более тесные политические и экономические контакты с населением Северного Кавказа.

В 1567 г. близ устья р. Терек была заложена крепость Терки, что положило начало Терскому воеводству. Однако в 60-е годы XVI века западно-адыгские племена попали в зависимость от Турции и Крыма, из за чего связи с Русским государством оборвались. Турция стремилась удержать адыгейцев в зависимости, чтобы обеспечить свое господство на северо-восточном берегу Черного моря и, особенно на Таманском полуострове, прикрывавшем Азов⁶. Положение усугублялось бесконечными распрями внутри адыгейских племен и между ними. Другим фактором, обеспечивающим подчиненное положение адыгейцев от Крыма и Турции, было насильственное распространение между ними мусульманства⁷; хотя еще довольно длительное время у них продолжали сохраняться языческие верования и христианские обряды, которых они придерживались вплоть до XVIII в.

В Кабарде, несмотря на борьбу различных группировок кабардинских князей, а также нескончаемые притязания крымских ханов и турецких султанов, тесные связи с Русским государством сохранялись⁸. В конце XVIII века, в 1732 г. кабардинские князья подтвердили свое подданство России, но здесь дело обстояло не так просто. После окончания русско-турецкой войны 1735—1739 гг. между Россией и Турцией 18 сентября 1739 г. под Белградом был подписан мирный договор⁹. Согласно Белградскому договору 1739 г., произошло разграничение сфер влияния над данной территорией между Россией и Турцией. Но Османская империя достаточно активно продолжала проводить политику вмешательства в кабардинские дела, пытаясь отстоять свои интересы в регионе. А Россию, в свою очередь, не удовлетворяли многие условия Белградского мира, переговоры, по отдельным пунктам которого продолжались еще достаточно длительное время.

Положение обострилось после подписания в 1772 г. в Карасу договора «вечного союза и дружбы» между Россией и Крымским ханством, согласно которому Кабарда признавалась в подданстве Российской империи¹⁰. Все это привело к новой агрессии Турции, направленной на захват Северного Кавказа и, как следствие, на установление власти над Центральным Кавказом, лишение России выхода к Черному морю, оттеснение ее от предгорной части Северного Кавказа и Закавказья.

Следствием явился ряд русско-турецких войн. Одной из самых длительных была война 1768—1774 гг. Однако победы русской армии, подкрепленные успехами русского флота, вынудили Турцию на подписание мирного договора с Россией. Договор был заключен 10 июля 1774 г. в болгарской деревне Кючук-Кайнарджи¹¹. Согласно договору к России отходили Азов и приазовские земли, приморские крепости Керчь, Еникале и Кинбурн. Статьи договора устанавливали, что торговля и мореплавание купеческими кораблями разрешались во всех водах; при этом русские подданные пользовались преимуществами, предоставленными подданным Франции и Англии, — все это способствовало развитию не только торговых отношений Русского государства, но и хозяйственному освоению этих земель, укреплению их границ. Согласно ст.21 договора, кабардинский вопрос был решен в пользу России, так как окончательное решение вопроса о политическом статусе Кабарды передавалось крымскому хану¹², а с последним был заключен вышеуказанный договор 1772 г. в Карасу, где он признал Кабарду в составе Российской империи. Границей Большой Кабарды стала р. Малка, Малой Кабарды — р. Терек.

Итак, по условиям Кючук-Кайнарджийского договора Большая и Малая Кабарда признавались в подданстве России, а 9 декабря 1779 года кабардинцы принесли присягу в безусловной покорности русскому правительству. В состав России вошли также Ингушетия и Осетия, что обеспечило Петербургу контроль над главной дорогой, соединявшей Северный Кавказ с Грузией.

Ногайцы стали переходить в русское подданство в 70-е годы XVIII в. В 1770 г. представители буджакской и едисанской орд явились к русскому командованию и заявили о своем «отложении» от Турции и переходе на сторону России. Ими было дано обязательство склонить к тому же едичкульскую и джембойлукскую орды. Новый этап в присоединении их к России был связан с заключением в 1774 г. Кючук-Кайнарджийского мирного договора, завершившего русско-турецкую войну 1768—1774 гг. Статья 3 договора провозглашала независимость от Турции народов Правобережья Кубани: «Все татарские народы: крымские, буджакские, кубанские, едисанцы, жамбойлуки и едичкулы без изъятия от обеих империй имеют быть призваны вольными и совершенно независимыми от всякой посторонней власти, но пребывающими под самодержавной властию собственного их хана Чингисского поколения, всем татарским обществом избранного и возведенного»¹³.

Манифест о присоединении Крыма 1783 г. и договор, подписанный русским послом в Константинополе, официально признали русское подданство ногайцев. Всего, согласно статистическим данным того времени, в подданство России перешли 9288 ногайцев¹⁴.

В этот же период в русское подданство перешла часть абазин и адыгов, осетины. В 1774 г. к России присоединилась основная часть Осетии, а в 1871 г. в ее состав вошла и Западная Осетия. Заметно усилились связи с Дагестаном и Закавказьем¹⁵. Так, 24 июля 1783 г. в крепости Георгиевск был подписан договор о переходе Грузии под протекторат России. Этому способствовал ряд причин, в особенности постоянная опасность для Грузии со стороны Ирана и Турции, которая грозила национальному существованию первой. Единственным выходом из этого положения царь Картлийский и Кахетинский Ираклий II считал укрепление политических, культурных и религиозных связей с Россией, в связи с чем в конце 1782 г. обратился к Екатерине II с письмом, в котором просил принять Грузию под верховную власть России. Россия также стремилась упрочить свои связи в Закавказье и вообще в кавказском регионе, поэтому решение о договоре с Грузией было принято достаточно быстро. Согласно договору, Ираклий II признавал протекторат России (ст.1), отказывался от самостоятельной внешней политики (ст.4), в Восточную Грузию вводились русские войска, а при грузинском царе должен был состоять русский представитель¹⁶. Вслед за этим, в мае 1802 г., было объявлено об упразднении царства Багратионов и введении нового управления в Тифлисе. Аналогичным образом совершалось и присоединение Мегрелии, Имеретии, Гурии и Абхазии, перешедших в течение первого десятилетия XIX в. под протекторат России¹⁷.

Еще в 1588 г. российское подданство добровольно приняли перешедшие р. Терек из Чечни и Ингушетии окочане. С конца XVI в. началось добровольное вхождение в состав России горских обществ Дагестана, часть которых приняла российское подданство уже к 1614 г., а к 1635 г. все дагестанские общества Каспийского побережья были ориентированы на Россию¹⁸. В 1783 г. акт принятия подданства России был принят карачаевцами.

В XVIII в. вступили в новую фазу русско-чечено-ингушские связи. Во время похода Петра I в Прикаспий были приняты под покровительство равнинные чеченцы, которые до этого находились в зависимости от кумыкских владетелей. К середине XVIII в. русская ориентация основной массы вайнахского населения определилась: чечено-ингушский этнос стал активно включаться в торгово-экономические и культурные связи с Русским государством. Исследователями отмечается, что одними из первых установили тесную связь с Россией карабулаки. В 1762 г. в присутствии официального представителя России союз был оформлен на массовом сходе 22 старшин, представлявших восемь наиболее крупных фамилий¹⁹. В 1770 г. вхождение ингушей в подданство России завершилось. Что касается чеченцев, то они фактически находились под покровительством России с января 1771 г., но юридически это не получило никакого оформления.

Но уже во второй половине века под покровительством России находились вся Ингушетия и часть Чечни²⁰. Об этом также свидетельствуют источники того времени — опубликованные документы Архива внешней политики России: «Постановление, заключенное с чеченцами о вступлении их в подданство России», «Клятвенное обещание чеченских старшин при вступление в подданство России», «Пункты, на которых чеченский народ обязывается быть в верноподданичестве Всероссийской империи» (1807 г.)²¹. С чеченской стороны документы подписали пятьдесят два старшин и почетных людей²²; с российской стороны присягу в верноподданстве России принял граф И. Гудович. Немного ранее, в 1770 г. изъявили желание оформить официальное вступление в подданство России ингуши²³. А в августе 1810 года комендантом Владикавказского военного укрепления И. Дельпоццо был заключен договор с представителями шести влиятельных ингушских фамилий о принятии ими подданства России²⁴.

Продвижению России на Северном Кавказе способствовало, в том числе, и наличие пророссийских политических настроений среди определенной части местного населения. Они обуславливались тем обстоятельством, что в России, как мощном военном и политическом факторе, были заинтересованы различные общественные слои, стремившиеся использовать его в своих целях. Сфера распространения этих настроений, бывало, сужалась, в том числе из-за просчетов русской администрации, желавшей ускорить вовлечение новоприобретенных территорий в общеимперскую систему²⁵. Однако, в целом же утверждать об устойчивых внешнеполитических предпочтениях народов Северного Кавказа в XVIII веке было бы преувеличением. Политические и военные задачи России на Северном Кавказе значительно облегчались отсутствием единства между народами региона, внутренними усобицами и разногласиями.

Исследователями отмечается, что вхождение в состав России северокавказских этносов в XVI—XVIII и даже в начале XIX вв. не означало тогда распространения на них военно-административной власти и законов России. Народы и владения оставались феодально-раздробленными, находясь под управлением местных князей и общинных верхов, которые многократно меняли свою позицию по отношению к Российской империи; однако возрастание военной и политической мощи последней в Северном Причерноморье и Предкавказье, заселение этой территории русскими крестьянами и казаками явилось необходимым фактором усиления ориентации коренных народов на Россию²⁶.

Активная политика России на Кавказе была вызвана комплексом причин, важнейшей из которых были ее геополитические интересы. Северный Кавказ являлся ареной внешней политики целого ряда государств, ожесточенная борьба между которыми за влияние в регионе продолжалась в течение многих десятилетий. В этом плане наиболее опасными противниками России были Иран и Турция, действовавшие не только с помощью прямых военных вторжений, но и подстрекая местное население на вооруженные выступления. Правительство, учитывая данные обстоятельства, попыталось привлечь на свою сторону горские народы различными мероприятиями. Однако они, как и насильственное подавление выступлений горцев, желаемого результата долго не приносили.

В 1786 году Г. А. Потемкиным было разработано, в дальнейшем утвержденное Екатериной II «Положение о горских народах», которое предполагало постепенное превращение горцев в военно-служилое сословие по образцу казачьего войска с теми же функциями. Это, по замыслу автора, открыло бы им путь «к славе, чести и почестям» и, в конечном итоге, к слиянию с империей. Предусматривалось избавление горцев от земельной тесноты путем предоставления им равнинных территорий. Одним из краеугольных принципов программы Г. А. Потемкина провозглашалось уважительное отношение к местному населению, пробуждение симпатий к России («не допускать своевольства», «ловить сердца и привязывать к себе»)²⁷. К сожалению, попытки осуществления этого проекта натолкнулись на множество объективных и субъективных препятствий, как с русской, так и с кавказской стороны.

1.2.ПРАВОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В КОНТЕКСТЕ

МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII — ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX В.

После заключения Кючук-Кайнарджийского договора отношения между Российской империей и Северным Кавказом перешли на новый виток развития. В этот период началось окончательное заселение и освоение Предкавказских степей. В результате проведения военно-казачьей и крестьянской колонизации стало активно расти население Кавказской линии, достигнув, например, в 1785 г. 200 тыс. человек²⁸. В это же время начались мероприятия по сооружению сплошной кордонной линии от Моздока до Азова, завершившиеся созданием правого фланга, центра и левого фланга, которые к концу XVIII века составили единую Кавказскую линию, протянувшуюся вдоль Терека и Кубани от Каспийского до Черного моря.

Последствия русско-турецкой войны для Северного Кавказа состояли и в том, что там, после многих десятилетий явного и скрытого соперничества между Россией и Турцией, произошел заметный перевес в пользу России. Как уже указывалось выше, в 60-х — начале 80-х гг. XVIII века Осетия, Ингушетия, Чечня и Кабарда изъявили покорность России. Местные владетели и народы считали, что Россия брала их под свое покровительство, но это не означало умаление их самостоятельности, обычаев, верований, нравов и т. д. Русские власти зачастую понимали «подданство» буквально, что приводило к острым конфликтам, кульминацией которых стала Кавказская война²⁹.

По сравнению с «царствами», «княжествами» и «ханствами» Закавказья, раннеполитические и догосударственные образования Северного Кавказа являлись в гораздо большей степени объектами, чем субъектами международных отношений. Их интересы отодвигались на второй план перед соображениями «высокой» политики и дипломатии. Так, в жертву русско-иранскому союзу были принесены спокойствие и благополучие многих народов Дагестана. А в жертву планам Петербурга в Крыму, Причерноморье и на Украине — надежды прорусских «партий» на Северном Кавказе³⁰. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года, санкционировавший присоединение Кабарды и Осетии к России и формальную независимость ногайцев Северо-Западного Кавказа, лишний раз подтвердил, что решение вопроса о международно-правовом статусе этого региона является прерогативой великих держав и не принадлежит к сфере двусторонних русско-северокавказских отношений.

Кючук-Кайнарджийский договор развязал России руки на Центральном Кавказе и Предкавказье (а также в Крыму — условием, согласно которому он признавался независимым, прежде всего от турецкого султана). Началось строительство Азово-Моздокской линии (от устья Дона — Черкесск, Ставрополь, Георгиевск, Екатериноград, Моздок и более мелкие укрепления между ними). Возводятся форпосты и к югу от Азово-Моздокской линии, главным из которых был Владикавказ (1784 г.) у входа в Дарьяльское ущелье. В 1786 году учреждается Кавказское наместничество с центром в Екатеринограде. Южная граница России превращались в базу для военного и демографического наступления дальше на юг. На очереди встали территории, расположенные между Азово-Моздокской линией и Кубанью, заселенные ногайцами, которые находились в вассальной зависимости от крымского хана.

Но и Турция делала все, чтобы удержаться на Северном Кавказе. В 1781 году она сооружает крепость в Анапе, укрепляет Сунжук-кале и призывает черкесов к борьбе с Россией.

В 1783 году внутренние распри в Крыму дали России повод для вмешательства, в результате чего она присоединила и Крымское ханство, и зависимую от него правобережную Кубань (Константинопольская конвенция 1783 г.) Сфера влияния Турции на Северном Кавказе резко сузилась. Тогда Порта сосредоточила свое внимание на черкесах левобережной Кубани, с которыми у нее были давние торговые (в основном работорговля), политические и отчасти духовно-культурные связи, осуществлявшиеся через турецкие крепости на черноморском побережье. Турецкое влияние в Черкесии в той или иной форме проявлялось еще долго. Но постепенно оно вытеснялось влиянием русских, которое усиливалось и в других районах Северного Кавказа.

Во время второй русско-турецкой войны 1787—1791 года Турции и ее ставленникам, из которых особо видной фигурой был Шейх Мансур, не удалось организовать массовый подъем северокавказских горцев против России, чтобы превратить регион в театр боевых крупномасштабных действий. 30 сентября 1790 года русские разгромили османов на реке Тотамыш (около современного Черкесска), а 22 июня 1791 генерал И. В. Гудович взял штурмом Анапу. Несмотря на эти победы, Ясский мир 1791 года лишь подтвердил условия Кючук-Кайнарджийского договора и Константинопольской конвенции 1783 года, не принеся никаких территориальных изменений на Северном Кавказе. Россия согласилась вернуть Анапу и по-прежнему считала закубанские народы зависимыми от Турции. Однако Турции пришлось признать присоединение к России Крыма, территории между Бугом и Днестром³¹.

Несмотря на это, после Ясского мира 1791 г., османские власти снова заметно активизировали свою кавказскую политику. Избегая открытого столкновения с Россией, Турция стремилась возродить былое влияние посредством усиления торгово-хозяйственных, военно-политических и религиозных связей населения Северо-Западного Кавказа с глубинными районами империи, которые осуществлялись через вновь отстроенные крепости Суджук-Кале и Анапа³².

Проводилась политика и объединения горцев Западного Кавказа под эгидой Османской империи. Но она, однако, не предусматривала политической консолидации народов, в ее основе лежало стремление подчинить централизованному контролю турецкой администрации военно-экономический потенциал региона, с целью дальнейшего использования кавказских народов в вооруженной борьбе против России.

В начале XIX века Россия находилась в состоянии поиска путей и методов установления контроля над обстановкой на Кавказе, что осложнялось наличием фактора соперничества с Турцией, Ираном и стоявшими за ними европейскими державами. Российская империя в рассматриваемый промежуток времени была преимущественно занята европейской политикой. Между тем, внутренние социально-экономические процессы в крае, а также сложная международная обстановка заставляли российское правительство искать эффективные средства закрепления на Кавказе.

Турция и Иран, несмотря на наметившийся упадок в их экономике и социально-политической сфере, продолжали играть в регионе важную роль при поддержке европейских держав. На Черноморском побережье Северного Кавказа Турция владела рядом крепостей, но фактически территория Кубанского левобережья продолжала оставаться неподконтрольной османским властям. Последним приходилось порой ощущать на себе особенности набеговой системы горцев. Россия, связанная с Портой союзническими обязательствами, до 1806 года старалась не поддаваться на провокации и без лишней необходимости не преследовать горцев на территории, формально принадлежащей Турции. В это время действия османских и персидских агентов ухудшали отношения России с кавказскими народами, но не могли решительно переломить ситуацию в пользу региональных империй. Российским властям на Кавказе приходилось противостоять не только подрывной деятельности Тегерана и Стамбула, но и произвольной трактовке подданства и присяги местными правителями и «вольными обществами».

Следует отметить, что Кавказ являлся для Англии и Франции точкой политического давления на Российскую империю. Дипломатическая и военно-консультативная деятельность указанных стран в регионе позволяла частично отвлечь Петербург от европейских проблем. Дипломатические игры Первой империи и Великобритании зависели от европейских событий. Франция и Англия поддерживали у Персии и Османской империи претензии на территорию Кавказа. По сути, они подталкивали региональные державы к столкновению с Россией, что выражалось в попытках создания антироссийских союзов, снабжении оружием, боеприпасами, помощи военных специалистов армиям султана и шаха. Были сделаны попытки закрепления британских и французских коммерсантов и военных на Черном и Каспийском морях. Российская дипломатия стремилась ограничить всеобъемлющее влияние европейских дипломатов на турецкое и персидское правительство³³. Реально переломить ситуацию в свою пользу Россия смогла лишь после военных побед над Турцией и Ираном и разгрома наполеоновской Франции.

Политика Франции в регионе в 1801—1812 годах имела незначительные последствия для России. Кавказ в политике Наполеона был лишь средством для дипломатических манипуляций и угроз английским колониям. После завершения наполеоновских войн Франция практически уходит с территории Кавказа, и ее присутствие оставалось лишь на уровне дипломатических представительств и консульств. Дипломатия Великобритании была направлена на дестабилизацию обстановки на Кавказе. Вне зависимости от состояния взаимоотношений Лондона и Петербурга ее деятельность была направлена против упрочения позиции России на указанной территории.

Россия, учитывая международную обстановку, пыталась на Северо-Восточном Кавказе вести более осторожную политику, последовательно проводить линию «ласкания» местных владетелей, одновременно продолжая строительство Кавказской линии. Все это дало позитивный результат. В 1792 г. ряд владетелей Северо-Восточного Кавказа решили принять подданство России, а это в свою очередь усилило антироссийскую деятельность Турции в регионе, находившую всестороннюю поддержку Англии и Франции.

На рубеже XVIII—XIX вв. кавказская политика России носила двоякий характер: с одной стороны она пыталась выставить себя в качестве «миротворца», а с другой — прибегала к использованию военной силы³⁴.

В свою очередь, как уже было сказано выше, сначала наполеоновская Франция, а потом и Англия стремились отвлечь внимание России от западных проблем обострением российско-иранских и российско-турецких отношений на Балканах и на Кавказе, субсидируя антироссийскую политику Османской империи и Персии в регионе.

Таким образом, причинами провала дипломатических переговоров России с Ираном и Турцией, проходивших в 1807—1808 гг. стали, с одной стороны, активное противодействие Англии, Франции и Австрии; а с другой — территориальные претензии самих воюющих сторон друг к другу³⁵. К этому времени относится и усиление позиции Великобритании в Стамбуле и Тегеране. Успехом английской дипломатии стало подписание двух договоров в 1809 г.: англо-иранского и англо-турецкого. В том же году Лондон организовал союз Турции и Ирана, предусматривавший объединение военных сил на кавказском фронте. В целом политику Англии и Франции в период с 1801 по 1815 года характеризовало соперничество друг с другом и практически неизменная ориентированность против российского присутствия на Кавказе.

В этот период одновременно с военными действиями шли дипломатические переговоры о заключении мира России с Турцией и Ираном.

С самого начала российско-иранской и российско-турецкой войн условия будущего мирного договора стали предметом торга европейских держав с Россией и Турцией. Париж одновременно вёл переговоры в отдельности с Петербургом, Стамбулом и Тегераном. Таким путём Наполеон стремился добиться максимальных уступок от договаривающихся сторон, как в Европе, так и на Ближнем Востоке³⁶. При этом одним из центральных вопросов во франко—российских переговорах в Тильзите стал раздел самой Османской империи.

В качестве условий перемирия в 1807 г. на кавказском фронте стал принцип status guo ad presentem: каждый на своей стороне располагается, как хочет; также принятие ахалцихским пашой обязательства пресечь набеги дагестанцев на грузинские владения.

Во время переговоров в Яссах, российской делегацией было решено вывести за рамки обсуждений вопрос о набегах дагестанских отрядов. Однако, выдвигаемые взаимонеприемлемые условия к миру были основными причинами безрезультатных исходов переговоров в Яссах. После подписания в 1809 г. англо—турецкого договора, Османская империя в 1810 г. возобновила военные действия.

В 1810 г. российское правительство решило включить в условия будущего мира согласие Порты на передачу России Ахалцихского пашалыкства, «…служащего хищным лезгинам… верным убежищем». Но переговоры вновь завершились безрезультатно. Османская империя чувствовала приближение франко—российской войны. Однако, непредсказуемость итогов будущей войны подтолкнули Турцию к подписанию мирного договора 16 мая 1812 г. в Бухаресте³⁷.

Александр I, ратифицировав Бухарестский договор, в предписаниях Главноуправляющему на Кавказе Ртищеву (5 августа 1812 и 7 января 1813 гг.) давал указания «не спешить с возвращением» Турции крепостей Кавказа, занятых российскими войсками в ходе войны 1806—1812 гг., «стараясь как можно дольше удержать их» за российской стороной³⁸. В свою очередь, Турция истолковывая по-своему статьи Бухарестского договора, потребовав возвратить ей «как бывшие турецкие владения на Северном Кавказе», так и Абхазию, Имеретию, Мингрелию и Гурию, т.е. всю Западную Грузию.³⁹ Россия считала эти требования, как «…превышение предела» ст. «VII» Бухарестского договора⁴⁰.

Для оказания давления на Россию, Турция открыто поддерживала Персию в российско-иранской войне, призывала мусульман Кавказа к священной войне против «неверных» и т. д.

Россия, ведя войну на два фронта, продолжила одновременно и мирные переговоры с Ираном. Тегеран еще в 1804 г. предложил подписать мирный договор, однако, мирный процесс длился 9 лет, прерываясь и возобновляясь, идя параллельно с военными действиями. Их объединял один фактор — обе стороны выдвигая встречные условия, до конца стояли на своих позициях. Иран, несмотря на неудачи в войне, настойчиво предлагал подписать мир на основании status quo с признанием законной власти Фетх-Али-шаха, а Россия — уступки Тегераном территории по рекам Кура, Аракс и Арпачай. Для достижения поставленной цели обе стороны использовали все средства. Так, Петербург даже пытался подкупить персидских министров; обе стороны в дискуссиях пытались подкрепить свои позиции ссылками на историческое прошлое⁴¹.

Так, Цицианов утверждал, что Дагестан и другие территории Закавказья издревле находились в составе Грузии, а Аббас—Мирза заявлял о распространении границ Персидской империи до земель Моздока. Одним из дискуссионных вопросов был вопрос о Восточной Грузии, возвращение которой упорно добивался Иран. Если Россия в переговорах с Турцией учитывала условия прежних договоров, то в переговорах с Ираном она игнорировала предыдущие российско-персидские соглашения⁴².

Согласно Финкенштейнскому договору 1807 г. Париж стал активно вмешиваться в российско-иранские переговоры. Ст. «II» гарантировала Ирану «неделимость его нынешних границ», а ст. «III» признавала Грузию «…законно принадлежащую Персии». В 1809 г. Иран подписал с Англией договор, направленный против России и Франции. Согласно ст. «IV» Великобритания брала на себя обязательства обеспечения иранской армии военно-техническим снаряжением или денежными субсидиями; а также что если «…британский король заключит с европейским государством, — говорилось в документе, — занявшим персидскую территорию, мир, то он направит все усилия на заключение мира также и между этим государством и Ираном»⁴³. Кроме того, в договоре оговаривались сроки предоставления этих субсидий — до тех пор, пока занята «территория Ирана европейскими войсками» или же до заключения мира.

12 октября 1813 г. в Гюлистане был подписан мирный трактат, состоящий из 11 статей. Основой мирного соглашения стал принцип status quo ad presentem, то есть установление границ по территориям, оккупированным в ходе войны. Согласно ст.«II», судьба Талышинского ханства окончательно должна была решиться при демаркации границ, в последующем эта статья стала предметом разногласий и противостояний двух держав. Ст. «III» признавала за Россией ханства Карабахское, Гаджинское, Щекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское, а также «…весь Дагестан, Грузию с Шурагельской провинцией, Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию». Западная Грузия находилась в составе Османской империи, что подтверждалось Россией в Бухарестском договоре 1812 г. Ст. «V» предоставляла только России право содержать военно-морской флот на Каспийском море.

При подписании Гюлистанского договора к нему был приложен «Сепаратный акт», согласно которому иранская сторона при ратификации договора императором имела право просить у него уступки Персии некоторых территорий Закавказья, уже вошедших в состав России, включение которого дало возможность Ирану вернуться к пересмотру пунктов договора⁴⁴. Требование Ирана о пересмотре мирного договора основывалось не только на поддержке Англии и ряда проирански настроенных правителей Кавказа, но и на нечеткости формулировок «Сепаратного акта» и некоторых статей текста самого Гюлистанского договора и затягивания ратификации его императором. Приграничный вопрос давал обеим сторонам возможность в любое время вступить в конфликт и, «если даже пограничная линия… была бы очерчена, то все равно война началась бы, ибо каждая сторона могла найти для себя повода»⁴⁵.

Таким образом, Гюлистанский договор не стал прочным юридическим фундаментом для стабилизации обстановки на Кавказе и установления дружеских отношений между Россией и Ираном, как это было декларировано в преамбуле договора, тем более что Иран и Турция планировали возвращение своих бывших кавказских территорий, а Россия стремилась расширить границы до «естественных рубежей по рекам Кура, Аракс и Арпачаю».

В середине 20-х годов XIX века отмечается активизация антироссийских сил в Абхазии и в Закубанье, чему способствовала деятельность турецкой администрации в опорных пунктах Османской империи на Черноморском побережье.

Во второй половине 20-х годов XIX века активизируются враждебные действия Ахалцыхского и Анапского пашей. Султанская агентура действовала в Закубанье, в Дагестане и Чечне, но попытки развязать «партизанскую» войну в тылах российской армии на Кавказе не имели успеха. Начало военных действий 2 апреля 1828 года характеризовалось блокированием турецких гарнизонов в крепостях восточного берега Черного моря, а также поражением войск султана. Основная часть народов Кавказа осталась равнодушной к турецким призывам, при этом турки потеряли основные опорные пункты для реализации своих планов в отношении Кавказа. Антироссийская пропаганда турок на Кавказе не имела тех значительных последствий, на которые рассчитывал Стамбул. Адрианопольский мир 1829 года ознаменовал собой завершение юридического закрепления пребывания всего Кавказа в составе Российской империи⁴⁶.

Итак, в первой трети XIX века Россия выиграла две войны у Ирана (1804—1813 и 1826—1828) и две у Турции (1806—1812 и 1828—1829). По условиям Бухарестского мира 1812 г. Османская империя сохраняла за собой все ранее принадлежавшие ей земли по левому берегу Кубани, включая черноморское побережье Западного Кавказа. Однако после русско-турецкой войны 1828—1829 гг., положение изменилось в пользу Российской империи⁴⁷.

Как было сказано, 14 сентября 1829 года в Адрианополе был подписан мирный договор, завершивший русско-турецкую войну 1828—1829 гг.⁴⁸, согласно которому Турция потеряла черноморский берег от устьев Кубани до северной границы Аджарии и почти весь Ахалцыхский пашалык. Все это с прилежащими районами переходило к России. Турция отказывалась от претензий на ранее отошедшие к России территории Закавказья (ст.4). Русские торговцы получили право экстерриториальности и свободы коммерции на всей территории Османской империи. Черноморские проливы объявлялись открытыми для торговых судов (ст.7). В дальнейшем, отдельные статьи Адрианопольского договора были развиты в Лондонских конвенциях 1840 и 1841 гг. о международном статусе Черноморских проливов, что также было большой победой Российского государства в укреплении своего положения на Кавказе.

1.3.ЗАВЕРШЕНИЕ ВХОЖДЕНИЯ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

В СОСТАВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

До начала XIX века Российское государство не могло получить, хотя было и крайне заинтересовано, преимущественного положения на Кавказе из-за влияния Османской империи и Персии в этом регионе. Император Александр I не был решителен в осуществлении внешнеполитических задач, касающихся формирования границ империи, как Петр I, и придерживался скорее дипломатической тактики «ожидания удобного случая», стараясь не осложнять отношений с ведущими европейскими державами, особенно в столь спорных вопросах, как новые территориальные приобретения⁴⁹.

Начало кавказской политики России было положено подписанием Павлом I 18 (30) января 1801 г. Манифеста о присоединении Грузии к России⁵⁰. Это важное решение повлияло на дальнейшие события на Кавказе. Россия теперь уже не косвенно, а напрямую должна была решать задачи военно-стратегического и политического характера, касающиеся ее территории.

Главное внимание правительства было обращено на формирование административной системы управления и социально-политических отношений в соответствии с российскими законами. Географическое положение Северного Кавказа наряду с экспансионистскими планами соседей и европейских держав требовали от России, прежде всего, военного преимущества, которое гарантировало бы незыблемость новых границ и государственных интересов. Однако сосредоточение значительных сил на Северо-Западном Кавказе и решительные действия для утверждения преобладающего влияния на северо-восточном берегу Черного моря не соответствовали планам Александра I. Он отдал предпочтение развитию торговых связей⁵¹. Для предотвращения противостояния горцев с Россией в первой четверти XIX века предлагалось развивать с ними экономические отношения.

Однако процесс утверждения на Кавказе не ограничивался торговыми связями. Российское правительство развивало помещичью колонизацию на юге России, в том числе на и Кавказе. Оно раздавало земли дворянской служивой аристократии и бюрократии, переселяло крестьян из внутренних губерний. В эти же районы устремлялись беглые крестьяне, находившие здесь сезонную работу в имениях помещиков или же пополнявшие ряды казачества, захватывавшего здесь земли⁵². Пополнение казачьего населения на землях Северного Кавказа проводилось двумя путями: во-первых, переводом сюда донских, волжских и запорожских казаков и, во-вторых, за счет государственных крестьян Кавказской области и внутренних губерний России.

Массовое заселение Северного Кавказа славянским населением началось еще в последней четверти XVIII в., после включения в состав Российской империи территории степного Предкавказья по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 года. Она носила в своей основе официальный характер и была тесно связана со строительством на Кавказе военно-оборонительных линий и укреплений. Екатерина II, бывшая в то время на российском престоле, поняв, что утверждение России на Северном Кавказе как стратегическая задача государственной важности — дело не одного года и не одной военной кампании, начала планомерное военно-политическое освоение этого региона.

Как известно, в 1777 году князь Григорий Потёмкин, занимавший тогда пост наместника Астраханского, Новороссийского и Азовского, представил Екатерине II доклад «Об учреждении линии от Моздока до Азова»⁵³. 24 апреля того же года появился монарший указ, предписывавший создание Азово-Моздокской оборонительной линии, положившей начало активному заселению Предкавказья и Северного Кавказа.

Помимо Азово-Моздокской оборонительной линии (с девятью мощными крепостями — Ставрополь, Георгиевск и др.) стали возводиться Черноморская и Кубанская укрепленные кордонные линии. Решались задачи не только военного, но и экономического характера, так как российские укрепления представляли собой военно-административные центры, начальники которых, в лице комендантов, обязывались обеспечить сбор сведений о соседних местных народах, относящихся к их ведомству⁵⁴. Круг задач местной администрации был связан с так называемой цивилизаторской миссией, предполагавшей способствовать торговым отношениям и устранению «варварских нравов» среди горских народов⁵⁵. В 1784 году была заложена крепость Владикавказ — важнейший стратегический пункт у входа в Дарьяльское ущелье. Одновременно шла военно-хозяйственная колонизация Северного Кавказа, преимущественно силами казачества⁵⁶, что являлось важным средством военно-политического и экономического утверждения России на Кавказе.

В конце XVIII в. при кубанских укреплениях для охраны новых границ было поселено 1000 семей донских казаков, образовавших Кубанский казачий линейный полк. Многие из переселенцев были староверами. При ранее устроенных крепостях и редутах они основали ряд станиц. Прибыв на линию, донские казаки получили 2-х летнюю льготу, в период которой они не несли службы, а обзаводились хозяйством и устраивали свои жилища⁵⁷. Центром, где сосредоточилось командование, стал Ставрополь.

В 1792 г. в соответствие с жалованной грамотой Екатерины Великой, по которой правобережная Кубань от устья до Усть-Лабинского редута передавалась в вечное владение Черноморскому войску, началось переселение бывших запорожских казаков на Кубань⁵⁸, в результате которого было основано 40 станиц. Землей Черноморского войска управляло войсковое правительство, во главе которого стоял атаман с судьей и писарем⁵⁹.

Итогом колонизации степного Предкавказья в XVIII веке стало возникновение в 1802 г. на огромном пространстве — от устья Лабы до Каспийского моря и к северу до Маныча — Кавказской губернии (с 1827 г. — области). В 1820 году к Кавказской губернии присоединилась Черномория, а Черноморское войско стало подчиняться начальнику Отдельного Кавказского корпуса (в то время генералу А.П.Ермолову).

Генералом А. П. Ермоловым, который в 1816 г. был назначен Командующим Отдельным кавказским корпусом и управляющим гражданской частью на Кавказе, выдвигается идея превращения Кавказской губернии в казачий край. 11 декабря 1823 г. правительство по предложению генерала приняло специальное положение, по которому упорядочивалось устройство казачьих войск: устанавливалась численность станиц, определялись штаты казачьих полков.

В июне 1832 г. из отдельных полков, находившихся на оборонительной линии, было создано Кавказское Линейное казачье войско, в состав которого вошли полки терских казаков, в также Волгский, Хоперский, Кубанский и Кавказский полки. Линейное войско имело существенные отличия от Черноморского, созданного в 1792 г. из бывших запорожцев⁶⁰. Черноморское войско имело свою компактную территорию, пожалованную Екатериной Великой по правой стороне р. Кубани, было однородным по национальному составу, имело сложившуюся систему самоуправления, традиции и обычаи. Черноморцы сохранили от Запорожской сечи куренное устройство, выборность атаманов, войсковых судей и писарей. Линейное войско создавалось из различных групп населения, было неоднородным по социальному и национальному составу, не имело общих традиций. Его границы часто менялись в зависимости от конкретной политической обстановки. Линейное войско имело в управлении много общего с гражданским населением и часто пополнялось за его счет.

Правительство стремилось пополнить линейное казачество переселенцами из малороссийских казаков, однодворцев, государственных крестьян. По Положению от 30 сентября 1832 г. на Кавказскую линию разрешалось переселяться казенным крестьянам внутренних губерний, чьи земельные наделы были ниже пяти десятин на душу⁶¹. Однако все меры, направленные к увеличению казачьего населения и укреплению пограничных районов, не давали желаемых результатов. Выходом из этого положения правительство считало перевод многих казенных селений в казачьи станицы, а крестьян — в казаки.

Важным шагом к достижению намеченной цели послужил Указ Николая 1 от 2 декабря 1832 г. «Об усилении обороны Кавказской линии посредством обращения в сословие линейных казаков жителей некоторых ближайших казенных селений»⁶², в результате чего более 30 сел с 1 января 1833 г. переводились в разряд казачьих станиц. Позже в казаки были переведены крестьяне еще ряда казенных сел.

Начиная с 40-х гг. одной из главных обязанностей линейцев стало заселение новых пограничных линий, устраивавшихся на землях горцев. В 1841 г. основываются первые станицы за Кубанью, на р. Лабе и её притоках, этот процесс продолжается и в последующие годы. С 1845 г. началось заселение станиц на Сунженской линии, возведённых в местах проживания чеченцев и ингушей. Большое количество переселенцев направлялось на новые линии из станиц и сёл, находящихся на территории края. Казаки из станиц Кубанской и Ставропольской бригад составили значительную часть поселенцев в новых станицах на р. Сунже. В середине XIX в. прошла новая волна переселения казачьих станиц. Казаки, переселённые в 20-е годы на Кубань, теперь переселялись на новые рубежи: реки Зеленчуки, Уруп, Лабу⁶³.

Российское правительство хорошо понимало, что для закрепления и удержания новых земель одной военно-казачьей колонизации недостаточно, хотя ей и отводилась роль одного из основных путей укрепления южных границ России. С конца XVIII в. центр тяжести в политике России на южном направлении начал переноситься на хозяйственное освоение земель Предкавказья, прежде всего за счёт переселения сюда крестьян из малоземельных центральных губерний.

Колонизацию, хотя нам представляется более удачным термин — «инкорпорация» — можно рассматривать через обоснование особого рода этого вида геополитических устремлений (и способов их реализации) у России. Этот способ имел существенные отличия от западноевропейской модели. Характерным для российской колонизации был не столько военный способ, сколько, так называемая, «народная колонизация». Кавказская война стала одним из решающих факторов, подготовивших почву для полного освоения Северного Кавказа⁶⁴. Окончание войны открыло возможности царскому правительству административными мерами, политическими усилиями и т. п. мирными по форме способами активно укреплять на Северном Кавказе позиции российской государственности.

Итак, в начале XIX века Россия продолжает активно проникать на Кавказ. Цели, которые она преследовала, носили преимущественно политический характер. Первой из них следует назвать потребность обретения новых, обусловленных геополитической ситуацией границ страны, необходимых для обеспечения стратегической безопасности южных районов Империи, второй являлось стремление по возможности усилить свое влияние на Ближнем и Среднем Востоке посредством Кавказа⁶⁵.

В этих условиях у России, на первый взгляд, оставалось одно основное средство воздействия на ситуацию — военные действия. Однако, учитывая пророссийскую ориентацию немалой части кавказских народов, нельзя утверждать, что этот метод был единственным. К тому же в практике всех европейских держав были хорошо зарекомендовавшие себя способы контроля местной элиты: планомерное втягивание в совместные проекты, подкуп, заложничество, устрашение и так далее, вместе с тем приобщение к образованию и культурным ценностям. На данном этапе Российская империя смогла достичь значительных результатов, заключавшихся в присоединении больших территорий Закавказья, связанных с южнорусскими владениями России сухопутными и морскими коммуникациями. В состав России вошли Восточная Грузия, Абхазия, Мегрелия, Имеретия, Гурия, значительная часть ханства Северного Азербайджана. Однако, не все проблемы, стоявшие перед Петербургом, на Кавказе были решены: в отличие от народов Закавказья, горские народы Северного Кавказа практически не находились под российским управлением, что создавало постоянную угрозу тылам и коммуникационным линиям российских войск в Закавказье. До Адрианопольского трактата 1829 года под контролем Турции оставались Черноморское побережье Кавказа и Закубанье⁶⁶, что создавало для России ряд сложностей и на Северном, и на Южном Кавказе.

В результате войн с Турцией и Ираном к 1830-му году во владение Российской империи формально переходит весь Северный Кавказ, а присоединение Ахалкалаки и Ахалцихе еще больше изолирует от османского влияния Чечню, Дагестан, Кабарду⁶⁷. Кроме того, присоединение закавказских пашалыков Порты позволяет Петербургу создать полосу безопасности между Грузией и Портой.

В период с 1816 по 1826 год российская военно-политическая практика на Кавказе связана с деятельностью А. П. Ермолова. Перед ним стояли две задачи — усмирение горцев Северного Кавказа и упрочение позиций России в Закавказье. Выполнение первой задачи осложнялось спецификой традиционного уклада горских народов (включавшего в себя набеговую систему) и нюансами конфессиональной обстановки в регионе. При Ермолове продвижение России на Северном Кавказе приобретало характер системы, выражавшейся в строительстве укрепленных линий, крепостей, рубке просек, военно-экономической блокады. Данные стратегически необходимые меры приводили в ряде случаев к антироссийским выступлениям. Однако нельзя сводить ермоловский «арсенал» умиротворения горцев к одним лишь военным мерам⁶⁸. При генерале А. П. Ермолове широко стали практиковаться устройство военных поселений, значительное перемещение горского населения региона (осетин, ингушей, кабардинцев, закубанцев и др.). Все это привело к участившимся восстаниям народов Кавказа, которые в 20—е годы XIX в. стали приобретать повсеместный и массовый характер. Движение горцев под флагом мюридизма развернулось в 30—е годы XIX в.⁶⁹, хотя это учение стало распространяться на Северо-Восточном Кавказе еще в 20—е годы XIX в.

Политика России на Северном Кавказе в конце XVIII и в начале XIX в. была осторожной, в ней доминировали методы так называемой политики «ласкания», покровительства северокавказских правителей пророссийской ориентации, основной массы населения, в частности плоскостной части Северо-Восточного Кавказа, выступающих за развитие мирных отношений с царской Россией, за налаживание торгово-экономических связей. Такая дифференцированная политика, проводимая с учетом местных условий и международного положения Кавказа, конкретно сложившейся ситуации, усиливала симпатии к России у большей части северокавказских правителей и основной массы населения, способствуя успеху внешнеполитических планов Российской империи.

Присоединение Северного Кавказа к Российской империи явилось поворотным событием в истории народов региона, приведшим к прекращению междоусобных войн, работорговли и постепенному развитию народного хозяйства, к экономической, политической и правовой интеграции с Россией.

1.4.ОРГАНЫ РОССИЙСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ

По мере присоединения кавказских территорий перед Россией вставала проблема управления ими. Предстояло найти такую форму имперского присутствия в этом регионе, которая, прежде всего, позволила бы обеспечить там социально-политическую стабильность. Дело осложнялось целым рядом факторов. С точки зрения языка, религии, культуры, внутреннего устройства, кавказские государственные, полугосударственные и догосударственные образования были неоднородными. Внутри них зачастую царила раздробленность и усобицы, а между ними — вражда и соперничество. Административно-судебное единообразие существовало лишь в пределах одной территориально-политической единицы. Однако пользы от такого единообразия, как правило, было немного, ввиду произвола правителей и феодалов, хаоса в поземельных отношениях и налогообложении, междоусобных раздорах и разбоях, сопровождаемых нескончаемой кровной местью⁷⁰.

Приобретенные Россией на Кавказе территории исследователи разделяют на две основные категории — те, которые находились как бы в вассальных отношениях с империей, и те, что попали под прямое имперское управление. В первом случае Россия, сохраняя местным владетелям их прежний статус и наследственно-династические права, брала их на свое содержание и на свою военную службу, обычно присваивая им ранг генерал-майора. Таким образом, власть ханов, князей, уцмией, беков обретала новые формы легитимации. Однако в практическом плане новая властная иерархия мало изменила внутрисоциальную систему. Вторую категорию составляли те российские владения на Кавказе, где была введена имперская администрация, что отнюдь не означало, что из присоединенных территорий сделали русские губернии. На государеву службу, гражданскую и военную, рекрутировались представители местных народов, не обязательно принадлежащие к социальным верхам или христианской вере. Главным критерием были лояльность к России и профессиональная пригодность⁷¹.

Российские власти понимали, что унификация региона по образцу общеимперскому будет малоэффективной. Русская администрация на присоединенных территориях носила по преимуществу военный и чрезвычайный характер. Однако со стороны России имелось понимание негативных последствий быстрой ломки традиционного социально-экономического, политического и культурного уклада. Отсюда — терпимость к местному административному разнообразию. Имперская власть вводилась далеко не везде, но и там, где вводилась, зачастую носила номинальный характер.

Возможно выделить три этапа в процессе административного строительства на территориях Северного Кавказа, отличавшихся определенными формами и методами управления.

Первый — с середины 70-х гг. XVIII века, с момента присоединения территорий, населенных кабардинцами, осетинами и ингушами, что явилось толчком к формированию военно-административных центров (русских крепостей), до 1785—1796 гг., то есть время деятельности Кавказского наместничества (Астраханская и Кавказская области), управление территориями которого было организовано по примеру центральных российских губерний, а Наместнику были предоставлены широкие военные и гражданские полномочия. В именном Указе Екатерины II от 9 мая 1785 года Кавказская область переименуется в губернию, где в дальнейшем были созданы административные и судебные учреждения по образу и подобию внутренних губерний Российской империи XVIII в.

Второй период связан с преобразованием в 1796 году Кавказского наместничества в Астраханскую губернию, управление которой вверялось военному губернатору и начальнику гражданской частью, а также с введением в 1800 году института главного пристава, как посредника между горским населением и царской администрацией с крайне ограниченными полномочиями исполнительной власти.

Третий период по времени самый длительный — 1801—1844 гг. Ему свойственна заметная активизация предпринимаемых царским правительством государственно-административных мероприятий во всем Кавказском регионе и на северокавказских территориях, в частности. К этому времени управление ими окончательно оформилось как военно-гражданское. Нововведением стал раздел Астраханской губернии на две области — Кавказскую и Астраханскую (1802 г.), с уездным делением и губернским правлением на общих для остальной части России положений. Общее управление этими губерниями, как и управление Грузией, было вверено главноуправляющему Кавказом, которому принадлежали функции военной гражданской власти. 15 ноября 1802 г. Кавказская губерния была преобразована и составилась из пяти уездов: Кизлярского, Моздокского, Георгиевского, Александровского и Ставропольского; губернским городом стал Георгиевск, одновременно ставший центром по управлению Кавказской, Астраханской губерниями и Закавказьем. Однако уже в двадцатых годах XIX в. был разработан проект преобразований, в числе которых предлагалось губернию переименовать в область; областным городом назначить Ставрополь. И уже Указом Сената от 10 августа 1822 г. Кавказская губерния из-за малонаселенности была переименована в область⁷²: областным городом становится Ставрополь. В это же время образовалось Кавказское областное управление.

6 февраля 1827 года было принято «Учреждение для управления Кавказской областью»⁷³, положившее начало как конструированию северокавказского региона в составе Российской империи, так и построению новой довольно эффективной системы судебной власти⁷⁴.

Управление Кавказской областью, которая учреждалась в пределах бывшей Кавказской губернии, носило 4-х уровневую структуру: 1) Главное управление на Кавказе с центром в Тифлисе; 2) Областное управление с центром в Ставрополе; 3) Окружное управление с центрами в городах: Ставрополь, Георгиевск, Моздок и Кизляр; 4) Волостное управление⁷⁵.

Возглавлял всю систему управления Главноуправляющий, перечень обязанностей которого был условно разделен в законе на три сферы компетенции: надзор за «движением дел» в органах исполнительной и судебной власти, контроль соблюдения законности и хозяйственная (преимущественно фискальная) деятельность⁷⁶. Аналогичный принцип классификации полномочий был воспроизведен в законе и в отношении областного уровня местной власти. Вторую ступень властной вертикали в Кавказской области представляло областное управление, которое было разделено на общее и частное управление⁷⁷.

Кавказское областное управление делилось на общее и частное. Общее областное управление возглавлялось областным начальником, назначенным из военных чинов. Оно разрешало вопросы внешнего и внутреннего управления области, вело общий контроль за деятельностью областных правительственных и судебных учреждений. Согласно §12 «Учреждения для управления Кавказской области» от 6 февраля 1827 г. «Начальник Кавказской Области есть воинский чиновник. По предметам внешней безопасности и по управлению расположенными и водворенными на линии войсками имеет он права и обязанности Дивизионного Начальника»⁷⁸.

Частное областное управление возглавлялось гражданским губернатором, который ведал: административным руководством и контролем за деятельностью правительственных учреждений, осуществлял общий полицейский надзор в области, следил за выполнением денежных и натуральных повинностей. Непосредственно подчинялся Кавказскому Наместнику и Сенату⁷⁹. Каждый округ делился на волости, составлявшие нижнюю ступень в системе управления Кавказкой области. Волостное управление осуществлялось волостными правлениями в составе головы, двух выборных и писаря, а в селениях — старшинами и десятскими. Из-под управления волостей были выведены представители военных ведомств и помещичьи крестьяне. Волостное правление осуществляло ряд хозяйственных функций; полицейские обязанности его полностью соответствовали обязанностям земских судов в округах; судебные полномочия сводились к исполнению судебных приговоров и разбирательству «маловажных» дел.

Таким образом, Учреждение 1827 г. описывало четкую структуру органов управления в Кавказской области, заложив, тем самым, прочный фундамент под дальнейшую интеграцию региона в политико-правовое пространство Российского государства.

В этот период началось администрирование северокавказского региона, правда, только на низовом уровне. Первые административные преобразования на Северном Кавказе были проведены в начале XIX в.: для управления коренным населением была создана система приставств. Приставские правления вводились у народов, вошедших в состав России «для присмотра за поведением» местного населения и исполнения ими распоряжений правительства»⁸⁰.

Одним из первых народов, у которого была введена такая система, стали ногайцы, относимые к так называемым кочующим внутренним инородцам, находившиеся во введении Кавказского генерал-губернатора, а с 1802 г. — государственной коллегии иностранных дел. Непосредственное же управление ими возлагалось на Главного пристава и подчиненных ему частных приставов⁸¹, назначаемых русской администрацией, которые в своей деятельности руководствовались Инструкцией от 28 мая 1802 г.

Согласно зафиксированным положениям в «Учреждении для управления Кавказской Областью», все инородцы в Кавказской области подразделялись на внутренних и внешних. К внутренним инородцам относились те, кто обитал в пределах области, — ногайцы и другие «магометане, управляемые особенным Начальством, на основании их степных обычаев и обрядов, и на основании особенных об них правил»⁸². Внешние или залинейные инородцы — те, кто не входил в состав Общего управления, обитавшие на правом берегу реки Терека и Малки. Все инородческие племена состояли в управлении Главного пристава, который являлся одновременно членом Областного Совета и подчинялся общему Областному управлению. Подчиненные ему частные приставы осуществляли непосредственное управление в кочевьях⁸³.

С 1802 г. Главным приставом кочующих народов был назначен И. М. Макаров, которому подчинялись приставы, осуществляющие непосредственное управление народами. В государственном архиве Ставропольского края хранится рапорт ногайского и абазинского пристава Корнилова Главному приставу кочующих народов о социальном, политическом и экономическом состоянии народов приставств⁸⁴. Как видно из этого рапорта, в самом начале своей деятельности приставы изучали род занятий, социальные отношения, обрабатывали данные о численности кочующих инородцев. Производили следствия по правонарушениям у подведомственных им народов⁸⁵, вели переписку с органами административного управления Кавказской области.

Согласно Инструкции от 28 мая 1802 г., приставы, назначаемые преимущественно из русских офицеров, ознакомившихся с обычаями и характером горцев, но «для племен, более других известных своеволием и дикостью нравов избираются в приставы благонадежные и достойнейшие из горцев»⁸⁶, должны были:

1.Приводить в исполнение распоряжения начальства, касающиеся до управления их народа.

2.Охранять общества от внешних враждебных покушений, употребляя для того самих жителей.

3.Наблюдать за внутренним спокойствием, обуздывая своеволие или неповиновение и преследуя людей неблагонадежных.

4. Заботиться о внутреннем благоустройстве и возможном улучшении состояния жителей.

5.Наблюдать, чтобы спорные дела решались справедливо,…по существующим народным обычаям, лицами, которым предоставлено это право.

6.Наблюдать, чтобы лица, содействующие ему в управлении, исполняли свои обязанности и имели должное от жителей уважение.

7.Разрешать незначительные спорные дела, которые ранее по обычаю находились во введении или муллы. Более важные случаи должны были разрешаться при посредстве пристава. За уголовные преступления виновные, согласно Инструкции, должны предаваться военному суду.

8.В случае несогласия или жалобы на решения духовных дел кадием, приставу предоставлялось право разбирать их в присутствии нескольких духовных лиц.⁸⁷

В полном повиновении приставам находились старшины, избираемые в основном из числа коренного населения, на которых, согласно Инструкции, возлагались полицейские функции. В одном из предписаний начальника центра Кавказской линии приставу Балкарских народов за 1846 г. говорилось: «Старшинам их общества (Чегемского) объявить, что они должны вспомоществовать Вам искоренять зло и не стараться скрывать людей, вредных своими действиями для правительства и собственного спокойствия, обнаруживать противозаконные поступки их и представлять виновных ко мне»⁸⁸. Притом ответственность за вину нескольких человек, если их не выдадут, возлагалось на все общество⁸⁹.

Компетенция и функции Главного и Частных приставов были расширены «Уставом для управления ногайцев и других магометан, кочующих в Кавказской области» 1827 г., подписанного Председателем Государственного Совета князем Петром Лопухиным⁹⁰. Согласно Уставу, для единства управления кочующими народами был подтвержден статус Главного пристава, в подчинении которого с этого периода находились пять частных приставов. В помощь частным приставам определялись помощники, а непосредственное управление в каждом роде находилось в руках выборных лиц — одного головы, двух старшин и казначея, ежегодно переизбиравшихся на народном собрании⁹¹. Каждый аул, размером не менее десяти кибиток, должен был иметь аульного старосту и десятского.

Главный пристав назначался правителем области, утверждался министром внутренних дел. Частные приставы и их помощники по представлению Правителя области утверждались Главноуправляющим. В обязанности Главного пристава, подчиняющегося непосредственно областному начальнику, входило: охранение прав и собственности ногайцев вообще и каждого; защита их «от всяких обид и притязаний; попечение об улучшении их благосостояния; внушение им в пристойных случаях преимуществ и выгод жизни постоянной перед кочевой, не подавая однако вида принуждения»⁹². В особенную обязанность Главного пристава вменялось собрание сведений о законах и обычаях подведомственных им народов, их обнародование и хранение. Согласно §28 Устава, собрание сведений о народах должно было производиться по следующим разделам:

1) Права лиц: а) разделение чиноначалия, т.е.: название и подчиненность почетных людей; б) их права и власть; в) права родителей и родственников; г) права духовных лиц и их доходы. 2) Законы и обычаи общие: а) состав расправы: какие дела подлежат рассмотрению мурз и других старшин, какие и как именно — посредниками; б) власть суда и ее пределы; в) обряды разбирательства и решений; г) сила свидетельств; обряды свидетельств; д) улики и их виды; е) оправдания, сила и употребления присяги; ее обряды и случаи. 3) Законы частные, к которым относились: а) дела по нарушению правил веры; б) неповиновение и буйство, а также неповиновение родителям и старшинам в семействах; в) кражи всех родов; г) обманы; д) иски по свадебным делам; е) наследование; ж) дела долговые; з) распри по играм и пиршествам; и) дела врачебные; i) распри по ловлям и промыслам; к) дела по скотоводству; л) иски, возникающие из нечаянных и неосторожных поступков; м) жалобы на высших лиц⁹³. Как видно, достаточно обширный круг вопросов, которым российское правительство придавало большое значение.

Частные приставы исполняли обязанности по сохранению благочиния, охраны и защиты «польз и выгод народа, направление оного к трудолюбию и промышленности, и внушение преимуществ постоянного жительства, как средства благонадежного к лучшему сохранению скотоводства их во время зимнее; но сии внушения не должны иметь вида принуждения»⁹⁴. В обязанность частных приставов вменялось производство следствия по уголовным делам, надзор за исполнением решений окружного суда.

Приставы в основном назначались из русских офицеров⁹⁵, иногда из горцев, но другой национальности. Так, к примеру, В. П. Невская указывает, что приставом карачаевского народа в 50-х гг. XIX в. был осетин — войсковой старшина Турчиев⁹⁶. И в совершенно редких случаях приставом мог стать представитель управляемого народа. Так, генерал-майор Султан Менгли-Гирей в течение 26 лет (с 1803 г.) был приставом ногайского народа⁹⁷. Но такие случаи были единичны.

Закубанская территория, где проживали ногайцы, в административном отношении была разделена на три приставства:

1.Главное приставство закубанских народов, которое ведало ногайскими племенами и дударуковскими абазинами. Центром приставства являлся Невинномысск.

2.В приставство Тохтамышевское входили ногайцы рода тохтамыш, абазинские и кабардинские аулы. Их возглавлял капитан русской армии, ногаец Султан Азамат-Гирей. Центр приставства находился в укреплении Усть-Джегут.

3.В третье приставство входили бесленеевские и закубанские армяне, а также наврузовские ногайцы⁹⁸.

Деятельность этих трех частных приставов координировал главный пристав, обязанности которого были определены Инструкцией от 28 мая 1802 г.

Значительный численный рост ногайского населения заставил губернскую администрацию принять меры по созданию управленческого аппарата. В связи с этим ногайцы, проживающие в степных районах Северного Кавказа, были в дальнейшем распределены на 4 приставства: Калаусо-саблинское; Калаусо-джембойлуковское; Ачикулак-джембойлуковское; Караногайское⁹⁹.

В соответствии с ведомостью Главного пристава кочующих народов, численность ногайского населения в Кавказской области по состоянию на 16 октября 1838 года составляла¹⁰⁰:

Следует отметить, что вопреки сложившимся в отечественной историографии представлениям о том, что режим, установленный у народов региона, был режимом военной оккупации и не нес для покоренных народов ничего положительного¹⁰¹, российская администрация на Кавказе предпринимала определенные действия для улучшения социальных условий управляемых народов. Так, когда у ногайцев и абазин в 1810 г. вспыхнула эпидемия чумы, правительство было ознакомлено с положением дел; предпринимались определенные меры для искоренения у народов болезней, уносивших в прошлом много жизней. К примеру, в 1840 г. для прививания оспы кочующим и горским народам, живущим между Ставрополем и Кизляром, был командирован фельдшер И. Я. Едигаров¹⁰². Были проведены и другие меры. В примерном штате Кавказской губернии (1803 г.) были предусмотрены должности: докторов — 5, повивальных бабок — 4, старших учеников лекарей — 5, младших учеников — 5¹⁰³, которые занимались, в том числе, и медицинским обслуживанием народов региона¹⁰⁴.

В 1810-х гг. на основании Положения о меновой торговле с горцами на Кавказской линии, утвержденного 6 июля 1810 г., были открыты первые меновые дворы, в которых можно было приобрести различные товары, но, в первую очередь, соль, торговля которой стала монополией государства: для кабардинцев — в станице Прохладной, закубанских народов — в Константиногорске, Прочном Окопе, Усть-Лабе, чеченцев — в Науре и Лашурине, осетин — во Владикавказе¹⁰⁵. В дальнейшем меновые дворы получили довольно широкое распространение.

Так что говорить только о негативном влиянии российской администрации на Кавказе — значит не учитывать объективные факторы, способствующие установлению в регионе нормального функционирования жизнеобеспечения коренных народов. Россия, включив в состав империи народы Северного Кавказа, признала за ними право сохранить прежние обычаи и уклад жизни. Русские не навязывали свои порядки, но «цивилизовывали» народы, находящиеся на иной стадии развития, предоставив им возможность жить по-своему. Это создало положение, при котором народы, не имевшие своего государства, войдя в Россию и продолжая находиться на том же уровне развития, получили готовый государственный аппарат. Государственный аппарат Российской империи сдерживал военные столкновения, типичные для периода разложения первобытного строя, обеспечивая исполнение норм обычаев кавказских горцев. То, что именно к российским властям обращалось местное население, требуя восстановления справедливости на основании своих национальных обычаев, показывает, сколь надуман был миф о «тюрьме народов». Ведь именно благодаря русским были собраны и систематизированы обычаи народов Северного Кавказа.

На народы, находившиеся в подчинении приставам, ложились и определенные повинности. Однако российские власти понимали, что повинности, налагаемые на население, входящее в состав приставств, были не совсем равными. Поэтому в §24 Устава для управления ногайцами и другими магометанами, кочующими в Кавказской области, рассматривающем обязанности Главного пристава, было зафиксировано, что «поскольку магометане ведомства Главного пристава не обязаны никакими денежными платежами казне податей, но взамен того исправляют другие повинности; и поскольку само отправление повинностей этих, производится в степени неуравнительной: одни производят ежегодную разводку казенного провианта на продовольствие войск и содержат сверх того почтовые станции; другие делают такую разводку провианта только случайно в количестве весьма меньшем, и меньшее число содержат станции; третьи никакой не несут повинности, отправляя одну незначительную и более бесполезную общую с калмыками очередь на кордоны. Поэтому обязанностью Главного пристава будет, приведя в ближайшую известность сумму всех таковых расходов как денежных, так и натурой каждым народом, изыскать средства уравнения в оных, применяясь к образу жизни, занятий и хозяйства, дабы в замен того, что лежит на одних отбывать натурой, на других было возложено отправление денежным наймом и т.п.»¹⁰⁶. В результате этого раскладка повинностей была упорядочена.

Так, на туркмен, переселившихся на Северный Кавказ в XVIII в., была возложена повинность содержания 5 почтовых станций, что обходилось обществу в 11657 руб. 14 коп. серебром ежегодно; ногайцы были обязаны перевозить казенный провиант в магазины левого фланга Кавказской линии, для чего выставляли ежегодно по 10 тыс. арб с платой от казны по 2 коп. ассигнаций за каждую версту и арбу; на правом фланге Кавказской линии за такую же плату исполняли подобную перевозку на 2100 арбах ежегодно¹⁰⁷. При этом было установлено, что раскладка повинностей и сборов, которыми непосредственно занимались аульные должностные лица, во-первых, не могла взиматься произвольно, только властью приставов и старшин; во-вторых, повинности устанавливались не по числу душ в кибитках или семействах, а на имущество. От повинностей были освобождены: 1) беднейшие вдовы, больные и калеки — по ходатайству общества; 2) вновь вступившие в общество лица: отпущенные на волю холопы, перешедшие из-за Кубани и других мест; 3) мусульманское духовенство; 4) мурзы и их семейства, если до этого они никаких повинностей не платили; 5) Головы, Старшины, аульные старосты и другие должностные лица на время отправления ими службы¹⁰⁸.

С 1841 г. все кочующие племена: ногайцы, калмыки и туркмены были переданы под попечительство Министерства государственных имуществ. А непосредственное управление ими продолжали приставы, назначаемые русской администрацией.

Система приставств была установлена не только для кочующих народов Кавказской области (хотя у них она получила наибольшее распространение). Так, на Левом крыле Кавказской линии согласно «Правилам для управления покоренными аулами» 1839 г.¹⁰⁹ существовало несколько приставств, находившихся в подчинении Главному чеченскому приставству. Ими также руководили офицерские чины или зарекомендовавшие себя преданностью Российской империи горцы.

В Кабарде система приставского надзора была введена еще в 1769 году. Несмотря на частые изменения, в первой половине XIX века административную власть здесь продолжали исполнять приставы, которые в одних документах именовались управляющими, а в других — «начальниками Большой Кабарды и войск в ней расположенных». Однако на «подвластные кабардинцам общества, каковы суть балкарцы, чегемцы и карачаевцы» подобные учреждения еще не распространялись¹¹⁰. Однако со временем установление института, выполнявшего функции посредника между этими обществами и царской администрацией, стало настоятельной потребностью. В 1839 году, по поручению царской администрации, Я. Шарданов, до 1838 года являвшийся секретарем Кабардинского временного суда и фактически заведовавший всеми делами внутреннего управления Кабарды, составил «дополнительный проект», в котором изложил собственное видение реформы по управлению Кабардой на основе традиционных форм правления¹¹¹. Параграф 11 касался рекомендаций по организации управления балкарскими обществами. Я. Шарданов констатировал, что «народы дигорский, балкарский, хуламский, безенгиевский, чегемский и дурдурский до покорения русскому правительству управляемы были кабардинскими князьями, которые и получали с них за то подать и штрафовали по разным случаям сами собою. Но по покорении оного в 1822 г. генералом Ермоловым от управления ими отказано князьями, а штрафы взыскивать запрещено, а предназначено словесно для управления оными определить пристава, но таковой по сие времени определен не был»¹¹². В связи с этим Я. Шарданов, ссылаясь на то, что дигорцам уже пристав назначен, предлагал ввести должность пристава и другим народам балкарского общества, определив для этого русского чиновника, который, по его мнению, должен был исполнять те же административные функции, что и пристав кабардинского народа.

Представление о необходимости установления пристава для горских обществ, находящихся в горах, за Кабардой, подавалось командующему Отдельным Кавказским корпусом и в январе 1843 года. Однако назначение специального пристава «балкарского народа» фиксируется по архивным документам только с середины 1846 г.¹¹³. Этот институт закрепил достигнутые результаты в деле политико-административного освоения горного района и одновременно расширил сферу российского административного влияния, упрочению российской власти в этом регионе.

На основании Записки Главного штаба Кавказской армии о преобразовании приставских управлений на Кавказе, можно заключить, что с 1847 года «по смете Министерства Внутренних Дел ежегодно ассигнуется на приставство Урусбиевского, Чегемского, Хуламского и Балкарского народов — 300 рублей»¹¹⁴. Первым приставом Балкарских, Чегемских, Хуламских и Урусбиевских народов был назначен войсковой старшина Хоруев, к которому была прикомандирована команда казаков из Баксанского укрепления¹¹⁵.

Пристав должен был, во-первых, осуществлять сбор информации через преданных ему людей и переводчиков о намерениях и настроениях подведомственного народа. Во-вторых, приставу полагалось обеспечивать спокойствие в горских обществах, не допускать туда «немирных горцев» в условиях продолжавшейся Кавказской войны и формировать в случае необходимости конницу и караулы из местного населения.

Одной из первых задач, возложенных на Балкарского пристава, являлась организация местной милиции и выставление в случае необходимости караулов. С наступлением холодов эти караулы снимались и выставлялись разъезды на проходах, «удобных для хищников и неблагонамеренных», с целью «открывать убежища и уничтожать этих вредных преступников»¹¹⁶. Создание подобных формирований предусматривалось еще «Высочайше утвержденным учреждением для управления Кавказской областью» от 6 февраля 1827 г. Параграф 153 регламентировал создание «местной милиции из воинской стражи, сперва непосредственно у народов, к линии прилегающих, а потом обитающих далее»¹¹⁷. Кроме того, в компетенцию пристава входило осуществление посреднических административно-судебных функций между горскими обществами и кавказской администрацией.

В этот же период система приставств была установлена и у других народов региона, для осуществления «полицейской и административной власти»¹¹⁸. Так, в 1847 г. на Правом крыле Кавказской линии существовало 5 приставств: главное приставство закубанских народов, приставство бесленеевских народов и закубанских армян, приставство тохтамышевских аулов, приставство темиргоевского, егерукаевского, бжедуховского (черкесские народы) и карачаевского народов. В 1851 году они подверглись реорганизации, в результате которой приставство темиргоевского, егерукаевского и бжедугского народов было заменено приставством нижнекубанских народов, а карачаевское и тохтамышевское приставства были объединены в верхнекубанское¹¹⁹. Всего стало насчитываться около двадцати приставских управлений: «Урусбиевского, Хуламского, Чегемского и Балкарского народа» (балкарцы), «Мало-Кабардинское», «Карабулаков и чеченцев», «Верхне-Кубанское» и т.п., просуществовавшие до 60-х годов XIX века, времени коренных административно-судебных преобразований на Северном Кавказе.

Административные преобразования на Кавказе проводились правительством для более полного приобщения горских народов к общеимперским образцам. В течение существования приставских правлений общинное управление у народов Северного Кавказа постепенно заменилось государственно-административным. Так, к примеру, до 1863 года горские народы Кубанской области были поселены на плоскости, по левому берегу р. Кубани, и для административного управления ими были созданы два приставских управления: Верхнее — и Нижнее Кубанское и два окружных: Бжедуховское и Натухайское. «Каждому из этих административных учреждений были даны основания, сообразные положению населения и военным обстоятельствам»¹²⁰. В конце Кавказской войны ускорилось вхождение в состав России новых территорий, на которых продолжалось создание приставских управлений. В связи с этим 16 октября 1862 года на основании имевшегося уже разрешения командующего армией было приказано открыть еще два приставских управления: Верхнее-Лабинское и Нижнее-Лабинское, которые к началу 1863 года стали полновесно функционировать. В состав вновь учрежденных правлений вошли горцы, проживающие на левом берегу р. Лабы и при устье р. Белой. К 1 июня 1863 года в обеих Лабинских приставствах насчитывалось до 17 тысяч человек обоего пола, не считая крестьян, численность которых предполагалась до 9000, и той части горцев, которые были поселены по р. Кубани, в районе Верхне — и Нижнее-Кубанских приставст¹²¹.

Система приставств, несмотря на свое несовершенство, сыграла определенную положительную роль в организации управления народами. Именно в этот период были проведены исследования норм обычного права — адата — народов Северного Кавказа. Была подготовлена почва для дальнейшего усовершенствования управления регионом: искоренялись старые родовые институты, вводилась административная определенность, происходила постепенная трансформация правосознания коренных народов региона, приспособление горских и кочевых обществ к общеимперскому управлению и праву. Но такая система могла быть только переходной формой правления, пригодной лишь для военного времени. Именно поэтому, к окончанию Кавказской войны, она была заменена другими формами административного управления регионом — военно-народными управлениями, действующими в рамках Кавказского наместничества.

Наместники на Руси были известны еще с XII века. Ими назывались должностные лица, возглавлявшие местное самоуправление (в том числе ведавшие судом, оборотом пошлин и т.д.). Наместники назначались великими и удельными князьями. Они имели персонал и военные дружины. За службу вознаграждались правом «кормлений», т.е. правом жить за счет податей, взимаемых на местах. В 1555—1556 гг. наместники были упразднены. В российском законодательстве XVIII века термин «губернатор» впервые упоминает это новое для России должностное лицо¹²². Указ Петра I от 18 декабря 1708 года об учреждении губерний и о расписании к ним городов определяет губернатора как «начальствующего губернией». Однако губернатор еще не заменил прежнего воеводского управления.

В годы правления преемников Петра I рядом инструкций и наказов 1719, 1728 гг. и другими вносятся поправки и уточнения в полномочия губернатора, однако законодательная база его деятельности находилась на стадии постепенного формирования. 21 апреля 1764 года вышло «Наставление губернатором» Екатерины II, которое стало важным государственным актов, определившим новую эру в воззрениях верховной власти на высший орган власти областной — губернаторов¹²³. Екатерининская губернская реформа законодательно провозгласила институт губернаторов — наместников. В «Учреждениях для управления Губерний Всероссийской Империи» от 7 ноября 1775 г. была дана подробная регламентация всей системы местных органов управления и суда, их компетенция и деятельност¹²⁴ь. Здесь, в «Примерном штате Губерний», было четко определено и местное руководящее звено новой территориально-административной единицы Империи: «2.Для управления же Губернии или Наместничества полагается… Государев Наместник или Генерал-Губернатор. 3.В Губернии или Наместничестве учреждается Правитель Наместничества или Губернатор». В главе II «О чинах» было определено и место губернского руководства на служебной лестнице чинов согласно петровской Табели о рангах: «Правитель или Губернатор. Буде чина выше не имеет считается в 4-м классе за уряд, пока в должности пребывает». Чину губернатора по статской службе соответствовал президент коллегии, тайный советник, а по военной службе — генерал-майор в армии или полковник гвардии; в придворных чинах — обер-гофмейстер или Обер-камергер Императорского двора»¹²⁵.

Лица на высшие должности в губернии по Российскому законодательству определялись лично монархом: «Государев Наместник, Или Генерал-губернатор, правитель или Губернатор, Поручик Правителя, или Вице-губернатор определяются от Императорского Величества». Так, на протяжении первой половины XVIII века в Российском законодательстве утвердилось первоначальное положение о губернаторе. Последующие изменения по поводу этой ключевой должности местной администрации были внесены в XIX веке. Таким образом, начиная с губернской реформы 1775 года, с введением «Учреждения для управления губернии», стал назначаться генерал-губернатор или «государев наместник», который возглавлял управление одной или нескольких губерний, составлявших наместничество. В ряде случаев генерал-губернатор являлся командующим войсками военного округа. На этот пост обычно назначались генералы, пользующиеся особым доверием монарха. Губернская реформа 1775 г. предоставляла генерал-губернатору чрезвычайные полномочия, так как он имел статус представителя «высшей политической власти в местности».

Наместничество и наместники на Кавказе появились со времени его вхождения в состав России и проведения там административных преобразований. Указом Екатерины II от 5 мая 1785г. было образовано Кавказское наместничество. Оно включало две области: Кавказскую и Астраханскую. В первую входили уезды: Екатериноградский, Кизлярский, Моздокский, Георгиевский, Александровский и Ставропольский. Административный центр — Екатериноград (ныне станица Екатериноградская Кабардино-Балкарской Республики). Во вторую: Астраханский, Красноярский, Енотаевский и Черноярский, отчисленный от Саратовского наместничества. Первым наместником (к Кавказу термин «генерал-губернатор» обычно не применялся) был назначен генерал-поручик князь П. С. Потемкин-Таврический. Он был ответствен лишь перед Екатериной II и наделялся чрезвычайными полномочиями и правом общего надзора над всем местным аппаратом управления и суда.

18 января 1786 г. состоялось торжественное открытие наместничества. На него в Екатериноград были приглашены все кубанские мурзы, кабардинские и кумыкские владельцы как подданные России. Собралось до 100 человек дворян и более 40 человек горских князей и владельцев. Целевые установки были провозглашены Потемкиным: «… радением, беспристрастием и неусыпностью привлечь сердца диких народов, приучить их любить благоустройство, познать пользу законов, цену правительства и их выгоду каждого повиноваться законам, дабы многоразличимые народы, составляющие сию губернию и ее сопредельные разные нации, сами отметали прежнее ослепление свое, возгнушались злонравием своим и чтоб общество их получило и то тепло и тот образ существования, каковым ему быть полагается»¹²⁶. Фактически институт наместников выполнял стратегическую задачу — усиление российского влияния владычества на Кавказе.

Характерно, что в период до начала Кавказской войны в 1817 г. руководство кавказскими делами предпочитали вверять лицам, которые методу военного насилия предпочитали меры гражданского и экономического характера. Примером является указание, данное командующим на Кавказе генералом Гудовичем коменданту Кизляра полковнику Ахвердову (1807 г.): «…Приложите всемерно вашу попечительность на восстановление во всем народе доброго порядка и спокойствия, ласкайте их елико можно и по просьбам их делайте по возможности вашей удовлетворение; по таким делам, в которых сами удовлетворять не можете, делайте куда следовать будет ваше представление и отношение… внушайте им всемерно о спокойствии их жизни, о домостроительствах, скотоводстве и хлебопашестве, о таких вещах, от которых их благосостояние зависит; вперите в мысль их сколько гнусно и постыдно воровство и разбой…» Такого рода обращение с населением не могло не вызвать доброжелательности или, во всяком случае, терпимости горцев к русским. Оно было веским позитивным фактором¹²⁷. Система управления края носила военизированный характер. Судебные дела вели верхний пограничный суд в г. Моздоке, родовые суды и расправы, был создан и русский суд, в котором разбирались не только дела русских поселенцев, но и, по желанию, местного аборигенного населения. Религиозными вопросами занимался суд кадиев. В 1796 г. Павел I упразднил должность наместника и наместничество.

Однако непосредственные военные действия на Кавказе, жалобы отстраненных от участия в управлении местных дворян вызвали к жизни понимание необходимости введения этого института вновь.

В 1816 году по высочайшему повелению был составлен проект нового учреждения наместничества. Суть этого проекта сводилась к следующему. Генерал-губернаторы были поставлены в совершенно независимое от правительства положение. Местные власти были поставлены от генерал-губернатора в полную зависимость, исполняя все поручения, даже если они противоречили законодательству. В дальнейшем, в соответствии с Указом от 8 апреля 1829 г. любой министр российского правительства мог делать распоряжения подведомственным учреждениям только через генерал-губернатора. Без согласования с последним никакие меры правительства в отношении «благоустройства, казенного интереса и общей политики вверенного ему края» не принимались.

В начале 40-х гг. XIX века было принято решение о возрождении института наместничества на Кавказе, которое было учреждено Указом от 19 февраля 1844 г. Кавказским наместником был назначен граф М. С. Воронцов¹²⁸.

Первоначально в число основных задач, поставленных перед институтом Кавказского наместничества, входило: организация военных действий, управление горскими обществами и подавление их вооруженных выступлений в случае неповиновения российским властям¹²⁹.

Условия статуса Кавказского наместничества были разработаны наместником М. С. Воронцовым. Кавказскому наместнику принадлежали права, входящие в компетенцию соответствующих министерств, а правительственные ведомства лишались административного контроля над деятельностью наместника, что давало ему возможность при необходимости апеллировать непосредственно к самому императору¹³⁰.

6 января 1846 года были утверждены «Правила об отношениях Кавказского Наместника», подписанные председателем Кавказского Комитета князем А. И. Чернышевым¹³¹, конкретизировавшие права наместника в отношении гражданских и военных ведомств Кавказа.

В период наместничества М. С. Воронцова произошел ряд территориально-административных преобразований, в основе которых лежал губернский принцип. В соответствии с Указом Правительствующего Сената от 2 мая 1847 г., Кавказская область «для соблюдения единообразия в общем именовании разных частей государства» переименовывалась в Ставропольскую губернию, а ее округа стали уездами¹³². В городах учреждались губернские правления во главе с председателями, входившими в состав канцелярии Наместника, а также губернские суды. Уезды возглавляли уездные начальники, в руках которых находилась полицейская, хозяйственная и судебная части¹³³.

После окончания Кавказской войны российское правительство приступило к очередной перестройке системы административного управления на Северном Кавказе. Главнокомандующий Кавказской армией князь А. И. Барятинский приказом от 3 мая 1860 года упразднил Кавказскую линию. Согласно «Положению об управлении горцами Кубанской области» 1866 г., прежняя приставская система правления была упразднена, и вместо нее вводились военно-народные правления. Местные жители Кубанской области были распределены по пяти военно-народным округам¹³⁴. Карачаевские и абазинские аулы вошли в Эльбрусский округ. Черкесы, абазины, ногайцы — в Зеленчукский. Черкесы, ногайцы, армяне — в Урупский округ. Лабинский округ объединил аулы западных черкесов, расположенных по рекам Лабе и Белой. Псекупский округ объединил аулы западных черкесов по среднему течению Кубани и нижнему течению р. Псекупс.

Определенным рубежом в административно-судебном строительстве на Северном Кавказе стала Кавказская война¹³⁵, которая оказала огромное влияние на содержание, характер и направленность реформ. Один из исследователей Кавказа, В. О. Бобровников, подчеркивал, что именно после окончания Кавказской войны, наиболее остро встал вопрос об организации нового управления на землях горских народов и что первыми значение происшедшей перемены осознали военные, что видно по официальной переписке того времени¹³⁶. В рапорте российскому военному министру Д. А. Милютину от 27 августа 1860 г. наместник А. И. Барятинский писал: «Итак, мюридизму нанесен последний удар. Судьба… Кавказа решена окончательно. Полувековая война окончена… Я сделал распоряжение о немедленном устройстве во всех новопокоренных обществах нашего управления»¹³⁷. Таким образом, после разгрома имамата Шамиля и с окончанием Кавказской войны горцы оказались включены в российское правовое пространство.

Для управления кавказскими горцами в 1860-е гг. была разработана система специальных административно-судебных институтов, получивших название военно-народного управления. Как и любые государственные установления, военно-народное управление опиралось на свою идеологию, выработанную в ходе знакомства российского общества с горцами. Когда Кавказская война была еще в самом разгаре, в 40-е годы XIX в., высшие российские власти пытались как можно точнее уяснить себе характер местного права и общества у новых мусульманских подданных Империи на Кавказе. Они консультировались у лучших специалистов по мусульманскому праву у лучших специалистов в тогдашней России, профессора Казанского университета А. К. Казембека и российского чиновника Н. Е. Торнау, долго управляющего мусульманами Азербайджана, а также у востоковеда Н. В. Ханыкова. В ответ на запросы кавказского военного начальства Н. Е. Торнау дважды, в 1843 и 1848 гг., писал подробные аналитические записки о законах и обычаях мусульман Закавказья. В Наместничество А. И. Барятинского в начале 1860-х годов, он совместно с Казембеком, представил в распоряжение властей проект «Об устройстве судебного быта мусульман», где изложил свои взгляды на проводившуюся тогда судебно-административную реформу»¹³⁸.

Главным советом, данным историками, правоведами и этнографами правительству было сохранить сельскую общину-джамагат, поддержать адат, или «народное право» и создать в регионе условия, благоприятные для его постепенного перерождения в государственное право и возникновения у горцев гражданского сознания¹³⁹. Эти идеи нашли понимание и поддержку у целого ряда влиятельных российских военных первой половины XIX века. Среди них наиболее последовательно проводил политику использования местного обычного права в российских реформах Наместник А. И. Барятинский, который попытался ограничить влияние шариата на Северном Кавказе и последовательно поддерживал адат. Именно А. И. Барятинский убедил правительство сохранить в местах расселения кавказских горцев «народное право» (адат) и самоуправляющуюся общину под контролем властей, иначе говоря, создать военно-народное управление¹⁴⁰.

Сущность этой судебно-административной реформы хорошо охарактеризовал последний Кавказский Наместник (1905—1915) генерал-адъютант И. И. Воронцов-Дашков, который писал: «Система военно-народного управления, созданная на Кавказе в период борьбы русских войск в местными горцами, основана на сосредоточении административной власти в руках отдельных офицеров, под высшим руководством главнокомандующего Кавказской армией, и на представлении населению во внутренних делах ведаться по своим адатам»¹⁴¹.

Таким образом, одним из этапов административного реформирования Северного Кавказа стало введение системы так называемого военно-народного управления. Следует сразу отметить, что, несмотря на наименование «военно-народное управление», управление по своей сути было чисто военным. Функции управления возлагались на русских офицеров, участие гражданских лиц было чисто номинальным. В историографии такое наименование принято, хотя и не отражает специфику управления народами Северного Кавказа в рассматриваемый период. Нормативными актами, регулирующими деятельность кавказской администрации в этом направлении, стали: «Особая инструкция для управления горцами», составленная кн. А. И. Барятинским еще в конце 1850-х гг., а также принятая 1 апреля 1858 г. «Положение о Кавказской армии», которая включала в себя инструкцию «По управлению народами, не вошедшими в состав гражданского управления»¹⁴².

26 мая 1862 года было утверждено «Положение об управлении Терской областью», по которому она делилась на три военных отдела: Западный, Средний и Восточный, а также семь округов: Владикавказский, Кизлярский, Грозненский, Введенский, Нальчикский, Аргунский, Хасав-Юртовский и Георгиевский.

Во второй половине 60-х г. XIX в. наблюдается очередной виток административных преобразований в системе военно-народного управления. Этот процесс был вызван как окончанием Кавказской войны, так и усилившимися тенденциями к переселению в Турцию достаточно крупной части горских народов. Были разработаны новые «Положения об управлении Терской и Кубанской областями» (1865—1866 гг.), согласно которым на этих территориях вводилось военно-народное управление под контролем российской военной власти, но при расширении определенных прав местного населения.

К 1870 г. военно-народное управление Кавказского края выглядело следующим образом¹⁴³:

Структура управленческого аппарата была следующей: окружные начальники, их помощники, заведующий канцелярией и другие чины окружных управлений назначались местным начальством и по его представлению утверждались начальником области. Помощник начальника области по управлению горцами, осуществляющий надзор над окружными начальниками и управлениями, назначался главнокомандующим армией, по представлению начальника области, а утверждался в должности высочайшим приказом. Он состоял в непосредственном подчинении начальника области, принимал отчеты от служащих военно-народным управлением чинов, наблюдал за их действиями, принимал и разбирал жалобы на решения окружных судов, входил с представлениями к начальнику области о возникающих проблемах, принимал меры к поддержанию спокойствия. На него же возлагалась обязанность следить за своевременным поступлением податей и всех установленных денежных сборов, а также за правильным расходованием всех сумм, находящихся в ведении и распоряжении военно-народных управлений¹⁴⁴. Как видно, достаточно обширная компетенция и огромная власть было сосредоточена практически в одних руках — помощника начальника области.

В его подчинении находились начальники округов, непосредственно исполнявшие полицейские и административные функции. Так, в рапорте исполняющего должность начальника Эльбрусского округа помощнику начальника Кубанской области по управлению горцами от 29 июля 1857 г. фактически были показаны категории дел, с которыми приходилось сталкиваться начальникам округов: невыполнение зависимых крестьян своих обязанностей по отношению к своим владельцам; пресечение распространения ложных слухов об отмене крепостного права; неповиновение начальству¹⁴⁵. После отмены крепостного права в России и подготовки крестьянской реформы на Северном Кавказе должностные лица округов рапортовали о случаях жестокого обращения владельцев с крепостными крестьянами, ходатайствовали о рассмотрении этой категории дел в окружных словесных судах¹⁴⁶.

На содержание военно-народных управлений правительством выделялись достаточно большие суммы. Так, в приказе военного министра Милютина о военно-народном управлении в Кубанской области от 21 января 1866 г., было указано, что ежегодная смета расходов на их содержание составляла 54859 руб. 15 коп. Однако часть расходов должно было взять на себя жители округов — 7805 руб. 80 коп. А с 1867 г. ими должна была быть покрыта половина всех издержек¹⁴⁷.

Система военно-народного управления на территориях Терской и Кубанской областей функционировала вплоть до 1 января 1871 г., когда в соответствии с новым постановлением Правительства от 30 декабря 1869 г., на этих территориях было введено «гражданское устройство»¹⁴⁸. В результате около 400 тыс. горцев были подчинены общим с русским населением гражданским административным учреждениям. Главная причина, послужившая процессу слияния «всех смежно живущих элементов населения Терской и Кубанской областей под ведение одной, общей для всех, гражданской администрации» заключалось, по мнению правительства, в быстрых темпах роста тесных хозяйственных контактов между горским и русским населением¹⁴⁹.

В 1868 г. все горское население слилось в аульные общества — было введено аульное общинное устройство. Аульным обществам было предоставлено право избрание из своей среды аульных старшин и депутатов в состав постоянного народного суда¹⁵⁰. Их функции и компетенция были зафиксированы в специальном «Положении о сельских (аульных) обществах, их общественном управлении и повинностях государственных и общественных в горском населении Терской и Кубанской областей».

Итак, с 1 января 1871 года военно-народные управления были ликвидированы. «Положение» от 30 декабря 1869 года¹⁵¹ вводило у горских народов гражданское управление, что означало вхождение горцев наравне с русским населением в состав уездов, на которые были разбиты Терская и Кубанская области.

Так, в Баталпашинский уезд вошли карачаевцы и абазины бывшего Эльбрусского округа. В Майкопский уезд вошли черкесы, абазины и ногайцы Зеленчукского и Урупского округов. В Екатеринодарский уезд вошли западные черкесы (адыгейцы) Лабинского и Псекупского округов. В эти же уезды вошликазачьи станицы, расположенные по соседству с аулами. Кроме того, в Кубанской области было два уезда исключительно с казачьим и русским населением — Ейский и Темрюкский¹⁵²

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Першиц А. И. Кочевники в мировой истории // Восток. 1998. №2. С.60.

2

Дуброва Я. П. Быт калмыков Ставропольской губернии до издания закона 15 марта 1892 г. Казань, 1898. С.2

3

Интериано Г. О быте и нравах черкесов // Веселовский А. Н. несколько географических и исторических сведений о древней России из рассказов итальянцев. Записки имп. Русского географического общества по отделу этнографии. Т. II. СПб, 1869. С.734—735.

4

Очерки истории Карачаево-Черкесии. Т.I. Ставрополь, 1967. С.216.

5

Там же. С.219.

6

Кушева Е. Н. Народы Северного Кавказа // Очерки истории СССР. XVII век. М., 1955. С.919.

7

Там же. С.920.

8

Свечникова Л. Г. Обычай в правовой системе (на материалах Северного Кавказа в XIX в.). Ставрополь. 2003. С.57.

9

ПСЗРИ-1. Т. Х. С.899—904; Юзефович Т. Д. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб. 1869; История дипломатии. Т.1. М. 1941. С.266—271; Восточный вопрос во внешней политике России, конец XVIII — начало ХХ в. М., 1978. С.73.

10

Гугов Р. Х. Кабарда и Балкария в XVIII веке и их взаимоотношения с Россией. Нальчик. 1999. С.518; История Дагестана. Т.1. Махачкала, 1961. С.138, 517—519.

11

Юзефович Т. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб, 1869. С.24—41; История дипломатии. Т.1. М., 1941. С. 289—293; Дружинина Е. И. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года (его подготовка и заключение). М., 1955.

12

Юзефович Т. Д. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб, 1869. С. 23—27.

13

Социально-экономическое, политическое и культурное развитие народов Карачаево-Черкесии. С.240; Дружинина Е. И. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года (его подготовка и заключение). М.,1955. С.279—280

14

РГВИА. Ф.52. Оп.194. Д.566. Л.22

15

Гугов Р. Х. Кабарда и Балкария в XVIII веке и их взаимоотношения с Россией. Нальчик, 1999. С.6

16

ПСЗРИ-1. Т. XXI. С.1013—1017

17

Торнау Ф. Ф. Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф. Ф. Торнау. Нальчик, 1999. С.382—383.

18

История народов Северного Кавказа. М., 1988. С.9

19

Виноградов В. Б., Умаров С. Ц. Вхождение Чечено-Ингушетии в состав России. Грозный. 1979. С.41—42; Гугов Р. Х.. Кабарда и Балкария в XVIII веке и их взаимоотношения с Россией. Нальчик, 1999. С. 599

20

Гугов Р. Х. Кабарда и Балкария в XVIII веке и их взаимоотношения с Россией. Нальчик. 1999. С.7

21

Документальная история образования многонационального государства Российского Книга первая. Россия и Северный Кавказ в XVI—XIX вв. М., 1998. С. 258—262

22

Документальная история образования многонационального государства Российского. С.262

23

Бузуртанов М. О. Навеки вместе (о добровольном вхождении Чечено-Ингушетии в состав России). Грозный, 1980. С.86

24

Мужухоев М. Б. Средневековые культовые памятники Центрального Кавказа (к истории религиозных верований в Х — XIX веках). Грозный, 1989. С.171; Мужухоев М. Б. Ингуши. Саратов, 1995. С.21—22

25

Мужухоев М. Б. Ингуши. С.16

26

История народов Северного Кавказа. М., 1988. С.10—11

27

Дегоев В. Большая игра на Кавказе: история и современность. М., 2003. С.22—23

28

Гугов Р. Х. Кабарда и Балкария в XVIII веке и их взаимоотношения с Россией. С.523—524.

29

Дегоев В. Большая игра на Кавказе. М., 2003. С.18

30

Там же. С.19

31

Дегоев В. Большая игра на Кавказе. С.21—22

32

Веселовский Н. И. Военно-исторический очерк города Анапы. Петроград, 1914. С.33; Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. II. СПб, 1886. С.276—277.

33

Киняпина Н. С., Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. Вторая половина XVIII — 80—е годы XIX в. М., 1984. С. 102.

34

Виноградов Б. В. Кавказ в политике государя Павла I (1796—1801 гг.). Армавир—Славянск—на—Кубани, 1999. С. 94.

35

Сотавов Н. А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII. М., 1991. С.271.

36

Касумов А. Х. Северо—Западный Кавказ в русско-турецких войнах и международных отношениях в XIX века. Ростов н/Д., 1989. С.121—122.

37

Касумов А. Х. Северо—Западный Кавказ в русско-турецких войнах и международных отношениях в XIX веке. С.156.

38

Джахиева Э. Г. Северо-Восточный Кавказ в международных отношениях. Махачкала, 2007. С.37—38.

39

Иоаннисян А. Р. Присоединение Закавказья к России и международные отношения в начале XIX в. Ереван. 1958 С.420

40

Джахиева Э. Г. Северо-Восточный Кавказ в международных отношениях. С.47.

41

Клычникова Ю. Ю. Российская политика на Северном Кавказе (1827—1840гг.). Ессентуки, 2002. С.139—141.

42

Там же. С.155.

43

Маркова О. П. Восстание в Кахетии 1812 г. М., 1951. С.285; Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871—1888. С.252.

44

Магомедов Р. М. Общественно — экономический и политический строй Дагестана в XVIII — начале XIX веков. Махачкала, 1957. С. 364; История народов Северного Кавказа. Конец XVIII — 1917 г. М., 1988. С. 30 Рамазанов Х.Х Колониальная политика царизма в Дагестане в первой половине XIX века. Махачкала, 1956. С. 5; История Дагестана с древнейших времен до наших дней. Махачкала, 1997. С. 195.

45

Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб, 1888. Т.6. С.199.

46

Россия и Кавказ в первой трети XIX в. М., 1960. С.77—78.

47

Смирнов Н. А. Политика России на Кавказе в XVI—XIX вв. М., 1958. С.231—233.

48

ПСЗРИ-2. Т. IV. С.622—633 Юзефович Т. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб. 1869; История дипломатии. М., 1941. С. 403—407; Шеремет В. И. Турция и Адрианопольский мир. М. 1975; Международные договоры на Балканах. 1815 — 1830. М., 1983.

49

Шатохина Л. В. Политика России на Северо-Западном Кавказе в 20-е годы XIX века // Сборник Русского исторического общества. Россия и Северный Кавказ. Т. №2 (150). М., 2000. С.59.

50

ПСЗРИ-1. Т. XXVI. №19721.

51

Шатохина Л. В. Политика России на Северо-Западном Кавказе в 20-е годы XIX века. С.63.

52

Смирнов Н. А. Политика России на Кавказе в XVI—XIX вв. М., 1958. С.179.

53

ПСЗРИ-1. Т. ХХ. №14607

54

Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа, с 1722 по 1803 год. В 3 ч. Ч. 1. СПб, 1869. С. 162.

55

Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа, с 1722 по 1803 год. Хронологический и алфавитный указатели. Ч. 3. С. 95—96; Ч. 1. С. 157.

56

Дегоев В. Большая игра на Кавказе: история и современность. М. 2003. С. 15.

57

Дебу И. О. О Кавказской лини и присоединенном к ней Черноморском войске, или общие замечания о поселенных войсках, ограждающих Кавказскую линию, и о соседственных горских народах. СПб, 1829. С.39.

58

АКАК. Т.VI. Часть 1. С.11.

59

Дебу И. О. О Кавказской лини и присоединенном к ней Черноморском войске. С.117.

60

Дебу И. О. О Кавказской лини и присоединенном к ней Черноморском войске, или общие замечания о поселенных войсках, ограждающих Кавказскую линию, и о соседственных горских народах. С.112—115.

61

Гатагова Л. С., Исмаил-Заде Д. И., Котов В. И., Некрасов А. М., Трепавлов В. В. Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? // Отечественная история. 1998. №5. С.124.

62

ПСЗРИ — 2. Т.VII. №5053.

63

Короленко П. П. Переселение казаков за Кубань. Русская колонизация на Западном Кавказе. Екатеринодар, 1910. С.221—222.

64

Смирнов Н. А. Политика России на Кавказе в XVI—XIX вв. М., 1958. С.153—154.

65

Георгиев В. А., Киняпина Н. С., Панченков М. Т., Шеремет В. И. Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII — начало XX вв. М., 1978. С.197—199.

66

Киняпина Н. С., Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России (вторая половина XVIII — 80—е годы XIX в. М., 1984. С.237—239.

67

Киняпина Н. С., Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России (вторая половина XVIII — 80—е годы XIX в. С.259.

68

Клычников Ю. Ю. Деятельность А. П. Ермолова на Кавказе (1816—1827). Пятигорск, 2003. С.31—32.

69

Халилов А. М. Национально—освободительное движение горцев Северного Кавказа под предводительством Шамиля. Махачкала, 1991. С.68—71.

70

Дегоев В. В. Кавказ в составе России: формирование имперской идентичности (первая половина XIX века) // Кавказский сборник. Т.1 (33). М.2004. С.29

71

Там же. С.31

72

Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). Ф.444. Оп.1. Канцелярия Гражданского губернатора Кавказской области. Опись дел. Л.3

73

ПСЗРИ-2. Т. II. №878.

74

Охонько Я. Н. Становление российской государственности в Предкавказье в XVIII — XIX вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Ставрополь, 2009. С.22—23.

75

Шевченко С. В. Административный контроль над деятельностью судебных органов Кавказской губернии (конец XVIII — первая половина XIX в.) // Российская юстиция. 2009. №9.

76

Ставропольский окружной суд. 1868—2008. Ставрополь, 2008. С.37.

77

Охонько Я. Н. Становление российской государственности в Предкавказье в XVIII — XIX вв. С.25

78

«Учреждения для управления Кавказской Области». СПб, 1827. Л.5

79

ГАСК. Ф.444. Оп.1. Канцелярия Гражданского губернатора Кавказской области. Опись дел. Л.2—3; ГАСК. Ф.79. Оп.1. Общее управление Кавказской области. Опись дел. Л.3

80

Калмыков Ж. А. Установление русской администрации в Кабарде и Балкарии. Нальчик. 1995. С.28

81

ГАСК. Ф.249. Оп.3. Д.187. Л.65—70

82

Учреждение для управления Кавказской Областью. Л. 10об.

83

Там же. Л.12—12об.

84

ГАСК. Ф.249. Оп.3. Д.1. Л.1—2

85

ГАСК. Ф.79. Оп.1. Д.Д. 12, 52

86

РГВИА. Ф.38. Оп.7. Д.68

87

ГАСК. Ф.249. Оп.3. Д.167. Л.7—15

88

ЦГА КБР. Ф.16. Оп.1. Д.604. Л.38

89

Битова Е. Г. Балкарские общества в административно-политической системе Российской империи XIX века // Кавказский сборник. Т.1 (33). М.2004. С.90

90

ГАСК. Фонд особо ценных материалов. Ед. хр.3470.

91

Там же. Л.30—30об.

92

ГАСК. Фонд особо ценных материалов. Ед. хр.3470. Устав для управления ногайцев и других магометан, кочующих в Кавказской области. Л.31

93

Устав для управления ногайцев и других магометан, кочующих в Кавказской области. Л.31об.-32

94

Там же. Л.32об.

95

Так, у калмыков в 1822—1823 гг. Главным калмыцким приставом был Каханов; в 1823—1824 гг. — Чубрицкий (ГАСК. Ф.79. Оп.1. Д.12, 52); до ноября 1851 г. приставом карачаевского и абазинского народа был войсковой старшина Мистулов, убитый во время взимания штрафа за воровство с холопа Огурли, принадлежащего старшине Аслан-Мирзе Дудову (ЦГА КБР. Ф.16. Оп.1. Д.1128).

96

Невская В. П. Карачай в пореформенный период. Ставрополь, 1964. С.39

97

ГАСК. Ф.79. Оп.1. Д.915

98

Магаяева П. И. Административные и судебные реформы в горских округах Кубанской области во второй половине XIX века. Ставрополь, 1998. С.62

99

Там же. С.63—64

100

ГАСК. Ф.249. Оп.3. Д.2919. Л. 5—6

101

См. например: Магаяева П. И. Административные и судебные реформы в горских округах Кубанской области во второй половине XIX в. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Ставрополь, 1998; Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф. Ф. Торнау. Нальчик, 1999. Комментарии. С.382—414; Касумов А. Х., Гугов Р. Х. Предисловие.//Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. Сборник документов и материалов. Нальчик, 2000. С.5

102

ГАСК. Ф.444. Оп.1. Д.1554. Л.5

103

Акты, собранные Кавказской Археографической Комиссией. Т.2. Ч.2. С.53—54

104

Свечникова Л. Г. Обычай в правовой системе (на материалах правового развития народов Северного Кавказа в XIX веке). Ставрополь, 2003. С.176

105

Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф. Ф. Торнау. С.411

106

Устав для управления ногайцев и других магометан, кочующих в Кавказской области. Л.31об

107

ГАСК. Ф.444. Оп.1. Д.1787. Л.14—15

108

Устав для управления ногайцев и других магометан, кочующих в Кавказской области. Л.34—37

109

Кавказский сборник. Т.9. Тифлис. 1885. С.6; История народов Северного Кавказа. С.114—115

110

АКАК. Т.VII. Тифлис. 1878. С.890

111

Битова Е. Г. Балкарские общества в административно-политической системе Российской империи XIX века // Кавказский сборник. Т.1 (33). М.2004. С.89

112

Материалы Я. М. Шарданова по обычному праву кабардинцев первой половины XIX века // Составитель Х. М. Думанов. Нальчик, 1986. С.282

113

Битова Е. Г. Балкарские общества в административно-политической системе Российской империи XIX века. С.90

114

АКАК. Т. XII. Тифлис, 1905. С.646

115

Битова Е. Г. Балкарские общества в административно-политической системе Российской империи XIX века. С.89—90; ЦГА КБР. Ф.16. Оп.1. Д.604. Л.79—82

116

ЦГА КБР. Ф.16. Оп.1. Д.604. Л.54

117

ПСЗРИ-2. Т. II. №877

118

ГАКК. Ф.774. Оп.1. Д.2. Л.6

119

Социально-экономическое, политическое и культурное развитие народов Карачаево-Черкесии (1790—1917). Сборник документов. Ростов-на-Дону, 1985. С.248—249

120

ГАКК. Ф.774. Оп.2. Д.466. Л.53

121

Магаяева П. И. Административные и судебные реформы в горских округах Кубанской области во второй половине XIX века. С.76

122

ПСЗРИ-1. №1910.

123

ПСЗРИ-1. Т. XVI. №12137.

124

Охонько Я. Н. Становление российской государственности в Предкавказье в XVIII — XIX вв. С.20.

125

ПСЗРИ-1. Т. ХХ. №14392.

126

Хмара Н. Институт Наместников в России. М., 2004. С.37.

127

Хмара Н. Институт Наместников в России. С.39.

128

ПСЗРИ-2. Т. XX. №18679.

129

Некрасов Е. Е. Государственная власть и местное самоуправление в России: Опыт историко-правового исследования. М.1999. С.172

130

Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. В 2-х тт. Т.1. Тифлис, 1907. С.84

131

Правила об отношениях Кавказского Наместника. СПб, 1846. С.5—11

132

Акты, собранные Кавказской Археографической Комиссией (АКАК). Т. Х. С.361—362

133

Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. С.86

134

АКАК. Т. XII за 1856—1862 гг. Тифлис, 1904. С.191.

135

Мальцев В. Н. Влияние Кавказской войны на административно-судебные реформы на Северном Кавказе II половины XIX века // Кавказская война: уроки и современность. Краснодар, 1995. С.264.

136

Бобровников В. О. Мусульмане Северного Кавказа. Обычай. Право. Насилие. М., 2002. С.142.

137

АКАК. Т. XII. Тифлис, 1904. С.1178—1179.

138

Цит. по: Бобровников В. О. Мусульмане Северного Кавказа. С.147—148.

139

Кондрашева А. С. К проблеме соотношения обычно-правовых норм и официального законодательства на примере правового развития Кавказа (вторая половина XIX в.) // Обычное право и правовой плюрализм в изменяющихся обществах Материалы XI Международного Конгресса «Обычное право и правовой плюрализм в изменяющихся обществах». М., 1999. С.208.

140

Бобровников В. О. Мусульмане Северного Кавказа. С.149.

141

Всеподданнейшая записка генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова // Родина. 2000. №1.

142

Отчет наместника Кавказского и главнокомандующего Кавказской Армией. 1857—1859 гг. Б.м., 1861; Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказским краем. Тифлис, 1907. С.168—169.

143

РГИА. Ф.1268. Оп.11. Д.138. Л.36—37.

144

РГВИА. Ф.38. Оп.30/286. Д.879. Л.109—113.

145

ГАКК. Ф.774. Оп.2. Д.359. Л.1—3.

146

ГАКК. Ф.774. Оп.1. Д.239.

147

РГВИА. Ф.38. Оп.30/286. Д.12. Л.107.

148

Сборник сведений о Терской области. Вып.1. Владикавказ, 1878. С.99.

149

Кондрашева А. С. Система военно-народного управления как форма политического компромисса российской администрации и северокавказских горцев // Вестник СевКавГТУ. 2004. №1 (6). С.73.

150

О правах высших горских сословий в Кубанской и Терской областях. С.101.

151

Сборник сведений о Терской области. Вып.1. Владикавказ, 1878. С.99.

152

Очерки истории народов Карачаево-Черкесии. Ставрополь, 1967. С.431.