Королева Виктория

Л. Стрэчи, 1921

Джайлз Литтон Стрэчи (1880–1932) – английский биограф, литературовед, эссеист. Его первое эссе появилось в новом «Индепендент ревю» в 1903 г. В течение последующих пятнадцати лет Стрэчи написал множество биографических и критических очерков и в другие журналы, а свою первую книгу «Вехи французской литературы» опубликовал в 1912 г. Сборник биографий «Выдающиеся викторианцы» (1918) освободил Стрэчи от многолетних финансовых забот и сделал его имя известным. В дальнейшем он выпустил еще несколько биографических книг, имевших шумный успех. Произведения Стрэчи отличает блестящий стиль и, пожалуй, самое удачное в английской литературе использование юмора при жизнеописании исторических лиц. Роман, представленный в данном томе, повествует о жизненном пути легендарной королевы Виктории (1819–1901), владевшей британской короной более шестидесяти лет. Полное ярких политических, любовных и бытовых сюжетов повествование знакомит читателей со многими выдающимися событиями и людьми европейской истории XIX в.

© ЗАО «Мир Книги Ритейл», 2011

© ООО «РИЦ Литература», 2011

* * *

Глава первая. Предшествующие события

I

6 ноября 1817 года умерла принцесса Шарлотта, единственная дочь принца-регента и наследница английской короны. Едва ли ее жизнь была счастливой. Импульсивная, капризная и страстная по натуре, она всегда стремилась к свободе, но так ее и не обрела. Детство ее прошло на фоне бурных семейных сцен. Еще в раннем возрасте ее отлучили от пользующейся дурной репутацией эксцентричной матери и передали на попечение пользующегося не менее дурной репутацией самовлюбленного отца. Когда ей исполнилось семнадцать, отец решил выдать ее замуж за принца Оранского; она было согласилась, но внезапно влюбилась в принца Августа Прусского и решила разорвать помолвку. Это была уже не первая ее влюбленность, до этого принцесса тайно переписывалась с капитаном Гессом. Принц Август к тому времени состоял в морганатическом браке, но она об этом не знала, а он не спешил рассказывать. В то время как она пыталась разорвать отношения с принцем Оранским — это был июнь 1814 года, — в Лондоне, дабы отпраздновать общую победу, собрались монархи союзных держав. Среди них, в свите русского императора, был молодой и симпатичный принц Леопольд Саксен-Кобургский. Несколько раз он пытался завоевать благосклонность принцессы, но та витала в облаках и не обращала на него особого внимания. Месяц спустя, внезапно узнав о тайных свиданиях дочери с принцем Августом, на сцене внезапно возникает принц-регент и, распустив всю ее свиту, заключает принцессу в Виндзорском замке. «О Боже, дай мне терпение!» — воскликнула она, рухнув в волнении на колени; но потом вскочила, выбежала черным ходом на улицу, поймала проходящий кеб и уехала в Бейсвотер к матери. Ее выследили, захватили, и в конце концов, поддавшись на уговоры дядей, герцогов Йоркского и Суссекского, Брогамского и епископа Солсберийского, в два часа утра она вернулась в Карлтон-Хаус. Принцессу заточили в Виндзоре, и о принце Оранском не было больше никаких известий. Принц Август тоже исчез. Путь для принца Леопольда Саксен-Кобургского оказался свободен.

Принц этот был достаточно умен и постоянно увивался около регента, старался произвести впечатление на министров и сдружился с другим дядей принцессы, герцогом Кентским. Воспользовавшись покровительством герцога, он начал встречаться с принцессой, которая заявила, что нашла в нем свое счастье. Когда после Ватерлоо он оказался в Париже, адъютант герцога постоянно доставлял письма через Ла-Манш. В январе 1816 года принца пригласили в Англию, а в мае состоялось бракосочетание.

Характер принца Леопольда до странности не совпадал с характером его жены. Младший сын немецкого князя двадцати шести лет от роду успел проявить себя в войне с Наполеоном, показал выдающиеся дипломатические способности на Венском конгрессе, а теперь попробовал себя на поприще укрощения строптивой принцессы. Холодный и сдержанный в манерах, собранный в речи, осторожный в действиях, он очень скоро совладал с этим диким, пылким, но благородным созданием. Со многим в ее характере он так и не смог смириться. Она любила насмешки, топала ногами, истерически хохотала; в ней было очень мало самообладания, столь необходимого истинным принцессам; манеры ее были просто ужасны. Вращаясь, как он сам объяснит своей племяннице много лет спустя, в высшем европейском обществе и будучи фактически, как говорят французы, de la fleur des pois^[1], он мог судить о манерах, как никто другой. Ссорились они постоянно, и каждая сцена заканчивалась совершенно одинаково. Стоя перед ним, будто нашкодивший мальчишка в юбке, наклонившись вперед, сложив руки за спиной, с пылающими щеками и сверкающими глазами, она наконец заявляла, что поступит так, как ему угодно. «Если вы хотите, я сделаю», — говорила она. «Лично мне ничего не надо, — неизменно отвечал он. — Если я вас к чему-то принуждаю, то лишь в ваших же интересах и во благо вам».

Обосновалась королевская чета в Клермонте, близ Эшера. Среди членов свиты был молодой немецкий врач Кристиан Фридрих Стокмар. Он был сыном младшего кобургского судьи; приняв участие в войне в качестве военного врача, он вернулся в родной город и занялся врачебной практикой. Здесь и повстречал принца Леопольда, который был потрясен его способностями. Женившись, принц привез его с собой в Англию в качестве личного врача. Странная судьба ожидала этого юношу; будущее заготовило для него много сюрпризов — много и разных: влияние, власть, загадочность, несчастливость и разбитое сердце. В Клермонте его положение было весьма скромным, но принцесса его обожала, называла «Стоки» и носилась с ним по коридорам. Хотя и тщедушный по сложению и меланхоличный по темпераменту, временами он проявлял жизнерадостность и слыл в Кобурге остряком. Будучи также и добродетельным, он преданно служил королевскому двору. «Мой хозяин, — писал он в своем дневнике, — самый лучший из мужей на всех пяти континентах; и жена дала ему столько любви, что величину ее можно сравнить разве что с национальным долгом Англии». Вскоре он продемонстрировал еще одно замечательное качество — качество, которое придало его осторожной проницательности совершенно новую окраску. Когда весной 1817 года стало известно, что принцесса ждет ребенка и Стокмару предложили пост ее личного врача, ему хватило мудрости отказаться. Он понимал, что такое назначение вызовет зависть коллег, к советам его вряд ли будут прислушиваться, но, случись что-нибудь, наверняка обвинят во всем иностранного доктора. Однако очень скоро он пришел к выводу, что изнурительная диета и кровопускания, которыми пользовали несчастную принцессу, были ошибкой; он отвел принца в сторонку и попросил передать его мнение английским докторам, но это не помогло. Модное изнурительное лечение продолжалось несколько месяцев. 5 ноября в девять часов вечера, после более чем пятидесяти часов схваток принцесса разрешилась мертвым мальчиком. В полночь силы окончательно покинули ее. Когда Стокмара наконец к ней допустили, он вошел и обнаружил ее при смерти, в то время как доктора потчевали ее вином. Принцесса схватила его за руку и сжала ее. «Они меня напоили», — сказала она. Вскоре он оставил ее и, уже проходя по следующей комнате, услышал громкий крик: «Стоки! Стоки!» Когда он прибежал назад, из горла принцессы вырывались лишь предсмертные хрипы. Она забилась в конвульсиях, затем внезапно вытянулась, и все было кончено.

Принц после многочасового бдения покинул комнату, чтобы передохнуть, и теперь Стокмар вынужден был сообщить ему о смерти жены. Сначала он никак не мог понять, что произошло. По пути в ее комнату он упал в кресло, и Стокмар опустился перед ним на колени: это был сон; такое просто невозможно. Наконец у смертного одра он тоже стал на колени и поцеловал остывшие руки. Затем, поднявшись, воскликнул: «Теперь я совершенно один. Обещай никогда не покидать меня!» — и бросился в объятия Стокмара.

II

Клермонтская трагедия повлекла за собой весьма тяжелые последствия. Королевский калейдоскоп внезапно перевернулся, и никто не знал, какой узор сложится на этот раз. Наследование трона, которое, казалось, столь удачно устроилось, стало теперь совершенно неопределенным.

Георг III — старый лунатик — все еще жил в Виндзоре, полностью отрешившись от внешнего мира. Младший из семерых его сыновей уже давно перевалил за средний возраст, и ни у кого из них не было законных наследников. В общем, ситуация была весьма неясной. Казалось невероятным, что принц-регент, нелепая толстая развалина, который совсем недавно, потеряв дочь, был вынужден сдать свои позиции, сможет когда-нибудь, даже если разведется и женится вновь, стать отцом будущего монарха. Не считая герцога Кентского, о котором следует упомянуть отдельно, остальными братьями, в порядке старшинства, были герцоги Йоркский, Кларентийский, Кумберлендский, Суссекский и Кембриджский; их положение и перспективы требуют краткого описания.

Герцог Йоркский, былые похождения которого с миссис Кларк и армейские приключения доставили ему массу неприятностей, сейчас делил свою жизнь между Лондоном и большим, экстравагантно оформленным и чрезвычайно неудобным загородным домом, где он занимался скачками, играл в вист и постоянно ввязывался в какие-то неприглядные истории. Он выделялся среди остальных принцев лишь одним: был единственным из них — по крайней мере, так заявил один весьма компетентный очевидец, — кто обладал манерами джентльмена. Он был долго женат на королевской принцессе Пруссии — леди, которая редко укладывалась в постель и постоянно находилась в окружении неимоверного количества собак, попугаев и обезьян. Детей у них не было. Герцог Кларентийский много лет прожил в полной безвестности в Буши-парке с актрисой миссис Джордан. У них было много сыновей и дочерей, и фактически они жили как семейная пара. Но внезапно он уходит от нее и предлагает руку и сердце мисс Уайкхем, безумной женщине с огромным состоянием, которая, впрочем, ничем ему не ответила. Вскоре после этого миссис Джордан умирает в Париже, едва ли не в нищете. Герцог Кумберлендский был, пожалуй, самым непопулярным человеком в Англии. Уродливой наружности, с поврежденным глазом, он отличался дурным характером, был мстителен в частной жизни, чрезвычайно реакционен в политике и впоследствии подозревался в убийстве собственного слуги и в амурных интригах чрезвычайно скандального характера. Позже он женился на прусской принцессе, но к описываемому времени детей у них еще не появилось. Герцог Суссекский немного увлекался литературой и собирал книги. Он женился на леди Августе Мюррей, от которой имел двух детей, однако их брак, согласно Акту о королевских браках, был признан недействительным. После смерти леди Августы он женился на леди Сесилии Баггин; она сменила имя на Андервуд, но и этот брак признали недействительным. О герцоге Кембриджском, младшем из братьев, вообще мало что известно. Жил он в Ганновере, носил белый парик, был весьма болтлив и беспокоен и женат не был.

Помимо семи сыновей Георг III имел и пять дочерей. Две из них — королева Вюртемберга и герцогиня Глочес-терская — были замужем, но детей не имели. Трем незамужним принцессам — Августе, Элизабет и Софии — было уже за сорок.

III

Четвертым сыном Георга III был Эдвард, герцог Кентский. Ему было уже пятьдесят; высокий, крепкий, здоровый, с кустистыми бровями и лысой головой, он тщательно красил остатки своих волос в иссиня-черный цвет. Костюм его был всегда тщательно подогнан, и всем своим видом он демонстрировал твердость, которая вполне соответствовала его характеру. Молодость он провел в армии — на Гибралтаре, в Канаде, в Вест-Индии, и под влиянием военной муштры он в конце концов становится сторонником строжайшей дисциплины. В 1802 году, будучи посланным на Гибралтар для восстановления порядка в мятежном гарнизоне, был отозван за чрезмерную жестокость, и на том его активная карьера закончилась. С тех пор он жил, тщательно управляя домашним хозяйством и стараясь привести в порядок свое финансовое положение: несмотря на то что был он, как сказал один из хорошо знакомых с ним людей, regie comme du papier a musique^[2] и имел ежегодный доход в 24 000 фунтов стерлингов, он безнадежно погряз в долгах. Герцог постоянно ссорился с братьями и особенно с принцем-регентом, так что было вполне естественным, что он присоединился к политической оппозиции и оказывал поддержку партии вигов.

Его истинные политические убеждения до сих пор вызывают споры. Часто утверждается, что он был либералом или даже радикалом, а если верить Роберту Оуэну, то и вовсе убежденным социалистом. Его взаимоотношения с Оуэном — проницательным, доверчивым, возвышенным, упрямым, прославленным и нелепым отцом социализма и кооперации — были удивительными и своеобразными. Он рассказывал о посещении мельницы в Нью-Ланарке (и это действительно было так), где он председательствовал на одном из митингов, проводимых Оуэном. Он состоял с Оуэном в частной переписке и даже (как утверждает тот) явился после смерти из «сферы духов», дабы обнадежить последователей Оуэна на земле. «И особенно, — говорил Оуэн, — я хотел бы отметить искреннее стремление духа его королевского величества, почившего герцога Кентского (недавно рассказавшего мне, что в спиритических сферах, где он в данный момент пребывает, отсутствуют какие бы то ни было титулы), поддержать не класс, не секту, не партию или какую-нибудь конкретную страну, но всю человеческую расу, показав ей ее будущее». «Общение с его духом было воистину прекрасным, — добавил Оуэн, — он сам назначал время сеансов, и ни разу его дух ни на мгновение не опоздал к назначенному часу». По темпераменту Оуэн был сангвиником. К своим последователям он причислял также и президента Джефферсона, и принца Меттерниха, и Наполеона; так что приверженность герцога Кентского его идеям до сих пор вызывает некоторые сомнения. Одно лишь несомненно: его королевское величество не раз занимал у Роберта Оуэна различные суммы денег, в общей сложности до нескольких сотен фунтов, которые так никогда и не вернул.

После смерти принцессы Шарлотты важность брака герцога Кентского стала более чем очевидна. С точки зрения нации отсутствие наследника правящей фамилии делало такой шаг просто необходимым. К тому же это было на руку и самому герцогу. Брак во исполнение долга, во имя продолжения королевской династии наверняка снискал бы признание благодарной державы. Вступив в брак, герцог Йоркский получил ежегодное содержание 25 000 фунтов стерлингов. Почему бы и герцогу Кентскому не рассчитывать на аналогичную сумму? Но ситуация была не столь проста. Нужно было считаться и с герцогом Кларентийским. Он-то был старшим братом и, если бы женился, имел бы, несомненно, больше прав. С другой стороны, если бы женился герцог Кентский, ему пришлось бы пойти на серьезные жертвы: ведь здесь была замешана леди.

Через месяц после смерти племянницы, тщательно взвесив все обстоятельства, герцог наносит визит в Брюссель, где узнает о присутствии в городе мистера Криви. Мистер Криви близко дружил с предводителями вигов и слыл неисправимым сплетником, и герцог понял, что лучшего способа донести свои взгляды на ситуацию до политических кругов Англии ему не найти. Он явно не учел коварства мистера Криви, и ему не пришло в голову, что тот может вести дневник. В результате герцог пригласил его под каким-то малозначительным предлогом и долго с ним беседовал.

Коснувшись в беседе смерти принцессы, невероятности развода регента, бездетности герцога Йоркского и возможности брака герцога Кларентийского, герцог перешел к собственным обстоятельствам. «Если герцог Кларентийский не женится, — сказал он, — следующим наследным принцем буду я, и хотя я убежден, что должен быть постоянно готов откликнуться на любой призыв родины, лишь Богу известно, на какие жертвы мне придется пойти, если долг обяжет меня вступить в брак. Вот уже двадцать семь лет, как мы живем с мадам Лорент. Мы с ней одного возраста и прошли через тернии совместной жизни, так что можете представить, мистер Криви, как больно мне будет с нею расстаться. Представьте себя на моем месте — если бы вам пришлось расстаться с миссис Криви… Что же касается мадам Лорент, я просто не представляю, что с ней станет, если мне придется вступить в брак; она и так уже чрезвычайно расстроена этими разговорами». Затем герцог рассказал, как однажды утром, через день или два после смерти принцессы, в «Морнинг кроникл» появилась заметка, намекающая на возможность его брака. Он получил газету во время завтрака вместе с письмами и «поступил как обычно — бросил газету через стол мадам Лорент, а сам начал вскрывать и читать письма. Но не успел я начать, как был отвлечен чрезвычайным шумом и всхлипываниями мадам Лорент. На какое-то время я даже испугался за ее жизнь; и когда наконец она пришла в себя и я поинтересовался причиной этого приступа, она показала мне статью в “Морнинг кроникл”».

Затем герцог вернулся к обсуждению сложившейся ситуации. «Мой брат герцог Кларентийский — старший из нас и, безусловно, если захочет, имеет право на брак, и я не собираюсь ни в малейшей степени этому препятствовать. Если он желает стать королем, жениться и завести детей, бедняга, да поможет ему Бог! Пусть делает все, что хочет. Что же касается меня — я человек без амбиций и хотел бы остаться тем, кто есть… Пасха, вы же знаете, будет в этом году очень рано — 22 марта. Если герцог Кларентийский не предпримет к тому времени никаких шагов, я должен буду под каким-либо предлогом покинуть мадам Лорент для краткого визита в Англию. А оказавшись там, я без труда проконсультируюсь со своими друзьями, что мне делать дальше. Ведь если герцог Кларентийский не предпримет к тому времени никаких попыток вступить в брак, то мой долг, несомненно, самому предпринять некоторые шаги в этом направлении». В связи с этим, сказал герцог, упоминаются два имени — принцессы Баденской и принцессы Саксен-Кобургской. Причем последняя, считал он, предпочтительней, поскольку принц Леопольд пользуется популярностью в народе. Однако прежде чем предпринимать какие-либо шаги, он собирается позаботиться о судьбе мадам Лорент. «Она из очень хорошей семьи, — воскликнул он, — и никогда не была актрисой. Я первый и единственный, кто жил с нею. Ее бескорыстие можно сравнить лишь с ее преданностью.

Когда мы сошлись, я назначил ей всего 100 фунтов в год. Потом эта сумма выросла до 400 фунтов и, наконец, до 1000, но когда долги вынудили меня пожертвовать большей частью дохода, мадам Лорент настояла на снижении ее содержания до 400 фунтов в год. Если мадам Лорент придется вернуться и жить среди своих друзей, ее независимость должна быть достаточной, чтобы вызвать их уважение. Я не настаиваю на многом, но некоторое количество слуг и экипажей просто необходимо». Что же касается собственного положения, то герцог выразил надежду, что брак герцога Йоркского будет рассматриваться как прецедент. «Это, — сказал он, — был брак ради наследника, и ему было назначено содержание 25 000 фунтов стерлингов вдобавок ко всем его прочим доходам. Я согласен на те же условия и даже не потребую учесть разницу в ценности денег 1792 года и нынешних. Что же касается выплаты моих долгов, — сказал в заключение герцог, — я не считаю их столь уж большими. Напротив, я считаю, что нация в долгу передо мной». Тут ударили часы, как бы напомнив герцогу о назначенной встрече. Он поднялся, и мистер Криви вышел.

Ну кто бы оставил такой разговор в секрете? Уж конечно, не мистер Криви. Он поспешил рассказать обо всем герцогу Веллингтонскому. Тот был немало удивлен и написал подробный отчет о разговоре лорду Сефтону, который получил письмо «весьма своевременно», в момент, когда хирург прослушивал его мочевой пузырь, дабы удостовериться в наличии камня. «Видели бы вы его удивление, — написал лорд Сефтон в ответ, — когда, закончив операцию, он обнаружил, что я хохочу. Воистину ничто так не развлекает, как королевское остроумие Эдварда. Не знаешь даже, чем восхищаться в первую очередь — деликатностью его чувств к мадам Лорент, изысканностью отношения к герцогу Кларентийскому или его собственным бескорыстием в денежных вопросах».

Так уж получилось, что жениться решили оба брата. Герцог Кентский предпочел принцессу Саксен-Кобургскую принцессе Баденской и сочетался с ней браком 29 мая 1818 года. 11 июня герцог Кларентийский подхватил эстафету с дочерью герцога Саксен-Мейнингенского. Но их финансовые ожидания не оправдались. Хотя правительство и выступило с предложением увеличить расходы на их содержание, а также на содержание герцога Кумберлендского, палата общин отвергла эти предложения. Впрочем, герцога Веллингтонского это не удивило. «Ей-богу! — воскликнул он. — Об этом можно говорить очень долго. Они — самая большая обуза на шее правительства, которую только можно вообразить. Они оскорбили — лично оскорбили — две трети английских джентльменов, так стоит ли удивляться, что те отомстили им через палату общин? Это была их единственная возможность, и я считаю — ей-богу! — они имели полное право ею воспользоваться». Впрочем, со временем парламент повысил ежегодное содержание герцога Кентского на 6000 фунтов стерлингов. Дальнейшая же судьба мадам Лорент нам неизвестна.

IV

Новая герцогиня Кентская, Виктория Мария Луиза, была дочерью Френсиса, герцога Саксен-Кобург-Салфилдского, и сестрой принца Леопольда. Это был старинный род, ведущий свое происхождение от великого дома Веттина, который с одиннадцатого века правил на границах Мейсена на Эльбе. В пятнадцатом столетии дом был поделен между ветвями Альбертина и Эрнестина: от первой произошли принцы и короли Саксонии; вторая же, правящая в Тюрингии, разделилась, в свою очередь, еще на пять ветвей, к одной из которых и относилось Саксен-Кобургское герцогство. Герцогство это было весьма небольшим, с населением около 60 000 человек, но гордилось своей независимостью и суверенными правами. В годы Наполеоновских войн славившийся экстравагантностью герцог открыл свой дом для беженцев, которые, спасаясь от французского наступления, двигались на восток через Германию. Среди беженцев оказался принц Лейнингенский, старый повеса, чьи владения на Мозеле были захвачены французами, но которому в компенсацию была пожалована территория Аморбах в Нижней Франконии. В 1803 году он женился на принцессе Виктории, которой было в ту пору 17 лет. Три года спустя герцог Френсис разорился и умер. Борона наполеоновской армии прошлась по Саксен-Кобургу. Герцогство захватили французы, и семья герцога скатилась до нищеты и даже голодала. В это же самое время небольшая территория Аморбах была опустошена французскими, русскими и австрийскими армиями, маршировавшими по ней вдоль и поперек. В течение многих лет вы едва встретили бы здесь хоть одну живую корову. Не было даже травы, чтобы прокормить стаю гусей. Таково было ужасное положение семьи, которой всего лишь через поколение предстояло занять главенствующие позиции в половине правящих домов Европы. Наполеоновская борона воистину справилась с задачей, зерно было посеяно, и урожай наверняка удивил бы Наполеона. Принц Леопольд, брошенный на собственное попечение с пятнадцати лет, самостоятельно сделал карьеру и женился на наследнице английского престола. Принцесса Лейнингенская, сражающаяся в Аморбахе с нищетой, армейскими поборами и беспомощным мужем, обрела независимый характер и целеустремленность, которые пригодились ей в совершенно иных обстоятельствах. В 1814 году муж умирает, оставляя ей двух детей и регентство. После женитьбы брата на принцессе Шарлотте ей было предложено выйти за герцога Кентского, но она отказалась под предлогом загруженности воспитанием детей и управлением герцогством. Однако со смертью принцессы Шарлотты обстоятельства переменились, и когда герцог Кентский снова обратился к ней с предложением, она его приняла. Ей было тридцать два; небольшого роста, крепкая, кареглазая, с темными волосами и розовыми щеками, приветливая и разговорчивая, она с царственным изяществом носила шуршащий шелк и яркий вельвет.

Она была определенно счастлива своим положением, поскольку всю свою жизнь была обречена брать на себя слишком много обязанностей. Ее второе замужество с его туманными перспективами на первый взгляд принесло ей только новые трудности и неудобства. Герцог, заявив, что еще слишком беден, чтобы жить в Англии, неутомимо разъезжал по Бельгии и Германии, принимая парады и инспектируя казармы, нарядившись в аккуратную военную фуражку, в то время как английские аристократы недоуменно взирали на происходящее, а герцог Веллингтонский прозвал его Капралом. «Черт возьми! — воскликнул он как-то в разговоре с мистером Криви. — Вы знаете, как его называют собственные сестры? Они зовут его Джозефом Сёрфейсом!»^[3] В Баланс, где должен был состояться смотр и большой обед, герцогиня прибыла в сопровождении старой и безобразной фрейлины, и герцог Веллингтонский оказался в затруднительном положении. «Кому же, черт возьми, выходить с фрейлиной? — постоянно спрашивал он и наконец пришел к решению. — Будь я проклят, Фриментл, разыщите мэра и пусть он сам это делает». Мэр Баланса был специально вызван, и, как известно со слов мистера Криви, «выглядел весьма представительно». А несколькими днями позже в Брюсселе и сам мистер Криви оказался жертвой обстоятельств. Предстояло инспектировать военную школу — до завтрака. Компания собралась; все оказалось в высшей степени удовлетворительным; но герцог Кентский так долго осматривал каждую мелочь и задавал дотошные вопросы, что мистер Криви наконец не выдержал и прошептал соседу, что он страшно голоден. Герцог Веллингтонский услышал его и аж просиял. «Настоятельно рекомендую, — сказал он, — выходя утром с королевской фамилией и особенно с Капралом, всегда предварительно завтракать». Сам он и его свита, как выяснилось, приняли эту предосторожность, и, в то время как поток королевского любопытства продолжал изливаться, герцог развлекался тем, что время от времени указывал на мистера Криви и заявлял: «Voila le monsieur qui n’a pas dejeune!»^[4]

Когда герцог наконец осел в Аморбахе, годы уже давали себя знать. Усадьба была небольшой, страна бедствовала; даже путешествия ему наскучили. Набожный герцог, однако, не был свободен от некоторых суеверий и постоянно задумывался над пророчеством цыганки с Гибралтара, которая предсказала, что его ждет много потерь и неприятностей, но умрет он счастливым, а его единственная дочь будет великой королевой. Вскоре стало ясно, что ожидается появление ребенка, и будущий отец решает, что родиться он должен в Англии. Денег на дорогу не было, но герцог заявил: чего бы это ни стоило, его ребенок будет англичанином. Наняли карету, и герцог сам уселся на облучок. Внутри расположились герцогиня и ее четырнадцатилетняя дочь Феодора со служанками, няньками, комнатными собачками и канарейками. Так они и ехали через Германию, через Францию: плохие дороги, дешевые гостиницы не смущали сурового путника и его спокойную беременную жену. Ла-Манш был пересечен, и они без приключений добрались до Лондона. Власти выделили им апартаменты в Кенсингтонском дворце, и здесь 24 мая 1819 года на свет появилась девочка.

Примечания

1

Цветок гороха (фр.). Здесь это словосочетание имеет иносказательный смысл: «человек утонченного аристократического воспитания».

2

Правильный, как ноты (фр.).

3

Джозеф Сёрфейс — ставшее нарицательным имя известного персонажа комедии Ричарда Дринсли Шеридана «Школа злословия». Употребляется по отношению к человеку, свирепому дома и кроткому за его пределами. (Примеч. пер.)

4

Вот господин, пропустивший завтрак! (фр.).