Григорий Грег. «Капли крови»

Ярослава Лазарева, 2020

Григорий Грег – главный герой вампирской саги Ярославы Лазаревой. До своего превращения в вампира Грег был поэтом, но после утратил свой дар. И когда он вернул человеческий облик, его душа ожила, и он снова начал писать. В этом уникальном сборнике представлены стихотворения Грега разных периодов его творчества, его дневниковые записи и бонус для читателей: эссе "Лазоревый мотылек вампира", которое публикуется впервые.

Черная вязь готики

Из дневниковых записей начала XXI века:

«Я больше не вампир. Но пройти такой жуткий вековой опыт бесследно не мог. Моя психика пытается освободиться от многого, и я понимаю этот процесс, принимаю и пытаюсь облегчить его. И лучший способ — стихи. Я живу, люблю, пишу и будто снова обретаю себя. Знаю, что некоторые стихи могут показаться странными обычному человеку, но это мои оставшиеся от вампирской жизни эмоции, облеченные в поэтическую форму. Мне становится легче, когда я изливаю их на бумагу».

Обман розы

Налиты будто кровью лепестки.

Бутон алеет, роза дышит страстью.

И крылья черной тянущей тоски

вниз опустились… Но печаль не гаснет.

Пылает роза жизнью огневой.

Вдруг пальцы ледяные отогреет,

и глаз прозрачных мертвенный покой

она наполнить радостью сумеет?

Но нет, душа мертва… И розы цвет

лишь вызовет холодную улыбку,

напомнив яркий красочный рассвет

из прошлого, где жизнь была ошибкой.

Бутон — в кулак. Убита красота.

И кажется, что пальцы кровь пятнает.

И стебель сломан. Болью острота

шипов вонзившихся ладонь пронзает.

Боль отрезвляет. Выброшен бутон.

Прекрасное не оживило холод.

Лишь кровь насытит. Красной розы тон

не утолит обманом вечный голод…

* * *

Как роза яркая, так кровь красна.

И разум мой пылает вновь пожаром.

Но видел я за сотню лет немало.

И лучше — роза! Вот за кровь цена.

Росинок капли отливают алым…

* * *

Ты роза или крест? Я сам не понимаю…

Вдруг колются шипы, ты в боль со мной играешь.

И душу распинаю я, любя.

Всхожу на крест забыть тебя… себя.

* * *

Лилейный лепесток так светел, мягок…

Белеет кожа, дрожь в закрытых веках.

Но розы цвет милее, он так ярок!

Так кровь твоя пылает, бьется в венах…

* * *

Алеет кровь, бутон краснеет розы,

Твоя любовь в шипах и остро ранит.

Но не боюсь я боли, прячу слезы.

Мечта зовет, и светом алым манит…

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов ХХ века:

«Вампиры… Я знаю, каково это! И главное в подобной сущности — пустота, жестокость, зло и постоянная жажда убить человека и насытиться его кровью.

И вот я больше не вампир. Однако моя чувствительность после превращения настолько обострена, что я чую среди обычных на вид людей настоящую вампирскую суть. Они бледны, выглядят постоянно вялыми, глаза — мутные и пустые, они редко улыбаются и всегда ищут общества других людей, особенно пышущих здоровьем «живчиков». Они словно приклеиваются к ним и странно оживляются через какое-то время общения, даже румянец на бледных щеках появляется. А вот «живчики» наоборот словно тускнеют. Кстати, многие чуют на подсознательном уровне опасность и стараются избегать общения с энергетическими вампирами. Но настоящая беда, когда создается пара, в которой один из партнеров — вампир. Он (или она) непременно высосет все жизненные соки из любимого. Обычно такие беззащитные источники энергии чувствуют себя все хуже, бледнеют, худеют, начинают болеть. Часто подобный союз заканчивается для них смертью».

Вампир

Ты так легко берешь чужое:

чужой румянец ярких щек,

сиянье взгляда золотое,

и кожи юной нежный шелк…

Все впитываешь, словно губка,

в безумной жажде — взять, вобрав.

Смотреть в глаза твои так жутко!

В них горький яд и черный ад.

В них закрутились злые вихри,

чужие души унося.

А чувства сжались и затихли,

и стынет кровь, любовь гася…

И вновь легко берешь чужое.

Но не горит огонь не твой,

не греет сердце ледяное.

И ты наполнен… пустотой.

И вновь смертельно затоскуешь,

шелк разорвешь. Жизнь — маята!

Охота вечная впустую.

Твоя душа мертва, мертва…

* * *

Что ранит нас сильнее? Не любовь!

Мы не выносим милых равнодушье.

Их холодность для нас сродни удушью.

Но, задыхаясь, мы готовы вновь

отдать им все: и кровь, и жизнь, и душу…

* * *

Нет раны ядовитей от креста.

Нас распинают те, кто нас не любит.

Души холодной злая красота

В нас нежности ростки нещадно губит…

* * *

Растоптанная роза в грязь забита,

Темнеют кровью бурой лепестки.

В ударах ревности любовь забыта,

И сломан стебель колющей тоски…

* * *

Из дневниковых записей начала ХХI века:

«У меня сейчас особое отношение к розам. И это сказывается на творчестве. Символ розы меня безумно привлекает.

Когда я был вампиром, то странно мучило это проклятие: нельзя касаться роз, особенно алого цвета. Это причиняло жгучую боль. А если шипы вонзались в кожу, то раны от их проникновения не заживали долго, словно под кожу попадал смертельный яд.

А все потому, что роза — божественный цветок.

Я изучил христианскую символику:

Божья Матерь всегда сидит в розовом саду или в розовых кущах;

крест в сочетании с пятью лепестками розы — символ Воскресения и радости;

«Розовый Сад» — символ рая и место мистического брака;

красная роза — христианский символ земного мира;

шип розы — страдание, смерть; христианский символ греха;

вместе с лилией занимает место восточного лотоса — мистическая роза — его символический аналог;

цветок розы на надгробии мученика — это знак надежды на воскресение из мертвых».

Роза любви

Я часто вижу странную картину:

твое лицо как будто в рамке льда,

и изморозью, словно паутиной,

покрыты щеки, губы, гладкость лба…

Меня виденье странное тревожит.

Что растопить застывший образ сможет?

И голова опущена устало,

на русых прядях иней серебрит…

Дарю я розу. В мертвой стуже ало

она у губ твоих огнем горит.

Меня виденье странное тревожит.

Но я надеюсь — розы жар поможет!

Ты поднимаешь влажные ресницы,

вдыхаешь алой розы аромат.

И лед бесследно тает. И искрится,

теплом сияет твой оживший взгляд.

Меня виденье больше не тревожит.

Я знаю — жар любви тебе поможет!

* * *

Любовь такая алая,

любовь такая нежная,

как роза бархатистая,

раскрытая и свежая.

Так греет, так ласкается,

так манит клятвой вечности.

И сердце раскрывается

в доверчивой беспечности.

Душа в восторге тянется

к бутону ярко-алому.

Но о шипы вдруг ранится,

измучена, обманута.

Зачем такая яркая?

Зачем такая нежная?

Любовь — как роза алая,

цветет мгновенье в вечности.

* * *

Я так давно забыл о солнце,

не манят звезды, лунный свет.

Никто не тешит злое сердце,

ничто не вызывает смех.

Я так давно забыл о доме,

где мы с любимою вдвоем

в душевном мире и покое…

Но мира в сердце нет моем.

Я позабыл и страсть и верность.

Утратил на любовь права.

Во мне лишь пустоты безмерность,

бездонный ранящий провал.

Ты видишь тьму, она пугает,

но жжет тебя любви костер.

И жажда страсти нарастает,

а страх твой будто кто-то стер.

И глаз моих так манит бездна!

Любви неодолима власть.

Сопротивляться бесполезно.

Лететь в ад, в пропасть. И — пропасть!

И ты летишь во мрак колодца.

Любовь толкает за черту…

Но в бездне глаз ты видишь — солнце,

горящее сквозь черноту.

Игра в любовь

Твоя ошибка в том, что ты не понял,

не разглядел в пришедшем ничего.

А дар небес упал тебе в ладони.

Ты подержал и выпустил его.

Ты вдруг решил, что это просто мячик

для новой увлекательной игры.

Тебе ведь скучно! Пусть в руках поскачет,

Попрыгает с тобою до поры.

И поиграв любовью так недолго,

ее ты, словно мячик, отпустил.

Стал жить, как прежде, «одиноким волком».

Но пустоту внезапно ощутил.

Исчезли радость, легкость и беспечность.

В глазах погасли искорки огня.

Ты понял все. Но безвозвратно Вечность

ушла, лишив бессмертия тебя.

* * *

Узнавание змеей наказания

Заползает в душу разбитую,

И сжимает осколки сознания,

отравляет ядом признания…

Вспоминаю любовь забытую.

Входит в сердце жало страдания.

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов ХХ века:

«После превращения в вампира так быстро теряешь человеческую сущность! Даже удивительно… Многие увлечения бесследно исчезают, а мое единственное настоящее наслаждение — поэзия, мне уже недоступно. Остается читать стихи других поэтов и завидовать им черной завистью.

Есть способы развлечься, к примеру, постоянно трансформироваться в тела животных или птиц. Но и это быстро надоедает. Охота тоже становится скучной, если ты решил не питаться кровью людей.

Но все сильнее интерес: а что там, за гранью? Ведь умирая, мы вновь воскрешаемся».

Скука вампира

Ты все играешь: жизнь иль смерть?

И балансируя небрежно,

вперед стараясь не смотреть,

по краю движешься неспешно.

Ты — на нейтральной полосе.

С самим собой играя в прятки,

на солнечный выходишь свет.

Но он для тьмы смертельно яркий.

Мгновенно прячешься ты в тень.

Скучая, разум не вникает,

где ночь кончается, где день,

игру и жизнь в одно мешает.

Игра все длится. Жизнь тебе

под ноги солнце расстилает.

Смерть затаилась в темноте

и у границы выжидает.

Тебе все будто нипочем.

Заигрываешь с той и этой:

сгореть ли солнечным лучом,

или лететь во тьме кометой…

* * *

Не играй со Смертью в прятки!

И ее ты не дразни.

Убегая без оглядки,

обернуться не дерзни.

Любопытство так опасно!

Оглянуться — и не жить.

Смерть находит не напрасно,

догоняет — тут держись!

Притворись слепым, оглохшим.

Нет и не было тебя.

Смерть обманется, быть может,

отвернется, уходя.

Пусть одна уходит. С богом!

Чей-то зов сильней, сильней.

По неведомым дорогам

кто-то вновь стремится к ней.

И за жизнью скорбной тенью

тихо шествует она,

обещая нам виденья

нескончаемого сна.

Не играй ты в Смерть, не надо!

Ведь она тебя сильней.

Победит. Ее награда:

ты, идущий рядом с ней…

* * *

Давно за полночь. Резкий свет луны

летит в колодец спящего двора.

Скамеек тени четкие длинны,

ход подворотни — черная нора.

Провалы окон холодно блестят.

Нигде ни звука, ни живых огней.

И ночь сильна безмолвием. Все спят,

забыв усталость шумных быстрых дней.

И тишина, как обморок. Но вдруг

ее нарушил шелестящий звук,

какой-то странный хлопающий стук…

Из-под скамейки в освещенный круг

двора пролазит сгустком темноты,

лохматой тенью черный старый пес…

Встряхнулся, сел, и к маяку луны,

как будто нехотя, он поднял нос.

Качнул кудлатой крупной головой.

И вверх понесся с силою броска

пронзительный протяжный долгий вой.

Ночь раскололась. В мир вошла — Тоска…

Незнакомка

Кто-то с голосом невнятным и глухим коротким смехом

проскользнул по переулку и исчез в тени домов,

чуть задев меня полою плащевой, подбитой мехом,

распахнувшейся внезапно от шалящих сквозняков.

Черный шарф вспорхнул крылато, за плечо упал скрутившись,

приоткрыв молочность шеи и закрыв на миг лицо.

Узкой змейкою цепочка, от луны засеребрившись,

в снег упала, извиваясь оборвавшимся концом.

Тень от шляпки приглушила быстрый взгляд, блеснувший остро.

Но пронзительно, мгновенно глаз сверкнула чернота.

Ветром снежным завихрило, замело по перекрестку,

и следы поземкой стерло, словно кончиком пера.

Лишь предательским извивом на снегу блестит цепочка,

да круглятся мягко ямки — отпечатки каблуков.

Никого. Пустынно. Тихо. Вдруг звезда искристой точкой

мне мигнула в прорезь маски тонких темных облаков…

Тоска вампира

Я потерялся… Только тени

былых тревог, былой мечты.

Любви исчезло наважденье.

Судьба и жизнь — союз четы

распался этой. Жизнь куда-то

спешит, сварливо бормоча.

Судьба, не требуя расплаты,

готовит маску палача.

Я потерялся. Только тени

танцуют странный хоровод.

Я между ними… И в забвеньи

плыву куда-то… Темный ход,

туннель — воронкой. Свет туманный

в конце, зовущий, голубой…

И тянет он к себе обманом,

внушает: небо и покой…

Нет, не поддамся наважденью!

Жизнь — далеко. Судьба — близка.

Не потеряюсь! Прочь от тени!

Зовет назад тоска. Тоска…

* * *

Мы ждем от неба ясный верный знак,

Ведь истина от разума сокрыта.

Мы слепо ищем путь сквозь тлен и прах.

Идем наощупь, отгоняя страх.

И лишь душа — наш неподкупный мытарь —

Ведет нас к свету, рассекая мрак.

* * *

Я знаю: где-то все дороги сливаются в одну,

ведущую в края мороки, по вязнущему дну

озер забвения, по лесу тоскующих теней,

сквозь паутинную завесу мелькнувших прошлых дней,

сквозь смысл потерянный туманный забытых вещих снов,

сквозь гул навязчивый и странный неуловимых слов,

ведущую в густую чащу безмолвия ночи…

Там есть избушка… Горя-счастья откроют дверь ключи.

Внутри всегда темно и тихо, лишь на столе свеча.

В углу подремывает Лихо, да бусы слез Печаль

нанизывает в ожерелье. А на полу клубком

свернулось Горе-невезенье… За алтарем — столом

перед свечой сидит старуха. Раскрыта книга Дел.

Ее читает тихо, глухо… Там мой земной удел

записан Жизнью. Четко строчки сияют на листе.

Там Смерть свою поставит точку наперекор Тоске.

Там — все… Мелькнуть подобно мигу, прокрасться в час мольбы…

О, нет! Зачем смотрю я в Книгу через плечо Судьбы?..

Явление флайка

Какой-то странный полусвет

тебя, мерцая, обвивает.

Ты есть… и вот тебя уж нет!

Твой облик словно пропадает.

Вдруг выступает только прядь

текучей матовой волною,

и растворяется опять,

взлетая пылью золотою.

Вот появляется плечо,

как мрамор розовый и гладкий.

Затем рукою, как мечом,

свет рассекается… И мягко

смыкается завеса вновь…

Рисунок линией изящной:

темнеет выгнутая бровь…

Но исчезает за парящей

подвижной дымкой… Синий взгляд

вдруг выявляется реально.

Глаза как звездочки горят.

Но вот туманятся печалью,

становятся бледней, светлей…

Так небо гаснет на восходе,

а свет блистает все сильней…

Твой облик призрачный уходит.

Один лишь кокон, как бутон

воздушных зыбких очертаний.

И все слабее белый тон,

прозрачнее поток сияний.

Просвечивает пустота…

Твой облик был? А может, не был…

Исчез. Лишь сочные цвета

Травы, деревьев, листьев, неба…

* * *

Запустить во вселенную сетку ловли любви.

Но поймать неизменную рыбку-грёзу мечты.

Чешуя серебристая ярко блещет в руках.

Только грёза искристая обращается в прах…

Но ладони раскрытые не хотят пустоты.

И с надеждой вновь ловим мы звездный призрак мечты.

Сущность вампира

Наполненность — наполовину.

Внутри лишь боль пустот.

И вызвав чувств твоих лавину,

смеюсь… Ведь я не тот!

Ведь я — обман. Обман — мой облик.

Всегда опущен взгляд.

На зов твой страстный слаб мой отклик.

И паузу все для,

мучительно тяну с ответом.

А ты, сгорая, ждешь…

Не верь же песням перепетым!

Мои ответы — ложь.

Хоть раз в глаза мои взгляни ты.

Чарует пустота?

А может, глубже чувства скрыты?

Я существо без дна.

Наполовину — эфемерность.

И я непобедим.

Тебя же манит та безмерность,

где я всегда один…

Инициация

В клетке лунных лучей бледной тенью ничьей,

выявляясь, возник еле видимый лик.

Плавной тенью овал, глаз туманный провал,

пряди лунных волос, мягкой лункою нос,

голубой губ отлив — облик-лик-перелив.

Полуявь, полумгла, утомленья волна…

Словно ангел луны — Лол. И тени длинны

от ресниц… Вспыхнул взгляд, и глазницы горят.

Но в улыбке — покой. Лол прозрачной рукой

в клетку манит меня, метко луч проведя,

словно мостик к двери. Слово слышу: «войди».

Внутрь я сделаю шаг. Таю… Тени и мрак…

Вверх плывет лунный лифт. Век моих перелив,

губ отлив голубой расплываются мглой…

Лифт летит! Не успеть. Лик все явственней — Смерть.

* * *

Две сущности сливаются в одну.

В ней борются извечно ложь и правда.

То тянут вниз, к чернеющему дну,

То вверх зовут к вратам святого града.

Качаются весы… И Ангел Тьмы

Кидает в чашу груз грехов прощенных.

Но Ангел Света с правой стороны

Любовью перевесит воскрешенной…

* * *

Твое прикосновение, как шелк

Крыла летящей бабочки, задевшей

Случайно кожу впалых хладных щек.

И вновь пульсирует по венам крови ток,

И жизнь вернулась с поцелуем грешным…

* * *

Я смог не чувствовать, ведь кровь твоя

сильней всего на этом белом свете!

Жгла жажда разум. В исступленьи я

убил все чувства. Тьме благодаря,

я вынес пытку, за любовь в ответе.

Вновь человек! Но больно без тебя…

* * *

Ты не стучи. Я не отвечу.

Меня давно в том доме нет.

Тебе не выйду я навстречу.

Смотри — зарос травой мой след.

Смотри — закат горит так ярко!

Но ночь его погасит тьмой.

Лучи зари потухнут мягко…

Так тает взгляд прощальный мой.

Смотри — туманная дорога

бежит от дома моего.

Зачем стоишь ты у порога?

Уйди, не думая, легко.

Иди вперед, не пряча взгляда.

Перед тобой открыт весь свет.

Но не ищи меня, не надо…

Меня давно на свете нет.

* * *

Черная вязь ограды,

кованых роз букет.

Мне здесь уже не рады,

места живым здесь нет.

Кладбище — парк для мертвых.

Тени скользят в ночи…

Зыбь силуэтов блеклых…

Тают луны лучи.

Мне здесь уже не место.

Круг распрямился петли.

В жизнь я вернулся смертным,

срок свой земной продлив.

Вечности мне не надо.

Радует день любой.

Лучшая мне награда:

в сердце живом — любовь!

* * *

Что мне боль, любимая? Я тону в мечте!

Жизнь невыносимая не по нраву мне.

Грёзы нереальные счастье обещают,

Знания сакральные душу очищают.

Боли нет, любимая! Суета сует.

Верность сердца милого лечит и прощает,

И в реальность темную проникает свет.

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов, ХХ века:

«Старец Паисий Святогорец написал притчу. Смысл: есть люди — пчелы, а есть люди-мухи. Одни ищут на раздольном лугу прекрасные цветы и вкуснейший нектар для своего улья. Другие — свеженькую коровью лепешку. И то и другое на лугу имеется.

Интересная теория! Так и вижу пчелок, которые летят в чудесный розарий и наслаждаются красотой и нектаром. И рядом куча навоза, над которой вьются мухи. Розы их мало волнуют, красота им не нужна. Люди точно такие, кому что по душе, тот то и выбирает.

Но есть и… комары. Их мало интересуют и розы и навоз. Им нужна только человеческая кровь! Только она источник их жизни. А значит, сама природа указывает нам на существование вампиров».

Больше не вампир…

Зачем брожу я меж могил,

что здесь хочу найти?

Вид кладбища суров, уныл.

Кресты — конец пути.

Гранит и мрамор… Мрак и тлен.

Потусторонний мир.

И снова я попал в твой плен,

хоть больше не вампир.

И снова манит лунный сон

туманящей тоской.

И не могу сдержать я стон,

мне больно, я — живой.

Все умерли… Промчался век,

всё обратилось в прах.

А я все тот же… человек.

Сжимает душу страх.

Я умирал… И снова жил,

проклятья избежав.

Тянулся из последних жил

из вечности назад

в простую жизнь…

Вновь человек.

Я больше не вампир!

Но в темноте закрытых век

все грезится тот мир…

* * *

Черная птица Печали…

Белая птица Забвенья…

Что вы вдали прокричали?

Что вы сказать мне хотели?

Черная птица вернулась,

жестким крылом задевая,

черною болью хлестнула,

память мою забирая.

Долго парила в молчаньи

тень над моей головою,

долго кружилась печалью,

душу темнила тоскою.

Белая птица Забвенья

вслед появилась за черной,

легким фантома скольженьем,

белым крылом озаренным

нежно сознанья коснулась,

мягко душой завладела,

в прошлого тень завернулась,

вместе с тоской улетела.

Где-то вдали прокричали

черная, белая птицы.

Быстро затих зов Печали.

Песня Забвения длится…

* * *

Одиночество… В ночи — я один.

И пророчеством: навечно вампир.

Существую, боль лишь кровью глуша.

И печалюсь: а жива ли душа?..

* * *

Стрела серебряная Смерти пронзает сердце длинной искрой.

И я, очнувшийся в преддверье чужой судьбы, мелькнувшей быстро,

Не верю разуму и взгляду. Не я стою перед вратами.

Чужого ада мне не надо, не я расправился с врагами.

Не я… Молю вернуть обратно! И в сердце вспыхивает искрой

твоя любовь — моя награда, и Жизни раздувает пламя…

* * *

Из письма Ладе:

«…пишу много. И, конечно, не только для заработка. Стихи так и льются! Кроме этого потянуло на прозу. Но, знаешь, совсем не хочется писать о действительности, в которой я нахожусь. Все эти трудовые будни на заводе, митинги, субботники, партсобрания, бесконечные и кажущиеся мне смешными рассуждения о том, что бога нет, а все это «опиум для народа», весь уклад моей «пролетарской» жизни вызывают только раздражение. И хочется писать на совершенно другие темы. Быт меня никогда не вдохновлял, тем более такой. Если только в контексте: «любовная лодка разбилась о быт».

Меня мучительно влечет к темам, связанным с… вампирами. Да-да, не удивляйся! Но я и сам удивлен! Что только и откуда берется. Поневоле вспомнишь Рубиана Гарца. Он тоже после превращения много писал стихов, да и прозу. Мы ведь знаем, что у него имеется целый роман. Видимо, таким образом психика пытается освободиться. И я этому не препятствую и пишу при каждом удобном случае. Но, в основном, по ночам. Какое счастье, что у меня есть отдельное помещение, пусть и такое крохотное. Не представляю, как бы я смог существовать в заводском общежитии. А тем более писать!»