Невеста Полоза

Лайса Дестлер

Вызывающая страх и ненависть у жителей деревни молодая знахарка Синичка живет обособленно от всех. Желая спасти названную мать от страшного недуга, девушка, забыв о вековом предостережении, попадает на Змеиную Свадьбу. Грозный Змеиный Царь Полоз забирает ее с собой в Подземное Царство, но юная невеста не подозревает, как давно она причастна к Подземному Миру…

Глава 1

Большие, белые снежинки падали с неба, растворялись на теплых щеках, путались в волосах, оседали на ресницах, рисовали узор на темном мехе полушубка. Морозный воздух зло кусал за руки, прижимался к лицу. Сквозь сумрачный лес, меж корявых темных деревьев, укрытых шапкой белоснежного, искрящегося снега, пробиваясь через сугробы, бежала маленькая худенькая девочка. Собранная коса алых волос растрепалась, выбилась из-под шапки, которая постоянно сползала на глаза. Дыхание, маленьким теплым облаком, вырывалось из полуоткрытых губ, растворяясь в тишине леса. Зайчонком перепрыгнув через занесенный снегом валежник, девчушка оказалась на полянке, по бокам которой, покрывшись тонкой коркой льда, застыли болота. Ее взгляд уперся в окна небольшого, деревянного дома в которых проглядывался теплый свет, несмотря на рисунок инея. Из последних сил, она рванула к дверям, замолотив по ним покрасневшими кулаками. Внутри послышался звук разбитого горшка, шуршание, легкие шаги и дверь отварилась, облив девочку светом и теплом. Запахом жилого дома. Не высокая женщина с собранными, каштановыми волосами и добрыми, немного раскосыми глазами, близоруко прищурилась, силясь разглядеть позднего гостя. За ее спиной маячила большая, грузная фигура ее мужа.

— Мила. Мама горячая, белая и тяжело дышит. — стараясь перевести дух, быстро пролепетала девочка. Глаза женщины вспыхнули пониманием. Быстро подхватив теплую шаль, она одним движением накинула ее на плечи и, взяв девочку за руку, быстрым шагом направилась через лес обратно. Дорога домой показалась втрое короче. Они прошли через деревянный тын с большими воротами. Миновали заснувшую деревню, смотрящих на них слеповатыми окнами. Еще немного и показался дом, сложенный из крупных брусьев. Девочка, отпустив руку Милы, бегом бросилась отворять двери родной избы, впуская в натопленную комнату мороз. На лавке, укрытой волчьей шкурой в беспамятстве металась худая, бледная женщина с растрепанными, медными волосами. Мила быстрым шагом пересекла комнату, в мгновение ока оказавшись подле больной. Ее узкая прохладная ладонь, легла на обжигающе — горячий лоб женщины, которая продолжала метаться на лавке. Повернувшись к девочке, в испуге прислонившейся к стене и держащей в руках чашку, из которой поднимался пар, Мила тихо проговорила:

— Синичка. Твоя мама… Скоро она будет среди пращуров.

Чашка выскользнула из ослабевших пальцев, осыпав половицы мелкими черепками, расплескав светло — зеленную жидкость, наполнив комнату, запахом трав.

***

Молодая девушка резко села на лавке, тяжело дыша. Потертая, снежно — белая, волчья шкура, скользнула на пол. Дрожащей, бледной рукой, девушка провела по лицу, устремив взгляд серых глаз, в которых застыл страх, на дверь. Снова это гнетущее чувство, снова ей казалось, что кто-то страшный и большой, похожий на молчаливого, цепного пса, был рядом с ней. И снова этот сон. Сон, который, когда — то был самой страшной былью. Только в баснях можно победить лихую болезнь. Только в баснях — найти живую воду. Только в баснях — отобрать у Тьмы дорогого человека. В жизни все не так. Синичка знала, что каждый раз, когда ей сниться этот сон, что-то обязательно произойдет. И всегда не очень хорошее. Она спустила ноги в теплых, вязаных копытцах на пол. Подняла шкуру, последнюю память о матери, и накинула себе на плечи, плотнее закутавшись и поднялась с лавки. В носу неприятно щипало, заставляя ее морщиться. Собрав алые волосы, Синичка села у очага, раздувая тлеющие угли. Уже и пламя неохотно занялось поленьями, а девушка все сидела на корточках, невидящим взглядом уткнувшись в танцующие языки пламени. Фарфорово-бледные щеки окрасились легким румянцем от жара. Пламя кидало причудливые тени на тонкий подбородок; окрашивая высокие, остро очерченные скулы; освещая глубину светло-серых, чистых, как родник глаз. Проведя ладонями по лицу, она поднялась и настежь открыла ставни, впуская в комнату аромат весны. Запах жизни. Для нее это было, как привет от дорогого человека, как глоток родниковой воды в жаркий день, как теплое рукопожатие. Синичка прикрыла глаза, вдыхая этот свежий, манящий запах как можно глубже. На ее лице расцвела улыбка, а тонкие веки, едва уловимо затрепетали. Там, где есть жизнь, нет места смерти. И нет места наваждениям ночи, когда злодейка — Морана, пытается своей когтистой рукой, дотянутся до самого сокровенного, до самого родного. Открыв глаза и поймав ладонью прыгнувшего солнечного зайчика, она опустилась на колени около стола и с силой, кулаком, ударила по половой доске. Деревяшка слегка сместилась под ее ударом, обнажив пологий тайник. С превеликой осторожностью, Синичка вытащила завернутую в холстину, старую прошитую книгу. Поджав под себя ноги, она уложила ее на колени и как величайшую драгоценность, открыла ее. Ровный, круглый почерк. Зарисованные растения. Наброски почек. Синичка прикрыла глаза и как наяву увидела свою мать. Доброе, с мягкими чертами, лицо. Теплые глаза. Радушную улыбку. Запах орехов и меда.

«Дягиль, Синичка, не только сладость. Он — лучшая трава от простуды и кашля. Ты запомнила?»

«Да, мама.»

«Мы заварим его с малиной и медом и ничто зимой, нам не будет грозить. Давай соберем его, как можно больше.»

В дверь с силой постучали и девушка, вздрогнув, резко открыла глаза, повернувшись на звук. Быстро спрятав книгу обратно в тайник, и придавив доску, она быстро оглядела место погребения своего сокровища, чтобы ничто ни указывало на полые доски, и приоткрыла дверь. Девушка на пороге, с крытыми платком волосами, нервно заламывала руки.

— Прошу тебя… Помоги… — ее голос дрожал.

Синичка открыла дверь настежь, впустив визитера. Она знала ее. Дочь мельника. Одна из немногих в деревне, кто не чурался ее. Кто не видел в ней — чудовища. А если и видел, то старательно не показывал этого.

— Что случилось, Яра? — Синичка, посмотрела на нее. Девушка уже сидела за столом, с силой сжав пальцами передник и опустив глаза.

— Отец… Он… Он не может работать на мельнице. Он повредил руку. Сильно. О жернова. — ее голос дрогнул. — А конница Кнесса, вот — вот, должна объявиться, чтобы собрать оброк.

Синичка еще мгновение смотрела на нее, и полезла в горшки. Сняв с полки нужный, она открыла крышку, и комнату наполнил запах кислых щей.

— Что это? — испуганно спросила Яра, подняв глаза на девушку.

— Борец — трава.

— Но это же страшное зелье! — вскричала Яра, прикрыв ладонью рот.

— Только не для тех, кто ее укротил. — просто ответила Синичка, набирая пригоршню в чистую холстину и пряча в пришитый к переднику карман. Все, от мало до велика, знали что Борец — Трава отпугивает самую лихую хворь и кто смог управиться с ней, смог одолеть злую траву, тому она служит верную службу, а коли не отравила незнающего человека, следует запаривать ее с кислыми щами. Сладить с такой травой очень трудно. Одно неверное движение и отрава навек въестся в кожу, погубит тело. Они вышли из дома и быстрым шагом направились к дому мельника. Утоптанная дорожка, веселой змейкой убегала вперед, в ту сторону, где стояли дома, а из труб валил густой, сизый дым. Ощеренные острыми кольями ворота тына, встретили их легким скрипом. У самых ворот, как хозяйка, приветствующая гостей, возвышалась молодая, гибкая осинка. На мгновение, Синичка остановилась, низко поклонившись ей, как будто испрашивая позволения, чтобы войти в мир людей. Это был привычный порядок вещей. Синичка уже, и сама не помнила, когда в первый раз, решила так поступить. Для нее это было что-то верное и очень правильное. Как будто и не могло быть иначе. Ей казалось, что добрые духи, живущие в деревце, проклянут ее еще больше, если она не испросит дозволения войти. Если Яре это и показалось странным, она сохраняла молчание. Гомон людских разговоров на мгновение оглушил Синичку, привыкшую к тихим, едва уловимым звукам леса. Ей казались привычными голоса зябликов, скрывшихся в густых кустах бузины, нежели ласкающие ухо, людские голоса. Пестрые толстые куры, не пугаясь звуков, сновали вдоль дороги, деловито кудахча, поклевывая что-то с земли. Вдалеке слышалось блеяние овец, стоящих в стойлах. Ржание коней. Переливчатый смех детей. Синичка чувствовала, как напряженные плечи, совсем немного, но расслабились. Она тихо перевела дух, стараясь вобрать в себя, такую обыденную для остальных и такую недостижимую для нее, жизнь. Вот уже и деревня осталась позади. И чем ближе они подходили к заливному лугу, на котором паслись рыжие, добрые коровы и все оживление слышалось течение реки, все ярче вырисовывался дом мельника. Большое колесо без устали, забирающее воду; добротный высокий, выскобленный сруб. Поднявшись по чисто подметенным, резным ступеням, Синичка, в след за Ярой, прошла в теплое светлое помещение. Заметив Синичку, сестрички и братишки Яры, с писком, как мышата, брызнули в разные стороны, только за холщовой шторкой, видны были, горящие любопытством глаза. Синичка подавила улыбку. Слегка пригнувшись, она прошла в большую комнату. На хорошо сколоченной кровати, возлежал мельник. Он был сер лицом, а к груди неловко прижимал перебитую руку. Заметив Синичку, он попытался подняться, но больная рука изогнулась, причинив нестерпимую боль и он с шумом повалился обратно на постель. Яра тут же подхватив смоченную в колодезной воде тряпицу, обтерла пылающий жаром лоб своего отца. Ее лицо обрело горестное выражение. Девушка любила своего отца. Такого доброго, такого ласкового, всячески баловавшего красавицу — дочку. Но сейчас на лице мельника не было привычного добродушия. Его глаза зло блестели, рассматривая Синичку в потрепанном, залатанном, голубом платьице.

— Зачем ты привела ее сюда? — выплюнул он, устремив на дочь, обвиняющий взгляд. — Под наш кров!

— Синичка поможет тебе, отец. — едва слышно проговорила Яра, пряча глаза.

— Она принесет несчастье! Теперь домовой навсегда покинет наш дом, а духи Рода прогневаются!

— Отец! — вскричала Яра, приложив ладони ко рту, в немом испуге смотря на своего отца. Еще никогда она не видела кроткого мельника, изрыгающего проклятия.

Синичка как, будто не слыша обвинений и злых слов старого мельника, опустилась перед его постелью на колени, достав из передника холстину с зельем. Она считала, что злые слова не коснутся того, кто зла не желает. Доброта человеческая, что кольчуга, от которой наветы отскакивают подобно гороху.

— Убирайся отсюда! — взревел мельник, откинув от себя девушку. На глазах Синички выступили слезы. Она закусила губу, но меж тем, тихо проговорила:

— Я хочу помочь вам и зла не желаю.

— Мне не нужна твоя помощь, ведьма. — зло бросил он.

Синичка, отшатнулась, будто ее ударили и резко развернувшись, вышла из комнаты. Уже почти на самой улице, ее настигла Яра.

— Прости, прости его. Он не хотел… Он…

— Я понимаю. — Синичка внимательно смотрела на нее. — Держи. — она вложила в дрожащую руку Яры зелье. — Положи траву на его ушиб, только смотри не касайся голыми руками. Она — поможет.

— Спасибо, Синичка. Спасибо тебе. — Яра крепко пожала ее руку и нырнула обратно в дом. Оправив подол платья, девушка быстрым шагом направилась прочь из деревни, к родному очагу своей избы. Подальше от людского зла, дальше от их обвинений. Туда, где скрипнут родные ступени. Туда, где теплом согреет грубая печь. Вдалеке уже показалась дверь, дорогой сердцу избы, когда в воздухе повеяло запахом мяты. Синичка всего на мгновение остановилась, а затем быстрым шагом направилась к лесу. Запах, как дикого зверя, гнал ее вперед. Туда, где раскинулись ветви сосен и осин. Мох привычно пружинил под ногами. Белки сновали сквозь густую листву деревьев. Косые лучи солнца, пробивались сквозь сплетенные ветви, отблесками озаряя, прячущиеся в высокой траве, крупные шляпки грибов. Она все острее чувствовала запах мяты. Терпкий, свежий, такой нежный, заставляющий ускорять шаг. Синичка никогда не боялась леса. Она не знала, откуда появилась эта уверенность в том, что леший не запутает тропки, известные с самого детства; кикимора не заманит в непроходимую чащу. Лес всегда был для нее единственным другом. Такой понятный и большой. Наконец Синичка, перескочив через валежник, выскочила на берег реки. Тяжелые волны с шумом набегали одна на другую и их гладкие гребни блестели в солнечных лучах. Девушка села на землю, у самой кромки воды, спиной облокотившись на поросший мхом, гладкий валун. Ее наполнял запах мяты и не в силах сдержать себя, она зарылась пальцами в нежные стебли. Бережно касалась мягких, слегка шероховатых лепестков. Она прикрыла глаза, чувствуя, как лес успокаивает, баюкает ее в своих больших, теплых руках. Ведьма. Дочь Чернобога. Сколько слов она слышала за свою недолгую жизнь? Сто, а может и тысячу. Сколько она себя помнила, они преследовали сначала ее мать, а затем и их обеих. Голову наполнял гул злых, жестких голосов, а плечи заболели, вспоминая жестокую детвору и их камни, летящие в нее. Она была чужой. Синичка знала, что они с матерью не из этих краев. От куда-то издалека. Где всегда идет снег, ветер, так колюч, что может уничтожить, и где на вершинах гор, белоснежными шапками, лежит искрящийся снег. Где солнце дарит свой свет, лишь раз в году, на несколько недель и снова пропадает. Далекий, недостижимый Север, где правит бал, коварная Морана.

«Почему они нас ненавидят, мама?»

«Они не ненавидят, милая. Они просто не понимают.»

«Не понимают?»

«Да. И поэтому бояться. Но мы здесь для того, чтобы помочь им. Когда-нибудь они поймут. Это наш путь, дорогая. И мы должны принимать его со смирением и добротой.»

«Но почему мама?»

«Отвечать жестокостью на жесткость? Болью на боль? Если все будут поступать так, мир утонет в крови.»

Синичка, тряхнула головой, отгоняя наваждение. Провела ладонями по лицу. Свежий, приятный запах мяты, проник в легкие, успокоил сердце, заставил улыбнуться. Откуда — то снизу, послышалось шуршание и рассерженное шипение. Синичка заглянула за камень и увидела извивающуюся змею, хвост, который застрял под камнем. Змейка была красивая. Ее чешуя отливала зеленью, а черные вкрапления, напоминали размытые треугольники.

— Подожди, змейка. Я помогу тебе.

Синичка, в одно мгновение поднялась на ноги, и оперлась на гладкий бок, попытавшись сдвинуть камень. Ноги скользили по траве не желая находить опору. Убрав с лица прядь выбившихся волос, девушка, кинулась в валежник. Все палки казались слишком тонкими или короткими. Наконец, в нескольких метрах от себя, она заметила то, что ей было так необходимо. Толстая, длинная палка, упавшая с сосны. Подхватив ее, она бросилась обратно к камню. С трудами разгребла сырую землю, протолкнула палку под камень, соорудив нечто, похожее на рычаг и с силой потянула вниз. Нехотя камень поддался, поднявшись всего на несколько миллиметров, но этого хватило, чтобы змея с шипением выскользнула из-под него. Не прошло и мгновения, как она юркнула в реку, только блеснула на солнце ядовито-зеленая чешуя.

***

Огонь, пылающий в золотых чашах с маслом, подвешенных под сводами, кидал причудливые тени на такие же золотые стены, искрясь, отражаясь от многогранных, блестящих драгоценных камней, врезанных в сами стены. Помещение напоминало золотую самоцветную шкатулку. Стылый воздух гулял по комнате, совершенно не мешая, сидящему на каменном троне, увенчанном золотой филигранью, человеку. Озорной огонь, заставлял его кожу, покрытую золотистой чешуей переливаться и блестеть. Он вальяжно развалился на троне, закинув ногу в высоком, кожаном сапоге на резной подлокотник. Его невидящий взгляд блуждал по залу, а длинные тонкие пальцы, перебирали гладкие, стеклянные шарики. Казалось, его ничего не волновало и ничего не заботило. Все его существо, указывало на безмятежность и скуку. Тяжелая, двустворчатая дверь распахнулась, заставив мужчину кинуть равнодушный, спокойный взгляд в ее сторону. В зал быстрым шагом вошла прекрасная юная девушка. Тонкая и хрупкая, как стебель, она изящно прошагала на середину, скрестив руки на груди. Светлые глаза сверлили мужчину на троне, а красиво очерченные губы, растянулись в улыбке. Он резко спрыгнул с трона и насмешливо, низко поклонился, разглядывая девушку, из-за свесившихся на лицо, вьющихся волос. Стеклянные шары, волшебным образом исчезли из его руки.

— Здравствуй сестра. — он выпрямился, одарив ее лукавой улыбкой и слегка повел рукой. Двери в зал с глухим ударом затворились. Девушка вздохнула, подняв глаза к потолку, впрочем, не скрывая улыбки. Она любила и восхищалась своим братом и не переставала удивляться его детским озорством.

— Здравствуй. Ты снова бездельничаешь. — проговорила она, устремив взгляд в его лицо. Мужчина на мгновение смутился, а затем пожал плечами. Этот вопрос, ему могла задать только она. Так же, как и разговаривать в такой властной манере. Она была с ним всегда. Самое близкое существо, разделяющая с ним радость и невзгоды, помогающая делать ему первые шаги к власти. Она умело вела дела, наравне с ним собирая Королевство из обломков и пыли.

— И от кого я это слышу? — на его лице все еще играла лукавая улыбка. — Серебрянка, твоя свадьба не за горами, а вместо того, чтобы готовится, ты стоишь здесь. Неужели у невест, так мало забот? — он слегка сморщил нос.

— Достаточно. — проговорила она. — Я беспокоюсь.

— О чем? — мужчина улыбнулся и в его руке снова появились шары, которые он начал перебирать.

— Велета все еще не вернулась. — она опустила глаза в пол.

— Я уверен, она снова заблудилась. Ты же знаешь все ее причуды. — он взмахнул рукой, снова усевшись на трон. — К утру вернется.

— Она никогда не пропадала так надолго. Ты даже не заметил времени. Нужно… Нужно послать на ее поиски.

— Сам пойду. — буркнул мужчина, отводя глаза. — Я давно там не был.

— Ой, ли? — теперь настала пора Серебрянки, лукаво улыбаться.

Он хмуро посмотрел на нее, ничего не ответив, погрузившись в свои мысли. Постояв пару минут, Серебрянка тихо проговорила:

— Ладно. Я оставлю тебя наедине с твоими мыслями. Я вижу, что ты не намерен сегодня разговаривать.

Она быстро вышла из зала, затворив за собой двери. Мужчина откинулся на спинку трона, прикрыв глаза. Действительно. Он катастрофически часто выходил на поверхность. И вел себя достаточно халатно. Если так будет продолжаться и дальше, он совершить роковую ошибку. Потакая своим прихотям, он может привести своих врагов в его земли, и тогда… тогда… Он не хотел думать, что тогда нужно будет предпринять. Нужно оставить эту затею, но он никак не мог остановиться. Это наваждение сжирало его изнутри. Серебрянка выйдет замуж и тогда все станет понятным. Сразу все встанет на свои места. Он глубоко вздохнул, снова вставая с трона. Едва уловимое движение руки заставило его скрыться в дымчато — сером с легким оттенком золота, мареве. Дождавшись пока, дым рассеется, он небрежным движением накинул на голову широкий капюшон, скрывший его лицо в тени, и оправил складки плотного, тяжелого плаща. В его руке снова появилась, на этот раз одна, стеклянная сфера и он высоко подкинул ее, заставив зависнуть в воздухе. Наполненная туманом сфера, постепенно начала завихрятся, показывая зеленую, с размытыми треугольниками на чешуе змею, вползающую в глубокую щель между камней. Мужчина хмыкнул, покинув зал. Замок был пуст, и он был рад, что сможет избежать неудобных вопросов, так же, как и лжи, которую он презирал. Одно дело играть словами, а совсем иное, чистая ложь. Для него она была не допустима. Он был выше ее. Мысли мужчины кружили вокруг Велеты и ее пропажи. Когда пришла Серебрянка, он уже начал беспокоится за свою старую няню, которую уже коснулось безумие, раз она стала так часто, не хуже него самого, выходить на поверхность, но помня о ее феноменальной способности выбираться из неприятностей, предпочел еще немного выждать. В конце — концов, Велета часто исчезала из Государства, выбираясь, и с ней никогда ничего не случалось. Как она говорила, ей не хватало жизни. Мужчина понимал ее, ведь время в Подземье, казалось, замерло и потому не сильно препятствовал. Впрочем, ему это не мешало, иной раз не находить себе места. Он слегка тряхнул головой, оглядевшись. Он был настолько погружен в свои мысли, что даже не заметил, как пересек Дворец и даже успел пройти полпути до Внешних Врат. Серебрянка всегда говорила, что у него есть только два порока: рассеянность и ребячливость, не положенная градоправителю, коим он являлся. И это не считая, маленьких грешков. Скорее почувствовав, нежели увидев движение с боку, мужчина резко развернулся, сузив глаза. Шелестение повторилось, и он неожиданно, как спущенная с тетивы стрела, юркнул в траву. Рука, затянутая в перчатку, схватила что — то мягкое и податливое, и он резко вздернул вверх свою находку. В его жесткой, железной хватке, висела схваченная за шкирку, девочка — подлеточка с полными слез, глазами. Осознав увиденное, он быстро поставил ее на землю и, встав на одно колено, начал быстрым движениями стряхивать травинки и пыль с расшитой цветами, рубашонки. Слезы на ее лице высохли, сразу после того, как она увидела, кто поймал ее таким жестоким образом.

— Что ты здесь делаешь? — проговорил мужчина, смотря ей в лицо, так же оставаясь на одном колене, смущенно думая о том, что его конспирация пропала даром.

— Господин, я ходила за льном. Посыльный Прях попросил. — она нервным движением, замызганного кулачка, утерла нос.

— И не страшно тебе было ходить в Заповедный Лес? — он по птичье склонил голову набок. — Сколько тебе лун?

— Шесть, Господин. Началась седьмая. — девочка смущенно опустила голову, покрепче ухватившись за плетеную ручку корзинки, в которой правда, что, лежали длинные стебли с округлыми, синими цветами.

— Как твое имя?

— Лея, Господин.

— Красивое имя. А умеешь ли ты Лея, хранить секреты? — он лукаво улыбнулся, заметив возмущение, проскользнувшее по лицу девочки.

— Конечно Господин.

— Тогда, Лея, у нас с тобой будет секрет. Один на двоих, хорошо?

— С Вами? — она во все глаза уставилась на него.

— Со мной. — по его лицу все еще блуждала улыбка. — У меня есть важное дело, и я не хочу, чтобы о нем узнали.

Лея заговорщицки кивнула ему.

— Мне нельзя говорить, что я видела Вас?

— Именно. — он повторил ее жест.

— Хорошо, Господин. Я сохраню нашу с Вами тайну. — она искренне улыбнулась ему. — Я честно, честно, умею хранить секреты. — она на мгновение задумалась, а затем тихо доверительно сообщила. — Тетя до сих пор не знает, что Шторм, однажды, съел крынку сметаны, которая предназначалась на праздник Солнцестояния.

Мужчина подавил улыбку, слыша в ее словах мистический ужас. Он приложил указательный палец ко рту, показывая, что теперь и он будет хранить ее тайну. Он поднялся с колена, потрепав ее льняную макушку и снова набросил на голову капюшон.

— А теперь беги домой. Я думаю, посыльный уже заждался тебя.

Лея быстро закивала, и со всех ног бросилась в сторону города. Стараясь скрыть довольную улыбку, которая постоянно норовила вернуться на его лицо, но, все же искренне надеясь, что больше ему на пути никто не встретиться, он миновал перекресток. Через некоторое время, мужчина оказался, перед истерзанной ветрами, покрытой мхом горой с широкой расщелиной. Он поднял руку, но заметив, как проход начал светится изумрудно — зеленым свечением, быстро опустил ее, отходя на пару шагов назад. Из расщелины вышла низенькая, сухонькая старушка. Невзирая на свой преклонный возраст, она до сих пор была юркая, прыткая и очень живая. В ее глазах угадывалась вековая мудрость и в то же время озорство молодости. Вслед за ней вился зеленый, змеиный хвост с размытыми очертаниями треугольника, который уже начинал медленно растворяться в воздухе. Мужчина замер на месте с ужасом взирая на нее.

— А ты что здесь делаешь? — близоруко прищурившись, проворчала она.

— Я — то? А я… Я тебя искать пошел. Серебрянка, да и я волноваться начали. — промямлил он, уткнувшись взглядом в землю. Женщина, сощурившись, подошла к нему, высоко задрав голову, силясь рассмотреть его.

— Рога тебе мало поотрывать. — снова проворчала она. Рука мужчины взвилась вверх, но на полпути замерев, снова упала.

— Куда ты опять лезешь, окаянный?! Что же тебе в хоромах родных не сидится-то, а? Ни мать, ни сестра, себе такого не позволяли! Какой же градоправитель, себе непотребство такое позволяет? Ишь что удумал! Из хором родных, в бега удариться!

— Я не в бега, нянюшка. — возмутился он, а затем снова смутился. — Я тебя искать. Ну и прогуляться немного.

— Ишь ты! Все ему гулять! А то я не знаю, как часто ты гулять отправляешься! А ну наклонись!

Тяжело вздохнув, он встал на одно колено, оказавшись одного роста с женщиной и низко склонил голову. Она откинула его капюшон и прислонилась губами к его лбу.

— Прости старую Велету, дитятко. Иди, отдохни. Постарайся только беду на себя не накликать.

Он с благодарностью поглядел на нее и встав на ноги, резко кинулся в проход, только взметнулись за спиной тяжелые полы плаща.