Башня гоблинов

Лайон Спрэг де Камп, 1968

В королевстве Ксилар, одном из двенадцати городов-государств Новарии, есть своеобразный обычай. Жители выбирают короля на пять лет, а после отрубают ему голову и выбрасывают в толпу. Тот, кто ловит злополучный подарок, становится следующим правителем. Так к власти приходит Джориан из Кортоли – могущественный и умный мужчина со слабостью к женщинам и тягой к приключениям. За время правления Джориан сделал королевство сильным и влиятельным. Но срок подходит к концу и отважного новарийца ждет участь предшественников. Вот только смерть не входит в его планы.

III

«Серебряный дракон»

Трактир Рюйса «Серебряный дракон» притулился на задах ратуши, в двух шагах от центральной площади города Оттомани. В главной распивочной стояли шесть столов и двенадцать лавок — по две к столу; сбоку находились две занавешенные ниши, которые служили кабинетами для приема знатных клиентов. Напротив входа располагалась Рюйсова стойка: мраморный прилавок с четырьмя большими отверстиями; каждое было плотно прикрыто круглой деревянной крышкой с ручкой. Изнутри к стойке крепились четыре бочки с дешевым пойлом: пивом, элем, белым и красным вином. Каждой бочке полагался свой черпак. Выпивка сортом повыше, разлитая по бутылкам, выстроилась на полке за спиной трактирщика.

Дверь слева от стойки, если смотреть от входа, вела на кухню; при случае, когда клиент заранее заказывал обед, там стряпала Рюйсова жена. Справа от стойки находилась лестница; по ней можно было подняться в одну общую и три отдельные спальни, которые трактирщик сдавал внаем. Сам Рюйс занимал четвертую. Масляные светильники заливали распивочную мягким желтоватым светом.

Трактирщик был тезкой одного из ксиларских королей — Рюйса Безобразного, однако сам был отнюдь не безобразен, просто малорослый, жилистый, болезненный на вид человечек с редеющей седоватой шевелюрой и мешками под глазами. Облокотясь на стойку, он наблюдал за немногочисленными завсегдатаями. Их было всего пятеро: мало кто из оттоманцев позволял себе засиживаться допоздна перед рабочим днем. Шестой, огромный, толстый, похожий на борова детина, развалясь, сидел в углу.

Дверь распахнулась, и в трактир вошел Джориан с Ванорой. У Джориана, который пять ночей провел в дороге, вид был измученный.

— Вечер добрый, — сказал он, подойдя к стойке. — Я Никко из Кортолии. Доктор Ма… Мабахандула не оставлял для меня весточки?

— Как же, оставлял, конечно же оставлял, — с готовностью отозвался Рюйс. — В аккурат сегодня заходил; зайду, говорит, снова после ужина, да вот не пришел.

— Тогда подождем. Твой мальчишка на заднем дворе обещал присмотреть за нашим ослом.

— Что будете пить?

— Мне эля, — сказал Джориан и вопросительно посмотрел на Ванору.

— Мне красного вина, — проронила та.

— Перекусить не найдется? — спросил Джориан. — Мы идем издалека.

— Есть хлеб, сыр и яблоки. Печь уже прогорела, так что горячего ужина предложить не можем.

— Прекрасно, пусть будут хлеб, сыр и яблоки. — И Джориан повернулся, собираясь усадить Ванору за один из столов.

— Мастер Никко! — сказал Рюйс ему вдогонку. — У тебя есть разрешение на эту висюльку?

И он указал на меч Джориана, который был теперь прикручен к ножнам проволокой. Концы проволоки скрепляла небольшая кожаная печать с двуглавым орлом — символом Оттомани.

— Мне его дали при въезде в город, — демонстрируя лист тростниковой бумаги, ответил Джориан. — Я направляюсь в Виндию.

Среди завсегдатаев выделялись двое мужчин; они выпивали и вполголоса бранились. Джориан с Ванорой ужинали, запивая еду вином, — спешить им было некуда. Другие посетители приходили и уходили, но парочка в углу продолжала спорить.

Время шло, Джориан и Ванора давно уже покончили с едой, а те двое все еще препирались. Один из мужчин в раздражении повысил голос. Через некоторое время он вскочил, перегнулся через лавку и, потрясая кулаком, завопил:

— Ах ты, евнухово отродье, хочешь прикарманить мои комиссионные, да? Ты еще об этом пожалеешь, я никому не позволю так со мной обращаться! В последний раз предупреждаю! Сей же час отдай мою долю, а не то…

— Отгребись, — отозвался сидящий за столом.

Дико взвизгнув, стоящий человек выплеснул в лицо обидчику содержимое своей кружки. Тот, брызжа слюной, попытался вскочить и выхватить нож, но плащ попал под лавку и не пускал. Пока сидящий боролся с плащом, стоящий осыпал его угрозами и оскорблениями. Видя, что назревает потасовка, развалившийся в углу здоровенный верзила бросил на Рюйса вопросительный взгляд. Рюйс кивнул. Верзила с пыхтением встал, сгреб стоящего за грудки, приподнял, прошествовал к выходу и вышвырнул спорщика на улицу. Затем отряхнул руки и, не проронив ни слова, вернулся на место.

Ванора проводила верзилу долгим взглядом и, обращаясь к Джориану, сказала:

— Ума не приложу, как они проморгали, что на твоем мече стоит имя его незаконнорож…

— Тихо! Молчи об этом. Как выпадет случай, сразу соскоблю.

Она дала Рюйсу знак принести еще вина и спросила:

— Что за титул такой — его незаконнорожденное высочество? Будто в насмешку. Мне рассказывали про великого герцога и его незаконнорожденное высочество, но ни разу не объяснили, что это значит. Который из них правит Оттоманью?

— Они соправители. Когда умирает великий герцог, его старший законный сын по оттоманскому закону наследует титул и становится новым великим герцогом и правителем королевства по гражданским делам, а старший незаконный сын того же самого великого герцога становится его незаконнорожденным высочеством и главнокомандующим армией. Заметь к тому же, незаконнорожденному нечего и пытаться захватить гражданскую власть — оттоманы так чтут закон, что никто просто не пойдет к нему на службу.

— Вот уж потешный способ править страной!

— Оттоманцы ввели этот обычай давным-давно: боялись, что, ежели правитель получит слишком большую власть, подданным житья не будет. Слушай, Ванора, может, не стоит опять напиваться?

— Захочу, так напьюсь. Как ты собираешься спереть этот тримандиламский Ларец?

— Доберемся туда с Карадуром, на месте и решим. План, грубо говоря, такой: я должен подбить клинья к царевне-змее.

— Царевна-змея? Это еще что?

— Бессмертное — а может, и не бессмертное, но лет ей очень много — существо; днем она прекрасная царевна, ночью — огромная змея. Ежели верить Карадуру, царевна имеет дурную привычку неожиданно превращаться в гада и пожирать бедолаг, которые, ни о чем не подозревая, за ней увиваются, чем, кстати, должен буду заняться и я.

Ванора грохнула кружкой о стол:

— Значит, ты мне всю дорогу от Ритосова дома про любовь нашептывал, а сам гадал, как бы окрутить эту… эту змеюку? Вот оно как!

— Послушай! У меня же нет выбо…

— Ты не лучше прочих, такой же лживый подонок! Дура я была, что тебя слушала. Прощай! — И Ванора привстала из-за стола.

— Милочка моя, клянусь именем Зеватасовой клячи, я не понимаю, из-за чего сыр-бор! Ты ведь и сама не без греха…

— Я б не шибко возражала, — яростно перебила его Ванора, — ежели б ты поимел настоящую бабу. Но змея! Тьфу! Счастливо оставаться! Вон где мужчина, он-то мне в самый раз!

Она, пошатываясь, пересекла распивочную и уселась на лавку подле развалившегося в своем углу верзилы. Тот приоткрыл свинячьи глазки; толстые губы на обросшем щетиной лице сложились в улыбку. Джориан плелся следом, взывая:

— Прошу тебя, Ванора, будь благоразумна!

— Ой, да придержи язык! Надоел. — Она повернулась к вышибале: — Как твое имя, великан?

— М-м? Мое имя?

— Ага, красавчик. Твое имя.

— Босо, сын Трийса. Этот малый к тебе пристает?

— Не хочет неприятностей — отстанет.

— Ты кто будешь, малый?! — прорычал Босо, обращаясь к Джориану.

— Никко из Кортолии, ежели интересует. Эта дамочка пришла со мной, но она сама себе хозяйка. Ежели ты ей больше по нраву, я, может, и не одобрю ее вкуса, но выбору мешать не буду.

— Угу, — хрюкнул Босо и снова развалился в углу.

Но Ванору прорвало.

— Никакой он не Никко из Кортолии! — выкрикнула она. — Он Джориан, сын Эвора…

— Стоп! — снова раскрыв глаза и приосанившись, сказал Босо. — Я, кажется, догадываюсь. Ну-ка, ну-ка… — И он с подозрением прищурился. — Случаем, не Эвора-часовщика?

— Ага, он много чего рассказывал про папашу своего…

Взревев, Босо сорвался с места и принялся шарить под лавкой в поисках своей увесистой дубинки:

— Ты, значит, сын того, кто пустил меня по миру!

— Провалиться мне в сорок девять мальванских преисподних! Что ты мелешь?! — оторопело спросил Джориан, делая шаг назад и кладя руку на эфес.

Он попытался выхватить меч, но тот намертво засел в ножнах. Только сейчас Джориан вспомнил о проволоке, продетой сквозь чашку эфеса.

— Я был главным звонарем Оттомани, — орал Босо, — и неплохим, черт побери! Мы с подручными отбивали часы на башне ратуши: ни одного не пропустили. Двадцать лет назад… или десять? А, все равно… твой папаша-проходимец продал городскому совету водяные часы; их установили на башне, завертелись винтики-колесики — и пошло: бом-бом, бом-бом. С этих пор я пробавляюсь поденной работой — жизнь мне загубили! Не удалось родителю твоему блудливому печенки отбить, хоть на тебе отыграюсь!

— Босо! — строго вмешался Рюйс. — Веди себя прилично, коли не хочешь потерять работу, болван неотесанный!

— Засунь ее себе в задницу, хозяин! — рявкнул Босо и, потрясая колотушкой, шагнул к Джориану.

Джориан, который не мог вынуть Рандир из ножен, рывком стащил перевязь через голову и теперь обеими руками изо всех сил сжимал рукоятку зачехленного меча. Когда Босо, словно разъяренный гиппопотам с берегов Бхармы, шумно ринулся на врага, Джориан сделал ложный выпад, целясь ему в голову. Босо прикрылся дубинкой; Джориан тут же ткнул его в солнечное сплетение металлическим наконечником ножен.

— У-у-й! — скрючившись и невольно отступая, взвыл Босо.

Джориан и Босо были не в пример сильнее остальных посетителей, и те разбежались по углам, боясь попасть под горячую руку. Противники, бдительно следя друг за другом, нападали и отступали на пятачке между столами; проход был так узок, что не позволял кружить. Всякий раз, когда Босо пытался приблизиться и достать Джориана дубиной, наконечник ножен отбрасывал его назад.

Босо сделал решающий выпад; Джориан со всего маху съездил его по уху. Удар отбросил Босо в сторону, но верзила удержался на ногах. Маленькие глазки налились яростью, Босо шагнул вперед и нацелился свалить врага сокрушительным ударом справа.

Джориан отшатнулся, и дубинка просвистела мимо; ее увесистый набалдашник промелькнул на волосок от лица. От такого мощного промаха Босо немного занесло. Не давая ему опомниться, Джориан шагнул вперед и влево и наградил противника здоровенным пинком в спину, повыше правой почки. Босо боднул головой воздух и схватился за край стола, чтобы не упасть; в этот момент Джориан, оказавшись у него за спиной, накинул на верзилу петлю из своей перевязи. Он мигом затянул ремень на вышибаловой шее, закрутив его во всю силу могучих рук.

Босо раскрыл рот, но из него вырвался лишь слабый хрип. Вытаращив глаза, он топал ногами, брыкался и шарил вокруг себя, пытаясь схватить недосягаемого врага. Но руки были слишком толстые и короткие. Босо крутился на месте и кидался в узком проходе из стороны в сторону, таская Джориана за собой, но тот не ослабил хватки.

Лицо Босо сделалось синюшным, и он мало-помалу перестал сопротивляться. Верзила уцепился за край стола и сполз на пол.

Дверь распахнулась, и в трактир ввалилась целая компания. Одним из вошедших оказался Карадур с длинной белоснежной бородой и в тюрбане-луковице. За ним шла высокая седая женщина в поношенной черной мантии. Следом двигался отряд ночной стражи: офицер и четыре алебардщика.

— Мастер Рюйс! — сказал офицер. — Нам донесли, что у тебя драка. Кто этот человек? Что случилось?

— Это Босо, мой вышибала — я хочу сказать, бывший вышибала. Он затеял драку с клиентом и получил по заслугам.

— Виноват он один?

— Да, насколько я понял.

Офицер повернулся к Джориану:

— Ты собираешься подавать жалобу на этого человека?

Ванора приподняла голову Босо, уложила к себе на колени и тонкой струйкой вливала ему в глотку вино. Босо судорожными всхлипами втягивал в себя воздух; лицо его понемногу розовело. Джориан мешкал в нерешительности.

— Не надо… м-м… отправлять юношу в тюрьму, — попросил Карадур. — Не надо, Джориан.

— Никко.

— Да-да, как я мог забыть! Не отправляй беднягу в тюрьму. Он уже и так наказан, ты его чуть до смерти не задушил. — Откуда мне знать, что он, отдышавшись, не кинется на меня опять со своей колотушкой?

— Ты должен обезоружить его добротой. Помни, лучший способ избавиться от врага — это сделать его своим другом.

— Расчудесно. Может, ты еще хочешь, чтоб я ему новую работенку подыскал?

— Прекрасная мысль! — Карадур всплеснул сухонькими ручками; офицеру он сказал: — Думаю, сударь, мы можем оставить этот случай без последствий. — Затем, обращаясь к Рюйсу: — Этот человек годен на что-нибудь, кроме как работать вышибалой?

— Ни на что он не годен! Слишком туп, — отозвался трактирщик. — Он мог бы таскать корыто с раствором на какой-нибудь большой стройке, но таковой пока не предвидится,

— Здоровенный тугодум мне как раз и нужен, — произнесла седая женщина. — Он сможет копаться в саду и работать по дому и вдобавок будет служить охраной от невежественных дураков, что, едва завидя меня, начинают вопить: «Ведьма, ведьма!» А сами не могут отличить ведьмы от такой уважаемой волшебницы, как я.

— Сударыня, я прежде не имел удовольствия встречаться с тобой, — галантно сказал Джориан. — Меня зовут Никко из Кортолии.

— А меня Гоания, дочь Аристора. — Она наклонилась и потрепала Босо по плечу: — Вставай, парень!

Босо и Ванора, поддерживая друг дружку, не без труда поднялись на ноги.

— Босо, ты меня хорошо понимаешь? — строго спросила Гоания. — Должность в трактире ты потерял.

— А? — просипел Босо. — Хочешь сказать, я потерял работу?

— Вот именно. Пойдешь работать ко мне? Условия те же, что у мастера Рюйса: шесть пенсов в день на всем готовом.

— Мне пойти к тебе?

— Да, ко мне. Может, надо повторить?

Босо поскреб ногтем заросший щетиной подбородок:

— Да нет, думаю, сговоримся. Вот только сперва отверну кочан этому сукиному сыну часовщика, а то ходят здесь всякие, лишают честных людей заработка.

— Ничего ты никому не отвернешь. Сядь и успокойся.

— Послушай-ка, дамочка! Женщины мне не указ…

— Я не дамочка, я волшебница: будешь безобразничать, превращу тебя в жабу. Никаких больше ссор, говорю в последний раз. С этой минуты мы все добрые друзья.

— Он-то? Добрый друг, да?

— Он самый. Он мог отправить тебя в тюрьму, но не захотел — решил, что здесь от тебя больше пользы, чем там.

Босо сердито зыркнул на Джориана, сплюнул на пол и что-то пробормотал себе под нос, однако покорно поплелся за Ванорой в дальний угол распивочной. Усевшись там, Босо мрачно цедил пиво и время от времени ощупывал саднящее горло, а девушка хлопотала вокруг и, как могла, утешала его.

Джориан, Карадур и Гоания устроились в противоположном конце зала.

— Куда ты запропастился, парень, сорок девять мальванских преисподних на твою голову? — спросил Карадура Джориан. — Мы здесь целую вечность торчим.

— Мне достали пропуск в библиотеку великого герцога, — отвечал Карадур, — и я так… ах… зачитался, что забыл о времени. Но у тебя, сынок, такой вид, будто тебе несладко пришлось. Ты похудел, хоть, может, это и к лучшему.

— Да, мне пришлось несладко, мне пришлось убить Ритоса…

Ахнув от неожиданности, собеседники Джориана придвинулись к нему вплотную.

— Мастер Никко, говори потише, — сказала Гоания. — Я знаю твое настоящее имя, но думаю, здесь не место его произносить, если не хочешь, чтобы трактирщик навел ксиларцев на твой след. Рассказывай же, как стряслось несчастье.

Джориан поведал все без утайки.

— По знакомым Ваноре тропам, — закончил он свою повесть, — мы двинулись в Оттомань, и вот мы здесь. Осла я поставил на заднем дворе.

— Девчонка оказалась хорошим попутчиком? — поинтересовалась Гоания.

— Ой! — округлил глаза Джориан. — Она как-то раз сказала про себя «пьянчужка с ненасытной дыркой» — прошу прощения, сударыня, — боюсь, так оно и есть. Ванора любит блуд и не делает из этого тайны, поэтому мои слова не могут ее очернить. Днем мы только и делали, что ругались да мирились. Ночью она приставала, чтоб я ей вставил фитиль, а потом насмех алась и хвастала прежним любовником, который, мол, три раза успевал, пока я на один решаюсь. Я, когда королем был, гордился, что все пять жен мною довольны, а тут одной не смог угодить. Она к тому же и не предохраняется вовсе. Короче… Ну, сам знаю, второго такого дурака, как я, во всем свете не сыщешь, чтоб в шлюху влюбился, только ничего не попишешь.

— Судя по твоим словам, — заметила Гоания, — ты ее раскусил. Как тебя, который мог выбрать лучшую женщину королевства, угораздило влюбиться в такую вздорную проститутку?

Джориан поскреб пробивающуюся бородку:

— Какое-то болезненное наслаждение. В ней что-то есть — бесстрашная прямота, неиссякаемая энергия и ум, который, ежели б им заняться, не уступил бы ученым докторам… Когда нападет охота подурачиться, она вас рассмешит почище, чем клетка с мартышками. И потом, разве можно любовь разложить по полочкам? Хоть последние два-три дня меня почти излечили. Я сочинил на эту тему стишок, но он ей совсем не понравился.

Красавица,

Зачем со мной

Быть колкой, злой?

Мне тон такой

Не нравится.

Чтоб лаяться,

Дразнить, пилить

Да поносить,

Не нужно быть

Красавицей.

Нет, не к лицу

Тебе жужжать,

Зудеть, кусать

И отравлять

Жизнь молодцу.

Исправиться

Тебе совет,

А если нет,

Прощай, мой свет,

Красавица!^[3]

— Ты сказал «почти»?

— Так оно и есть. Ежели она сейчас подойдет виноватая, подольстится, пообещает, что будет ласковой, доб рой, пить бросит, да хорошенько попросит меня взять с собой, я опять стану ее покорным рабом, хоть и знаю цену всем этим обещаниям. Благодарение Зеватасу, но она, кажись, нашла себе другого парня — он-то ей больше по вкусу.

Гоания бросила взгляд в противоположный угол, где, погруженные в пьяную дремоту, сидели Босо с Ванорой; девушка привалилась к верзиле, ее голова покоилась у него на плече.

— О Карадур, — сказала волшебница, — надо как можно скорее увести юношу из Оттомани, а то эта шлюха еще передумает. Вам знаком кто-нибудь из виндийских членов нашего братства?

— В прошлом году по пути в Ксилар я останавливался у Поррекса. Очаровательный коллега — такой добрый, деликатный.

— И большой хитрец в придачу, берегитесь его.

— Ах, такой прекрасный человек, без сомнения, достоин доверия, насколько в нашем испорченном мире вообще возможно доверие. Я имел случай воочию убедиться в его доброте и благородстве.

— Почему б тебе не поворожить, — спросил Джориан, — чтоб узнать, что сулит нам встреча с мастером Поррексом?

Гоания покачала головой:

— Занятия магией привносят в линию жизни волшебника слишком много такого, что связано с другими реальностями и измерениями. Обычному человеку вроде тебя, мастер Никко, я еще могу предсказать судьбу, а доктору Карадуру и Поррексу — нет.

— Ну так скажи, — нетерпеливо перебил ее Джориан, — что ждет меня.

— Дай руку. Когда и где ты родился?

— В Кортолии, в Ардамэ, на пятнадцатый день месяца Льва в двенадцатый год правления короля Фелина Второго, на рассвете.

Гоания тщательно изучила ладонь Джориана и на минуту погрузилась в размышления. Затем развернула свой кубок так, что на поверхности вина отразился один из светильников. Свободной рукой колдунья принялась водить над кубком, чертя пальцами непонятные узоры и что-то нашептывая себе под нос.

— Берегись, — проговорила она наконец, — окна в спальне, звенящего мужчины и бога с головой тигра.

— И это все?

— Все, что мне сейчас открылось.

Джориан, знакомый с обычаем предсказателей изъясняться туманно и непонятно, не стал выпытывать подробности.

— Ах, сударыня, чуть не забыл, — вдруг спохватился Карадур, — вы принесли то, что обещали?

Гоания порылась в кошельке и извлекла оттуда маленький пакетик:

— Порошок Раздора — пыльца огонь-травы крапчатой, собранная в месяц Волка, когда Красная планета вошла в союз с Белой. Стоит бросить щепотку в толпу, как тут же вспыхнет ссора и начнется потасовка.

— Премного благодарен, госпожа Гоания. Он может оказать нам в Тримандиламе неоценимую помощь.

Джориан:

— Неразумно топать до Виндии пешком, когда ксиларцы идут по пятам. Мы можем нанять лошадей, а пожитки нагрузить на осла.

— Сесть на лошадь? Никогда! — запротестовал Карадур. — Такое рослое животное! Я упаду и тут же переломаю все свои старые кости. Уж лучше возьми мне осла.

— Осел нас задержит.

— Не больше, чем второй — с багажом.

— Ладно, осел так осел. Когда завтра открывается лошадиная ярмарка?

Ежегодный праздник сбора урожая — Бал Привидений — жители города Виндии отмечали карнавальным шествием нечистой силы и уличными плясками. В этот день никто не работал; виндийцы в костюмах и масках бродили по городу с раннего утра. До обеда они успевали пройтись по улицам, восхищаясь нарядами прохожих и стараясь угадать, что за знатный вельможа скрывается под каким-нибудь особенно вычурным и пышным карнавальным костюмом. Главные события: шествие, пение и танцы, состязание масок — происходили под вечер.

Оставив позади виндийские пашни, над которыми красным шариком повисло заходящее солнце, Джориан с Карадуром подъехали к Западным воротам. Расспросив стражу, они двинулись в город. Впереди на купленной в Оттомани вороной кляче ехал Джориан, за ним на ослике Карадур, ведя на поводу второго осла. Главная улица, аллея Республики, полого спускаясь, тянулась от Западных ворот до самой набережной. Путники миновали сенат, магистрат и другие общественные здания, в которых строгая простота классического новарского стиля начисто сводилась на нет цветистыми вычурными украшениями в мальванском духе.

Поррекс, по словам Карадура, жил рядом с набережной; туда они и направились, прокладывая себе путь сквозь толпы богов, демонов, привидений, вурдалаков, скелетов, ведьм, эльфов, троллей, вервольфов, вампиров и еще какой-то нечисти из мальванских преданий. Мальванское влияние было заметно не только в архитектуре и одежде, но и в самих жителях Виндии — смуглых и черноволосых. Когда какой-то гуляка, вырядившийся богом войны Гериксом, задел лошадь Джориана надувным пузырем на палке, тому стоило большого труда удержать животное в повиновении.

Они наняли комнату у набережной, поставили лошадь и ослов на конюшню и разыскали жилище волшебника Поррекса. Поррекс снимал комнату над мануфактурной лавкой.

— Заходите, судари мои дорогие, заходите! — крикнул им сверху Поррекс. Это был кругленький лысый коротышка с голубыми глазами, почти утонувшими в складках жира. — Старый добрый Карадур! Как я счастлив, что вы снова здесь! А ваш спутник… нет-нет, я попробую угадать… Джориан, сын Эвора, бывший король Ксилара! Входите же, входите. Присаживайтесь. Позвольте плеснуть вам пива — другого ничего не держу.

Каморка была обставлена довольно скудно: расшатанная кровать, колченогий стул, стол и небольшой книжный шкаф, по полкам которого были рассованы два-три ветхих пергаментных свитка, а на крышке валялись несколько манускриптов с загнутыми страницами. Убогую обстановку дополняли два сундука у стены и акварельная картинка, которая изображала бога Псаана, ведущего колесницу по бурным морским волнам.

Свечной фонарик со стеклянными окошками разливал по комнате тусклый свет. Когда Поррекс умолк, нависла такая тишина, что казалось, пролети муха, и то будет слышно.

— Меня, сударь, — сказал Джориан, — зовут Никко из Кортолии. От кого ты знаешь то, другое имя?

— Сударь мой дорогой, какой же я был бы прорицатель, если б не умел угадывать такие простые вещи? Но коль тебе угодно быть Никко, зовись Никко, — подмигнул Поррекс. — Жаль, что не могу принять тебя во дворце с угощением и танцовщицами: дела мои в последнее время пришли в упадок, не то что прежде. Вот приходится экономить. Однако уверяю тебя, это ненадолго; не позднее чем через месяц у меня появится несколько новых клиентов, и я опять разбогатею. До тех пор живу по умению, а не по хотению. Но расскажите о себе. Насколько я понял, мастер Никко предпочитает находиться подальше от Ксилара?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Перевод С. Мурзиной.