Глаша
Роман Ланы Ланитовой «Глаша» впервые вышел в 2012 году и сразу же стал бестселлером в жанре «Эротическая поэзия и проза». Высокий накал эротизма, откровенные сцены, классический русский язык – все это сделало его популярным среди российских читателей и за рубежом. «Добро и зло», «добродетель и порок», «целомудрие и искушенность» – в этих противоположных понятиях нет абсолютной истины – в мире все относительно. Россия, середина XIX века. Сирота Глаша оказалась на попечении своих дальних родственников дворян Махневых. Она и не ожидала, какой коварный сюрприз уготовила ей судьба. Красавец, утонченный и хорошо образованный аристократ Владимир Махнев оказывается изощренным развратником, содержателем гарема из крепостных крестьянок, сластолюбцем и коварным обольстителем. Не по своей воле, но Глаша вовлекается в барские оргии. В этих оргиях есть все: от картин лесбийской любви и группового секса, до наркотического дурмана и почти шокирующих де садовских сценариев… Но волею судьбы главным проклятием кузена, одержимого дьяволом, не суждено было стать женщине… Книга изобилует откровенными эротическими сценами. Категорически не рекомендуется юным читателям в возрасте до 18 лет.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Глаша предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 3
Было около часу ночи, когда уши Глафиры Сергеевны уловили едва слышный стук в дверь: словно кошачья лапка поскреблась по дереву. Через минуту стук усилился. Она оторвала голову от подушки, рука нашарила в темноте свечу, ровный спокойный огонек осветил маленькую комнатку. Накинув халат, Глаша тихонько подошла к двери.
— Кто там? — испуганно прошелестел голос.
— Это я, Глашенька. Сделайте милость, откройте, пожалуйста? — прошептал он в замочную скважину.
— Что случилось, Вольдемар? Уже слишком поздно.
— Не гневайтесь, друг мой. У меня к вам важный разговор.
— Побойтесь бога, Владимир, неужто этот разговор не подождет до утра?
— Нет, радость моя. Промедление может оборвать течение моей жизни.
— О, Господи!
Рука нашарила щеколду, послышался легкий скрип, дверь приоткрылась, пропустив темную высокую фигуру. Желтое пламя свечи снизу освещало лицо Владимира, искажая черты красивого лица: нос выглядел длинным и крючковатым, глаза смотрели как два бездонных колодца, уголки рта хищно спускались к подбородку. Но вот он поднял огонь повыше, мелькнули длинные тени и рассыпались по углам, все встало на свои места: мистически страшное лицо вдруг приобрело знакомые родные черты. Он стоял к ней так близко, что она отчетливо слышала стук его сердца, чувствовала теплое дыхание. Запах одеколона безумно понравился Глафире: он придавал особую торжественность и мужественность его владельцу. Никогда в жизни она не нюхала ничего подобного.
— Владимир, что случилось? Что вас привело ко мне в такое позднее время?
— Не сердитесь, цветик мой. И не прогоняйте меня. Я просто сильно соскучился, — вальяжно ответил он. Рука потянулась к Глафире.
— Я не понимаю вас, сударь. К чему все эти уловки? Вы пользуетесь моим к вам пристрастным расположением. Не губите мою репутацию. Покиньте, пожалуйста, комнату, — отпрянув, возмущенно проговорила она.
— Ну вот, я еще ничего-с не сказал вам, а вы гоните меня, — обиженно протянул он. В голосе послышалась плохо скрываемая ирония. Он решительно прошел вглубь комнаты и сел на стул.
— Я не смею вас гнать, тем более что это ваш собственный дом, а я лишь из милости у вас проживаю. Но все же, я девушка порядочная и потому, прошу вас покинуть меня в столь компрометирующий час. Тем паче, вы, милостивый государь, не считаете нужным объяснить свой поступок.
— Да полно, вам, Глафира Сергеевна. Вот я из Володи сразу же в «милостивого государя» превратился. Стыдно вам, должно быть. Я со всей душой, а вы… Да и не шумите так громко. В доме все спят, матушка уехали-с. Чего же вам бояться? Да и я — не серый волк: чай, не съем такую красавицу. Начнете громко говорить — сами себе компрометацию и устроите.
Глаша совладала с испугом и присела на другой стул, в тишине послышалось пение сверчка.
— Ну?.. Успокоились? Вам в детстве сказок, что ли про злодеев много читали? Или классные дамы внушили опасность любого мужчины? Глашенька, разве похож я на злодея?
— Вы знаете, Володя, как я к вам отношусь, — она смущенно опустила голову.
— А разве вы, не видите, что я тоже вас полюбил? Полюбил с самого первого взгляда, — в голосе прозвучала неподдельная страсть. Он пересел на кровать, рука потянулась к ее руке.
— Иди, ко мне, — прошептал он.
— Володя, не губите меня, — проговорила она, — если любите, проявите снисхождение.
Рука Махнева, как хищный зверек, цапнула добычу и потянула к себе: девушка быстро оказалась на кровати подле своего кузена. Мягкая перина утопила обоих в удобной колыбели: Глаша старалась отодвинуться от своего искусителя, но все время соскальзывала ближе и ближе. Наконец, она почувствовала, что лежит рядом: его широкий торс в шелковом шлафроке чуть нависал над ней. Сердце стучало где-то у горла. Прекрасный аромат Фарины[12] сводил с ума. Одурманенная и вмиг поглупевшая от новых ощущений, она спросила без обиняков.
— Володя, вы, обещаете, что… женитесь на мне?
— Угу…
— А вдруг ваша матушка будет против? Она ведь не любит меня — я чувствую.
— Перестань, любовь, моя. Это все пустяки. Я сам себе хозяин. Не позволит — я украду тебя, и мы уедем далеко-далеко….
После этих слов он принялся сначала дурашливо рычать и кусаться. Затем, плохо владея игрой, перешел на страстные, долгие поцелуи. Эти смертельные поцелуи доводили Глашу до обморочного состояния: она, не владея собой, вся поддалась навстречу страстному натиску. «Что я делаю? Он ведь погубит меня», — пронеслось в голове.
Казалось, она падает в глубокий колодец, у которого нет конца. Понимала, что ничего нельзя изменить: ее судьба решена. Если это злой рок — она умрет, но в эту минуту не было силы, которая могла бы оторвать ее от любимого… Глаза Создателя мрачно и скорбно взирали с потемневшей от времени иконы: они будто оплакивали заблудшую Глафирину душу. Создатель знал наперед: сколько страданий принесет этот красивый демон юной и неопытной Глафире.
Тем временем, Владимир не спеша раздел девушку. Она слабо сопротивлялась, но он был настойчив. Его взору предстала потрясающая картина: стройное, в меру полное тело было настолько аппетитным, что захватывало дух. Ровные, чуть загорелые плечи матово поблескивали в неровном пламени свечи. Ниже — белыми полусферами круглились большие упругие груди. Они были настолько совершенны, что казалось: написаны искусным художником на полотне, изображающем саму Афродиту. Розовые твердые соски венчали сие пышное великолепие. Ниже шла узкая гибкая талия и чашеобразный девичий живот. Широкие бедра наводили на мысль, что в будущем эта женщина свободно родит несколько здоровых детей. Стройные полные ножки казались удивительно длинными, глаза слепли от их потрясающей ровности и белизны. Тонкие щиколотки переходили в узкие и легкие ступни с нежными розовыми ногтями и кругленькими пятками. О, как высоко оценивал Вольдемар такие женские ноги! Великий знаток красивых лошадей и женщин, он знал: тонкая щиколотка присуща лишь породистым экземплярам.
В устье шикарных ножек прятался девственный пухлый лобок, темные мягкие волоски покрывали его, словно молодая травка свежий лужок. Длинные пряди русых волос живописно разметались по подушке, алые раскрытые губы темным пятном выделялись на белом лице. Владимир хотел было тут же овладеть вожделенной красавицей, но сдерживая с огромным трудом свой пыл, решил немного повременить: он знал по опыту, что с такой ранимой женщиной надо быть чуть терпеливее и нежнее. Чтобы не испугать ее огромными размерами детородного органа — не стал до конца раздеваться. Халат прикрывал вздыбленную плоть, натянутую сверх всякой меры от адского вожделения.
Он решительно погрузил руку в пухлый лобок, пальцы почувствовали хорошо знакомую, скользкую влагу. Пожалуй, ее было слишком много: это многообещающе давало надежду на то, что несравненная кузина должна обладать сильным темпераментом. От дерзкого проникновения ножки сжались — хозяйка не хотела впускать столь решительного и наглого гостя.
— Ой, Вольдемар, не надо!
— Детка, ты вся течешь: потрогай сама… Дай, сюда пальчик, — он взял ее руку и положил на лобок. — Видишь? Чувствуешь?
— Да… Что это?
— Это твой любовный нектар. Он течет, когда ты сильно возбуждена.
— Зачем?..
— Он помогает всаднику легко идти своим путем.
–?
— Delicieux![13] Ты поймешь позднее. Пока молчи… — поцелуй закрыл губы от новых вопросов. Пальцы стали нежно и решительно гладить распухающий бутон.
Глаше было так хорошо, что ноги раздвигались в стороны, повинуясь неведомой всесокрушающей силе.
— Ах! Боже мой…
— Глашенька, солнышко, скажи: приходилось ли тебе самой когда-нибудь ласкать себя между ножек?
— Как?..
— Так же — пальчиками…
— Нет…
— Я расскажу тебе немного из курса анатомии… Хотя в институтах благородных девиц не считают нужным говорить о таких подробностях, по ханжески определяя сии знания, как постыдные. Я полагаю, что даже в курсе биологии вам ни слова не говорили о размножении видов… Я же, придерживаюсь иного мнения и считаю, что природа наделила мужчин и женщин этими маленькими радостями не только, чтобы производить потомство, но и испытывать огромное счастье и вкус жизни, хваля Создателя.
Говоря все это, он не вынимал длинные пальцы из ее мокрого лона: немного тянул удовольствие — то двигал ими, то замирал. Эта тактика настолько распаляла желание, что Глафира мучительно постанывала, глаза закатывались от страшного наслаждения. Не помня себя, она сама старалась двигаться поступательно — лишь бы получить желанное трение.
— Так вот, мой цветик, я продолжу. Тот трепетный бугорок, что находиться у тебя в середине пухлых и прекрасных губок называется секелем или клитором. В нем заключена самая таинственная сила: именно эта горошинка доставляет женщинам столько неисчерпаемой радости. У девушек сия горошинка не очень велика, с возрастом и от постоянных упражнений — она укрупняется в размерах, становится сочнее… У некоторых женщин размеры ее соизмеримы с крупными ягодами. Эти ягоды так же и вкусны…
Он встал на колени возле ее ног, пальцы нежно взялись за края срамных губок и развели их в стороны, ловкий язык, погрузившись в сочное лоно, принялся исступленно ласкать нежную плоть. Минута — и Глаша впервые испытала нечто удивительное: словно огненный шар опалил естество, сводя сладостной судорогой гибкое тело.
— Ну вот, моя радость, ты и спустила, — проговорил он. — Хорошо тебе?
— Да… Что это было?
— Не страшно?
— Нет… — она смущенно прятала лицо.
— Отдохни, немного. Потом мы продолжим наши упражнения. Или, ты подумала, что это все? — он тихонько засмеялся. — Забавно встретить такую наивную особу, как вы, Глафира Сергеевна. Ну, ничего: опыт дело наживное. А для меня сия неискушенность являет собой самый дорогой дар, посланный с небес. Невинность ваша дорогого стоит… Многие мужчины бы за это большие деньги заплатили.
— О чем это вы, Вольдемар? Как это можно купить?
— Да так, радость моя, ни о чем. Люблю вслух поразмышлять. Ты, полежи здесь немного, я схожу в погреб за бутылкой вина. Нам надобно отметить наше сближение. Да и вообще, — сладкие капли Бахуса дадут больше крепости и смелости перед предстоящими испытаниями. Я мигом… Надеюсь: теперь ты впустишь меня. Ведь, я не серым волком оказался, — улыбка играла на тонких губах.
— Впущу… — застенчиво ответила она.
Через несколько минут он вернулся, пузатая бутылка темного портвейна оказалась на столе. К портвейну прилагались ванильные печенья. Его рука протянула Глаше круглый бокал, наполненный бордовой живительной влагой. Глаша приподнялась с подушки и села: длинные волосы прикрывали роскошную попу. Владимир невольно залюбовался ее фигурой.
— Глаша, ты настоящая Венера. У тебя поистине божественное сложение.
Редко встретишь таких красавиц, как ты.
— Ну, что вы, Вольдемар, — она опять смутилась, руки искали простынь: прикрыть наготу.
Он убрал простынь из ее рук.
— Не закрывай свою красоту. Позволь полюбоваться твоими прелестями. Пей вино, и не думай ни о чем.
Она жадно выпила бокал вина, узкое горло дрожало от больших глотков. Он с удовольствием смотрел на запрокинутую длинную шею. Губы тянулись целовать эту манящую нетронутую белизну.
Перед глазами Глафиры поплыл воздух, движения стали плавными, хотелось смеяться и громко говорить. Она вскоре обнаружила, что сидит на коленях у Владимира, левая его рука держит ее за грудь, правая гладит бедра. В глазах у Глаши сверкали и переливались искры, идущие от пламени свечей, в уши вливался теплый пар: то был не пар — это был шепот Владимира. Он говорил такие непристойные вещи, которые заставляли краснеть лицо. Она тихонько смеялась, маленькие ладошки прикрывали горячие щеки. Глаша остро почувствовала, что ей неудобно сидеть на его коленях: в бедро упирался какой-то твердый предмет, похожий на деревянный брусок. Она немного поерзала на месте: предмет не удалился — он продолжал выпирать, прикрытый шелком шлафрока.
— Вольдемар, там что-то мешает…
— Ну вот, дорогая, теперь мы подошли к самому главному в моей просветительской лекции. Садись, рядом. Я продемонстрирую тебе сей забавный предмет…
Он, не торопясь, скинул шлафрок, тонкая сорочка, снятая через голову, обнажила сильное мужское тело. Конечно, он был прекрасен, как бог: широкие плечи, узкие бедра, сильные руки, плоский живот — все было при нем. Но, главное: ниже живота, густо покрытого черным курчавым волосом, торчал и покачивался огромный предмет, похожий на небольшую дубинку.
Конец дубинки напоминал круглую красноватую шишку или огромную шляпку диковинного гриба. Глаша с удивлением смотрела на этот странный предмет.
— Вольдемар, qu'est-ce que c'est?[14] Это ваше?
— Ну, а чье же, еще? — он расхохотался. В глазах выступили слезы. От хохота дубинка закачалась. — Присядь, чего ты соскочила? Не бойся, потрогай его пальчиками. Видишь, какой он большой и твердый. Это твоя красота сделала с ним это чудо.
— Не понимаю но, кажется, я догадываюсь… Я видела такое у коня, когда он покрывал кобылу…
— Этот предмет, Глафира Сергеевна, зовется членом, Penis, Phallos, удом, орудием Приапа[15], дубинкой, молодцем, всего не перечислишь. Еще имеется трехбуквенное звание, которое мне более всего по нраву, но я не буду вслух его произносить… Ваше воспитание и происхождение не позволяет пока проявить свободу красноречия. Хотя, ей богу, именно трехбуквенное звание так идеально для сего предмета.
— Вы смущаете меня, Владимир! Неужто, это тот самый Penis, от коего бывают дети? Но, отчего он так велик?
— Вам повезло, дорогая, вы удостаиваетесь чести познакомиться с довольно неплохим экземпляром семейства Приаповых, — посмеиваясь, ответил он, — иные, опытные дамы, имеющие вкус к подобным вещам, дадут высокую оценку его размерам, ибо им, как никому, известны преимущества большого перед малым… Довольно разговоров: боюсь я — он треснет от натуги. Видишь, как раздулся от гордости. Скорее, возьми его в ручки.
Глашины пальчики несмело коснулись кожистого натянутого ствола.
— Какая, это мука, иметь отношения с девственной аристократкой! О, боже! Выдержу ли я? Надо скорее кончать с церемониями и лекциями, — простонал он. Но, увидев ее испуганные распахнутые глазищи, решил немного повременить. Сжав зубы, он продолжил, — впервые я выступаю в роли лектора по анатомии. Ладно, доведу дело до конца. Обратите внимание, Глафира Сергеевна, ниже члена идут два шарика. Называются они яичками, мошонкой, мудями, по латыни — тестикулами. В них сосредоточена мужская сила, они же являются сосудом семени… Довольно! Иди ближе!
Владимир подошел вплотную к Глаше, — она сидела на кровати, кротко взирая на его голое тело, более всего ее впечатлили размеры детородного органа.
— Поцелуй, его! Ну!
Глаша неловко чмокнула красноватую головку.
— А теперь, в твоих силах доставить ему еще большее наслаждение. Радость моя, открой пошире ротик и обхвати его губами, как конфету.
Глаша сделала все, как просил Вольдемар, но головка члена была столь крупной, что едва помещалась во рту. Она направляла член рукой. Владимир мычал от наслаждения. С непривычки у нее плохо получалось…
— Ладно, хватит… Не буду тебя мучить. Все впереди — научишься… Иди, я налью еще бокал вина. Пей, тебе нужно еще выпить. Извини, дорогая, сейчас тебе предстоит испытание не из легких. Но, я думаю, ты справишься с ним. Я сегодня играю в гуманиста и лектора по анатомии. А потому исполню партию до конца.
— Володенька, о чем ты? Я пьяна и плохо понимаю. Ты сказал: играю… Или мне послышалось?
— Тебе послышалось, радость моя. Не обращай внимания — я часто сам с собою говорю. Порой несу, что ни попади. Но и ты меня пойми — торжественность и важность момента… Разум помутился от любви, — сказав это, он снова припал к ее губам.
— Я пьяна, все кружится, но прижми меня еще крепче… И все же, я боюсь…
— Не бойся, любовь, моя. Я постараюсь быть аккуратным и нежным. Попрошу тебя встать на край кровати и приподнять свой восхитительный зад — такая поза наиболее физиологична для первого проникновения. В такой позе совокупляются многие животные. Эта поза одна из любимых на Востоке, где уделяется огромное внимание искусству любовных соитий.
Настойчивые руки поставили Глашу на край кровати: широкие бедра, приподнятые кверху, открыли прекрасный вид упругих полных ягодиц. Пламя свечи слабо освещало таинственный альков девственного лона. Владимир взял свечу, рука приблизила ее к вожделенному предмету, пламя быстро осветило лакомую красоту розовых и нежных губок. Он полюбовался нетронутой девственностью, несколько горячих поцелуев легли на влажную плоть. Глаша дрожала, предвкушая скорое проникновение.
Сначала, легким движением пальцев, он коснулся узенькой норки, затем, приставив головку члена, попытался проникнуть в узкое отверстие… Попытка оказалась безуспешной. Глаша напряглась и громко вскрикнула. Владимир стоял в несвойственной ему нерешительности…
— Cherie, я же еще ничего не сделал, а вы вскрикиваете… Эдак весь дом разбудите… Мне-то, сие обстоятельство — безразлично, это вы боялись компрометации. Как, вы, однако, чувствительны! Я и вина дал выпить. Ладно, хватит разводить ненужные церемонии — так мы далеко не уйдем. Что поделаешь, экзекуции не избежать. А потому рекомендую вам немного потерпеть. Не люблю тянуть кота за хвост. Возьмите в зубы это полотенце, зажмите его крепко.
Он повторил попытку: огромный член с трудом буравил нежную плоть. По щекам Глафиры потекли слезы, кричать она не могла: мешало полотенце.
Она замычала от острой боли и крепче сжала зубы. Несколько сильных толчков, и преграда была преодолена. Глаша почувствовала: по ногам потекли теплые струи, уши заволокло, в животе стучал железный молот. Мутный взор уставился на простынь: большое красное пятно набухало и ширилось под ее коленями. «Я умираю…» — подумала она и погрузилась в глубокий обморок.
Владимир с успехом довершил начатое, и упал возле кузины. Отдышавшись, он обнаружил: та лежит бледная и без чувств. «Господи, неужто мой Приап ее прикончил? Вот, был бы ужасный казус… Такой казус вошел бы в историю», — подумал он с самодовольством.
— Глафира Сергеевна, очнитесь! Очнитесь, дорогая моя!
Глаша почувствовала, что откуда-то с высоты глубокого колодца, на дне которого лежало ее бездыханное тело, к ней тянуться знакомые сильные руки — они стучат по деревянным щекам. Знакомый голос, идущий, словно из трубы, взывает к жизни. В лицо летят капли воды — становиться мокро: вода льется за шею, волосы липнут к плечам. Вместе с этими чувствами снова приходит… боль. Эта ужасная боль захватывает все естество.
Лицо Глаши скривилось от плача: слезы, как горошины, капают по щекам.
— Ну вот, Mon Cher, ты и очнулась, перепугала меня своим обмороком.
— Владимир, я умру? — спросила она всхлипывая.
— Нет, конечно! С чего ты взяла?
— У меня вся простынь в крови, я от потери крови скончаюсь…
— Не говори глупости! От этого никто не умирал. Уже светает… Как быстро время летит, — в голосе прозвучали деловые нотки.
Он посмотрел на нее. В утреннем свете она выглядела жалкой: волосы мокры и растрепаны, лицо припухло от слез, губы почернели, словно ели чернику. На кровати и полу были капли крови. А под самой Глашей, на смятой простыне расплылось огромное красное пятно, просочившееся в саму перину.
«Однако, каков шельмец! Нанести нежной даме такой урон!» — с гордостью подумал он о своем фаллосе.
Владимир Махнев быстро и деловито оделся.
— Я оставлю вас, сударыня. Сейчас к вам придет моя горничная Маланья. Она девушка опытная и расторопная, к тому же знает, что в таких случаях делать надобно.
— Зачем Маланья? Не надо Маланью… Стыдно как! Она догадается обо всем.
— Не говори глупостей! А для чего я слуг в доме держу? Лежи, Mon Cher, и успокойся.
Проговорив все это, он моментально скрылся за дубовой дверью.
«Он даже не поцеловал меня перед уходом…» — подумала Глаша — «Может, он сейчас вернется?» Но Вольдемар не вернулся: ни тот час, ни через день, ни через неделю.
Вместо него пришла рыжая Маланья, полные руки держали корзину с бельем и холщевый мешочек с травами и мазями. Маланья была добрая и бесхитростная девушка. Увидев сжатую в комочек, плачущую Глашу, она покачала крупной головой, обвязанной полинялым платком.
— Вот, барышня, и вас не пощадил наш мучитель. Хорош он больно собой, да суров не в меру. Вы того… не убивайтесь так. Это — то заживет. Рожать еще больнее, — уговаривала Маланья.
Толстый ситцевый зад притулился на краю кровати, большая шершавая ладонь гладила Глашу по голове. Она искренне жалела барыню, словно перед ней была маленькая девочка.
— Все пройдет… Все заживет… Будете, как новенькая.
От этих слов Глафиру бросило в жар. То, что для нее было тайным и постыдным, в устах этой бесхитростной крестьянки приобретало черты будничности. Было понятно: служанка знала обо всем, что произошло в этой комнате пару часов назад, и не только знала, но и считала это обыденным событием. Ей было не в «диковинку» ухаживать за девушкой, лишенной невинности. Раз она пришла с бельем и с лекарством — значит, Владимир Иванович дал ей все необходимые распоряжения. «Боже, какой стыд!» — подумала Глафира.
Тем временем Маланья, сокрушаясь и покачивая головой, убрала испачканные кровью простыни и половички, заботливые руки застелили постель свежим, чуть прохладным бельем. Спустя четверть часа в комнате появилась дубовая кадка с теплой водой. Маланья велела залезть в кадку: от стыда Глаша зажмурила глаза. Горничная, не обращая внимания на стыдливость девушки, принялась поливать голое тело водой и мыть душистым мылом.
— А, ну-ко, девонька, присядь. Дай, я тебе ранку-то омою, — заботливые руки стали лить воду на промежность Глафиры. Вода побурела от крови.
По щекам текли слезы, она вытирала их руками, брызгала в лицо водой — было бесполезно: глухие рыдания рвались из груди.
— Ну… снова сырость развели. A-то вы, не знали: зачем, он ночью к вам приходил?
«Раз она об этом говорит, значит многие из прислуги могли слышать и видеть, как Владимир Иванович приходил ко мне. У дома есть свои глаза и уши.
Надо, наверное, пойти утопиться — другого выхода нет…» — думала она, кусая губы.
После мытья тело охватил озноб, смертельно клонило ко сну, веки отяжелели, словно налились свинцом. Глаша, с трудом переставляя ноги, дошла до кровати и упала на холодную подушку. Сквозь плотную пелену она едва различала прикосновения рук Маланьи. Сопротивляться не было сил: шершавые руки горничной развели в стороны ватные ноги, послышалось озабоченное бормотание и несколько вздохов, спустя мгновение, ловкие пальцы коснулись болезненной раны. Зачерпнув пригоршню целебной темнобурой мази, пахнувшей травой и коровьим жиром, Маланья принялась втирать снадобье в рваные лоскуты нежной плоти.
Острое жжение заставило вскрикнуть, через несколько минут приятная прохлада пришла на смену неприятным ощущениям. Немного погодя, боль совсем утихла.
Сквозь полузакрытые веки она видела, как в комнате помыли пол, дворовый работник Тимоха вынес кадку с водой. Глаша забылась глубоким сном. Проспала целый день, а к ночи у нее началась горячка.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Глаша предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
