Докричаться до небес

Лана Муар

Для всех он – восходящая звезда рэпа, взрывающий чарты своими новыми треками, озлобленный Волк, живущий в своем мире без чувств. А для меня… совсем другой. И пусть он исчезает внезапно и так же внезапно возвращается. Тогда, когда захочет сам. Настолько, насколько захочет сам. Нас связывает тонкий аромат лаванды и музыка. Безумно тонкая нить… Безумно прочная нить… Книга содержит нецензурную брань.

2

Спайка игл методично вколачивала черную краску под кожу, огибая белесые тонкие шрамы. Каждый из них Бутч старательно оставлял нетронутым, вписывая в будущую картинку. Словно лишний раз хотел напомнить, что я кретин, а он художник, и любой косяк бурной молодости может превратить в произведение искусства. По сути так и есть. Только вместо кистей и красок у него набор игл, тату-машинок и бутыльки с пигментами, а в роли холста с косяками сегодня выступаю я. Бутч подсел на иглу, как он сам говорил, два года назад, но теперь к нему записаться могут только избранные. Выбирает себе клиентов по одному ему понятному принципу. И только у меня полный карт-бланш — моей роже разрешается звонить в любое время суток. Что я и сделал три дня назад в два часа ночи, бухой настолько, что не мог связать двух слов. Бутч лично приперся за мной на такси, привез в студию, и пока я закатывал рукав, воюя с гравитацией, сварил кофе.

— По какому поводу такая степень ужратости? — спросил он, протягивая мне кружку.

— У мамы день рождения. Бутч, сделай красиво, а? — попросил я, вытаскивая из карманов всю наличку и сваливая ее на подкатной металлический столик.

— Что хочешь?

— Не знаю. Но чтобы было красиво.

— Для телочек или для себя? — уточнил Бутч.

— А как надо?

— Фил, рука твоя, тебе и решать. Мне фиолетово.

— Да? — кое-как сфокусировавшись на его переносице удивился я.

Смотреть в глаза Бутчу не получилось бы при всем желании. С рождения они косили так, что никогда нельзя было понять куда он смотрит на самом деле.

— Давай тогда пойдем как обычно. Вываливай свой поток сознания, а я что-нибудь почиркаю, и потом посмотрим.

Сейчас я не вспомню и половины из того, что ему наговорил. Меня уносило в такие дебри, которые не снились в кошмарах даже психам, но Бутч кивал, что-то рисовал в планшете, останавливаясь, чтобы сварить очередную порцию кофе или уточнить цвет.

— Все черно-белое, Бутч. Не хочу цветного!

— Как твоя жизнь, — хохотнул он, и я кивнул. — Короче, давай так. Ты проспишься и приедешь, если не передумаешь.

— Бутч, я хочу прямо сейчас!

— А мне по хую твои хотелки! Бухого колоть все равно не стану — кожа дубовая и кровищи будет море. Потом перекрашивать тебя полностью.

— Ну о`кей. Я все равно приеду.

— Послезавтра. В восемь утра. И возьми с собой пожрать. Надумаешь делать, значит хреначить будем до победного.

Выпнул меня из своей студии, а сегодня докрашивал внутреннюю часть предплечья, превращая шрамы в отблески луны на покрытом мелкой рябью озере. Мне достаточно было один раз посмотреть на эскиз, чтобы еще раз убедиться в том, что Бутч услышал меня. За два дня на моей руке появился рукав: на плече лицо воинственной девушки в шлеме, из-за которого проглядывала щербатая луна, и ниже, на предплечье, стоял густой черный лес, переходящий в небольшое озеро, а на его берегу тоскливо выл в тумане одинокий волк. И хотя лица у девушки не было видно полностью — шлем-череп, украшенный когтями, чеканкой и крыльями, скрывал большую часть, оставляя видимыми только пронзительно грустные глаза и приоткрытые губы, — я чувствовал, что она наблюдает за волком, в котором узнал себя.

Бутч полностью промыл татуировку и, сделав несколько фотографий для своего портфолио, замотал руку одноразовой пеленкой.

— Завтра придешь с утра, закатаю в пленку. Не бухать, не чесать, промоешь часов через шесть и замотаешься так же. Пеленки в аптеке купишь сам. Не маленький, — выдал он рекомендации.

— Кто та девушка? — спросил я.

— Твой личный ангел. Будет присматривать за тобой дебилом.

— Только не начинай свои бредни, Бутч. Это просто татуха и она ничего не изменит. Мне Ингеборги хватает с ее ковыряниями и символизмами.

— Тебе она не нравится?

— Ингеборга?

— Говорю же — дебил!

— Пошел ты! — оскалился я, посмотрел на эскиз, уже прикрепленный на стену, и хмыкнул, — Ничего такая. Вообще, по красоте получилось.

— Татуха есть. Красивая. Клиент доволен, клиент может валить.

— Сколько с меня, Бутч?

— С тебя? — он оценивающе посмотрел на меня и заржал. — Считай, что подарок, если нихрена не помнишь. И вот еще что, Фил.

— Ну?

— Ночь темнее всего перед рассветом.

— Что?

— Что слышал. Вали уже. Единственное желание — побыстрее избавиться от твоей рожи и завалиться спать.

— Будь, Бутч.

— Надумаешь второй рукав хреначить — заходи, поболтаем.

Мы похлопали друг друга по спине и разбежались.

Реакция отца ожидаема. Зол. Для него все, что я делаю, кажется происходящим за гранью адекватности. Орет так, что барабанные перепонки вот-вот лопнут, а хрусталики-подвески у люстры в коридоре начинают дребезжать. Даже успокоительное, в виде Ингеборги, помалкивает, благоразумно сохраняя безопасную дистанцию. Батя в гневе становится слепым и глухим.

— Сегодня же сведешь эту херню! — грохочет его голос.

— Нет.

— Я сказал, что ты ее сведешь! — медленно цедит он сквозь стиснутые зубы. Достает из кармана кошелек, и к моим ногам летят несколько купюр.

— Еще раз повторить?

Он сверлит меня взглядом. Испепеляя своей ненавистью. Вот только в ответ получает ровно ту же порцию ледяной злости. И загнав меня в угол, загородив собой выход из ванной, делает самую большую ошибку.

— Ты меня никогда не понимал и не слышал. Папа… — последнее слово выплевываю ему в лицо, покрывающееся красными пятнами. Но даже этого мне мало. Я бью по самому больному. Наотмашь. Так, чтобы он заскрипел зубами, а перед глазами вспыхнула кровавая пелена. — Ты убиваешь все, к чему прикасаешься. Это твоя вина, что мама…

— Филипп, прошу тебя, остановись!

Ой, кто это тут у нас лезет? Психологиня Ингеборга? Решила разрулить конфикт? Да? Самая умная?

— Лучше накапай папику валерьянки. Хоть какая-то польза будет, — рычу я, — И не учи меня, как с ним разговаривать. У тебя нет на это никакого права. Ты мне на мать! И никогда ей не будешь!

— Филипп!

— Я — Фил! И будет лучше, если он, — киваю на сатанеющего отца, — свалит с моей дороги прямо сейчас.

— Марк, я тебя прошу… Марк, пропусти Филиппа…

Он медленно отшатывается назад, а Ингеборга тут же вклинивается в образовавшийся просвет и встает между нами. Идиотка. Неужели она всерьез считает, что сможет остановить хоть кого-то, если накаленные нервы у одного из нас лопнут и начнется потасовка?

— Марк, пожалуйста. Марк! Пожалуйста, отойди.

Она по миллиметру оттесняет отца в коридор, а я, не мигая, жду, когда преграда исчезнет. Заканчиваю промывать руку, заматываю ее пеленкой и выхожу, чтобы хлопнуть дверью квартиры, ставя финальную точку. Батя снова проиграл. Несгибаемая скала стала сыпаться и давать трещины, когда в доме появилась эта проклятая психологиня.

В клубе сегодня жарко. Зависнув с парой знакомых в студии, писали всякую хрень, пробуя аппаратуру. Я ржал, когда Мистик трясущимися руками ощупывал пульт, стараясь не дышать в его сторону лишний раз.

— Норм техника? — бросаю я в спину диджею, затушив окурок и уложив его на вершину горы в пепельнице.

— Фил, ты хоть знаешь сколько все это стоит? — оборачивается Мистик.

— Нет. Гораздо интереснее, что ты сможешь на этом сделать. Мы ж типа звезды, а ты наш гуру музыки. Сбацаешь что-нибудь?

— Ты шутишь?

— Я разве похож на шутника? Валяй. Студия в твоем распоряжении.

Развалившись в кресле, щелчком выбиваю из пачки новую сигарету и наблюдаю за тем, как Мистик подключает пульт к своему задрипанному ноуту. Повозившись несколько минут, повернул регулятор громкости, и из колонок стал звучать бит, поставленный на репит. Жесткий, словно удары профессионального боксера по груше, ритм заставил улыбнуться — норм тема, так и тянет под такое начистить кому-нибудь рыло. Мистик тоже кайфует, смотрит на меня, а потом кивает в сторону микрофона за стеклом:

— Слабо зачитать фристайл?

— Лениво… — ухмыляюсь в ответ, стряхивая пепел под ноги.

— Типа звезда уже зазвездилась? — ржет Мистик.

— Типа того.

— Ну лады. Так и скажи, что зассал.

— А по зубам?

— Давай вон туда, — он скалится, показывая на микрофон, — а я послушаю, как именно ты собрался пересчитывать мне зубы. Ты ж типа рэпер. Йоу, бро и все такое.

Мистик повернул рукоятку громкости немного сильнее и начал мотать башкой. Я заржал, повернулся к бухому Клейстеру, и он развел руками:

— Не, Фил, Мистик дело говорит. Давай не очкуй. Тут все свои, — икнул и присосался к бутылке вискаря.

— Да и хер на вас!

Докурил сигарету в две затяжки и вальяжно поперся в комнату для записи. Мистик постучал пальцем по стеклу и показал на наушники.

— Иди на хер! Не маленький, — прокомментировал я, снимая со стойки «Сенхайзеры».

Плотные амбюшуры отсекли меня от всего мира, оставляя один на один с музыкой.

— Начинай, как будешь готов. Я подхвачу, — Мистик показал мне большой палец и начал колдовать над пультом.

— Мистик сегодня слюни пускает. Папочка Фил ему зубы считает… — прочитал я и заржал, когда Клейстер удивленно вылупился на меня.

— Ладно. Пошутил и хватит. Может помедленнее сделать? — Мистик наклонился к небольшому микрофону и его голос звучал так, словно между нами не было шумоизоляции и толстого стекла.

— Оставь так. Норм дубасит.

— О`кей.

Я закрыл глаза, пропуская сквозь себя удары ритма, подстраиваясь под него. И когда перед глазами понеслась картинка потасовки в клубе, накрыл микрофон ладонью.

Хлестко, жестко, больно, технично,

Удар за ударом, здесь все очень лично.

За каждое слово придется ответить,

Если ты хочешь дожить до рассвета.

Телочки, тачки, музло из колонок.

Кто ты? Щенок или все же волчонок?

Кровь на костяшках и привкус металла.

В челюсть, по почкам… Вставай, если мало.

Один на один, все как в старое время.

Толпа за спиной отсекла от системы.

Братья помогут подняться с колен

В зарослях джунглей из каменных стен.

Мистик за пультом, Фил в твои уши.

Хочется правды? Тогда меня слушай.

Если ты сможешь дожить до рассвета,

Значит за каждое слово ответил…