Игра с мечтой

Лариса Анатольевна Суворова, 2019

Могут ли сбываться наши мечты? Рожденные в СССР, где отрицались любая религия и Бог, царил материализм, три главные героини начинали свою жизнь, вооруженные девизом «Жизнь – это борьба». Но одна историческая эпоха сменила другую. Вместе с взрослением героинь менялось и их мировоззрение. Любовь и смерть, их влияние на смену идеалов, становление личности – вот основные темы, затронутые в романе.

Взросление

Лика

У меня взросление началось по самому жёсткому варианту. Убили моего брата.

К этому времени мы жили в одном районе, но в пятнадцати-двадцати минутах езды друг от друга на троллейбусе. У него с женой уже родилась дочка, и я любила их навещать, так как роднее и ближе Серёжи никогда никого не ощущала. Здесь мне были рады в любое время дня и ночи. Его жена Оля была между нами посередине по возрасту, очень любила брата, понимала, как ей повезло, что он уже состоявшаяся личность и мужчина, ответственный за свою семью.

В общем, когда я появлялась на пороге, то первым делом меня встречали объятия брата, потом меня неизбежно кормили, потом я возилась с племянницей и делилась с Олей эпизодами школьной жизни, разбирала ссоры с подругами, если таковые вдруг случались, рассказывала о своих симпатиях. Серёжа просто был рядом в этой малогабаритной квартире, и само его присутствие создавало в душе чувство защищенности и уюта в душе.

Мы созванивались регулярно по городскому телефону. К счастью, и в нашей квартире, и в Серёжиной телефоны были. Звонками не надоедали, но пару раз в неделю звонили друг другу обязательно. Как раз накануне вечером мы поболтали с Серёжей о моих планах на зимние каникулы. На улице моросил ноябрьский дождь со снегом, и сидеть в кресле с трубкой у уха и представлять, как в первые дни нового года мы вместе с его маленькой дочкой пойдем в цирк, было очень приятно. Поэтому когда на следующее утро, часов в семь, раздался телефонный звонок, и папа, готовясь на работу, сказал: «Лика, возьми, пожалуйста, трубку», я сильно удивилась, услышав голос Оли. Голос был Оли, но звучал он так, будто это была не она. Обычно жизнерадостный, молодой и звонкий, сейчас голос глухо и ровно произнёс какие-то странные слова: «Лика, вы с папой должны приехать. Ты посидишь с Настенькой, а нам с папой надо в милицию. Серёжу убили».

Наверное, в тот момент Оля посчитала, что я уже взрослая, и меня не надо готовить, прежде чем сказать такую ужасную правду. Или она совсем в ту минуту не думала ни о чём другом, кроме того, что её жизнь с маленькой дочкой, в которой они были защищены и любимы, рухнула и исчезла навсегда. Одним словом, мои эмоции её точно не волновали. Я, с трубкой у груди, ещё не до конца осознав всё происходящее, сказала папе: «Папа, звони на работу, что ты не придёшь. Тебе надо с Олей в милицию. Серёжу убили».

Серёжу убили неизвестные, которые не будут найдены никогда. Его стукнули чем-то тяжелым по голове прямо у подъезда, когда он поздно вечером, как обычно, возвращался с работы. Оля забеспокоилась ранним утром, когда проснулась и поняла, что его нет рядом в постели. Обычно, он не будил их с дочкой, а потихонечку ложился рядом на диван.

До сих пор не пойму, с какой целью это было сделано. Возможно, думали, что несёт зарплату. В эти даты её обычно выдавали во всей стране. Возможно, просто разозлил какую-то шпану отказом дать прикурить, а он и, вправду, не курил. Предположений может быть много и разных. Преступление не было раскрыто. Факт был всего один: я лишилась в тот день человека, который знал меня всю мою жизнь, оберегал как маленькую младшую сестру, утешал и помогал в трудную минуту, любил просто так, не за что — как же это нечасто бывает!

На кладбище я не поехала, осталась дома с племянницей. Видела маму, которая приехала к дому, где у подъезда поставили гроб, чтобы родные, близкие и сослуживцы могли попрощаться с Серёжей. Она, как всегда, была не трезва, но хотя бы вела себя прилично и молчала. Дождя в тот день не было, подморозило, проглянуло солнце. Но на сердце был лёд и серая пелена в душе.

Помню, что сделала странный вывод: во-первых, никаких вечерних и ночных смен на работе, чтобы туда идти и возвращаться домой, когда идёт много людей. А во-вторых, окончу школу и выйду замуж! Мне нужен новый защитник, утешитель и тот, кто меня будет любить вместо брата.

Я очень хотела жить и хотела любви и спокойствия.

Как последствие этих выводов, моя учёба в школе в последние годы отличалась от прежних лет. Я старалась. Мне хотелось получить приличный аттестат и поступить в хорошее училище (об институте или университете я тогда не думала, так как хотела собственных денег). Я стала более пристально присматриваться к парням. Какие они? Может, есть рядом кто-то стоящий?

А совсем скоро ушла из жизни мама. Впрочем, «ушла» — это не про маму. Уходят люди с чувством собственного достоинства. Мама же, в очередной раз напившись, шла ночью домой, но не дошла, так как присела на скамейку и так с неё и не встала, замёрзла. Может, сердце прихватило, может, заболело что-то ещё, ведь к этому моменту она была совсем не здоровой пожилой женщиной. Утром её нашли соседи и позвонили нам с папой. Вдвоём мы её и хоронили. Было очень холодно. Сильный мороз, который застал маму на той скамье, держался долго в ту зиму, около двух недель. Папа берёг женщин своей новой семьи и не хотел, чтобы они лишний раз выходили на улицу.

Так, вместе с Серёжиной и маминой смертью, мы вдвоём с папой оставили позади всю нашу предыдущую жизнь.

И все-таки молодость всегда берёт своё. Веселье и жизнерадостность вернулись ко мне. Я всё реже ходила в гости к Оле, так как там всё напоминало мне о Серёже, а я хотела идти дальше и жить дальше. Я стала активнее выходить с Женей и Ксенией на дискотеки, они стали как раз приобретать популярность и возникать не только в центре, но и в разных районах Москвы. Моя сводная сестра Света стала мне гораздо ближе. Она видела всё горе от пережитой мной потери брата, очень меня жалела, чаще разговаривала и пыталась развеселить. В общем, потеряв брата, я нашла не сводную, а почти родную сестру.

Перед выпускным десятым классом мы всей семьёй опять съездили в Одессу. И в это лето я поняла, что я изменилась внешне. Южане всегда более открытые и щедрые на эмоции и комплименты. Мне улюлюкали с восторгом вслед и присвистывали. Обнаружилось, что не что иное, как мои ноги стали объектом притяжения мужского внимания. И как-то придя с пляжа домой, где получила опять дозу внимания, я прямиком отправилась к зеркалу, чтобы изучить себя.

На меня оттуда смотрела уже не девочка, а девушка. Молоденькая, с выгоревшими волосами, слегка загорелой кожей и оттого особо голубыми глазами. Абсолютно круглая форма сильно упрощала лицо, которое могло бы быть гораздо более привлекательным, будь оно овальным. А так и глаза казались меньше, и рот. Нос же и брови выглядели внушительно. Всё было мило, но не более. По счастью волосы тоже были хорошие, плотная копна чуть выше плеч, русого цвета.

Теперь настал черед осмотра фигуры. Грудь моя мне не нравилась совсем, не то, что у московской подруги Ксении. У неё это были мячики, а у меня какое-то козье вымя, посаженное не на тонкий, как у Ксении стан, а на широкую грудную клетку, переходящую в талию, которую осиной назвать точно было нельзя. При этом я совсем не имела лишних килограммов, просто Бог создал меня вот такой — вполне стройной, но совсем не изящно-статуэточной. Дошла очередь до ног. Теперь я поняла, почему же мне здесь мужчины оказывали столько внимания. В вечно холодной Москве чаще всего носили брюки, джинсы, юбки ниже колен. А тут, когда при тридцатиградусной жаре в ходу были или шорты, или мини-юбки, ноги оказались на виду. И да, признаю, придраться было не к чему. Они были не длиннющими, как у моделей в журналах, но в сравнении со многими, увиденными на пляже и в городе, всё же длиннее средних по пропорциям моего тела. И форма была, как у породистых кобыл — с узким удлиненным коленом, стройными щиколотками и хорошо развитыми мускулами. Это при том, что спортом я не занималась. Вот тут Бог отвалил от души! Ногами я осталась довольна вполне, и поняла, что они — моя убойная сила. В голове вдруг возникла рифма:

«Стройные ножки, крепкие грудки —

Может, мне стоит стать проституткой?!»

Подмигнув сама себе в зеркало, я отправилась принимать душ и переодеваться к обеду.

В голове сидела мысль — всего год до окончания школы, потом техникум и можно замуж выходить. Какой техникум и за кого замуж, я в тот момент сильно не задумалась.

Лана

Первым шагом на пути к взрослению было осознание того, что люди живут по-разному. Вроде бы, провозглашались тогда чётко и внятно со всех трибун социалистические лозунги «От каждого по способностям, каждому по труду», но невозможно было не заметить, что уж больно велика порой разница в том, как жили семьи разных друзей-подруг. И не всегда согласовывались способности, труд и вознаграждение.

К примеру, ещё в начальной школе я заметила, что мои родители хоть и работают не меньше родителей лучшей подружки, но не имели мы дома цветного телевизора, машины и ремонта в квартире с входящей тогда в моду отделкой стен обоями. Мои родители — врачи, родители Веры — продавцы в продуктовом магазине. Понятно, что в семь-восемь-девять лет я не озадачивалась этими различиями. Но слепой я ведь тоже не была. Волей-неволей я всё замечала.

Позже, когда мы переехали в новый район, и весь дом был отдан под заселение только семьям врачей, чтобы привлечь их интерес к работе во вновь выстроенной современной и огромной больнице на окраине (поэтому и могла она быть такой огромной), тоже загадочным образом равенства не получалось.

Многие врачи уже были знакомы между собой, так как или учились когда-то в единственном в городе медицинском институте, или успели поработать вместе в других больницах, или вот теперь работали вместе и образовались новые знакомства. Учитывая этот факт, мы, их дети, тоже активно общались между собой. При этом мы не только гуляли вместе во дворе, но и ходили друг к другу в гости. Жили тогда, не закрывая дверей на замки. Только на ночь они запирались. А в течение всего белого дня при нахождении любого члена семьи дома, дверь оставалась открытой, иначе от постоянных перемещений нас, детей, голова от звонков в дверь просто бы взорвалась. Конечно, волей-неволей обращало на себя внимание, что у кого-то стояли так называемые гарнитуры — корпусная мебель в едином стиле — чаще в кухнях. Но были семьи, где гарнитуры стояли и в спальнях, и в зале (так тогда называли гостиные).

Это был показатель! Показатель, который обозначал определенное неравенство, так как пойти в магазин и найти такую мебель не представлялось возможным. На момент переезда мне было уже одиннадцать лет, и слово «достать» чётко увязалось в сознании с возможностью приобрести что-то не в магазине.

В общем, могу сказать одно: сильно не заморачиваясь, как, что и откуда берётся, я наблюдала явные различия в среде обитания. У некоторых соседей подъезжал к подъезду папа на машине, дети, облаченные в спортивную форму уже тогда известной, но казавшейся заоблачно недосягаемой марки «Адидас», выходили с сумками, из которых торчали ручки теннисных ракеток, садились в машину, и уезжали на тренировку в какие-то места, куда просто с улицы попасть нельзя. Их мамы «выплывали» из этих же подъездов и садились в эти же машины, одетые в какие-то нереальные наряды. Не то что, как из журналов мод, нет! Такое было и у нас сестрой — мама нам могла это всё сшить. Эти чудесные наряды были, как на экранах телевизоров или кинотеатров в иностранных, а точнее французских или итальянских фильмах.

Вот тогда-то я решила: в моей будущей жизни и семье будет именно так! Меня у подъезда будет ждать муж в машине, мои дети будут играть в большой теннис, а я буду появляться в нарядах, как на экране. Я не знала тогда точно и не думала, как к этому приду, но мозг «отксерил» картинки прочно. А если я, маленький козерог, что-то хотела, то упиралась изо всех сил и шла к намеченной цели.

Слово «мечта» почему-то казалось мне неподходящим. Разве мечты могут сбываться? Это же витание в голубо-розово-лиловых нежных облаках! А вот цель — это реально! Надо стараться, пыхтеть, трудиться, бороться и тогда ты прибудешь обязательно в пункт назначения.

Логичными шагами на пути к моим устремлениям были успешное окончание школы и поступление в институт в Москве. (Как возникло желание учиться в Москве, расскажу позднее.)

Заканчивался первый учебный год в новой школе, и по советской традиции учащихся, начиная с шестого класса, отправляли в трудовой лагерь на помощь колхозникам, обрабатывать поля и собирать урожай. Для меня и одноклассников эта поездка была впервые. Никто и никогда не отлынивал от данного мероприятия. Все знали, что «в трудовом» весело: полдня работы на полях, сменялись тихим часом в самую жару и свободным временем для игр и «массовкой» вечером. Массовкой назывались танцы на специально выделенной площадке под музыку, хрипящую из динамиков со столбов.

В общем, поездка в трудовой лагерь считалась событием ярким и желанным. Единственный вопрос всегда возникал среди учеников на юге: «Почему москвичей привозят в июне на сбор черешни и клубники, а нас в самую жару в августе посылают собирать помидоры, кабачки и лук?» Но изменить данную несправедливость мы были не в состоянии, а потому, забросив чемоданы, весело водружались в автобус и с песнями следовали к месту назначения.

Всё было, как расписывали старшие братья, сёстры и товарищи: весёлое совместное проживание в домиках со своими же одноклассницами (для мальчиков с одноклассниками). Чтобы избежать конфликтов, классы в домиках по возрасту не смешивали.

Работали в поле до полудня, потом, если раньше справился с заданной нормой, можно было не ждать автобус, а вернуться через поля самостоятельно, да ещё успеть искупаться в канале.

Никто и никогда не говорил о вреде купания в этих оросительных каналах, хотя, естественно, что вода, которой всё поливали, содержала всякие химикаты, и поступала потом обратно через почву в каналы. Но удивительный факт — аллергиями никто не страдал, и никаких печальных последствий таких купаний не наблюдалось.

Если ты успевал вернуться в лагерь раньше остальных, то имел ещё одно преимущество: принять душ не среди двадцати-тридцати изнывающих от жары тел, стоя в очереди к живительному источнику воды, а вполне свободно. Вот тут возмездие меня и настигло.

Мы вместе моей лучшей подружкой Аней (такой же отличницей, активисткой и притом красавицей) вернулись пораньше, выполнив все нормы сбора помидоров, и пошли в душевую. Спустя пять минут мы обнаружили, что к нам присоединилась компания барышень, которых в начале учебного года я отослала очень далеко, и при этом дверь заперта.

Страшно не было. Очень уж по-киношному выглядел весь эпизод. Нас не били, а отвесили по звонкой и увесистой пощёчине (подружка тоже была строптивая и где-то что-то сболтнула) и отпустили.

На тот момент две недели проживания в лагере уже близились к концу, и надо ж было случиться, что именно в этот день нас приехали навестить родители. Так как душевные раны от пощечин ещё не успели остыть, а меня воспитывали так, что любое рукоприкладство — это унижение и не должно иметь места в цивилизованном мире, то я всё рассказала маме, не скрывая и причин инцидента. Мама не стала предавать огласке среди учителей этот случай, а просто дала нам с Аней совет, как урегулировать ситуацию.

Девушки-обидчицы видели, что мы с подружкой долго общались с родителями, и когда родители уехали, они явно обеспокоились, что их никуда не вызвали, никаких разборок не учинили. Что-то было не чисто. Старшеклассницы заволновались. Улучив момент, они подошли с вопросом: «Ты что, не рассказала?» Я, глядя на них, ответила: «Конечно, рассказала. И про себя — как вас далеко отослала. И про вас — меня никто в жизни пальцем не тронул, и надеюсь, больше не тронет. Мама хочет поднять вопрос о ваших аттестатах»

Это был ключ к решению нашего нормального существования в рамках школы. Девчонки должны были отучиться еще год, и стать выпускницами. Если бы происшествие получило огласку, то о благополучном завершении школы барышни могли бы забыть. А так — заключили мирный пакт: мама никому ничего не говорит, а нас с подругой никто больше не трогает ни словесно, ни физически. На этом и остановились.

Но урок даром не прошёл. Я перестала материться раз и навсегда. Не от страха. Нет. Просто мама меня тогда спросила: «Ты бы хотела, чтобы матерились твои дети?» Я поняла, что как-то мне такая перспектива не по душе. Значит, наверное, и маме очень неприятна эта ситуация. А поскольку я её очень уважала, то решила, что это совсем не то, без чего я не смогу жить по-прежнему хорошо.

Следующий учебный год ничем сильно не отличался от предыдущего. Мы с Аней отлично учились, послу занятий, подготовив уроки на следующий день, также активно гуляли, ходили в кино. Мама часто покупала билеты в театр и на концерты. В нашем городе на юге страны жизнь протекала вполне цивилизованно и интересно. Но. помня поездку в Москву и свой план, я жила с чувством, что уж слишком легко мне в этой школе учиться.

Сначала, я попросила маму перевести меня в английскую школу. Этот язык давался мне легко, я была прилежной и ничего кроме пятерок никогда не получала. Я помогала всему классу писать диктанты и давала списывать домашнее задание. Даже моей талантливой и красивой подруге Ане английский давался с некоторыми усилиями.

Школ с углубленным изучением английского языка в городе было всего две. В одну из них, расположенную в самом центре, рядом со сквером и фонтанами, ходили два моих двоюродных брата, проживающих с родителями в центре. В неё же ходила моя подружка-сверстница из нашего двора и две девочки из тех, что садились с ракетками для большого тенниса в машину, чтобы ехать на тренировку. Ученицы этой школы носили не обычную для всех школ форму коричневого цвета, а платья в белый горох на темно-синем фоне. И когда ты видел на улице или в транспорте ученицу, одетую в такую форму, то сразу было понятно, в какой школе она учится.

В другую специализированную по английскому языку школу также ходили две девочки из нашего нового двора. Ещё точнее, абсолютно все дети, посещающие эти две школы, в них не ходили, а ездили, так как расположены они были не близко. Эта вторая школа была расположена ближе, особой формы в ней не было. Но знания она давала не хуже.

Итак, в тот день, когда я попросила маму перевести меня в английскую школу, а это был летний день, каникулы в разгаре, мама посмотрела на меня с непониманием и сказала: «Но, Лана, ты должна будешь сейчас оставшиеся два месяца сидеть и заниматься! Да и деньги нужно где-то найти для репетитора!» Это был весомый аргумент. К своим, на тот момент тринадцати годам, я уже понимала, что деньги играют важную роль. Поэтому я не обиделась, а сказала, что хочу сменить школу на сильную, чтобы поступить потом в столичный вуз. На тот момент я понятия не имела, в какой такой вуз я собираюсь поступать, но то, что я поеду покорять Москву, сомнений не было.

Мама призадумалась, а потом предложила попытаться перевести меня в центральную школу с математическим уклоном. Это меня не пугало. Математику я любила. Школа — солидное здание старой постройки с высоченными потолками в окружении древних деревьев, помеченных табличками об охране законом, и белки, прыгающие в Центральном парке по соседству — мне понравилась. «Хорошо», — сказала я маме. — «Давай попробуем, но только с Аней. Как ты себе представляешь, что я её оставлю одну в серпентарии после всего произошедшего в трудовом лагере?» Мама не отказывалась. Аня, действительно, тоже была и сильной ученицей, и, в отличие от меня, активисткой. Это её качество служило моему осознанию, что кроме учёбы, чтения книг и гуляния есть что-то ещё. Так, к примеру, Аня окончила музыкальную школу с отличием, всегда первая откликалась для участия в различных школьных конкурсах, от рисования и пения до бега и прыжков в длину. Меня она умудрялась тоже всегда во всё это втянуть, что раньше не удавалось никому.

В общем, мама воспользовалась какими-то своими знакомствами, и нас согласились принять. Когда первого сентября мы появились в новой школе, то на одном из первых уроков — это была физика — преподаватель изрёк: « Отличницами были, да? Сюда часто приходят отличниками, а вот, чтобы удержаться хотя бы в «хорошистах» к концу полугодия… Хм, посмотрим, посмотрим». Мы с Аней трусихами точно не были. Это был вызов. И мы его приняли. Ситуация критической не была ни разу. Ну, подумаешь, в паре четвертей у нас были нелады с какими-нибудь отдельными предметами. До троек в четверти дело не доходило ни разу, а к концу года все отметки по итогам были отличные.

Но и это было не всё. Мы опять с ней стали лидерами в классе, составив конкуренцию существующей паре лидеров, — тоже двум подружкам. Мы с Аней к этому не стремились. Это выходило всегда само собой: Аня — настоящая красавица — уже просто этим привлекала к себе внимание. А плюс игра на фортепиано, плюс желание везде поучаствовать, плюс живость характера и уверенность в себе — это всегда вызывало в остальных желание идти за ней вслед. Я всё же, в первую очередь, привлекала внимание необыкновенными волосами, а уже потом, наверное, именно на контрасте с Аней, абсолютным спокойствием в любых ситуациях, железной логикой при рассуждениях и умением находить общий язык почти со всеми, избегая конфликтов.

Одна из девочек, которых мы оттеснили с первого плана, Лена, была мне очень симпатична. Мне казалось, что в этой паре лидеров она исполняет мою роль, хотя внешне, как раз она была интереснее подруги. Подруга же, Светлана, поняв, что я тоже Света, но в варианте Лана, сразу слегка позавидовала, что я придумала, как себя выделять из всего множества Свет. Держалась она абсолютно со всеми немного высокомерно. Внешне была очень похожа на мою Аню, но получилась странная игра природы. Обе девочки одного роста, одной комплекции, с одним цветом глаз и волос, с очень похожими чертами лица, однако Аня была красавицей, а Светлана была, как будто её первой пробной, пусть и совсем неплохой, и всё же менее удачной формой отливки. Обе девочки явно были умны, интересны, и если бы не сложный тинэйджеровский возраст, возможно, не было бы никакой конкуренции. Собственно, мы с Аней и не пытались конкурировать. А вот Света расстроилась, что их явному лидерству пришёл конец. К тому же, мы с Аней были кокетливы, в очень разной манере, но да! — флиртовали направо и налево. А Света с Леной такую линию поведения явно не принимали и даже слегка презирали, уж Света точно, а Лена просто не хотела ей противоречить. Кто выигрывает в такой ситуации, если в классе много мальчиков?

Надвигающийся девятый класс, после которого и происходило деление классов на математический и обычный (да-да, в каждой параллели было всего два класса, школа держалась за качество обучения, и небольшое количество учеников этому способствовало), расставил все точки над «i». Света заявила, что она лучше будет «единственным алмазом среди углей, чем десятым алмазом среди двадцати».

Вот когда я обалдела, услышав такое от пятнадцатилетнего человека! Я написала заявление в математический класс, зная, что возможно там «съеду» вне зависимости от своей любви к математике, так как программа была тяжелая. Однако, я исходила из того, что когда учишься среди лучших, то при наличии честолюбия и самоуважения (а всё это у меня было), тянешься за ними, не расслабляешься и получаешь хороший результат уж в голове точно, а в аттестате, как Бог даст. Как оказалось, для моей сверстницы важно было себя ощущать звездой, эдаким, по её же словам, «алмазом», что было теперь значительно легче. Ученики с хорошими отметками, исключая явных гуманитариев, выбрали математический класс. Там талантом сложно было выделиться, особенно с учётом новеньких из других школ, пришедших к нам за математическими знаниями, и собственных отличников базового класса.

Перед началом следующего учебного года во вновь сформированном классе произошла ещё одно событие: я поссорилась с Аней. Мы не просто поссорились, мы разошлись насовсем. Банальная причина — не поделили внимание одноклассника, с которым я весь год спокойно просидела за одной партой, абсолютно равнодушная к его латиноамериканской внешности. Мы были просто классными соседями по парте: он носил все учебники, так как мне было тяжело их возить, добираясь до школы на двух-трёх видах транспорта. Я, в свою очередь, давала ему списывать, что он не смог, не захотел или не успел сделать дома, а также проверяла все его сочинения, диктанты и контрольные. Момент, когда им увлеклась Аня, был мной упущен, да и она не откровенничала. Но когда я поняла, что он оживленно с ней переговаривается и явно вовлечён в процесс плотного общения, то вдруг на меня накатило чувство собственности, и я тоже стала флиртовать. Бедняга растерялся.

Это был конец восьмого класса, и, скорее всего, в течение длительных летних каникул всё бы забылось, но тут вмешался трудовой лагерь. Когда мы оказались там, то отношения в нашей троице обострились, и мы с Аней на этом фоне любовного треугольника рассорились из-за ерунды. Но, вероятно, это был только повод, а причина лежала в другом.

Мы все — четырнадцати-пятнадцатилетние мальчишки и девчонки стояли на пороге того возраста, когда начинают чётче определяться какие-то ценности будущей жизни и более важные интересы, чем кино, одежда, хобби начинают определять путь развития личности и отношения между друзьями. Я помню, что многие пары друзей, не только мы с Аней, по разным причинам распались. И на порог девятого класса мы пришли растерянными и одинокими.

Особых сложностей, однако, не приключилось. Так как добавилось много ребят и девчонок из других школ, ориентированных на углубленное изучение математики с целью поступления потом в столичные вузы, то дружить стали не только привычными парами, но и тройками. Хотя всё время присутствовало странное ощущение, что такой дружбы, как в прежних классах больше не было.

Аня подружилась и примкнула к паре подруг. Она стала ещё красивее. Русые волосы ниже плеч, большие лукавые глаза, лицо сердечком, брови в разлёт — столбенели и парни, и мужчины. Высокий рост, внушительная грудь, длинные ноги — всё при ней, ну разве ноги были чуть худоваты. Однако при моде на брюки-бананы этого видно не было, и школьная форма с узкой юбкой удачно их скрывала. Аня была ярче всех в этой тройке и сразу стала в ней лидером.

Способной от природы Ане не нужно было сильно напрягаться. Она училась легко и не сидела всё время над учебниками. Обучение в музыкальной школе тоже закончилось, и у неё оставалась масса свободного времени. Она проводила его теперь с подружками в кино, парках, на дискотеках. Периодически могли прогулять пару уроков. Все втроём курили, не на виду, конечно. Тогда это было невозможно. Но запах сигарет витал над этой троицей. Девчонки ругались матом, и именно в моменты их активности — слишком громкого смеха, слишком громкого разговора и всего, откровенно развязного поведения — я понимала, что мой «развод» с Аней не был случаен.

Мои две новые подруги были явно спокойней, без претензий на экстравагантность. Безусловно, они не были так талантливы и способны, как Аня. Среди нас троих лучше всех училась я. Но в отличие от Ани мне ради моих отличных оценок приходилось попыхтеть над учебниками. Впрочем, я от этого не страдала.

Позднее я осознала, что процесс учёбы для меня являлся и является поныне неотъемлемым условием естественного существования. Мне не лень сидеть с учебниками и разбираться в новой информации. Я обладаю и по сей день прекрасной памятью. На уроке литературы я учила наизусть стихотворные сказки Пушкина по восемь-десять листов. Учительница истории меня обожала, так как я легко воспроизводила как даты, так и цитаты вождя российского пролетариата. В английском языке мне не было равных. Некоторые сложности в мою жизнь приносили физика и физкультура.

В нашей тройке неформальным лидером тоже стала я. Меньше всего мне хотелось в чем-то верховодить. Но время от времени встретиться у кого-то дома, или сходить вместе погулять, или новый кинофильм посмотреть — все эти предложения исходили от меня. Уроки мы тоже иногда прогуливали, но тут я скорее была просто в роли голосующей «за», а не инициатором.

С первых классов школы так повелось, что все мои подруги были красавицы, а я просто хорошенькая. Но в этой тройке странным образом и самой привлекательной внешностью обладала я. Я была невысокая, скорее мелкая, и обладала теми пропорциями, про которые потом часто в течение жизни буду слышать; «Ну, ты миниатюрная! Прямо статуэтка»!» Лицо не было выдающимся, но привлекательным — да. Очень хорошая чистая кожа, чем не всегда могут похвастать молоденькие девушки переходного возраста. Волосы перестали виться мелким бесом, но остались вьющимися и пышными. Легко поддавались всяким укладкам, а потом я стала их регулярно подкрашивать хной для придания слегка рыжеватого оттенка. Мне это шло, так как от природы на носу и щеках было немного едва заметных веснушек. Сочетаясь естественным образом, веснушки и цвет волос выделяли меня сразу из толпы блондинок, брюнеток, русоголовых и шатенок.

А ещё выяснилось, что я лучше всех в школе танцую диско. Благодаря тому, что моя старшая сестра в своё время училась со своими подругами осваивать танцы для школьных вечеринок у нас дома (квартира на окраине была самой подходящей по размеру для таких тренировок), я неоднократно к ним присоединялась. Упорство в данном случае стало моим плюсом. Я оттачивала технику всевозможных движений, доводя до совершенства плавность и гибкость. И вот теперь я стала на танцполе просто звездой. Я всегда танцевала в круге или на сцене, иногда представляла от класса танец как номер для конкурсов, и поэтому для всей школы в данном смысле была фигурой заметной. Особенно для парней.

Вторым шагом по пути к взрослению стал неприглядный поступок Ани и низость Ильи, мальчика, с которым я какое-то время встречалась.

У меня забеременела сестра. На тот момент она училась в университете в другом городе. Беременность и планируемое рождение малыша произошли без наличия мужа. Мама–врач, зная какие бывают последствия после первых абортов, настояла на рождении ребёнка. При социализме мораль была строга, и такой поступок карался бы общественным осуждением и видимым порицанием, если бы не свойство моей сестры, доставшееся ей от папы — все её любили, хотели с ней дружить, и почитали за честь быть в круге её общения. Поэтому сценарий оказался мягким — никто из знакомых и друзей или родственников не отвернулся, а дохаживать последние месяцы беременности и рожать сестра вернулась в родной город, так как мама взяла на себя функцию основного помощника.

Аня после нашей размолвки бывала у меня дома: перестав быть подругами, мы не перестали быть одноклассницами, к тому же жили рядом, далеко от остальных, и мирное существование было нам обеим выгоднее, чем конфликт. Как и все окружающие, она тянулась к моей сестре, очень ценила её внимание и общество и при случае всегда заходила к нам домой. Естественно, что в какой-то момент Аня заметила беременность моей сестры, но никак внешне не среагировала. Реакция с комментарием меня ожидали на следующий день в школе. Но вначале расскажу об Илье, так как события взаимосвязаны.

С Ильёй я дружила недолго. Мне он нравился внешне: высокий, худощавый, очень улыбчивый и веселый. Как и восемьдесят процентов ребят в нашем классе, способный, он хорошо учился, и к тому же отличался удивительной для пятнадцатилетнего парня галантностью. Он распахивал двери перед всеми женщинами-учителями, женщинами на улице, молодыми женщинами старше его по возрасту, и естественно, передо мной. Он помогал снять и надеть пальто, протягивал руку, выходя из транспорта. Подобные приятные знаки внимания располагали к нему немедленно всё женское население, с которым он сталкивался. Выглядело это естественно, не нарочито, и очень шло к его южной наружности.

Мы встречались пару месяцев, когда к Илье стала проявлять интерес одна из Аниных новых подруг. Она обладала хорошей фигурой и мамой, которая вела в нашем классе один из предметов. Предмет был важным для будущего поступления в вуз, хорошая отметка значила много. Возросшей приветливости педагога, открытому предпочтению данной одноклассницы со стороны родителей, и настойчивости самой девушки, Илья сопротивлялся недолго, и вскоре образовалась новая пара. Меня неприятно и сильно удивило тогда, что человек, парень, будущий мужчина, польстился на какие-то прозрачные и призрачные привилегии, получаемые от дружбы с дочкой учительницы, и под прессингом взрослых отступился от самого себя. Я очень хорошо помнила, как защищала перед мамой свою «любовь», будучи всего в пятом классе.

Вся ситуация возникла в конце учебного года. За лето я успешно оправилась от неприятных событий, нанесших удар, как по чувствам, так и по самолюбию. И к началу нового школьного года я могла спокойно существовать в рамках одного коллектива с данной парочкой.

А теперь вернёмся к тому, от чего отвлеклись. Войдя в класс на следующий после Аниного визита к нам домой день, я заметила, как Анины подруги стоят вместе с Ильёй и ведут оживлённую беседу, и услышала окончание брошенной Ильёй фразы: «Я не удивлюсь, если и она тоже!» Когда я проходила, все трое насмешливо и оценивающе взглянули, а потом перешли с возбужденного на более спокойный тон и через минуту разошлись. Аня сидела неподалеку, опустив глаза в учебник.

Мне как будто дали под дых. Это было неожиданно и больно. На одной из переменок я внезапно столкнулась с Ильёй на лестнице, вокруг было пусто. Глядя в упор ему в лицо, я спросила, повторив фразу слово в слово: «Не удивишься, значит, если и «она» тоже?» Он покраснел, отвёл глаза, и мы, молча, разошлись.

Я никогда не была любителем разборок и громкого выплеска эмоций. Поэтому к Ане я не стала подходить, ограничившись выводами в голове о том, что «мой дом — моя крепость» и не надо туда пускать всех подряд.

Мне не было никогда стыдно, что сестра оказалась в таком положении. Я жила среди понимающих взрослых, в интеллигентном круге общения моих родителей. Сказать, что отношение в классе ко мне изменилось — нет, совсем не изменилось. А вот у меня внутри что-то очерствело и похолодело. Это проявилось даже в лице. Меня тогда очень многие мальчики в классе фотографировали, и ребята в доме, где я жила, тоже делали снимки. И сейчас черно-белые фотографии в альбоме удивительно точно передают эти изменения в душе. Я как будто повзрослела в один день. Вместо широко открытых миру глаз прежней доверчивой девочки, на фотографиях на какое-то время воцарился презрительный взгляд с прищуром. Кажется, я пыталась беречь свою душу, закрывшись от людей такими, теперь колючими, глазами.

Таня (рассказ Ланы)

Таня проснулась от крика сестры. Катя, которая уже училась в техникуме, куда по настоянию мамы поступила после восьмого класса, опять бушевала во сне. Таня быстро включила свет и разбудила сестру. Катя была очень восприимчива к родительским ссорам и остро реагировала на каждую из них. Во время очередного вечернего скандала родителей сёстры отправились в свою комнату, легли и стали болтать, чтобы отвлечься.

Таня рассказала о событиях в школе, расспросила сестру о приближающихся выпускных экзаменах после восьмого класса. Катя, в свою очередь, поделилась событиями из своей жизни учащейся техникума, и они уснули. И вот опять крик. Таня сначала боялась этих криков, но с каждым разом относилась к ним всё спокойнее, понимая, что мама не придет успокаивать Катю, а значит, это предстоит делать ей. Надо бы обратиться к врачу, подумала она и на этот раз, успокоив сестру и проваливаясь вновь в сладкий сон.

Экзамены Таня сдала прилично и, несмотря на комментарии учителей, что ей бы закончить десятый класс и пойти в институт, забрала аттестат об окончании восьми классов. Таня, подгоняемая мамой, обеспокоенной, что дочки выросли, а она до сих пор их кормит-поит, сдала документы в тот же техникум, где училась Катя.

Как это ни странно, но начав учёбу в сентябре, она поняла, что ей всё здесь нравится. Мальчиков было немного. Преподаватели были сильны не только в знаниях, которые давали по специальности, то есть по швейному делу, но и по общеобразовательным предметам. Да и шитьё оказалось делом полезным. Они с Катей могли теперь, купив по дешёвке никому ненужные остатки тканей в магазине, смастерить из них, оснастив толстой проволокой, модные аксессуары для волос.

Катя устроилась в телемагазин «На диване» и отвозила покупателям не только заказанные фабричные изделия, но и сшитые ими с Таней. Такая торговля давала им неплохие карманные деньги.

Через некоторое время сёстры решили, что, не в силах больше жить с мамой, которая только и ждала их выхода на практику, чтобы взимать с них деньги на коммунальные расходы и продукты. Они стали копить финансы на то, чтобы снять любое, лишь бы отдельное, жильё. Это абсолютно поглотило все их мысли. Они не встречались с парнями. Они осуществляли поставленную задачу. Все заработанные на продаже аксессуаров для волос деньги пускали в оборот и шили одежду, а потом, пришив к ней ярлыки на иностранном языке (в то время уже и такое можно было нелегально купить), ехали и продавали на вещевых рынках. Через восемь месяцев такой работы сёстры объявили разъяренной родительнице, что они покидают дом и уходят на съёмную квартиру.

И они это сделали. Потом, выдохнув с облегчением и оценив относительную свободу (финансовая кабала продолжалась, так как за квартиру надо было ежемесячно платить), они огляделись по сторонам. Жизнь в этом ближнем Подмосковье хоть ключом и не била, но и на сельскую идиллию похожа не была. На дискотеки удобнее было ходить в родном городке, чтобы не тащиться потом из Москвы в ночное время на электричке. Это было в какой-то мере даже опасно, так как в позднее время по вагонам часто ходили такие личности, что мороз шёл по коже от одного только их вида. Да и газеты периодически сообщали информацию, которая пресекала желание ездить по ночам на электричках.

Здесь, конечно, все развлечения были попроще, чем в столице, но утомлённые после учёбы девочки ещё должны были дома шить что-то для продажи. Поэтому они не стали крутить носом, решив не гнаться за знакомством с московскими ребятами, а присмотреть кого-то здесь, на месте.

Между тем мать, которая потеряла зрителей своих бурных сцен, устраиваемых отцу, и предполагаемый источник дохода, узнала, где дети сняли квартиру, и в один из вечеров явилась к дочерям домой. Она закатила шумный скандал с воплями: «Проститутки! Шлюхи! Устроили тут притон! Вот я пойду к участковому!» Катя с Таней переглянулись. Они были обе пока несовершеннолетние, и объяснять милиции, откуда у них деньги на квартиру и доказывать, что это не притон (а мать вполне была способна на подобный поход к участковому и подобные обвинения), желания не было. Катя сидела в растерянности, Таня же быстро соображала. «Слушай, мама, ты хотела денег, пока мы с вами жили. Поэтому мы в технарь пошли и без институтов остались. Предлагаю тебе договориться: ты будешь получать деньги от нас ежемесячно. Про участкового забудешь. Ходить сюда перестанешь. Идёт? Если начнёшь просить больше, то уедем отсюда туда, где не найдёшь. Вообще, надеюсь, ты не забыла, довольно скоро Кате восемнадцать. Расклад поняла?» Мать, обдумав ситуацию, согласилась. Сцены, конечно, не перед кем будет разыгрывать, но хоть деньги выбила.

Такое вот взросление было у Тани.