Начать жизнь заново

Лана Кинлем, 2021

Алекс считал, что вся его жизнь похожа на абсурд. Некую постановку, придуманную сумасшедшим маразматиком, в которую он попал случайно. Однако у жизни поганое чувство юмора. Одна-единственная встреча перевернула его мир, погрузив в вечный ночной кошмар. Получится ли у него убежать? Сможет ли он начать жить заново или навсегда погрязнет в пучине отчаяния, одиночества и страха?

Глава 2

— Система идей о правовом государстве сложилась в концепцию правового государства, принципом которой стала реализация замысла о построении конституционного государства, где…

Наверное, многие скажут, что я странный студент. Мне хочется сесть и писать диплом. Желательно, чтобы меня при этом еще не отвлекали. Но если вам приходится уже второй час слушать юридические концепции правовых государств, если это происходит почти каждый день, то такое желание становится вполне оправданным.

— В своей теории Макиавелли предпринял попытку набросать контуры идеального государства, наилучшим образом отвечающего потребностям…

Джордж Ли. Известный адвокат, заслуженный юрист, бывший президент Адвокатской палаты. Высоко востребован и крайне профессионален. И дико раздражает меня.

Ровно в два часа дня я был в офисе отца. Он познакомил меня с Джорджем, мы перекинулись парой дежурных фраз, а потом началась лекция. Как она должна была помочь мне в моей профессии, не понимал даже отец, судя по его взгляду. Но перебивать знаменитого адвоката никто бы не стал, поэтому я слушал его, изображая живой интерес. Как будто бы я не наслушался этого в колледже.

— Монтескье объяснял установление правовой государственности необходимостью свободы в гражданском обществе…

Свобода. Что такое свобода? Кто-то говорил, что свобода находится в пяти шагах от тирании. Кажется, это был Ницше.

Свободный человек имеет право делать все, что он хочет. И я считаю себя свободным человеком. Ведь я делаю именно то, что хочу. Правда ведь?

— Алекс.

Укоряющий голос отца оторвал меня от размышлений. И он, и Джордж внимательно смотрели на меня. Видимо, я пропустил окончание этой лекции. Поднявшись, я протянул руку адвокату.

— Спасибо Вам большое, мистер Ли. Мне льстит, что такой человек, как Вы, уделили мне немного внимания. Отец ни раз говорил, что благодаря Вашему опыту смог достичь таких высот. И я равняюсь на Вас.

— Что ж, молодой человек, надеюсь, Вы нас не разочаруете.

Потрясающая вера в меня. Я просто тронут.

— Конечно, мистер Ли.

Джордж еще раз смерил меня взглядом и отошел к отцу. Они вышли из кабинета, заговорив о чем-то, что не предназначалось, по всей видимости, для моих ушей. Я снова опустился в кресло, наблюдая за ними через стекло двери.

Этот Джордж был одним из многих, с кем знакомил меня отец. Они с мамой считали, что мне пора заводить достойные связи в кругу юристов, что это быстрее продвинет меня по карьерной лестнице.

Ну что за чепуха? Востребованность адвоката растет со стажем, опытом и количеством выигранных дел в судебных разбирательствах. Если ты плохой юрист, то никакие связи тебе не помогут удержаться на плаву. А если хороший — не потребуются. Но родители считали иначе.

Я вздохнул и бросил взгляд на часы. Уже четыре, через час конференция в международной юридической фирме, а мне нужно как обычно прийти пораньше. Снова я опаздываю.

Дверь бесшумно открылась, и в кабинет вошел отец. По его лицу ничего нельзя было понять, впрочем, как и всегда.

— Алекс, мне не очень нравится, что ты отвлекаешься на что-то, — сев за стол, начал он. — Минутное промедление ведет к краху, я постоянно повторяю это тебе. Джордж заинтересован в твоем успехе, так что не подведи его. И меня тоже.

Спорим, Джорджу глубоко плевать и на меня, и на мой успех, и на отца в том числе. Мы оба это знаем. Но я только кивнул.

— Иди, Алекс. Мама ждет тебя в «Джонс Дей» через полчаса.

— Да, отец.

Быстрым шагом выхожу из кабинета, а потом и из здания, сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Полчаса, а мне нужно успеть забежать домой переодеться и погулять с собакой. Благо офис отца был недалеко.

О да, у меня есть собака. Удивлены? Что ж, вероятно, это единственный мой каприз, удовлетворенный родителями. На шестнадцатилетие мне подарили двухмесячного лабрадора ретривера. Наверное, я был не прав, когда говорил, что у меня нет друзей. Один друг точно был. И теперь эта рыжая махина по кличке Ричард радостно встречала меня, пока я, взмыленный и запыхавшийся, пытался добраться до лестницы на второй этаж, где была моя комната.

Добравшись до своего шкафа, я оперся на него, пытаясь восстановить дыхание. Ричард сел на пороге комнаты, терпеливо дожидаясь прогулки, и я улыбнулся, глядя на него. Хороший пес, послушный.

Стянув с себя один костюм, я натянул брюки другого и бросил взгляд в зеркало. Тонкое лицо с высокими скулами, полноватые губы, аккуратно приглаженные каштановые волосы, которые успели немного растрепаться во время моего незапланированного марш-броска от офиса до дома. Но самыми примечательными были глаза: ярко зеленые, почти кошачьи. Мне никто не верил, что это не линзы. Но так уж случилось, что никакого обмана здесь не было.

Застегнув рубашку, я пригладил выбившуюся прядь волос. Мать всегда дотошно относилась к моей прическе, она говорила, что внешний вид должен быть презентабельным. Черт его знает, как этому виду могли поспособствовать приглаженные гелем, словно слюнями, волосы.

Собравшись, я повернулся к Ричарду. Пес немедленно завилял хвостом, выкатив из пасти язык. Я улыбнулся.

— Ну что, брат, пойдем прогуляемся?

Ответом мне был глухой лай и цокот когтей по паркету сбежавшего вниз по лестнице пса.

Он бегал по лужайке довольный жизнью больше, чем все люди на нашей улице. И у меня, глядя на него, поднималось настроение. Сейчас и всякий раз.

В 16 у меня появился защитник. Даже будучи мелким щенком, он кидался на всех, кто подходил ко мне близко не с самыми хорошими намерениями. С годами лаять на всех подряд он перестал — разобрался, но грозного вида огромного пса хватало, чтобы местная гопота в парках раздумывала ко мне подходить. Зарычал он только один раз, оскалив клыки, — когда после прогулки мы с ним возвращались домой, и ко мне пристал какой-то пьяный мужик. Но тот был слишком пьян, чтобы понять это предупреждение, и Ричи сбил его с ног. Прижатый к земле собачьей лапой, смотрящий в умные карие глаза, мужик сразу же растерял весь свой пыл, и, возможно, даже протрезвел. По крайней мере, убегал он быстро и по прямой, не врезавшись ни в один столб. Больше его я никогда не видел рядом с нашей улицей.

— Ричи, мне идти надо, — окликнул я пса.

Тот оглянулся на меня и ушел в кусты. По какой-то причине он никогда не делал своих уличных дел при мне или родителях. Мы не учили его этому, но маме нравилась эта привычка. «Воспитанный парень», — всегда говорила она, улыбаясь. По всей видимости, мой пес считал недостойным задрать ногу при хозяевах. Интеллигент, с кем поведешься, впрочем.

Задумавшись об этом, я пропустил момент, когда Ричард оказался рядом и легонько боднул меня головой в колено. Я улыбнулся, потрепав рыжую шерсть на загривке. Мне казалось, или в его глазах было сочувствие?

— Да уж, брат, снова мне бежать. Хотя я и так уже безнадежно опоздал.

Заведя его домой, я рванул в «Джонс Дей». Люди уже собирались, и я скользнул к черному входу. Пригладив волосы и поправив галстук, я вышел в холл, кивая коллегам родителей и профессорам юридических наук. Минут через 10 из все прибывающей толпы меня выцепила мать.

— Алекс, почему так долго? — не прекращая улыбаться ни на секунду, спросила она.

— Гулял с Ричи, — слегка пожал я плечами. Мать посмотрела на меня, на мгновение ее лицо скривилось.

— Понятно, — только и сказала она.

Мама не любила, когда я называл пса Ричи. Она считала, что такое сокращение звучит неблагородно и едва ли не плебейски. Даже меня она никому не позволяла называть Алом, когда я был еще ребенком. Но с моим другом у нас была негласная договоренность по этому поводу. Мой озорной, шебутной, жизнерадостный Ричи сразу превращался в спокойного, статного пса, высокомерно задирающего голову, стоило ему услышать родительское «Ричард». Он был дрессированным, выполнял все команды, не отходил от хозяев, серьезен, сосредоточен. Собачий пафос, да, и такое было возможно. Кто бы мог подумать, что с этим непоколебимым воплощением невозмутимого послушания мы гоняли наперегонки по лесным тропинкам, кубарем скатывались с горок и плескались в озере Мичиган. Да никто и не знал. У нас с Ричи были свои секреты.

— Мистер Харис, позвольте представить Вам моего сына Алекса.

Мама уже мягко и ненавязчиво подводила ко мне очередного умудренного опытом старика из многочисленных профессоров. Я натянул привычную улыбку стюарда, которая к концу вечера должна была перекрутить все мышцы на лице. Ну, начали. Еще один день из этого калейдоскопа важных знакомств.

Да чтоб они все провалились.

***

День тянулся за днем в духе дурной бесконечности. Колледж, отцовская фирма и мое посвящение в тонкости работы, конференции, заседания, консилиумы. И люди, люди, люди. Меня уже тошнило от этих лиц, ото всех юристов вместе взятых. Я не успевал запомнить одно имя, а мне уже называли другое. Дошло до того, что я взял дополнительные часы в колледже для написания диплома. И я его писал, хотя это и было сделано не ради него. Что угодно, лишь бы подольше не видеть всех этих людей, не вдыхать запахи дорогого парфюма, не выслушивать кучу лекций и самых разных мнений, которые не совпадали ни на дюйм. И не улыбаться. Почему-то это меня напрягало больше всего. По моим расчетам, через пару таких встреч у меня должны были появиться морщины. Либо же лицо просто треснет. Ох, ну и дурацкое выражение.

Я схитрил, возможно, впервые в жизни, взяв эти часы. Хотя в чем тут была хитрость, я ведь действительно занимался делом. И родители согласились со мной, пусть даже мать сначала скривилась, как будто бы закусила эту новость лимоном. Но, в конце концов, меня перестал спасать даже мой диплом.

Закончилась осень, пролетела зима. Чем ближе мелькал выпуск, тем сильнее на меня наседали. Весь суд я уже знал в деталях, мог едва ли не карту нарисовать с закрытыми глазами. Даже план эвакуации, напротив которого я проводил по часу в день в ожидании очередной беседы с адвокатом, намертво отпечатался на сетчатке глаза. Дома же за завтраком, за ужином, после еды, когда семья собиралась в зале, мне нудно, долго и ежедневно рассказывали о востребованности, оплачиваемости, конкуренции, перспективах, трудовых барьерах — словом, обо всем, что окружало мою специальность. Еще никогда я так не любил ночь, когда можно было закрыться в комнате. Мой дом стал тюрьмой без возможности смягчения приговора за примерное поведение.

Почему-то я все чаще вспоминал Джорджа Ли, точнее, случайно им упомянутую концепцию Монтескье о свободе в гражданском обществе. Что это такое — свобода? Как описать то, чего не знаешь? Я мог с уверенностью сказать только одно: у меня ее нет.

Иногда мне хотелось выйти на балкон в трусах и сладко потянуться. Но это было не солидно. Хотелось открыть бутылку холодного лимонада и выпить ее из горла. Но это было не представительно. Да меня периодически так и подмывало плюнуть на асфальт, сунуть руки в карманы и, громко хохоча, скакать по покрышкам в соседнем дворе. Только, боюсь, от такого мою мать бы хватил удар.

Что это было? Юношеский максимализм? Долгие годы я жил в едином ритме однообразных будней. И меня все устраивало. Что случилось теперь?

Каждый день все больше наполнялся абсурдом, напоминая жалкий фарс. Моя жизнь была бутафорией, и самое поганое — иначе я жить не умел.

Единственное, что радовало меня до сих пор — Ричи. Мой пес все понимал, и каждый вечер, когда я выжатым лимоном падал на кровать, мечтая не просыпаться утром, он ложился рядом, клал огромную голову мне на живот и сочувствующе смотрел на меня. А потом начинал бодать меня и кусать за руки, пока я не засмеюсь. Да, определенно, это был самый лучший друг в мире.

***

Солнце лениво выползало из-за горизонта, крадучись забралось в окно, пробежало по столу, открытому ноутбуку, по одеялу. Наглый рыжий луч защекотал мне нос, дотронулся до дрогнувших ресниц. Я чихнул и открыл глаза. Ричи тут же поднял голову, внимательно глядя на меня, и я улыбнулся. Дотянувшись до будильника, я удивленно приподнял брови. Было еще рано. Хотя я и так поднимался раньше всех, чтобы погулять с собакой, но сегодня часы били все рекорды моих утренних пробуждений. Спать уже не хотелось. Я сел на кровати и растрепал волосы, задаваясь вопросом, что меня разбудило в такую рань. Такое бывало, если на утро планировалась важная встреча. Нервы, нервы. Но сегодняшний день был относительно спокойным.

Тут до сонного, медленно разогревающегося мозга дошло. День Рождения. У меня День Рождения.

Один мой университетский профессор как-то сказал, что двадцать четыре — это тот возраст, в котором большинству придется страдать от угрей в последний раз. А еще я читал где-то, что 24, 36 и 48 — это возраст, когда случаются судьбоносные вещи. Что-то такое было связано с китайским гороскопом, уже точно и не вспомнить. Я всегда скептично относился к астрологии, звездам, восходящим и нисходящим знакам, считая все это чистейшим бредом, но почему-то эту статейку запомнил.

Усмехнувшись и покачав головой, я пошел умываться. Судьбоносные вещи в мой план-график точно не были вписаны.

Мы с Ричи тихо спустились на кухню и подкрались к холодильнику. Глаза пса шаловливо блестели, наверняка отражая мои. Я достал хлеб и палку колбасы, отрезал два огромных ломтя и сделал бутерброды. Вытащив бутылку с апельсиновым соком, я уселся прямо на пол, прислонившись спиной к дверце холодильника, и отдал один бутерброд Ричи. Мы сидели с ним, кроша хлеб, и чавкали. Натурально чавкали, чего я себе не позволял лет с пяти. И кто бы только знал, какое же это великолепное чувство! Половина пятого утра, я в растянутых спортивках и старой футболке сижу на полу с собакой и чавкаю бутербродом, запивая его соком из бутылки. Из бутылки! Невероятное чувство, пьянящее. Как же мало нужно человеку для счастья. Я тихо смеялся над Ричи, пока он расправлялся с колбасой, и поднялся на ноги только тогда, когда пес подошел к двери на улицу. Пора гулять. С наслаждением вытерев руки о штанины, я надел тапки и выскользнул во двор вместе с моим лабрадором.

Мы носились как сумасшедшие, ловя руками и лапами лучи поднимающегося солнца, и совершенно забыли о времени.

— Алекс! Что… что все это значит?!

Как ушат холодной воды на мою голову в декабре месяце. Рефлекторно втянув голову в плечи, я медленно обернулся. На мамином лице был написан такой неприкрытый шок, как будто бы минимум, что она увидела на своем заднем дворе — окровавленные трупы и наши танцы на костях. Я запустил руку в свои и без того растрепанные волосы, но тут же опустил ее. Иначе бы у матери начался нервный тик, ей-богу.

— Да мы тут… гуляем вот, — выдавил я, вместо своей головы потрепав голову сидящего рядом с виноватым видом пса.

— Да, я вижу!

О-ёй. В ее голосе прорезались истеричные нотки. Плохо, очень плохо. Я закусил губу, отведя взгляд. Мать открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. А я стоял и молился только об одном — не засмеяться.

— Быстро приведи себя в порядок, пока отец не спустился! — наконец сказала она.

Два раза повторять не пришлось — мы вместе с Ричи влетели в дом, вихрем пронеслись по лестнице и ворвались в комнату, захлопнув дверь. И я сделал то, чего не делал уже очень давно — расхохотался в голос, упав на кровать. Ситуация была абсурднее некуда: мне 24 года, а я убегаю от матери, как нашкодивший школьник. И в самом деле глупо, что это за подростковый бунт? Черт меня понес на улицу в оборванной старой одежде? Но стыдно мне не было. Да что уж там, мне давно не было так легко и свободно. Свободно. Вот в чем было дело. Возможно, выйти на улицу в растянутых спортивках, было моим первым самостоятельно принятым решением за всю жизнь.

***

К завтраку я спустился уже готовый в колледж. Уложенные волосы, отглаженный костюм, белоснежная рубашка — чистейший трюизм. Показалось, или на лице матери мелькнуло облегчение? Я сел за стол, пряча улыбку за чашкой.

— Сын, сегодня после колледжа возвращайся домой. Не нужно ехать в офис. Нам с мамой нужно с тобой поговорить, — не отрываясь от утренней газеты, сказал отец.

Я бросил на него быстрый взгляд. Мое хорошее настроение быстро смешалось. В чем был подвох? Я бы мог подумать, что родители хотят устроить мне праздник, но что-то не вязалась вечеринка с тоном отца. Впрочем, кто знает, может быть, в них неожиданно проснулись обычные люди. Я вздохнул.

— Хорошо.

— Но не забудь позвонить Жозефине, она перенесет встречу с профессором Эллом на пять часов пятницы…

А, нет. Все нормально.

***

К счастью или несчастью, я пока не понял, но отпустили нас поздно. Приехал очередной профессор с очередной лекцией, и у нас внезапно возникла еще одна пара. Но лекция была интересной и в любом случае лучше, чем высокопарные речи отцовских коллег. Я даже остался поболтать с этим пожилым человеком, чьи глаза лучились энтузиазмом. Не каждый из нас мог таким похвастаться.

Меня немало поразила его искренняя увлеченность юридическими науками. Он действительно получал подлинное наслаждение от изучения теории государства и права, криминалистики, судебной статистики и экспертизы, что мне даже стало немного завидно. И почему у меня не было такого живого интереса?

Обменявшись рукопожатием и взаимным пожеланием удачи, мы разошлись в разные стороны уже на улице. Я не торопился домой. Хотя мне безумно хотелось открыть дверь и увидеть маленький тортик. Это уже было бы что-то. Что-то, что вряд ли произойдет. Я хмыкнул, ловя такси. Скажете, не может такого быть, чтобы родители не подарили даже торт на День Рождение? Тогда вы просто не знаете моих родителей.

Стоило мне открыть дверь, из зала меня позвал отец. Замечательно. Спасибо, что встретил, пап.

Конечно же, я не увидел никакого торта. Мать с отцом сидели за журнальным столиком, заваленным бумагами, и, нацепив на носы очки, что-то подсчитывали. Рядом лежали их телефоны, по два у каждого. Видимо, работа была продуктивной.

Я сел в кресло напротив, и родители подняли головы. Около минуты мы играли в гляделки, переводя взгляд друг на друга. Наконец, отец снял очки и вздохнул.

— Алекс, ты помнишь Митчелла Моргана из самой крупной Адвокатской палаты штата?

Я осторожно кивнул. Митчелла Моргана я помнил смутно, в последнее время моя жизнь и без него кишела огромным количеством новых знакомств. Но само имя было известным, его, кажется, даже упоминали на сегодняшней лекции.

— Его агент прислал нам сообщение с предложением оферты, — подхватила мама. — Он возьмет тебя в свою фирму штатным сотрудником. Но у него есть пара условий.

Она протянула мне листок бумаги. Я без особого интереса побежал взглядом по строчкам, но дочитать мне не дали.

— Естественно, окончить колледж ты должен с отличием. За это мы с мамой не беспокоимся, у тебя отличные оценки, количество кредитов превышает твоих товарищей, так что диплом с высшим почетом уже почти у тебя в руках. И второе его условие — ты должен жениться.

В ушах резко зазвенело. Я не ослышался? Какая к черту женитьба?! Мой взгляд, тупо застывший на ровных машинописных строчках, медленно поднялся на родителей. Эталон невозмутимости, ни один мускул на лицах не дрогнул. Мы как будто бы рецепт лазаньи обсуждаем, твою мать.

— З… зачем мне жениться? На ком? Причем тут работа?

— Успокойся, Алекс, это всего лишь формальность. К тому же мы уже акцептировали его предложение.

Моя челюсть совершенно непредставительно поздоровалась с полом. Согласились они, почему бы и нет. Всего лишь формальность? Алло, это еще и моя жизнь!

— Вы с ума сошли?! Какого черта?! Не хочу я ни на ком жениться, да у меня девушки-то никогда не было! Чем женщина может способствовать работе? Этот Морган ваш совсем конченный извращенец?! И почему вы меня даже не спросили?!

Обычно я не повышал голос на родителей. Обычно я не ругался. Обычно… но сейчас ничего обычного не было. Но отец, все также спокойно, нацепил очки обратно на нос.

— Алекс. Это престижная фирма. И если сам мистер Морган согласен взять тебя на работу, то нужно радоваться такой возможности.

— Да черта с два!!! — я сорвался на крик.

— Сядь.

Я и не заметил, что вскочил с места, но рухнул в кресло, как подкошенный.

— Не вижу смысла в твоих бунтарских выкриках. Договор составлен. Девушку мы тебе найдем, из приличной семьи, обученную манерам, с хорошей родословной.

Я недоверчиво уставился на отца. Он сейчас точно говорит о моей невесте или Ричи сучку собрался искать? Я тряхнул головой и сжал руками виски. Какой-то бред, вся эта ситуация побила все вершины абсурда в моей жизни.

–…Оформим фиктивный брак. Тебе нужен наследник, Алекс. А мистер Морган ценит надежность. У семейных людей меньше вероятность сорваться с места, да и на конкуренцию они не так падки.

Отец все еще что-то говорил, но я уже не слушал. Как связаны семья и конкуренция на рынке труда, я не понимал однозначно, зато понимал, что моя жизнь катится ко всем чертям ада. Она, конечно, и раньше не была пушистой и воздушной, но сейчас мне казалось, что кто-то наверху, если там кто-то и был, играет со мной очень паршивую злую шутку. Бунтарские выкрики. Меня собрались скрестить с породистой сукой ради прибыли и потомства. Это определенно был бунт.

Внезапно на меня навалилась усталость. Тяжелая, удушающая. Было ощущение, что мне не 24 года исполнилось с утра, а стукнуло под 90. И очень болезненно стукнуло.

— Я пойду к себе, — глухо сказал я, не узнавая собственного голоса. Мать подняла голову от бумаг.

— А ужин?

— Я не голоден, — бросил я и поплелся к лестнице, краем уха слыша, как отец говорит маме, чтобы она оставила меня в покое.

Я не стал закрывать дверь, не стал раздеваться. Просто свалился мешком на кровать, зарывшись лицом в подушку, и заорал в нее. Подушка скрыла звуки, впитала их в себя. А я так и лежал: не было желания двигаться, не было желания просыпаться завтра утром. В бок мне что-то аккуратно ткнулось. Я повернул голову, встретившись взглядом с тоскливым взглядом Ричи. Пес забрался ко мне, тихонько поскуливая, и лизнул в нос. Я вяло улыбнулся, отмахнувшись. Вот кто меня точно понимал. Я обнял горячее собачье тело, уткнувшись лбом в его бок, и вздохнул. Стало немного легче. Совсем чуть-чуть.

Проглотил? Да, проглотил. Я убеждал себя, что мне плевать. В который уже раз я убеждал себя в этом? Я уже сбился со счета. Но знал, что, в конце концов, я с собой договорюсь. Разве у меня был выбор?

— С Днем Рождения тебя, Алекс.

Мой пропитанный сарказмом голос отразился от стены и растворился в подкрадывающейся темноте ночи.